01.00 Генерал-губернаторство Польша. Моторизованные корпуса 3-й танк овой группы сменили пехотные соединения на границе с СССР. Немцами была проведена масштабная кампания дезинформации, убеждавшая в том, что ближайшей целью Германии является высадка в Англии. Этим объяснялась концентрация пехотных соединений на границе с СССР. Действительно, механизированных и танковых войск еще не было. Они прибыли в самый последний момент, превратив группировку из оборонительной в наступательную. Одной из причин неудач разведки во вскрытии немецких планов является жесткий режим секретности, с самого начала окружавший операцию «Барбаросса». Точная дата наступления до последнего момента оставалась достоянием узкого круга лиц в высшем руководстве Третьего Рейха. Гитлер утвердил 22 июня как дату нападения еще 30 апреля 1941 г. Она была подтверждена фюрером через месяц, 30 мая. Однако только 10 июня командующий сухопутными силами Германии Браухич направил в войска директиву, в которой как день нападения определялось 22 июня. Последней поворотной точкой становилось 13.00 21 июня. В этот час предполагалась передача одного из двух сигналов: а) сигнал «Дортмунд». Он означал, что наступление, как и запланировано, начнется 22 июня, и что можно приступать к открытому выполнению приказов; б) сигнал «Альтона». Он означал, что наступление переносится на другой срок. Таким образом, даже имевший доступ к сверхсекретной информации советский разведчик вряд ли мог до середины июня сообщить точную дату вторжения. 11.00-12.00. Москва. Генеральный секретарь исполкома Коминтерна Димитров звонит Молотову. Димитров просит, чтобы переговорили со Сталиным о положении и необходимых указаниях для Компартий в связи со слухами о предстоящем нападении Германии на СССР. Молотов отвечает: — Положение неясно. Ведется большая игра. Не все зависит от нас. Я переговорю с И.В. Если будет что-то особое, позвоню! Димитров записывает разговор с Молотовым в дневник и подчеркивает слова о большой игре. 12.00 Москва. Сообщение агента «Курт» «Посольство получило телеграмму из министерства иностранных дел в Берлине. С 4 утра идет совещание… война начнется в ближайшие 48 часов». Герхард Кегель являлся высокопоставленным сотрудником германского посольства в Москве и одновременно советским агентом с псевдоним «Курт».Утром 21 июня Кегель-«Курт» воспользовался телефонным номером, выданным ему для экстренной связи, и сообщил о начале войны «в ближайшие 48 часов». Примерно в семь вечера 21 июня Кегель вновь вышел на связь и сократил срок вдвое: «Посольство утром получило указание уничтожить все секретные бумаги. Наступающей ночью будет решение. Это решение — война». 13.00-17.00 Генерал-губернаторство Польша. Немецкие танковые соединения получают приказ о выдвижении к границе на исходные позиции для наступления на СССР. С целью обеспечения секретности, таблицы плановых сигналов в войсках о начале операции включали в себя даты от 22 до 30 июня. Даже если бы эти документы попали в руки советских агентов, ответа о точной дате вторжения они не давали. Окончательные дата и час нападения сообщались в армии и корпуса в последний момент. Передача условного пароля состоялась на два часа раньше намеченного срока. Уже в 11 утра 21 июня командующий 2-й танковой группой Гудериан был извещен о том, что завтра его войска перейдут границу с СССР. До полудня условный сигнал передавался в подчиненные Гудериану корпуса. Заревели двигатели танков, тягачей и тяжелых автомобилей. Начались последние передвижения к советской границе. Этот процесс охватывал всю массу собранных у границы германских войск. Эти последние передвижения германских войск не остались незамеченными. Командующий 3-й армией генерал В. И. Кузнецов докладывал в штаб Западного особого военного округа, что «проволочные заграждения вдоль границы у дороги Августов, Сейны, бывшие еще днем, к вечеру сняты». Также в Москву сообщалось о шуме моторов по другую сторону границы. Позднее их определили как работу танковых двигателей. Однако в действительности это был звук немецких тяжелых тягачей, выводивших на позиции мощные артиллерийские орудия в Сувалкском выступе. 16.00 Янов-Полесский Пинская область Белорусской ССР. Депортация. Из воспоминаний Льюиса Резника: Шла депортация в Сибирь беженцев из Польши, отказавшихся от советского гражданства. В субботу 21 июня множество людей пришло попрощаться со своими родными. Люди плакали, жалели депортируемых. И тут, мужчина по имени Берилл Дивинский, находившийся в вагоне, произнёс: «Вы, кто здесь остаётся, будете завидовать нам, изгнанным». 16.00 Тересполь. Генерал-губернаторство Польша. Немецкий унтер-офицер делает запись в дневнике: «Я смотрю на эту цветущую и мирную страну, которая начинается на том берегу реки Буг. Завтра она будет превращена в ад. Русские еще ничего не подозревают». 19.05. Москва. Совещание в Кремле Начинается заседание в кремлевском кабинете Сталина с участием Молотова, Берии, Тимошенко. Среди участников также присутствовал только что прибывший из Берлина военно-морской атташе посольства СССР в Берлине Михаил Воронцов. Среди документов привезенных им из Берлина самым важным была копия полученная от военно-морского атташе Швеции. Документ назывался так: «Официальный запрос Берлина о маршрутах шведских судов и самолетов в Балтийском море с 22 июня 1941 года с целью предупреждения нападения на них во время войны с СССР». Появление такого документа было возможно в случае начала войны Германии с СССР. На том же заседании принимается решение о создании Южного фронта и об объединении четырех армий, выдвигающихся из внутренних округов под единым командованием. Эти армии выдвигались с середины июня, но безнадежно запаздывали для того, чтобы их можно было использовать в сражении у границы. Позднее они образуют группу армий резерва главного командования и станут главными участниками Смоленского сражения в июне 1941 г. 20.00-21:00 на нескольких участках советско-германской границы задержаны перебежчики Альфред Лисков и Эрнст Кучера из числа немецких военнослужащих, сообщивших о назначенном на 22 июня нападении. Командиры рот выдвинутых к границе с СССР немецких дивизий построили своих подчиненных. Они зачитали им обращение Гитлера, начинавшееся словами: «Солдаты Восточного фронта!» Далее следовала ложь, очевидная командующим групп армий, но неочевидная ротным командирам: «У наших границ выстроилось до ста шестидесяти дивизий русских». Эта цифра значительно превышала данные немецкой разведки о группировке противника. Однако возникшая на листе бумаге крупная масса дивизий Красной армии требовала решительных действий. Гитлер сообщал своим солдатам, что «в спасении нуждается вся европейская цивилизация и культура. Немецкие солдаты! Скоро, совсем скоро вы вступите в бой — в суровый и решительный бой. Судьба Европы, будущее германского рейха, само существование народа Германии находится теперь в ваших руках». Но не все немецкие солдаты жаждали принять участие в спасении цивилизации и культуры путем военного вторжения. Выслушав своего ротного командира, сапер Альфред Лисков бросился к границе, переплыл Буг и сдался советским пограничникам. Запинаясь от волнения, он сказал, что 22 июня на рассвете немецкие войска должны перейти границу. Через три часа ефрейтор Альфред Лисков был доставлен в отряд. На первом допросе он показал, что служил в 221-м саперном полку 75-й дивизии. В армию призван из запаса в 1939 г. Считает себя коммунистом, является членом Союза красных фронтовиков. Перед вечером его командир роты лейтенант Шульц отдал приказ и заявил, что сегодня ночью после артиллерийской подготовки их часть начнет переход Буга на плотах, лодках и понтонах. Как сторонник Советской власти, узнав об этом, решил бежать и сообщить о том, что утром начнется война. В книге памяти Республики Башкортостан имеется следующая запись:Лисков Альфред Германович Родился в 1910 г., Германия; немец; образование среднее; б/п; Арестован 15 января 1942 г. Реабилитирован 16 июля 1942 г. 21.30 Москва. Прием Молотовым посла Германии в Шулленбурга Поздним вечером 21 июня Молотов вызвал германского посла графа фон Шулленбурга в Кремль. Вместе с ним едет советник Густав Хильгер. Встреча началась в 21.30. Советский нарком начал беседу с заявления протеста против систематических нарушений границ германскими летчиками. Шулленбург получил официальное письменное заявление: «Советское Правительство должно отметить, что нарушения советской границы германскими самолетами за последние два месяца… не только не прекратились, но продолжают увеличиваться и приняли систематический характер, достигнув за указанный период времени 180 случаев». В ответ немецкий посол заявил, что ему известно только о пересечении границы советскими самолетами. Шулленбург не лгал: перелеты границы советскими самолетами действительно регулярно фиксировались немцами. Незадолго до разговора в Кремле, 2 советских истребителя и 3 разведчика углубились на 16 км северо-западнее Бреста в расположение 2-й танковой группы. Однако характер и частота таких полетов не шла ни в какое сравнение с немецкими вторжениями в советское воздушное пространство. После пикировки по перелетам границы от Молотова посыпался целый град вопросов: Почему в Германии не было опубликовано сообщение ТАСС от 13 июня? В чем заключается недовольство Германии в отношении СССР? Молотов спрашивал Шуленбурга, не может ли он дать объяснение этим явлениям, включая отъезд сотрудников германского посольства. Хильгер позднее вспоминал: «Вопросы Молотова поставили посла Шулленбурга в крайне неловкое положение. Ему не оставалось ничего иного, как заявить, что он не располагает никакой информацией». Молотов: нет причин, по которым германское правительство могло бы быть недовольным в отношении СССР. Шулленбург повторяет, что он не в состоянии ответить на поставленные вопросы. Посол лишь обещал телеграфировать о сказанном ему в Берлин. Отказ от комментариев, гробовое молчание в ответ на сообщение ТАСС 14 июня 1941 года были частью немецкой кампании дезинформации, вводившей советское руководство в заблуждение относительно ближайших планов Германии в отношении СССР. Телеграмму с сообщением о беседе Молотова с Шуленбургом действительно передали из германского посольства в Москве в 1.17 22 июня с грифом «вне очереди, секретно». Но это уже не имело никакого значения. В посольство Германии в Москве уже передавалась другая пространная телеграмма, от Риббентропа Шуленбургу. В ней содержалось заявление в адрес советского правительства. Завершалась телеграмма словами: «Прошу Вас не вступать ни в какие обсуждения этого сообщения». 20.50-22.20 Москва. Совещание в Кремле в кабинете Сталина, принятие решения о приведении войск приграничных округов в боевую готовность. Георгий Жуков вспоминал: «Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик — немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня. Я тотчас же доложил наркому и И. В. Сталину то, что передал М. А. Пуркаев. — Приезжайте с наркомом минут через 45 в Кремль, — сказал И. В. Сталин. Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге они договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность» Немедленного решения на совещании не последовало. Поначалу Сталиным были высказаны сомнения относительно достоверности сведений, сообщенных перебежчиком. Нарком обороны С. К. Тимошенко высказал мнение, которое поддерживали все присутствующие люди в военной форме: перебежчик говорит правду. Высшее военное руководство отстаивало идею немедленно дать в округа директиву о приведение войск в боевую готовность и введении в действие планов прикрытия государственной. Однако этот вариант был сочтен Сталиным преждевременным. Простой подъем по тревоге не гарантировал, что не будут нанесены авиаудары по немецкой территории или произведен ее обстрел артиллерией. В этом случае был бы создан casus belly (повод для войны), оправдывающий вторжение в глазах мирового сообщества. Крупномасштабные боевые действия в этом случае начались бы не 22 июня, а 25 или 26 июня, после обширной пропагандистской кампании в прессе, разоблачающей «красных варваров». Как мы знаем сегодня, немцы такой вариант не рассматривали. Но вечером 21 июня на совещании в Кремле это было совсем не очевидно. Сообразно этим предположениям директива была доработана. В итоге в войска был направлен документ, оставшийся в истории как Директива №1. На реальном документе номер проставлен не было. В нем говорилось: «1. В течение 22-23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев… Нападение может начаться с провокационных действий. 2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам… быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников» Также приказывалось в течение ночи на 22 июня скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе, рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию». 22.59 Финский залив. Немцы начали операцию по минированию. Германский военно-морской флот переживал летом 1941 г. не лучшие времена. Линкор «Бисмарк» был потоплен, его собрат «Тирпиц» еще ни разу не выходил в море, оба линейных крейсера и тяжелый крейсер «Принц Ойген» были блокированы в Бресте, «Лютцов» на месяцы выведен из строя попаданием торпеды, тяжелые крейсера «Адмирал Хиппер» и «Адмирал Шеер» были в ремонте. Из четырех легких крейсеров только два «Нюрнберг» и «Кельн» были полностью боеспособны. На Черном море обеспечить присутствие крупных надводных кораблей немцы не могли чисто физически. Поэтому ставить Кригсмарине задачи на разгром советского флота было бы неосмотрительно. При этом нельзя сказать, что ВМФ СССР можно было бы просто игнорировать. Германия зависела от перевозок по морю, в первую очередь железной руды из Швеции. Для обеспечения безопасности перевозок по морю флот противника требовалось запереть в базах. Проще всего это было сделать с помощью минного оружия. Германскому руководству удалось существенно облегчить себе жизнь, заручившись поддержкой Финляндии. Без использования баз в финских водах операция по блокированию Финского залива минными постановками граничила с безумием: немецким кораблям нужно было преодолеть почти всю Балтику с юга на север. Ни о какой скрытности не могло быть и речи — немецкие минные заградители были бы неизбежно обнаружены советской воздушной разведкой. Возможность до поры до времени спрятаться в финских шхерах значительно упростила задачу. Командиры немецких минных заградителей получили приказы о проведении операции 8 июня 1941 г. Группами по нескольку кораблей заградители с замаскированными орудиями и под торговым флагом переходили из Германии в Финляндию с 12-го по 18 июня. Таким образом в Финских территориальных водах бросило якорь 31 судно Крейгсмарине. Все было готово к проведению крупномасштабной операции по минированию выходов из Финского залива. Заградители вышли из шхер на постановку в 21.40 21 июня. Мины посыпались с направляющих в воды Балтики в 22.59 21 июня, за четыре часа до начала боевых действий на суше. Постановка первого заграждения было закончено в 23.39, второе — уже в 00.40. В пятом часу утра корабли вернулись в базы на финском побережье. 23.50 Москва. Командующий Балтийским флотом Н.Г.Кузнецов отдает директиву: «Немедленно перейти на оперативную готовность №1» Машина с ярко зажженными фарами неслась по пустынным улицам Москвы. С Директивой №1 Н. Ф. Ватутин ехал в Генеральный штаб, чтобы тотчас же передать ее в округа. Передача документа в округа была закончена в 00.30 минут 22 июня 1941 года. В штаб Западного особого военного округа в Минске приехал прямо из театра со спектакля гастролировавшего в Минске МХАТ-а командующий округом генерал Павлов. Командующие армиями в этот поздний час также уже были на своих рабочих местах. Из Гродно Павлову бодро доложили «патроны розданы, занимаем укрепленные районы». В других округах происходило то же самое. Командующие армиями вызывались в штабы, им передавалась директива из Москвы. Помимо директивы в адрес сухопутных войск последовали соответствующие распоряжения в адрес флотов. Нарком ВМФ Н.Г.Кузнецов отдает директиву: «Немедленно перейти на оперативную готовность №1». Несколько позже, в 1.12 22 июня нарком направляет на флоты куда более пространную директиву № зн/88. В ней во многом копировал документ, направленный сухопутным войскам приграничных округов. В ней говорилось: «В течение 22.6-23.6 возможно внезапное нападение немцев. Нападение немцев может начаться с провокационных действий. Наша задача не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно флотам и флотилиям быть в полной боевой готовности встретить возможный удар немцев или их союзников. Приказываю, перейдя на оперативную готовность № 1, тщательно маскировать повышение боевой готовности. Ведение разведки в чужих территориальных водах категорически запрещаю. Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить» Тем самым предыдущий простой и всем понятный приказ во многом дезавуировался. В директиве появляется лукавое словосочетание «не поддаваться на провокации» и предложение тщательно маскировать повышение боевой готовности. В обстановке перехода от мира к войне это могло привести к весьма печальным последствиям. Но к счастью советский флот не был приоритетной целью немецкой авиации в первые часы войны.