Я уже писал, что он не любил учить и наставлять, особенно от своего имени. И поэтому он в монастыре никогда не говорил проповедей. А в положенное время читали что–либо из разных печатных сборников. Как–то я спросил его: почему он не говорит от себя? – Да ведь проповеди–то отца протоиерея Шумова (или там Белоцветова)239 какие прекрасные! И думать–то не приходится. Лучше не скажешь! И, выйдя на амвон, широко перекрестившись, он благоговейно начинал читать монахам или немногим богомольцам из города «прекрасного» Шумова... Мне случалось иногда беседовать с ним, и некоторые его мысли врезались навеки. Вот одна из них – «Кто хорош?» Как–то я, еще студентом, начал в разговоре с ним хвалить одного из знакомых: вот он–де какой хороший, какой славный. Выслушав мою легкомысленную сказку, владыка вдруг и спрашивает тихо: – Вот мы, – не сказал мне – «вы», а и на себя взял грех, – часто говорим: такой–то хороший, а такой–то нехороший. Скажите мне: что значит быть хорошим? Немного подумав, я ответил ему: – Хорош тот, кто смирен. – Так–то оно так, да ведь как узнать–то, что ты смирен? Я не нашел ответа и спросил, что думает сам владыка. – Хорош тот, кто искренне считает себя нехорошим, тот только еще начинает быть хорошим. На том и кончился тогда этот разговор. Но теперь я задумываюсь: зачем он задал мне такой вопрос? Не может быть, чтобы лишь для отвлеченного рассуждения! Такие люди всегда имеют какую–либо жизненную, практическую спасительную цель ... Долго я размышлял и сделал такое предположение: урок его был направлен ко мне самому. Я хвалил другого, но в это время о себе думал высоко, что вот и я хорош, и хорошее дело делаю: хвалю, а не осуждаю. А если хвалю, то считаю себя вправе делать разбор и оценки, обыкновенно эти оценки делают высшие по отношению низших. Ясно, что я в то время воображал о себе немало и, конечно, не считал себя плохим... Вспоминается изречение из древних отцов, что они не любили ни корить, ни хвалить, ибо в обоих случаях они становились судьями, то есть мнили бы себя выше других. И владыка должен был сказать тогда мне прямо – чего ты о других думаешь? Посмотри на себя: ты–то каков? Но по своему смирению он не мог сказать это открыто, потому и придумал такой отвлеченный разговор. Но увы! Я не сделал этого вывода до конца, а мне, как «богослову», понравилась лишь «остроумная» постановка вопроса о «хорошести». И лишь теперь, много лет спустя, я вижу (и то мало еще): да, я не считал себя нехорошим... В другой раз я вел себя еще хуже: в беседе с ним я уже кого–то резко и настойчиво осуждал. Епископ прямо смотрел мне в глаза и молчал, точно будто внимательно слушал. Во всяком случае он не прерывал меня, не остановил, и я даже во взгляде его не подметил укора... Может быть, теперь бы узрел печаль обо мне в очах его... Я продолжал и продолжал судить – он слушает. Наконец запас моей критики пришел к концу. После я много раз рассказывал об этом случае знакомым и задавал им вопрос: что они думают, как бы должен в подобном положении поступить опытный святой слушатель? И что сказал на этот раз епископ? И почти никто не отвечал мне правильно. И ответ – не легкий. В самом деле, если бы согласиться со мною в осуждении, то и слушатель оказался бы соучастником греха; если же так или иначе осудить меня самого или хотя бы остановить разговор, то владыка стал бы судьей надо мной, как я – над тем. А кроме того, может быть, тот человек и в самом деле что–либо худое допускал; если так, то как худое защищать? Или как называть его хорошим? Итак, везде трудно. А благодатный дух владыки нашел легко мудрый ответ. Крестясь, он спокойно с молитвой сказал: «Спаси, Господи, этого человека!» – то есть осуждаемого мною. А затем, снова крестясь, добавил о себе: «И помилуй мя, грешнаго». Про меня же ни слова... Так он никого не осудил, кроме себя. А к осуждаемому проявил любовь в молитве... Я же сам уже должен был сделать вывод: хорошо ли я поступал, судя другого? Я не раз поражался такой Божественной премудрости владыки. Дух Божий руководил его. Пришла революция. В районах белой власти постоянно бранили красных. «Особый» владыка и тут занял особую позицию: – Вот мы все осуждаем их и молимся о себе. Да ведь еще неизвестно: о ком нужно больше молиться–то? Потом, подумав, добавил: – О них нужно молиться, они – в опасном духовном положении. Ни слова ненависти, ни намека на их политику, ни даже какого–нибудь осуждения, а лишь – о молитве: молитва истинная идет от любви и приводит к любви. Еще вспоминается его ответ о войне: что он думает по этому вопросу? Тогда либеральное мнение осуждало всякую войну. А он, задумавшись немного, со спокойной решительностью и ясной себя несомненностью сказал по–деревенски: – ежели всмотришься–вглядишься, то, пожалуй, еще скажешь: слава Богу, что есть войны! Без них еще хуже было бы. Признаюсь, что такой ясной и смелой формулировки о войне, с благодарением Богу, я не читал нигде. Такие люди, как он, не умственно подходят к вопросам, а духом зрят основную правду или неправду в решении их. Пример – недавняя война против немцев... Ее принял сознательно и русский народ вслед за правительством; ее благословила и Церковь от всего сердца. И, конечно, нужно сказать: «Слава Богу, что война была!» Еще не хочу забыть одного случая. Однажды епископ Иннокентий ехал по какому–то делу в Симферополь. Сидел он в третьем классе (и это – значительно). На одной из станций вошла женщина с ребенком на руках. Мест свободных не было. Он встал, уступил свое место матери и продолжал стоять... Это рассказывали очевидцы. Однажды он заговорил о фарисее, хвалившемся собою: – Да ведь как не подумаешь о себе хорошо, когда сравниваешь с мытарями, прелюбодеями и другими грешниками? А если бы он сравнил себя с пророками, а мы теперь – с Пресвятою Богородицею, апостолами, мучениками, с великими преподобными, вот уж не станешь хвалить себя, а опустишь голову, как евангельский мытарь, да только и скажешь: Боже, милостив буди мне грешнику (ер.: Лк. 18:13). Последние дни Святитель вообще не болел, и я не помню случая, чтобы он обращался к докторам. И до самой кончины никто из нас в монастыре не думал о его близкой смерти. За неделю до этого я пришел к нему с какой–то беседою. По обыкновению, он был внимателен и сосредоточен. Перед моим уходом он, вопреки его обычной сдержанности, вдруг прямо и решительно обратился ко мне и дал мне некий обличительный совет... И притом со всей определенностью и даже с резкостью: точно это был уже не смиренный владыка Иннокентий. Совет был явно прозорливого свойства. Точно от удара хлыстом я съежился и виновато молчал. Но вдруг картина решительно изменилась. – Простите меня, ради Бога! Простите, – завопил он. – Кто я такой, окаянный, что осмелился сказать вам это? Я сам еще не начинал спасаться! А через неделю наступил конец. Утром ко мне пришел наместник монастыря (то есть заместитель настоятеля, фактически правящий монастырем) и сказал об агонии владыки. Мы поспешили к умирающему. Там сидел и наш монастырский фельдшер, иеромонах Августин. Владыка был уже без сознания, тяжело стонал. И через несколько часов скончался. Когда он испустил последний вздох, вдруг раздалось страшное рыдание: это плакал отец наместник, духовный сын усопшего. Тут должно обратить внимание на крайнюю необычность этих слез именно не у кого другого, как у отца наместника. Это был человек очень справедливый и талантливый администратор по монастырю, но в то же время – и властный, и резкий. Его почти никто не видел улыбающимся когда–либо. В монастыре у него было немало врагов, особенно из своевольных и недисциплинированных монахов. И мне самому он был тяжел и казался жестким и жестоким. И не раз я собирался переводить его в иной монастырь, но все откладывал. И вдруг – этот надрывающий душу крик и рыдания. Я был поражен. Как он – отец наместник – любил покойного! А если любил, если мог так сильно любить, то он не мог быть дурным человеком: дурные никого не любят. И я искренне примирился в душе с мнимым недругом моим. А теперь вспоминаю его с почитанием и любовью и рад бы видеться... После были устроены надлежащие похороны. И покойник был погребен под сводами храма в право–задней стороне. Никаких денег у него не осталось. Вещи же свои он завещал монастырю и некоторым из нас. Мне досталась его верхняя ряса, которую я и носил, недостойный. Среди книг и рукописей оказалась одна тетрадь его о необычайном чуде, о коем я по памяти теперь и расскажу, не ручаясь за точность подробностей. Эта рукопись была копией письменного доклада покойного томскому архиерею, пославшему его обследовать необыкновеннейшее чудо. В одном алтайском селе нужно было совершить крещение новообращенного. Приготовили в храме большой чан воды. Возле стоял и восприемник, бывший прежде язычником. Когда священник зачитал молитвы, где испрашивалось об освящении воды «наитием Святаго Духа», то восприемник испуганно закричал, прерывая священника: – Это и со мною так было? Это и со мною было? Едва успокоили его, заставив замолчать. Что же оказалось? Когда священник молился о «наитии Святаго Духа», сей бывший язычник, а теперь христианский восприемник, ничего не думая и, конечно, не разумея даже слов молитвы, вдруг явно увидел Духа Божия, спускавшегося из–под купола на чан с водою, в виде огня Пятидесятницы. И этот огонь растаял в воде. Вот тут и закричал созерцатель этого чуда. О совершившемся донесено было архиерею, а тот и назначил ответственным следователем отца Иннокентия. Он под присягою допросил всех свидетелей, и все подтвердилось с несомненной достоверностью. Благодарим Господа, что и доселе еще творятся Его чудеса в Православной Церкви! Значит, и при всяком крещении сходит Дух Святой. Значит, и при освящении крещенской воды сходит Дух Святой. Слава Духу Святому, Господу Животворящему! Мне осталось рассказать о последнем воспоминании, слышанном мною от севастопольских дворян. Жили муж и жена, она православная, он – протестант. Дети у них не рождались. Но жена хотела иметь хотя бы приемного мальчика. А муж опасался брать приемыша ввиду неспокойного характера своей жены. Споры не приводили их к соглашению. И тогда они решили принести вопрос на суд владыки. Его тогда уже чтил народ как святого. Пришли в монастырь. Епископ сначала принял мужа–протестанта. Его долго продержал владыка и выпустил плачущим, дав совет не брать приемыша. Жена ожидала к себе, именно как к православной, еще большего внимания и рассчитывала на победу своего мнения. Но владыка, ласково проводив мужа, жену его не принял даже для беседы, только с печальной укоризной сказал ей: – Гордыня, матушка, гордыня! – и затворил двери... Так мне рассказывали, так и записал. Через год мы эвакуировались из Севастополя в Константинополь. Последний, кто пришел на броненосец проститься со мной, был тот же отец наместник, который горько рыдал над своим духовным отцом. Ничего он не просил, ни на что не жаловался. Только я чувствовал его любовь и ко мне, худому. Получив от меня благословение, он, печальный, тихо пошел по палубе. .. Что–то с ним будет? Прошло 28 лет. Я возвратился из–за границы на родину. И узнал, что архимандрит Августин еще жив и живет в Алма–Атинской области. Я снесся с ним и получил несколько писем от него. Особенно я просил его написать мне воспоминания свои об епископе Иннокентии, которого он знал много лет по Херсонесу, был ближайшим сотрудником его по монастырю и лично. Из этих писем я и выпишу некоторые новые данные об угоднике Божием, а также и о самом монастыре. А что было уже написано, опускаю. «Приветствую вас с праздником Святыя Живоначальныя Троицы. Посылаю вам сведения об епископе Иннокентии... Написал то, что более запечатлелось в памяти. В мире – Иван Солотчин. В епископа хиротонисан в Томске, в городе Благовещенск, в 1900 году (или 1899)... » Далее отец Августин вспоминает о хозяйственной деятельности святителя в Херсонесском монастыре, это я опускаю, пишу лишь то, что касается духовной личности его: «Владыка Иннокентий во все время его настоятельства в Херсонесском монастыре неопустительно посещал все церковные богослужения. Особенно отдавал предпочтение утрене, совершаемой в 4 часа утра. На утрене сам читал все каноны. Никогда не садился, несмотря на болезнь ног. Особенно чтил память святителя Иннокентия Иркутского, 26 ноября. Акафист ему читал на коленях, иногда со слезами. Раза три в году владыка ездил в севастопольскую тюрьму для совершения богослужения: в один день на пасхальной седмице, на храмовый праздник святителя Николая (9 мая) и в одно воскресенье Великого поста. И, кроме того, несколько раз в году ездил туда для собеседования с арестантами. В Великий пост читал им о страданиях Спасителя. Когда служил там, то каждый раз выделял из своих скудных средств небольшую сумму (25 рублей) на улучшение пищи арестованным. Начальник тюрьмы сначала не хотел принимать этого, говоря, что у них пища и так хороша: – Вы посмотрите на них, какие они исправные! – Но все же, – говорил владыка, – слава Богу, что они – исправные, а я прошу принять от меня малую лепту. Наше дело – утешить их страдания хоть чем–нибудь: купите им рыбки, фруктов; чайком сладеньким с сухарями напоите, вот им и будет утешение и настоящий праздник. В воскресные дни проводил беседы с братией в трапезной. Все монашествующие и послушники за неделю должны были заучить наизусть очередное воскресное литургийное Евангелие; и таким образом братия приучалась к чтению Евангелия. Великим постом владыка проводил с ними беседы о страданиях Спасителя. Всех приходящих за помощью или милостынею принимал сам ... Даже на пути в храм всегда останавливался и подавал милостыню просящим. Зато после смерти не осталось у него ни одной копейки, только – небольшая сумма, оставленная заранее в конверте с надписью: “На погребение”. Незадолго до смерти владыка принял пострижение в схиму, с именем Иоанна, Предтечи Господня, и над ним было совершено Таинство Елеосвящения ... Митрополит Петроградский Антоний240 был два раза; первый – в сентябре 1902года. Обращаясь к братии монастыря, он сказал: “Вам назначили настоятелем великого молитвенника, смиренного и кроткого епископа Иннокентия. В духовном отношении он будет образцовым настоятелем, а в экономическом, я думаю, между братии всегда найдутся опытные ему помощники, которые будут следить за хозяйственной жизнью обители”. Расскажу про один печальный случай. В 1904 году владыка Таврический Николай241 возвращался из Одессы, с хиротонии епископа Елисаветградского Анатолия242, через Севастополь пароходом. Телеграмма его о приезде в монастырь не была получена своевременно. И лошади к 4 часам утра не были высланы. Владыка приехал на извозчике к 7 часам утра; в это время Святые ворота бывают еще закрыты, и братия после утрени ложатся вздремнуть. Владыка Николай с черного хода подъехал к парадному подъезду. Первый заметил его я, так как мои окна были около подъезда. Пока я одевался, владыка был уже на верхней площадке лестницы. Двери в покои были заперты келейником снаружи. Когда его разыскали и открыли дверь, владыка Иннокентий подошел к владыке Николаю с приветствием: “Милости просим, Преосвященнейший владыка”. Но владыка Николай отвернулся от него и стал кричать: – Боже мой! Приехал архиерей, а они все спят! .. Старый дурак! Грех на себя взял и тот архиерей, который производил и тебя в архиереи! Тебе не архиереем быть, а свинопасом! Владыка Иннокентий кланялся земно, прося простить его и братию. – Пошел прочь, старый дурак! – и ушел в покои. Наш владыка стоял с недоумением и говорил нам: – Спаси его, Господи! Что с ним случилось? Верно, по дороге что–нибудь произошло? Надо молиться о владыке, чтобы Господь помог ему успокоиться! После обедни он сделал попытку войти к владыке Николаю и взял просфору. Но он его не принял. Владыка весь день молился ... Сообщили благочинному Баженову, он тоже ничего не знал о прибытии архиерея. И уже к 4 часам вечера приехал он к владыке Николаю. Во время их беседы была подана нарочным телеграмма. Тогда был приглашен и владыка Иннокентий. Он поклонился в ноги, умоляя простить его и братию за невнимание к епископу. Но – ни одного слова не сказал в оправдание себя, что они не получали телеграммы... Только тогда состоялось примирение... (Моя вставка. Это для нас, грешных, просто – невероятно! И я думаю, что подобного случая не бывало во всем мире. Только смиренный святитель мог сделать это... Как не умилиться перед ним?! А о владыке Н. хочется плакать. – М. В.) – Ведь вот какие случаи в жизни бывают! – говорил нам он после. – Спаси нас, Господи! Вспоминаю, кстати, и другой случай с отцом благочинным. Умерла у него жена. Он приехал пригласить владыку на погребение. И просил преподать ему утешение в постигшем его горе. Подумал немного владыка и сказал: “Слава Богу!” Отец протоиерей смутился от такого ответа. – Нужно не сетовать, а благодарить Господа за великую Его милость. Ведь без Его воли святой ничего не совершается в мире! Не успокоился благочинный. А владыка спокойно продолжал: – Когда мы научимся жить по воле Божией и Его Всеблагому Промыслу, то для нас будет ясна и смерть матушки. Она тяжело болела больше года, приготовила себя к переходу в вечную жизнь. Об ее кончине нужно только благодарить Господа и усердно молиться! Отец благочинный понял владыку и стал благодарить его за такое утешение ... Относительно прозорливости. Был такой случай. Одна гражданка города Севастополя пришла к владыке за благословением. Он благословил ее и сказал: – В твоей комнате на сундуке, под клеенкой, лежит картина, которую ты должна убрать: у тебя на днях будет обыск и ты можешь пострадать. Это был портрет императора Николая II. Женщина эту картину сожгла. Через пять дней действительно был обыск, и все обошлось благополучно. Отношение к братии было снисходительное. Виновных иногда вызывал к себе, сначала говорил спокойно, под конец повышал тон. Когда виновный уходил, то он нам с восторгом говорил: – Ух, и пробрал я его! Будет долго помнить меня! Но уходящий, наоборот, был спокоен: он знал, что этим все и окончится; и все обходилось благополучно. А если кто провинился больше, владыка давал назидание и ставил его на поклоны. А сам в это время стоял сбоку и считал поклоны по четкам. Иногда же вместе с ним клал поклоны. А потом с миром отпускал. Отношение же монашествующих к нему было не со страхом, а как внуков к дедушке. И мы все так и называли его: “наш дедушка”. Когда он видел нас утомленными от какой–нибудь работы или от перегрузки, то сочувственно говорил: – Спаси вас, Господи! Вы уже сегодня измаялись. Я при нем прожил всего 20 лет и ни разу не имел никакого выговора. Если и были ошибки у меня по службе, то когда мы встречаемся у него в зале, он остановит меня и, ни слова не говоря, посмотрит приветливо в глаза мне, тяжело вздохнет и скажет: – Спаси тебя Господи, брат. А я, понимая мои ошибки, извинялся и, приняв от него благословение, уходил. К подвигам его относится личный обычай: на всех богослужениях, во время произношения последнего прошения на просительной ектении «Христианския кончины живота нашего... и добраго ответа на Страшнем Судищи Христове», клал земные поклоны, этот обычай он исполнял до самой смерти. Еще припоминается особый случай. Французский консул в Севастополе, Луи Ге, очень уважал владыку и часто посещал его. Воспользовавшись этим, он возбудил перед ним ходатайство о возвращении из Парижа плененного во время Крымской войны колокола в 150 пудов. Правительство Франции возвратило его из собора Божией Матери (“Нотр–Дам”) в монастырь в 1913 году. Он сохраняется и теперь. За обедом владыка приносил читать какую–нибудь книгу или газету и читал статью, отмеченную синим карандашом. Не любил сниматься. А если кто–нибудь из–за кустов хотел сфотографировать его, он прятался. У меня сохранилось два снимка его: на одном он снят с архиепископом Томским Макарием243, Мефодием244 и еще третьим, после хиротонии его во епископа, а на другом – снят с митрополитом Киевским Флавианом. Колокольный звон к службе любил благословлять, за четверть часа выходил в зал, держал часы в руках и ходил взад и вперед, дожидаясь звонаря...» (Далее архимандрит Августин подробно описывает пищу владыки Иннокентия. Но мы здесь не будем описывать это. Только отметим – к написанному раньше, – что сначала он еще ел рыбу, только судака, а после и это перестал. Масла, даже постного, не употреблял, на первой неделе Великого поста чай пил без сахара. Если же когда–нибудь приходилось с гостями выпить стакан чаю, кроме обычных двух, то за это он клал по 10 земных поклонов. Особенно хвалил редечный сок. Вино не пил никогда и не любил многопьющих. Но никогда никого не осуждал, а всегда говорил: «Спаси вас, Господи!» Одежда его была простая. Были две панагии; и ни одного наперсного креста. Все, что оставалось, он раздавал: архиепископу Димитрию – панагию, мне – рясу, книги – в монастырь; прочее – монахам и знакомым. – М. В.) «Скончался он в 1919 году, 23 октября. Утром он пригласил иеромонаха Бориса, исповедался и принял Святые Дары. И еще, сидя на кровати, сам прочитал молитвы по Причащении и выпил стакан чаю с просфорой. Потом лег в постель. Я сидел около него. Он уснул. Но начал ненормально сильно дышать. И, не придя в сознание, отошел ко Господу. Погребен был в задней части правого придела собора, в память преподобного Мартиниана: этот придел над могилой архиепископа Таврического Мартиниана245 был устроен владыкой Иннокентием на личные его средства и им самим освящен». * * * 227текст публикуется по изданию: Вениамин (Федченков), митр. Божии люди. М.: Современник, 1991, и по рукописи, хранящейся в частном архиве. 228Святитель Иннокентий, епископ Иркутский († 1731). Память – 26 ноября / 9 декабря и 9/22 февраля (обретение мощей). 229Иоанн Солотчин (будущий владыка Иннокентий) родился в 1842 году в семье священника села Малеевское Касимовского уезда Рязанской губернии. 230В 1863 году. 231В Алтайской духовной миссии И. Солотчин был учителем Улалинского миссионерского училища, затем с 1874 года – сотрудником Забайкальской миссии при Кударинском стане (до 1876 года). 232Архиепископ Владимир (в миру Иван Петрович Петров; 1828–1897) в 1861–1865 годах был инспектором и экстраординарным профессором Санкт–Петербургской духовной академии. Читал курс догматического богословия. Принимал деятельное участие в создании миссионерского общества для содействия миссии Алтайской и Забайкальской. С 1865 года – начальник Алтайской миссии. Казанскую и Свияжскую кафедру занимал с 1892 по 1897 год. 233Иван Солотчин принял постриг и рукоположение во иеромонаха в 1875 году. 234Хиротония его во епископа Приамурского и Благовещенского состоялась 9 февраля 1898 года. 235Алатырский Троицкий монастырь находился в городе Алатыре Симбирской губернии. По преданию, основан во времена Иоанна IV Грозного. С 1615 по 1764 год был приписан к Троице–Сергиевой Лавре. В 1764 году причислен к 3–му классу. В XVII столетии в монастыре жил подвижник схимонах Василий. В годы советской власти монастырь был закрыт. Восстановление обители началось в 1997 году. Сейчас территория, на которой расположен монастырь, входит в состав Чувашской Республики. 236Херсонесский (Херсонисский) монастырь святого равноапостольного князя Владимира находился в двух верстах от города Севастополя, на месте древнего Херсонеса Таврического. Основан в середине XIX столетия архиепископом Херсонским и Таврическим Иннокентием (Борисовым, † 1857; память – 25 мая/ 7 июня). В 1924 году монастырь был закрыт, основные здания переданы Херсонесскому историко–архитектурному музею. Во время Великой Отечественной войны Свято–Владимирский собор монастыря был сильно поврсжден. В 1998 году началась его реставрация. В 2004 году восстановленный собор был освящен. 237См. примеч. 31 к гл. «Отец схиигумен Герман». 238Митрополит Флавиан (Городецкий, 1840–1915) – один из выдающихся иерархов Русской Православной Церкви. Занимал кафедру митрополитов Киевских и Галицких с 1903 по 1915 год. 239Священник Петр Шумов – автор книги «Сборник общепонятных поучений на все воскресные и праздничные дни: для чтения за богослужением и вне богослужения» (М., 1892). Протоиерей Алексей Белоцветов – автор неоднократно переиздававшейся книги «Круг поучений на все воскресные и праздничные дни в году и на седмицы: Пасхальную, первую поста и Страстную, с приложением к ним особо семи слов и поучений, не относящихся к сему кругу» (М., 1876). 240Митрополит Антоний (Вадковский). См. примеч. 3 к гл. «Владыка» 241Архиепископ Николай (Зиоров, 1851–1915) в сане епископа управлял Таврической епархией с 1898 по 1905 год. См. о нем примеч. 13 к гл. «Владыка». 242Епископская хиротония владыки Анатолия (Каменского), епископа Елисаветградского, викария Херсонской епархии, была совершена в 1906 году. 243Святитель Макарий (Невский, † 1926; память – 16/29 февраля), митрополит Московский и Коломенский, был архиепископом Томским с 1906 по 1912 год. 244Мефодий (Герасимов, 1856–1929) – впоследствии митрополит Харбинский. 245Архиепископ Таврический и Симферопольский Мартиниан (Муратовский, 1820–1898) в 1891 году освятил главный престол соборного храма святого Владимира в Херсонесе. Отец Дионисий Текст печатается по рукописи из частного архива.