АНАТОМИЯ ЛИЧНОСТИ

Религия реально убедила людей, что на небе живёт невидимый мужик, который следит за всем, что вы делаете, каждый день и каждую минуту. И у невидимого мужика есть особый список из десяти вещей, которые он не хочет, чтобы вы делали. И если вы сделаете любую их этих десяти вещей, у него подготовлено особое место, полное огня и дыма и пламени и пыток и страданий, куда он сошлёт вас жить и мучиться и гореть и задыхаться и плакать до скончания веков! И при этом Он любит вас. Он любит вас — и ему нужны деньги! Ему всегда нужны деньги! Он всемогущий, всесовершенный, всезнающий и наимудрейший, но он каким-то образом не умеет зарабатывать деньги! Религия получает миллиарды долларов, они не платят налогов, и им всегда нужно ещё чуть-чуть. © Джордж Карлин

Улыбка не всегда означает, что человек счастлив, иногда она означает, что человек сильный.

«Путин + Беллуччи = жизнь станет лучше» Нальчанин Хасан Шидов пришел на «Яблочный джем» с рецептом мира во всем мире. Он уверен: все наладится, если поженить Владимира Путина и Монику Беллуччи: «Путин — лидер могущественной страны, один из главных героев мировой политики. При этом одинок. Моника Беллуччи — тоже бренд, только от стран Запада, так сказать. Он — наш, она — их. Может, если мы их поженим, и в мире чуть лучше станет? А раз Трамп так хочет Нобелевскую премию, — организовать этот брак уже его головная боль…». 📷Газета Юга @gazetayuga

«Ничто не поражает так, как чудо, — разве только наивность, с которой его принимают на веру» /Марк Твен/

Моя тётя Ира Моя тётя Ира никогда не искала себе собеседников. Ей это было ни к чему — она разговаривала сразу со всей Одессой. Я, признаться, боялся ездить с ней в трамвае. Но стоило мне приехать, как на следующий день тётя тащила меня на ПРИВОЗ — знаменитый одесский рынок. Разговор у неё начинался ещё на подходе к остановке трамвая. Толкнув меня вперёд (иногда так, что аж спина болела), она громко объявляла: — Женщины, пропустите больного ребёнка! А уже кому-то конкретно: — Что вы на меня так смотрите, женщина, как будто мой муж вам в борщ нагадил? Это мой племянник, победитель математической олимпиады. У него на этой почве нервное расстройство. Мне тогда было четырнадцать, и я готов был сквозь землю провалиться. В трамвае тётя Ира сидела всегда, независимо от количества пассажиров. Это происходило само собой. Она входила — и сразу начинала разговор со всем вагоном: — Фу! Какая жара. Я просто не могу. С меня течёт, как из ведра. Такой жары я не помню с сорок четвёртого года в Барнауле. А потом, выбрав кого-то глазами, уже вела свою бесконечную хронику: — Мы были там всю войну в эвакуации. Муж работал на танковом заводе. Делали такие танки, что немцы боялись их, как огня. У мужа три почётные грамоты. Не верите? Приходите — я вам покажу. Чтоб я так жила, как они висят у меня в прихожей! И, чуть отвернувшись, но так, чтобы слышали в соседнем вагоне: — Смотрите, смотрите, чтоб вам уже повылазило, как у него эти грамоты! Без перехода: — А где вы, мужчина, работали в эвакуации? Хотя, что я спрашиваю, вы тогда, наверное, в первый класс ходили. Раньше, между прочим, учили уступать место женщине… — Марк, иди бегом сюда, тут нам двое мужчин уже место уступают! Я, конечно, забивался в угол и прятался за пассажиров, но тётя кричала на весь вагон: — Ты что там делаешь? Иди скоренько сюда. Он всегда от меня прячется. Посмотрите все! Разве такие уши можно спрятать? — Знаете, как его учительница математики называет? Валерианка! Так он её успокаивает, бедняжку, после двоечников. Его хотели забрать в математическую школу в Москве. Да сестра не отпустила. И правильно! Вы же знаете этих москвичей: облапошат со всех сторон — и оглянуться не успеешь, как уйдёшь в одних кальсонах. — Иди сюда, шлымазл, тебе надо отдохнуть. А то как ты мои кошёлки с картошкой понесёшь? Женщина, почём сегодня картошка? А лук? Сейчас всё так дорого. Чтоб они уже повыздыхали со своими ценами… — В Барнауле мы зимой замороженное молоко покупали. Сразу видно — сколько воды. Синее — значит вода. И подавись ты сам своим молоком, спекулянт. На фронте ждут, а он тут разбавляет. Вы видели молоко в мешках? Так я вам скажу — это одно удовольствие. Правда, тоже недёшево. Но мой сын имел каждый день стакан молока. — Мужа командировали на табачную фабрику. Он одной вахтёрше семечки давал — она его без обыска пропускала. А стакан табака — это булка хлеба на базаре. Правда, хлеб тогда — один жмых. Но умереть нельзя. Муж штаны внизу завязывал, я ему кальсоны меняла каждый день. Дай Бог каждому столько здоровья, сколько он вынес табака. — Какая была хорошая женщина, чтоб она была здорова… Кажется, её потом посадили. А у нас посадят ни за что, а кого надо — не видят. Но я их имела в виду! Мы почти год горя не знали. А люди очистки ели. Бывают же хорошие люди на свете… — Ой, только разговорились, а тут уже выходить. Марк, ты где?! Я тебя должна по всему ПРИВОЗУ искать или как? На ПРИВОЗЕ тётя шла, как сержант по плацу, — уверенно, не останавливаясь, разговаривая со всем рынком одновременно: — Женщина, почём ваша кура? А дешевле? Семён, у тебя опять лук гнилой? Чтоб ты им подавился. — Мадам, капуста не кислая? — и, не дождавшись ответа, обращается ко мне: — Марк, иди скоренько сюда, попробуй капусту. У меня диатез. — Ты посмотри, Марик, какая интеллигентная женщина, красавица — я уже молчу. Я таки представляю, что она вытворяла с мужчинами двадцать лет назад… Ай, пошли, у меня дома ещё есть капуста. Сметану тётя брала не пробуя, не торгуясь, расставаясь с продавщицей, как с родственницей. После картошки и лука — к птице: — И скока? — Шо скока? — От эта цыпа. — У неї ж три кило. — Уступишь — беру. Так скока? — Дэвьять. — А кисло тебе не будет, спекулянтка чёртова. — Спекулянтка, та не жидовка. — Ну ладно, Галя, давай. — Як там дядя Михайло? — Да слава Богу. — Ну заходьте, тётя Ира. — И ты будь здорова, Галя. Клаве скажи, я её жду на примерку. — Чего ж ты с ней ругалась, раз она твоя знакомая? — спрашиваю я. — Я ругалась?! Ты с ума сошёл? Это ж Галя, Клавы Пилипенчихи дочка. Они всю войну евреев прятали. Домой тётя возвращалась, как с поля битвы. На весь двор, в лицах, рассказывала о походе, а мне доставалась новая порция упрёков: — Ты в Одессе пропадёшь. Тебя будет дурить каждая бездомная собака. Ты не еврейский мальчик, ты гой. На тебе будут ездить все, кому не лень. Если ты не научишься у меня жить сейчас — потом никто не поможет. А я не вечная. И в конце, опускаясь в старое кресло-качалку, повторяла свою клятву: — Если они, сволочи, когда-нибудь закроют ПРИВОЗ, я наложу на себя руки. И им никто, и ничто не поможет. Ты понял? Чтоб я так жила! Автор: Яков Капустин (из записей Марка Неснова)

Пушкин бы писал в фейсбук каждый день, помногу и к радости тысяч подписчиков. Постил бы селфи с вечеринок, поздравлял друзей публично с днем рождения, с удовольствием ввязывался в бурные дискуссии и перепалки, и сам их бы инициировал. И остался бы жив. Толстой бы молчал по полгода, а потом разражался простыней на километр, вызывающей шквал перепостов типа "Я просто оставлю это здесь" или "Мгогабукф, но стоит прочитать всем!!!" Лермонтов бы написал пару постов о том, как все плохо, а потом, прочитав комментарии, удалился с фейсбука насовсем. Достоевский приглашал бы всех поиграть в "Веселую ферму", а ночью, проигравшись, писал бы колонки на Сноб (чем бы несказанно веселил Пушкина, который жив). Тургенев бы регулярно публиковал объявления "МАКСИМАЛЬНЫЙ РЕПОСТ!!! ПОМОГИТЕ! Варвары хотят утопить щенков!!!" и сочинял психологические статьи об отношениях внутри поколений. Чехов бы писал в неделю по паре строк, которые бы моментально попадали в списки афоризмов - в рубрику "Крылатые фразы великой Коко Шанель". Он бы морщился, но терпел. Есенин бы писал ночью и пьяным, а утром с удивлением перечитывал. Маяковский бы попробовал вести Твиттер, но ему бы не хватило места. Аксаков и Хомяков бы патриотично сидели Вконтакте. И только Пришвин бы спокойно постил котиков и фотки голубого неба и зеленых листиков с комментарием "А у нас весна!" ©️Евгения Батурина 🎨Анжела Джерих

Бывшая свекровь в гости приехала. Не знала, что мы развелись. — Представляешь, Нина Павловна не знает, что мы с Аркадием развелись, — сказала Лида. — И сейчас едет сюда. Лида выключила телефон и испуганно посмотрела на подругу. — Да ты что?! — воскликнула Белла. — Вот прямо сюда? В эту квартиру? — В том-то и дело, — Лида нахмурилась. — Она в полной уверенности, что я и её сын до сих пор вместе. Говорит, что по внучкам соскучилась. — А чего ты так испугалась? Она тебе кто? Никто. Вот и не бойся. — Ага. Не бойся. Тебе легко говорить. Ты её не знаешь. Это серьёзная женщина. У неё, знаешь, какие связи! Подумает, что я нарочно от неё скрывала. Ещё и заподозрит что-нибудь. Станет мне мстить. — А она что? Всё это время тебе не звонила и вы не встречались? — удивилась Белла. — Да мы в ссоре были. Когда она два года назад последний раз приезжала к нам из Питера, мы с ней поругались. — Из-за Аркадия поругались? — Не только, — ответила Лида. — Там всё вместе. Нине Павловне много чего не понравилось у нас. И как мы её приняли, и как детей воспитываем, и как... В общем, много всего. — И? — Что «и»? Она высказалась. Я тоже ответила. Слово за слово. Вот и поругались. Нина Павловна сказала, что больше знать меня не хочет. И уехала. С тех пор она общалась только с Аркадием. — А он? — А что он? Ему это только на руку. Лишний повод обвинить меня в чём-нибудь. Сказал, что если я не уважаю его маму, то и его не люблю. Поэтому у него и на работе всё плохо. И ушёл. Неделю ни слуху ни духу. А затем позвонил, сказал, что у него другая, и нам надо расстаться. — Получается, Аркадий не сказал матери, что развёлся, — задумчиво произнесла Белла. — Получается так. — И не сказал, что забрал у тебя половину квартиры. И что теперь ты с двумя детьми, кошкой и собакой живёшь в коммуналке? — В том-то и дело. Она думает, что у нас всё хорошо. Сказала, что у неё в Москве срочное дело и неделю она поживёт у нас. — Где у вас-то? — Вот здесь, — ответила Лида, оглядывая комнату. В квартиру позвонили. — Это она, — испуганно сказала Лида. — Что делать? Как я ей объясню? — Объяснишь, как есть. — Она снова меня во всём обвинит. Кричать станет. Я боюсь. Может, не открывать? — Не открыть — хуже будет. Тогда она точно что-нибудь заподозрит. В квартиру снова позвонили. — Открывай, — уверенно сказала Белла. — И не бойся. Пусть кричит. Ты ни в чём не виновата. Если что, я рядом. Лида открыла дверь. — Здравствуйте, Нина Павловна, — тихо произнесла она. — Что так долго не открывала? — грозно спросила Нина Павловна, входя в квартиру и внося с собой два чемодана. — Прятала кого? — Никого я не прятала, — ответила Лида. — С подругой разговаривала. — С какой ещё подругой? В прихожую вышла Белла. — Здравствуйте, — сказала она. — Я — Белла. Подруга Лиды. Нина Павловна презрительно посмотрела на Беллу. — Аркадий на работе? — спросила Нина Павловна у Лиды. — Наверное, — ответила Лида. — Что значит «наверное»? Не знаешь, где муж, что ли? Лида растерянно пожала плечами. — А он ей не муж! — с вызовом произнесла Белла. Нина Павловна с интересом посмотрела на Беллу. — В смысле? — спросила Нина Павловна. — В прямом, — гордо и смело ответила Белла. «Всегда мечтала так сказать своей бывшей свекрови, — думала при этом Белла. — Жаль, что со своей не получилось. Так хоть на этой отыграюсь». — Лида и ваш дорогой сыночек развелись год назад, — язвительно продолжала Белла. — А двухкомнатную квартиру, приобретённую ими в браке, пришлось делить. После чего Аркадий свою половину продал. И таким образом Лида с двумя детьми, кошкой и собакой оказалась в коммуналке. Ещё вопросы есть? Нина Павловна посмотрела на Лиду. — Это правда? — Правда, — ответила Лида. — Развелись прошлой осенью. — Я не про это. Что квартиру у тебя забрал, правда? — Правда. Так он имел право. Квартира ведь наша общая. Тем более, у него сейчас уже другая жена. — Другая жена? — переспросила Нина Павловна. — Аркадий говорит, что она сейчас ребёнка ждёт. Просил, чтобы я его не напрягала с алиментами. Обещал, что в будущем всё отдаст. У него сейчас с работой проблемы. — А ты и поверила, — вмешалась в разговор Белла. — Наивная. Ничего твой Аркадий не отдаст. И проблем у него на работе, скорее всего, нет. И никакого ребёнка они не ждут. И вообще, она ему не жена. Только живут вместе. А насчёт ребёнка — это они специально придумали, чтобы тебя разжалобить. — А почему он мне не сообщил, что развёлся? — задумчиво произнесла Нина Павловна. — Может быть, расстраивать не хотел? — испуганно предположила Лида. — Возможно и так, — задумчиво сказала Нина Павловна. — Возможно. В действительности, сообщать матери о разводе Аркадий не стал по другой причине. «Пусть думает, что мы с Лидой до сих пор вместе, — рассуждал он. — Так будет выгоднее для меня. Мама ненавидит Лиду, но любит внучек. А благодаря им она поможет мне купить квартиру». И раз в месяц общаясь с мамой по телефону, Аркадий постоянно жаловался, что им тесно вчетвером в двухкомнатной квартире. Присылал фотографии детей, зная, как мама их любит. Говорил, что у них всё хорошо, но для полного счастья им не хватает большой квартиры. — Старшая дочка скоро в школу пойдёт, — вздыхая, сообщал он по телефону, — а даже письменный стол негде поставить. Нам бы, конечно, квартиру побольше купить. Да денег нет. Зарплаты не позволяют, а взять негде. До смешного дошло, мама. Девочки даже Деду Морозу письма писали, чтобы он подарил им на Новый Год квартирку. Где-нибудь у метро ВДНХ. Такие смешные. Постоянно о тебе вспоминают. Чуть ли ни каждый день спрашивают: «Как там бабушка? Всё ли у неё в порядке». Но ничего, мама. Ты за нас не волнуйся. Мы справимся. В крайнем случае, дочка будет заниматься на кухне. Правильно? Ничего-ничего. Мы справимся. Аркадий точно знал, что делал. Он был уверен, что мама их пожалеет. «Она найдёт выход из положения, — думал Аркадий, — и решит мой квартирный вопрос. А чтобы ей было легче искать, я подскажу ей один вариант». — Конечно, — продолжал он, — можно было бы, например, продать твою дачу в Комарово. И с помощью этих денег купить четырёхкомнатную квартиру в Москве. Например, у метро Ботанический сад. Я сверялся с ценами. То на то и выходит. Тогда всем бы места хватило. И было бы куда стол письменный поставить для старшей дочки. Потому что у неё тогда была бы своя комната. И у младшей тоже своя комната была бы. Но я не хочу тебя заставлять это делать, мама. Нет-нет. Только не я и только не это. Я ведь знаю, как ты любишь свою дачу. И вот теперь, приехав из Питера в Москву, Нина Павловна узнала, как оно всё есть на самом деле. — Понятно, — сказала она. — А девочки где? — В садике. — А ты где работаешь? — Я на удалёнке. — А соседи кто? — Соседка. Хорошая женщина. Даже была не против, что у нас кошка и собака. Тоже недавно с мужем рассталась. Она сейчас на работе. — Хорошая, говоришь, — Нина Павловна усмехнулась. — Ну-ну. Ладно. Пойду я. Нина Павловна вышла из квартиры. — Вроде обошлось, — с облегчением сказала Лида, закрывая дверь. — Я боялась, что она кричать начнёт. Прошло два месяца. «Что-то я давно маме не звонил, — подумал Аркадий, — надо напомнить ей о своём трудном положении». — Мама, привет. Ты как? У тебя всё в порядке? Рад за тебя. Говорю, рад, что у тебя всё хорошо. Как у нас? А что у нас. У нас всё по-прежнему. Ютимся вчетвером в двушке. Хорошо, что ты спросила. Я тут одну вещь придумал? А что если нам, действительно, взять и продать эту твою дачу? Как ты предлагала. Помнишь? А? Что значит, нет дачи? Мама! Как нет? Не пугай меня. Она сгорела? Нет? Слава богу. А что тогда? Уже продала её? А деньги? Потратила? Я не понял. А на что ты их потратила? Купила четырёхкомнатную квартиру? Кому? Детям? Каким ещё детям, мама? Моим? А разве так можно? Они ведь ещё маленькие! Можно? А зачем ты это сделала, мама? А почему со мной не посоветовалась? Да, я просил. Да, я говорил, что девочкам нужны свои комнаты. Я помню. Но ты могла бы посоветоваться. И купить квартиру мне, а не моим детям. Не посоветовалась, потому что меня дома не было, когда ты приезжала? А когда ты приезжала? Понятно. А квартиру где купила? Метро Алексеевская? Подожди, мама. Что-то у меня в глазах... Вроде как потемнело... Нет-нет. Всё в порядке. Уже всё хорошо. Это я от чувств, мама. Спасибо тебе большое. Уже на следующий день Аркадий пришёл к Лиде в новую квартиру. Минут двадцать он молча ходил по квартире, внимательно осматривая её. «Это всё могло быть моим, — думал он, — и только моим. Если бы не коварство Лидии. И как это ей удалось втереться в доверие к моей маме? В любом случае, ещё не всё потеряно. Я снова на ней женюсь, а затем сделаю всё, чтобы духу её в моей квартире не было. У неё есть своя комната, вот пусть там и живёт». — Теперь, Лида, — серьёзно сказал Аркадий, когда закончил осмотр квартиры, — после всего, что случилось, мы можем снова быть вместе. Я вижу, что моя мама тебя простила. Иначе, она не купила бы нам эту квартиру. — Твоя мама купила эту квартиру не нам. — Как не нам? А кому? — Нашим девочкам. — Это одно и то же. И после всего случившегося, ты обязана стать моей женой. — Обязана? Аркадий строго посмотрел на Лиду. — Ты, наверное, не поняла, — произнёс он. — Я не спрашиваю твоего согласия. Просто ставлю тебя перед фактом. Послезавтра встречаемся у нашего ЗАГСа. В 10:00. У фонарного столба. Помнишь? Который у входа справа? — Помню, конечно. Такое не забывается никогда. — И очень тебя прошу, Лида, не опаздывай. Ты же знаешь, я этого не люблю. — Не опоздаю, — ответила Лида. Конечно же, послезавтра Лида никуда не пришла. Аркадий был в гневе. Позвонил ей. Лида сказала, что забыла. Перенесли подачу заявления на следующий день. Но и на следующий день Лида тоже не пришла. — Как же так, Лида? — кричал в телефон Аркадий. — Почему опять? — Ну, извини, — отвечала Лида. — Я и в этот раз забыла. Подачу заявления снова пришлось перенести, но уже на следующую неделю. И снова Лида обманула ожидания Аркадия. И в назначенное время у фонарного столба справа от входа не появилась. Но Аркадий не сдавался. Прошло уже полгода, а Аркадий всё ещё во что-то верил и на что-то надеялся. Вот почему по-прежнему назначались всё новые и новые даты. И по-прежнему они успешно переносились на другие дни. И каждый раз в назначенный день Аркадий приходил на место встречи вовремя. Сотрудники ЗАГСа смотрели на него с восхищением. — Вот, что значит, настоящая-то любовь! — говорили они друг другу. ©️Михаил Лекс

Планирование по-взрослому: когда главная цель — дожить до лета. — Какие у тебя планы на будущее? — Сначала пережить Новый год. Чтобы всё успеть: купить подарки, которые все равно разберут не те, приготовить салаты, которые съедим за три дня, и досмотреть «Иронию судьбы», делая вид, что не помним каждый кадр. — А потом? — А потом — пережить зиму до лета. Это уже посерьёзнее будет. Пережить гололед, чтобы не упасть красиво, но больно. Пережить эпидемию гриппа, отбиваясь от чихающих коллег в офисе. Пережить счета за отопление, не упав в обморок. И дожить до первой травки, чтобы наконец выйти на улицу без семи слоев одежды. И знаешь, если к лету доживу — тогда и подумаю о чём-то глобальном. О карьере, о саморазвитии, о путешествиях... Но это уже если выживу. А пока мой стратегический план — это перейти из декабря в июнь с минимальными потерями. Остальное подождёт!

Ты будешь встречать глупость, ложь и испорченность каждый день. Твоя обязанность — сделать все, что в твоих силах, чтобы они не происходили от тебя. Тебе также следует избегать искушения расстраиваться из-за глупцов, лжецов и испорченных. Это, вероятно, самый сложный вызов. Пусть они похабят себя, но ты не похабь себя из-за них. Их нрав — их наказание. Это не твое дело. Не твоя забота пытаться улучшить нрав другого человека. Разве ты не знаешь достаточно о собственных недостатках, к исправлению которых ты мог приложить внимание и силы? Пока сам не станешь благородным, добродетельным и мудрым человеком, ты освобожден от ответственности направлять мир на верный курс и совершенствовать немытые массы. Гордыня неподобающа. Неоправданная гордыня — это гротескное уродство. Уильям Феррайоло, "Размышления о самодисциплине"