Предыдущая публикация
4 февраля 1873, 145 лет назад, в Елецком уезде Орловской губернии родился замечательный русский писатель Михаил Михайлович Пришвин.
«Календарь природы». «Кладовая солнца». «Дневники» - |Десять лет расстрела за каждую строчку|.
С произведениями Михаила Пришвина в Советском Союзе был знаком едва ли не каждый первоклашка. Его рассказы о природе будто пронизаны солнечным светом и дарят читателю ощущение гармонии и спокойствия. Но сам Пришвин главным и лучшим своим творением считал дневник, который вел больше пятидесяти лет. К 145-й годовщины со дня рождения писателя ТАСС рассказывает о записях, так им ценимых и оберегаемых.
Дневник как сокровище
Посередине маленького кабинета жены Михаила Пришвина стоят два высоких жестяных бака с крышками. Поверх одного из них — старенькая паяльная лампа.
— Валерия Дмитриевна до конца жизни так нам и говорила: никуда не переставляйте лампу, она всегда должна быть у меня на виду! — рассказывает Яна Гришина, которая уже несколько десятилетий работает в мемориальном Доме-музее русского писателя в подмосковной деревне Дунино.
Жестяные баки Валерия Дмитриевна Пришвина заказала после смерти мужа в 1954 году на заводике "Металлист", расположенном тут же, неподалеку от Дунина, — в размер папок, в которых хранились дневники писателя.
— В случае угрозы ареста или какой другой беды предполагалось погрузить в эти баки напечатанную копию всех пришвинских дневников, запаять крышки и закопать в потайном месте, — говорит Яна Гришина.
Яна Гришина работает в Доме-музее писателя бо́льшую часть жизни и приложила много сил для того, чтобы дневники Пришвина были изданы
Писатель, которого Константин Паустовский называл "певцом русской природы", чьи произведения переводились на десятки языков мира, много лет вел дневник, который стал одним из самых честных, детальных свидетельств жизни российского общества и ключевых событий истории России XX века: Первой и Второй мировых войн, революции, прихода советской власти, коллективизации, пятилеток и репрессий.
Со своими дневниками писатель никогда не расставался, возил их с собой из города в город, из дома в дом. В музее в Дунине, где писатель вместе с женой проводил каждое лето с 1946 года, хранится кожаный саквояж Пришвина — поначалу тетрадки находились в нем.
— Однажды Михаил Михайлович возвращался с охоты и увидел, что его дом горит, — рассказывает Яна Гришина. — Он вбежал в горящую комнату и, как сам он после вспоминал, "не успел деньги взять, некогда было и шубу схватить, но вытащил саквояж. Дом сгорел, дневники спас".
После его кончины осталось 120 тетрадей, которые составили 18 томов, — и это в два раза больше, чем его "официальное" наследие: художественные произведения Пришвина были изданы в семи томах.
Кабинет Пришвина в его Доме-музее в Дунине
В 1986 году, уже на заре перестройки, сотрудники музея в Дунине заканчивали работу над последним дневниковым томом "Собрания сочинений Пришвина" и включили в тексты 1937 года запись писателя: "Люди исчезают один за другим", но ее не пропустили в печать.
Только в 91-м году литературный секретарь Валерии Дмитриевны Пришвиной Лилия Рязанова поняла, что публикация дневников стала возможной.
"Я — храбрый заяц"
О существовании дневника бо́льшую часть жизни писателя не знали даже самые близкие люди.
Пришвин, беспартийный, избегавший любого упоминания политики в своих произведениях, понимал, что приди к нему с обыском НКВД и найди эти тетрадки — его участь будет решена. Но и не писать из страха ареста не мог. Однажды он записал о себе:
Я вообще не храбрый человек, но когда жизнь ставит в такие обстоятельства, что нужно вести себя храбро, то веду себя именно очень храбро. Наверное, я храбрый заяц
- из дневников Михаила Пришвина
Обстоятельства, которые вынуждали быть храбрым, решительным и иногда даже дерзким, наполняли жизнь писателя с детства.
Путешествие в "край непуганых птиц"
В восемь лет Михаил Пришвин, сын разорившегося купца, был принят в Елецкую гимназию, но учеба — скучная, однообразная, построенная на зубрежке и схоластике, — тяготила его. Дважды он оставался на второй год. Примерным поведением тоже не отличался.
В 1886 году тринадцатилетний Пришвин на утренней молитве подрался с товарищем.
В наказание их оставили без обеда и до вечера посадили в карцер. А у Пришвина в ранце — томик Майн Рида "Всадник без головы". Чтобы скоротать время, мальчики начали вслух по очереди читать книгу, а когда дочитали до половины, оказалось, что день уже пролетел. Чтобы закончить книгу, условились еще раз подраться и попасть в карцер, подговорили еще двух гимназистов и через день осуществили план. Очарованные книгой Майн Рида, все четверо решили непременно бежать в Америку, а Пришвин придумал название путешествию: "В край непуганых птиц".
Неделю готовились: один мальчик стащил у отца ружье, другой — достал лодку, и пустились в путь. Целый день плыли по реке, ловили рыбу, готовили на костре, рисовали карту и составляли дальнейший маршрут. Но далеко уйти им не удалось — не успели дети устроиться на вторую ночевку, как их догнал пристав Крупкин, известный ловлей конокрадов.
_________________________________________________
Он не стал ругать мальчиков, разложил перед ними еду и стал уговаривать вернуться. Позже в объяснительной записке один из гимназистов написал: "А Пришвин стоял за деревом с ружьем и не соглашался".
Спустя годы в дневнике писатель вспоминал свои чувства в тот момент: "Какое было отчаяние, что Америки нет!"
По возвращении беглецам грозило отчисление за их проступок, однако за них вступился преподаватель Елецкой гимназии, русский философ Василий Розанов, сказав на педсовете, что "побег свидетельствует о высокой жизни в душе мальчиков".
А спустя год он же поставил Пришвину единицу за невыученный урок. В ответ Миша, которого из-за такой оценки могли снова оставить на второй год, нагрубил Розанову, обозвав его гимназическим прозвищем — Козел — и заявив, что убьет его, если тот поставит кол в табель.
После этой выходки Мишу отчислили без права в дальнейшем учиться в гимназии.
Подарок переводчицы романа Майн Рида Аллы Макаровой Пришвиным, 1949 год
Выброшенный из колеи
— Жизнь постоянно выбрасывала Пришвина из накатанной колеи, — рассказывает Яна Гришина. — Все поступали в гимназию, потом в университет, делали карьеру. У него так не получалось. Но тем не менее он находил силы и возможности в эту колею все время возвращаться.
После отчисления Михаила забрал к себе в Тюмень родной дядя, владелец пароходства Иван Иванович Игнатов. В Сибири не посмотрели на белый билет Пришвина и приняли в реальное училище, где он стал одним из первых учеников. После окончания дядя предлагал племяннику остаться в Сибири и наследовать пароходное дело, но Пришвин отказался и уехал учиться в Рижский политехникум. Был исключен оттуда за участие в марксистском кружке, сослан на два года в Елец, после чего отправился в Германию и поступил в Лейпцигский университет, окончил его, получив сразу две специальности — философа и агронома. Перед возвращением на родину он решил заехать в Париж. Именно там произошло событие, которое не просто выбросило его из накатанной колеи — перевернуло всю дальнейшую жизнь.
Дневник как лекарство
В Париже в русском пансионе 27-летний Михаил Пришвин встретил русскую девушку Варвару Измалкову, студентку Сорбонны.
Он пригласил Варю на прогулку, они сели в омнибус, и вдруг в него вошел рабочий в промасленной робе. Как и все дамы, Варя отошла прочь на дальнюю площадку, прижав к носу платочек, а Пришвин пошел за ней и сказал: "Я не пример, я не аристократ, я — демократ, но если бы я был аристократом, я бы тем более не позволил себе выйти на площадку, когда вошел рабочий". Позже он вспоминал: "Варя страшно покраснела и сказала: "Я не думала, что вы такой глубокой". В этот момент она мною страшно увлеклась, а я ее безумно полюбил".
Запоздавшее первое чувство нахлынуло на Михаила с такой силой, что спустя несколько дней после знакомства он сделал Варе предложение. В его глазах она была воплощением той утонченной, возвышенной, прекрасной дамы, родственной души, которую он мечтал встретить. На ее — весьма обыденный — женский вопрос: "Где мы будем жить?" отвечал: "Возьмемся за руки и пойдем". Варя повторяла: "Сначала надо сделать положение, а потом делать предложение" и укоряла его: "Вы — фантазер", а Пришвин отвечал: "Ну ладно, пусть я фантазер, но я своей фантазией переделаю жизнь".
Однако, когда Варя показала Михаилу письмо для родителей, в котором она сообщала о своем предстоящем замужестве, Пришвин смутился и замялся. Не простив этого колебания, Варя разорвала письмо и выбросила его в Сену.
"Тогда я снова взлетел. Наверное, тогда для моего полета нужна была недоступная, и из обыкновенной девушки я сделал себе недоступную", — запишет позже писатель.
Они расстались, но из души Пришвина Варя никуда не ушла. Вернувшись на родину, Пришвин продолжал мучиться от неразделенного чувства. Он писал Варе письма, которые оставались без ответа, пока наконец Варвара Измалкова не прислала письмо, в котором просила более не беспокоить ее.
Именно тогда Пришвин начал вести дневник — попробовав однажды выплеснуть свою боль в тексте, он почувствовал, что ему становится легче.
В дневнике он называл Варю Версальской Девой, Прекрасной Дамой, Невестой (именно так, с заглавной буквы) и рассуждал:
Любовь разорвала замкнутость моего "Я". Я сказал "ТЫ" всему миру. Каждый камень говорил мне свою душу. Я почувствовал в себе другого человека
- из дневников Михаила Пришвина
И в этом, "другом", человеке начал просыпаться художник.
Дневник как друг
На родине Пришвин начинает работать агрономом. Так и не пережив потерю Вари, решается на брак без любви. Он пишет в дневнике: "От Прекрасной Дамы иметь детей не дано" — и вскоре женится на простой неграмотной крестьянке Ефросинье Смогалевой: "Мы сошлись сначала просто, мне нравилась простота ее души".
Ефросинья была сильной, волевой женщиной: незадолго до знакомства с писателем она выпросила свой паспорт у урядника (крестьянам на руки паспорта не выдавались) и с годовалым сыном Яшей сбежала от пьяницы-мужа. Пришвин очень быстро почувствовал, что жена бесконечно далека от его интересов и устремлений. Понимал, что сам виноват в этом браке. Он выучил Ефросинью читать и писать, но неподатливость культуре и ревность к миру, в котором привык жить муж, осталась в ней на всю жизнь.
"Не дам чистую рубашку — не пойдешь к образованным", — вспоминал в дневнике писатель слова жены. Вместе они прожили трудные годы и вырастили двоих сыновей, Ефросинья была ему помощницей в бытовой жизни, иногда ездила с ним на охоту и помогала готовить еду на привале, но Пришвин мучился, что живет, по сути, с духовно чужим человеком. Только в 1936 году он решился на расставание. "С ними я всю жизнь промолчал", — будет вспоминать он в старости.
На долгие 33 года его единственным другом, которому он доверял свои размышления и переживания, стал дневник.
Литературный подъем
Тяготила Пришвина и работа — он понял, что агрономия не его призвание, а к писательству тянуло все больше. Вскоре он решился на переезд в Петербург: именно этот город Пришвин позже назовет своей "писательской родиной":
Тут, на Киновийском проспекте, среди свинарников и капустников, в деревянной лачуге, я начал этот путь свой бродяги-писателя. <...> прекрасным городом в нашей стране остается мне один Ленинград: я не по крови люблю его, а за то, что в нем только я почувствовал в себе человека
- из дневников Михаила Пришвина
В Петербурге Пришвин за гроши работает корреспондентом в газетах, а в 1906-м отправляется в этнографическую экспедицию на малоисследованный тогда Север — собирать народные сказки. Кроме фольклора он привез путевые заметки, которые стали его первой книгой, названной в память о детском несостоявшемся путешествии "В краю непуганых птиц".
Первая книга Михаила Пришвина, изданная в 1907 году в Санкт-Петербурге
Его первые произведения были тепло встречены критиками. Пришвин знакомится с декадентами и реалистами, с самыми видными писателями и поэтами столицы: Блоком, Мережковским, Сологубом, Горьким, Ремизовым. В 1913 году издательство "Знание", которым руководил Горький, выпускает трехтомник его произведений.
Во время Первой мировой войны Пришвин отправляется на фронт и пишет репортажи с передовой. Грядущая катастрофа в России кажется ему неизбежной, и он с горечью пишет в дневнике: "Революция — это месть за мечту".
Месть за мечту
Писатель не был монархистом, но и революцию он не принял, хотя понимал причины, которые к ней привели. Одной из них он считал необразованность народа: "Русский народ — языческо-христианский комплекс: детей крестит, а заболеет — к бабке бежит". Но видел в этом и проблему образованных людей: "Нет моста от интеллигенции к народу. Полная беспомощность рассуждений".
В дневниках 1917–1922 годов он называл Ленина "сектантом" и писал:
Статьи Ленина в "Правде" — образцы логического безумия
- из дневников Михаила Пришвина
При этом признавал, что "Ленин нажал гашетку взведенного ружья". В 1917 году в Петербурге Пришвин работал в эсерской газете и писал антибольшевистские статьи. В начале 1918 года был ненадолго арестован.
В годы Гражданской войны, чтобы прокормить семью, писатель занимался крестьянским трудом, охотился, работал библиотекарем, школьным учителем, получая зарплату квашеной капустой. Тем не менее он никогда не допускал даже мысли об эмиграции:
"Я" — можно сказать только на родном языке", — писал он в дневнике.
Плакат с цитатами из дневника Пришвина на выставке "Революция — месть за мечту" в Доме-музее писателя в Дунине, январь 2018 года
Дневник как свидетельство
В конце 1929-го — начале 1930 года Пришвин жил в Сергиевом Посаде и сделал серию фотографий в Троице-Сергиевой лавре во время уничтожения ее колоколов. Папку с негативами он назвал "Когда били колокола", а дневниковые записи того периода практически полностью посвящены этому событию.
ФОТОГРАФИИ ПРИШВИНА
"В Лавре снимают колокола, и тот в 4000 пудов, единственный в мире, тоже пойдет в переливку. Чистое злодейство, и заступиться нельзя никому и как-то неприлично: слишком много жизней губят ежедневно, чтобы можно было отстаивать колокол".
22 ноября 1929 года
"Показывал Павловне (жене — прим. автора) колокол, при близком разглядывании сегодня заметил, что и у Екатерины Великой, и у Петра Первого маленькие носы на барельефных изображениях тяпнуты молотком: это, наверно, издевались рабочие, когда еще колокол висел. Самое же тяжкое из этого раздумья является о наших богатствах в искусстве: раз "быть или не быть" индустрии, то почему не спустить и Рембрандта на подшипники. И спустят, как пить дать, все спустят непременно. Павловна сказала: "Народ навозный, всю красоту продадут".
4 января 1930 года
"Нечто страшное постепенно доходит до нашего обывательского сознания, это — что зло может оставаться совсем безнаказанным и новая ликующая жизнь может вырастать на трупах замученных людей и созданной ими культуры без памяти о них".
24 января 1930 года
Фотография Михаила Пришвина из серии "Когда били колокола", Троице-Сергиева лавра, январь 1930 года
Валерия Дмитриевна Пришвина вспоминала, как писатель говорил: "За каждую строчку моего дневника — десять лет расстрела". Он писал об ужасах коллективизации и раскулачивания, о репрессиях и падении нравов, но был уверен, что "в советской власти вечности нет".
"Я — Сталин. Каждый — Сталин. Пока мы не освободимся внутри себя, ничто не изменится", — писал Пришвин.
Очень надеялся, что от безумия и темноты "новых людей" спасет образование, и считал повсеместное открытие школ едва ли не лучшим, что сделала советская власть: "Все идут в школу, это же аргумент!"
В 1931 году он услышал от приятеля, что рабочие вечерней школы называют тургеневских девушек шмарами. И записал: "Пусть под именем шмар входят в их души эти тургеневские девушки, они будут преображать эти души незаметно для них".
Свет и гармония, к которой всем существом стремился Пришвин и которой не мог найти в окружающей действительности, пронизывала все его произведения.
Но в конце 30-х на него обрушиваются критики, обвинив в том, что "беленький Пришвин" будто не замечает военной угрозы для СССР и продолжает писать про полянки и обитателей леса.
Его новую книгу "Лесная капель" отказываются издавать. В 1943 году, правда, о ней вспомнили и все же выпустили. "Понадобилась, понадобилась людям красота!" — записал Пришвин в дневнике.
Фотография лесного ручья, сделанная Михаилом Пришвиным. Начало 30-х годов
Голубь в сердце
В 1940 году Пришвину 67 лет. Уже четыре года он живет один в квартире в Лаврушинском переулке, куда переехал из Загорска, оставив жене Ефросинье Павловне дом.
Он не знает, что делать со своими тетрадками, — нет ни одного человека, которому он мог бы прочитать их. В это время он получает предложение продать или завещать архив Литературному музею и решает, что присоединит к архиву и дневники. Писатель начинает искать секретаря, которому можно было бы доверить свои "самые сокровенные мысли обо всем".
Валерия Дмитриевна Пришвина, 1940 год
16 января в его квартиру пришла соискательница на эту должность — Валерия Дмитриевна Лебедева. Поначалу она не понравилась Пришвину, к тому же на улице она так замерзла, добираясь до Лаврушинского переулка, что пришлось отпаивать ее горячим чаем и просить домработницу надеть на гостью шерстяные носки.
Когда Валерия поправилась, то снова пришла к Пришвину — и тогда они проговорили до позднего вечера. Не о работе: Пришвин — о своей судьбе, она — о своей. "Такой несчастной жизни я, пожалуй, не знаю", — писал он после их разговора.
Валерия Лебедева к сорока годам пережила расстрел отца и горячо, но безответно любимого человека, неудачное замужество, арест и несколько лет ссылки в село Колпашево Томской области — за то, что, несмотря на антирелигиозную кампанию в СССР, продолжала ходить в церковь. Она призналась, что силы жить ей давала только ответственность за больную мать.
Поначалу писатель даже боялся думать, что это — то самое чувство, которого он ждал столько лет. Потом осторожно записал: "После нее остался у меня голубь в груди, с ним я и уснул. Ночью проснулся: голубь трепещет. Утром встал — все голубь".
Два измученных, настрадавшихся, желавших любви человека вдруг поняли, что, несмотря на разницу в 27 лет, не могут провести друг без друга ни дня.
… внимание наше другу к другу чрезвычайное. И жизнь духовная продвигается вперед не на зубчик, не на два, а сразу одним поворотом рычага на всю зубчатку
Пришвин с Валерией Дмитриевной. Дунино, вторая половина 40-х годов
Далее последовал болезненный развод с женой, ссоры с детьми и письма с угрозами в адрес Ляли, как называл Валерию писатель. Но и она не собиралась отпускать свое счастье.
"Со вчерашнего дня я узнала, что жить без Вас тревожно, места себе не нахожу. Я думаю, это оттого, что я узнала об опасности: нас хотят разлучить. Вы этого, признаться, добивались — вот и получайте: теперь я могу быть только с Вами или совсем без Вас", — из переписки Валерии и Михаила Пришвиных.
Пришвин женился на Ляле и прожил с ней до своей смерти в 1954 году. Эти 14 лет он называл самыми счастливыми в своей жизни. За это время он написал сказку-быль "Кладовая солнца", военные книги "Повесть нашего времени" и "Рассказы о ленинградских детях", роман "Осударева дорога", повесть "Корабельная чаща".
Валерия Дмитриевна пережила мужа на 25 лет. Она превратила их дачу в Дунине в мемориальный музей писателя, до последнего дня работала, издавая не опубликованные при жизни Пришвина произведения, расшифровывала и перепечатывала дневник, надеясь, что придет время и он увидит свет.
Следующая публикация
Комментарии 1