17 ноября того же года был рукоположен во священника – владыкой Антонием (Храповицким), тогда уже архиепископом. Владыка даже предложил молодому священнику потрудиться на пастырской ниве в Киевской епархии, однако батюшка твердо решил вернуться на родину, где в тот момент ширилось движение за возвращение из унии в Православие.
Публицист Михаил Тюренков напоминает, что первым идеологом этого движения стал закарпатский греко-католический священник Иоанн Раковский (1815–1885), положивший жизнь за русское православное единство.
Отец Максим принял это духовное стремление своего небольшого народа как личное призвание, и, как увидим, это был мученический выбор.
Служение молодой батюшка начал 2 декабря 1911 года в селе Граб, откуда накануне отбыл в США священник-униат Филимон Киселевский, распорядившийся убрать из богослужебных и метрических книг слово «православный», что привело к его конфликту с паствой.
Практически сразу на отца Максима австро-венгерским властям поступил донос, приведший к аресту на восемь дней и штрафу в 400 крон. Выйдя из заключения, отец Максим начал совершать богослужения в селах Граб, Вышеватка, Длуге. События, как видим, развивались быстро. И уже 22 декабря комиссар полиции приказал запечатать двери церкви в Грабе. Отец Максим продолжал служить – но в частных домах. И 16 января 1912 года он был снова арестован, заключен в тюрьму в Ясле, уже на семь недель. А жителям Граба было запрещено общаться с крестьянами окрестных сел.
Великим постом 1912 года отец Максим из тюрьмы вышел, но 28 марта был снова арестован по доносу
Ситуация симптоматичная, особенно внятно читаемая, увы, и в сегодняшних реалиях. Великим постом 1912 года отец Максим из тюрьмы вышел, но 28 марта был снова арестован по доносу учителя Леося, причем по обвинению (внимание!) в шпионаже в пользу России: дескать, М. Сандович «измерил шагами мост через Черемош». По этому же делу были арестованы и посажены во львовскую тюрьму настоятель прихода в Бродах отец Игнатий Гудима, у которого отец Максим остановился по пути из Львова в Граб, студент юридического факультета Василь Колдра и редактор ежемесячника «Русская матица» Шимон Бендашук.
Австрийские власти не могли мириться с ростом национального самосознания русских и других славян и их культурного развития, духовно устремленного к России.
Ничего в людях не меняется и сегодня. А тогда в разлагающейся Австро-Венгерской империи началась настоящая шпиономания, «сознательные» граждане стали выискивать «москалефилов» и сдавать их полиции, людей обвиняли в пропаганде «русского патриотизма». В результате пострадали тысячи людей, многие из которых и не помышляли о бунте против императора Франца-Иосифа, а просто держали дома книги на русском языке и исповедовали православную веру.
На все обвинения святой отвечал: «Моя единственная политика – святое Евангелие»
Отца Максима бросили в камеру с уголовниками, он был лишен права получать корреспонденцию. Несмотря на унижения, которым отец Максим подвергался в тюрьме в течение многих месяцев, он отверг предложение ксендза Никиты Романюка, посланника униатского митрополита Андрея Шептицкого, присоединиться к унии. А на все обвинения святой отвечал: «Моя единственная политика – святое Евангелие».
Два года томили батюшку в застенках, и лишь 9 марта 1914 года начался судебный процесс, который продолжался почти три месяца и был весьма громким. Как сообщает публицист Ярослав Харкевич, «в присутствии многих зарубежных корреспондентов и большого числа любопытствующих суд выслушал несколько сот свидетелей, многочисленных экспертов по религиозным вопросам, представителей австрийского Генерального штаба». На стороне обвинения выступило около 1000 человек – католическое и греко-католическое духовенство, жители края, в основном поляки, деятели украинофильского движения, полицейские провокаторы, жандармы. Самыми серьезными обвинениями были шпионаж и подготовка сецессии, то есть отделения Галиции и Лемковщины от Австро-Венгрии и присоединения их к Российской империи. За это подозреваемым грозила казнь.
Перед судьями вырисовалась реальная картина: обвиняемые не были виновны в предъявленных им преступлениях, они всего лишь желали открыто исповедовать не греко-католическую, а православную веру; в русских и малороссах, проживавших за границами Австро-Венгерской империи, они видели исключительно своих братьев по вере. Судьям не удалось доказать, что четверо обвиняемых шпионили по заданию России. Сильно выступила защита, которой руководил известный галицко-русский общественный деятель Мариан Глушкевич.
Нет комментариев