Живут же люди...

Мы приехали в Инзу с одними книжками и постельным бельём, и поэтому нам пришлось заводить домашнее хозяйство буквально с ложки. Люда пошла на работу, а я (до отъезда в Москву на сессию устраиваться на работу не имело смысла) с утра обходил магазины и покупал вещи, из которых собственно и состоит дом: посуду, то есть тарелки, поварёшки, бокалы для чая, сам чайник, также плюс ещё заварочный, кастрюлю суповую и две поменьше, две сковородки, вилки, ложки, ножи, бельевую верёвку, прищепки и ещё много всякой мелочи, необходимой в житейском обиходе.
И, конечно, в первый же день мы купили мебель, прежде чем окончательно переехать в новую квартиру. Если располагать эти покупки по рангам, то есть по значению, то первенствовала несомненно двухспальная диван-кровать, тяжеленное и прочнейшее деревянное сооружение, стягиваемое двумя мощнейшими пружинами, тугая, как барабан, но чрезвычайно прочная – хвала инзенским мебельным дел мастерам. Не менее прочными оказались стол и шифоньер из натурального шпона, кандидаты в раритеты, до сих пор украшающие мой кабинет. Четверть века назад мы купили уйму всякой мебели для заполнения новой, четырёхкомнатной квартиры, но по сравнению с инзенскими покупками они выглядят неказисто, хотя на них имеется много разных прибамбасов: железячек, нашлёпок… только к чему всё это?.. Испокон веков встроенные ящики делались из деревянной фанеры прочной, как облицовка истребителя И-16. А мои ящики в новой мебели, производства Ульяновского мебельного комбината, сделаны из пластмассы. Конечно, при малейшем перекосе они ломаются и приходят в негодность.
Закупив самое необходимое, мы поняли, что холодильник не купить. Их просто не было в продаже. Они стояли в магазине, но они не продавались всякому обладателю денежных знаков. К деньгам нужна была ещё сопроводиловка, что сей покупатель является передовиком производства или ещё чем-то выдающейся от прочих людей личностью, и он в порядке поощрения имеет право приобрести холодильник, или шесть гэдэровских стульев, или пылесос «буран», или ковёр шерстяной 1 м х 2 м, или …
И вот я стою перед председателем райисполкома и мямлю, что жена молодой специалист, нужно бы холодильник заиметь. А Тюгаев смотрит на меня, смотрит, да как рявкнет:
– У меня доярки холодильниками не обеспечены!..
Вскоре я переехал в Ульяновск и вот в обед встречаю в ресторане «Волга» на комплексном обеде бывшего инзенского предрика. Знаю, что его и первого секретаря райкома партии сняли, а сейчас они выжидают новые номенклатурные места. Иван Кузьмич весел, доволен жизнью, хотя должность пока не ахти, завхоз ГПИ-10. Но через полгода слышу: один районом командует, другой всем ульяновским спиртом. Жили же люди! Вот так страну и прожили. Кстати, ни один из них не воевал на фронте: отирались в НКВД.
Добавлю по теме ещё один случай из жизни. В Инзенском районе есть село Черёмушки, раньше его, говорят, не очень прилично называли. Так вот приехал я в это село написать о молодой доярке –передовике производства. На ферме сказали, что она дома. Редакционный уазик едва дотащил нас по грязной дороге к хате передовой доярки. Мы с фотокором постучались в ворота, – открыто, входим во двор – никого нет, дверь в хату открыта. Входим в дом – святые угодники! На полную громкость орёт цветной телевизор. На мягкой германской кровати лежит хряк и смотрит телепрограмму. В грязь на полу втоптан германский ковёр. Взглядом окидываю буфет: полон хрусталя, дорогой посуды. Живут же люди!..
Сорок лет прошло с тех пор, может всё изменилось.
Грачи прилетели
Эту известную всякому мало-мальски образованному русскому человеку фразу, ибо это было название картины русского художника Александра Саврасова, в совсем новом и необычном контексте я услышал от инспектора по оргнабору рабочей силы в дальние районы СССР Николая Васильевича. Да, он именно так серьёзно, без всякой ухмылки и произнёс: «Грачи прилетели!..»
– Это точно! – подхватил охотовед Орехов. – Сёдни зашёл в ресторан кружечку бархатного вешкаймского испить, гляжу, а в боковушке для начальства два грача гыгычут. Прилетели, точно прилетели…
Я никак не мог взять в толк, о чём говорят охотовед и инспектор. О каких грачах?.. Стояла середина февраля, в широкие окна райисполкома барабанила настоянная на почти сорокаградусном морозе метель, а тут откуда-то взялись два грача, да таких, что оккупировали ресторанную боковушку, в которую доступ был от председателя колхоза и выше. Но то была номенклатура.
– А коржевский профессор был?.. – поинтересовался Николай Васильевич.
– Был вместе с председателем райпотребсоюза…
– Ну вот, – удовлетворённо засмеялся Николай Васильевич. – Значит, первые гонцы весны явились, на крыльях весну принесли. Теперь уже точно скоро таять начнёт. Готовь охотовед ружьё для нашего коменданта (то есть меня) скоро поедем на тягу, вальдшнепов слушать…
– А что за грачи? О ком вы толкуете?..
Мои сослуживцы по райисполкому переглянулись, охотовед подошёл к двери и запёр её на ключ, а Николай Васильевич ловко одной рукой открыл чекушку, разлил водку по стопарикам, мы выпили, открыли дверь, закурили, и Николай Васильевич заговорил, сторожко поглядывая на дверь.
– До весны всего неделя осталась. А весна, это не только посевная, но и начало строительства. В каждый колхоз и совхоз деньги выделены: там ремонтную мастерскую надо достроить, там ферму сварганить, там клуб или другой культурный очаг, здание электроподстанции…
– А дороги! – воскликнул охотовед. – У нас асфальт держится полгода, не больше, каждый год класть надо новый…
– Государство у нас богатое, – продолжал Николай Васильевич, – а рабочих рук не хватает. Вот и летят к нам с юга грачи, а за ними бригады шабашников подтягиваются из Армении, Дагестана, Чечни, словом, оттуда.
А дело было в Инзе, в 1973 году. В городке был древзавод, диатомовый комбинат, ещё несколько предприятий, работали они ни шатко, ни валко, заработки на них были мизерные, и, конечно, мастеров на все виды строительства можно было набрать тут же в Инзе на привокзальной площади.
– Эта, брат, политика не устраивает тех, кто распоряжается деньгами, – пояснил Николай Васильевич. – Я, вот, даром что однорукий, я плотник и столяр хоть куда. Ты дома у меня был?.. Значит, видел, что я умею. А пенсионеры?.. Худо ли за лето тысяч пять-шесть заработать… Так не дают. Ни русского, ни татарина, ни мордвина, ни чуваша не допустят к денежной работе. А вот армянина, чеченца целыми бригадами трамбуют.
– Значит, эти грачи прилетели, чтобы организовать фронт работ?
– А зачем же?.. Сейчас главное ухватить денежные объекты, сечёшь?
– Нет, – честно признался я.
– Ну, ты как будто только что из кадушки вывалился, – засмеялся Орехов. – Сейчас идёт делёж денег. Грач говорит: строю ферму за половину сметы, точно к сроку. Другая половина напополам: одна председателю колхоза, другая прорабу, то есть ему, грачу.
– А коржевский профессор причём, да и кто это?.. – вспомнил я промелькнувшее в разговоре упоминание о какой-то незаурядной личности, попавшей в почти неприступную боковушку.
– Это, брат, человек из легенды. Перед ним разведчик Зорге ребёнок.
– Что он разведчик?
– Какой разведчик. Обыкновенное лицо кавказской национальности. Да пусть лучше Николай Васильевич расскажет, он партийный, а на партсобраниях профессора не раз пропесочивали…
– Что было, то было. Меня по ранению демобилизовали. А кому в Инзе нужен лётчик без руки?.. Вот и определили сюда в райисполком. А «профессор» объявился у нас в 1946 году. За ним и дело на него пришло в НКВД. Мне тогдашний начальник райотдела и приоткрыл его подноготную. Словом, присвоил, наш «профессор», будучи ротным санинструктором, диплом убитого на поле боя военврача. Фамилии у них оказались схожими. А тут отступление, наши драпали к Сталинграду в 1942 году, неразбериха. Приткнулся в медслужбу санитарным врачом, вошебойками командовал, и к концу войны стал ажно начальником санитарной службы общевойсковой армии. Полковник, едрит твою в корень!.. А после войны сразу началась кадровая проверка: кто таков, откуда диплом. Он под трибунал угодил, но тут всем, кто химичил, прощение вышло, уж больно много их набралось, десятки тысяч липовых офицеров. Вымели их из армии, а он с женой явился к нам в Коржевку, она родом оттуда. Устроился в участковую больницу и повалил к нему народ, старухи особенно. Вот они и окрестили его «коржевским профессором».
Подивился я немало на этот случай, но вскоре переехал в Ульяновск, стал работать в комсомольской газете, которую в начале 90-х голов тоже один прилётный «грач» приватизировал. Но сначала закончим о строителях. Каждую неделю я бывал от газеты в командировках то в одном, то в другом районе области, и в каждом колхозе видел бригаду «прилётных» строителей. Работали они вроде неплохо: и стены ровные выводили, и асфальтировали дороги, правда, таким тонким слоем асфальта, что он наматывался на колёса грузовиков и держался всего несколько месяцев. Но это всё была видимость хорошей работы, поскольку в её основе лежала туфта и надувательство.
Вот, хотя бы один пример. Перед инзенским райисполкомом при мне закатали асфальтом большую площадь. Весной этот асфальт уплыл вместе с водой. Года через четыре я встретился в Сурском с председателем колхоза, которому в августе во время уборки приспичило ехать в отпуск на Чёрное море.
– Юг денежки любит…
Он ухмыльнулся и достал из портфеля пять пачек десятирублёвок, всего 5 тысяч рублей.
– Мой грач узнал, что я отдыхать собрался и, заметь, без моей просьбы, приволок в клюве на карманные расходы.
Но вот ведь какое дело: бдительная милиция на моей памяти никого не схватила за руку. Сейчас воруют с аппетитом, открыто, тогда воровали келейно, по-тихому. У каждого времени свои жулики.
Чревовещатель из Барышского райкома комсомола
В начале 1970-х годов КПСС озаботилась проверкой своих рядов – началась компания по обмену партийных билетов. Подобные мероприятия проводились и раньше, но тогда это была не просто замена одних бумажек на другие, а самая настоящая чистка рядов. И партийцы, и беспартийные могли выдвинуть претензии, а то и обвинения против любого члена партии. Например, на председателя Госплана А. Вознесенского, расстрелянного в конце 1940-х годов, обрушилась уборщица с обвинениями, что он невнимателен, порою груб с низшим персоналом. И член ЦК ВКП (б) публично каялся. Вот такие были ужасы. Хотя для жанра короткого рассказа цитирование вряд ли уместно, рискну сделать выписку из «Краткого курса истории ВКП (б)»:
«Огромное значение в этот период имела чистка партийных рядов от примазавшихся и чуждых элементов, начатая в 1933 году, в особенности же – тщательная проверка партийных документов и обмен старых партийных документов на новые, предпринятые после злодейского убийства С.М. Кирова.
До проверки партийных документов во многих партийных организациях партии царили произвол и халатность в обращении с партийными билетами. В ряде местных парторганизаций был вскрыт совершенно нетерпимый хаос в учёте коммунистов, чем воспользовались враги для своих гнусных целей, используя партбилеты в качестве ширмы для шпионажа, вредительства и т.п….»
Проверка партийных документов закончилась в 1936 году, а уже на следующий год начались репрессии. В первую очередь были расстреляны те, кто был вычищен из партийных рядов в ходе компании по обмену партдокументов. Сейчас принято осуждать репрессии, но, несомненно, одно: Сталин очистил партию от тех, кто помнил, как проводились партийные дискуссии, что такое плюрализм мнений и прочие вольности по отношению к вождям пролетариата в первые годы Советской власти. Репрессии позволили Сталину построить большевиков в одну семисоттысячную колонну, где все бодро шагали в ногу и только туда, куда их посылал Сталин мановением руки.
Железная дисциплина в партии сохранялась по инерции и после смерти Сталина, но уже к концу 1960-х годов стали заметны явные признаки разложения верхушки КПСС. Был утрачен и спрос за преступления, которые совершались в больших масштабах. В южных республиках выставлялись на торги должности первых секретарей обкомов партии, первых секретарей райкомов партии, руководителей правоохранительных органов, торговли, местной промышленности, руководителей колхозов и совхозов. Рабочих и колхозников в партию загоняли чуть ли не силком, но на приём в КПСС представителей интеллигенции существовали квоты. А партийным быть необходимо было тем, кто стремился сделать карьеру. В ход шли подкуп и блат, лишь бы получить вожделенные красные корочки. В конце концов, напринимали столько, что запутались в учёте партийцев, и других целей, кроме подсчёта коммунистов, у компании по обмену партбилетов не было.
Ещё больший беспорядок был в комсомоле. ЦК ВЛКСМ никогда точно не знал, сколько у него комсомольцев и, после обмена партбилетов, началась компания по обмену комсомольских документов. Комсомол все свои приёмы и повадки копировал с партийных организаций. Сначала районные комсомольские вожаки вручали комсомольские билеты лично и в торжественной обстановке, потом пошла писать губерния.
И вот я приехал в Барыш в райком комсомола. Захожу в кабинет первого секретаря райкома комсомола Николая Расторгуева и вижу шеренгу молодых людей, которые уставились в угол комнаты. Оттуда раздавался уверенный голос комсомольского вожака района: «…Вручение комсомольских билетов нового образца должно нацелить вас на новые успехи в социалистическом соревновании. Будьте достойными продолжателями героических подвигов комсомольцев Магнитки, Днепрогэса, целины и БАМа…» Голос Коли Расторгуева достиг пафосных высот, но его в кабинете не было. За его столом сидела инструктор райкома, перед ней лежала стопка комсомольских билетов. На тумбочке в углу стоял магнитофон. «Вот это учудил, подумал я, еле сдерживая смех. – Секретаря райкома нет, но он вроде и есть. Интересный фокус с чревовещанием»…
Молодые доярки и трактористы получили новые комсомольские билеты. Никакой радости, даже оживления на их лицах я не заметил. Они в своё время вступили в комсомол, зевали на собраниях, платили взносы. И всё это делалось ими потому, что поступать иначе было нельзя.
«Паровоз» на Венце
Конец улицы Гончарова, выходящий к Волге, всегда привлекал к себе внимание архитекторов, уж очень благородное это было место для возведения скульптурного ансамбля, увековечивающего подвиг советского народа в Великой Отечественной войне. К 1965 году не сумели сделать, помешала организационная партийная неразбериха, устроенная Н. Хрущёвым, но 30-летие Победы было решено ознаменовать возведением монумента Славы. В работе над его проектом принимал участие первый секретарь обкома партии А. Скочилов. Было у него влечение к искусству. Весьма сведущие люди говорили мне, что «хозяин» посмотрел на принесённый ему на утверждение проект, затем взял карандаш и воздвиг шпиль. Архитектор поблагодарил А. Скочилова за удивительно смелое решение архитектурного памятника и, пятясь задом, выполз из кабинета.
Важным элементом памятника была скульптурная группа, расположенная на левой стороне, если смотреть на Волгу. Этот шедевр создавался на моих глазах Р. Айрапетяном. Это была группа кое-как вооружённых людей, тесно стоящих друг к другу и имитирующих движение вперёд. Плечи солдат были сомкнуты, утолщены и, увидев ещё рабочую модель, я подумал, что солдаты с большим усилием несут куда-то тяжеленную балку.
Василий Шеломов стоял рядом и неодобрительно смотрел на рабочую модель.
– Паровоз!.. – презрительно молвил он. – И такую хреноту хотят поставить на лучшее место в городе!..
Пришёл Рафик Айрапетян, стал переодеваться для работы, Василий ушёл, а я остался.
У Айрапетяна была странная суетливая манера лепки. Шлёпнет, мазнёт в одном месте, потом в другом. Затем отступит и пристально рассматривает работу, даже ладошку к бровям приложит. Иногда сядет на табуретку, иногда на корточки. Словом, горел на работе.
Заказ ему достался богатый и престижный. Чтобы его отдать своему сокурснику по Рижской академии, Алексей Моторин ловко развёл остальных скульпторов: Анатолию Клюеву дали заказ на большой памятник из бетона в Николаевске, Василию Шеломову – «бетонный» заказ в Димитровграде. Никем не оспариваемый
памятник на Венце в благородном материале достался Р. Айрапетяну.
После нескольких неудачных попыток Р. Айрапетян с трудом, но протащил свой паровоз через приёмную комиссию. Затея скульптора была вылеплена в натуральную величину в глине, опять была со скрипом одобрена комиссией, и затем с неё сняли гипсовую форму, которую отправили на литейный завод Художественного фонда. Специалисты завода дотянули памятник до приемлемого уровня, но недостатки, заложенные в него автором, поправить не смогли.
Несмотря на внушительные размеры, памятник кажется приземистым. Когда за Волгой встаёт солнце, вся скульптурная группа смотрится чёрной глыбой, в ней невозможно прочитать составляющие фигуры. И это происходит от того, что памятник оказался никак не сопряжённым с небом, с тем огромным пространством, которое открывается с Венца. По образцам искусства можно судить о самочувствии государства. Так вот этот «паровоз» как эстетическая данность свидетельствовал, что советская формация переживала обвальный кризис и в экономике, и в области духа. И работа Р. Айрапетяна вполне соответствовала эпохе.
Буфетчица из РПУ
Скажу сразу, что РПУ расшифровывается просто – это ресторан против универмага в Инзе. Во всяком случае, так его называли в начале 1970-х годов. Как говорится, и я там был и тёмное вешкаймское пиво пил, и по усам текло, и по бороде, и в рот попадало. Конечно, там, где ресторан, там и пьянка, а там, где пьянка, там полный простор для совершения аморальных поступков. В крепком подпитии и буфетчица покажется королевой. Но буфетчица в РПУ и впрямь была королевой Инзы, только теневой. О ней шушукались, осуждали, но многие и завидовали втайне, ибо буфетчица властвовала над двумя заглавными персонами района: первым секретарём райкома партии и председателем райисполкома.
По приезду в Инзу, я коротко сошёлся с шофёром предрика, и он мне кое-что рассказал о времяпрепровождении этих руководящих товарищей. Это сейчас сильные мира сего проводят время на горнолыжных курортах в Альпах, посещают казино Монте-Карло и парижские рестораны, а тогда руководители ещё не оторвались от народа и отдыхали без всяких выкрутасов. Раз в месяц обязательно они отрывались, как сейчас говорят, по полной программе. Соль развлечений инзенских вождей заключалась в том, что их обслуживала буфетчица из РПУ, и на природе, и в боковушках для высоких гостей в общепитах.
Александр Иванович и Иван Кузьмич были знатоками и ценителями разухабистых мордовских частушек, которые пели с приплясом под гармошку после принятия на грудь полкило очищенной. Мне не доводилось слышать их пения, но шофёр предрика говорил, что это были мастера по исполнению забористых припевок с картинками. Но пели они не одни, им подпевала буфетчица, их застольная дама.
Частенько эти лесные и «боковушные» застолья заканчивались дружескими потасовками: руководящие товарищи начинали тянуть буфетчицу каждый в свою сторону, чтобы уединиться с ней в кустах и посмотреть, как растёт земляника. Иногда даже не дрались, а бодались: станут на четвереньки и бьются лбами. Что только водка не делает с людьми!..
– А буфетчице, какой прок от этих застолий?.. – поинтересовался я у шофёра.
– Большой!.. Муж у неё не дурак, сейчас на «Волге» разъезжает. А попробуй «Волгу» купить даже за свои деньги? Разрешение на покупку даёт райисполком. А буфетчице «Волга» досталась за копейки. По разнарядке пришла машина на стройку комбината нетканых материалов. Простояла в тёплом гараже полгода. Потом на ней выехали и легонечко тюкнули в столб. Разбили подфарник, помяли бампер. А комиссия делает акт о полной непригодности к эксплуатации. Райисполком этот акт утверждает и через универмаг продаёт «Волгу» буфетчице, которая работает в РПУ – ресторане против универмага. И все дела!
Брежнев – мой приятель
Мы с женой, наконец, получили квартиру и были счастливы, что наше полугодовое мытарство без жилплощади закончилось навсегда. Но вот однажды нас смутил звонок в дверь. В полночь.
– Кто там?
– Брежнев! – раздалось из-за двери.
Мы с женой переглянулись.
– Кто это такой? Какой Брежнев?
– Да это я, Саша Брежнев, из Литинститута!
– Как ты попал в Ульяновск? – удивился я и, пропуская в квартиру Сашу в белом врачебном халате.
Он, не вытирая подошвы ботинок, сразу ринулся в большую комнату.
– У тебя тут целая библиотека!.. А я живу здесь! Недавно… в скорой помощи работаю. Сейчас выпало свободное окно, дай, думаю, заеду.
Люда подогрела остывший ужин, заварила чай. Брежнев уплетал за обе щеки картошку с мясом и без умолку говорил, говорил. О чём он говорил, я не помню. Просидел он у нас больше часа, пока, наконец, отчалил. В ближайшие две недели он заезжал к нам в гости четыре раза и всегда ночью, на пятый раз он явился на рассвете. Я встал с кровати злой и решил положить конец этим дружеским визитам.
– А что я такого сделал? – сразу обиделся Брежнев. – Мне же скучно на дежурстве.
Я захлопнул перед ним дверь. Больше он нас не беспокоил. Тем временем Брежнев стал «видным» ульяновским литератором, то есть его рассказы часто печатала «Ульяновская правда» и не меньше, чем на половину газетной полосы. Надо сказать, что редактор «УП» Михаил Колодин ни за что бы не решился на публикацию рассказов, если бы не начавшее циркулировать в городе мнение, что Саша Брежнев состоит в родстве с генсеком ЦК КПСС Л.И. Брежневым. Сыграло тут роль некоторое между ними сходство или обаяние фамилии – сказать трудно, но наш Брежнев печатался в партийной газете, что уже само по себе было верным признаком признания его дарования.
Но всё это рухнуло в одночасье, а именно в тридцатилетний юбилей Победы 9 мая 1975 года. В этот день первый секретарь обкома партии А.А. Скочилов (Бабай) пригласил отметить эту славную дату Героев Советского Союза и полных Кавалеров ордена Славы. Звучали речи, звенели стаканы. Участники Победы крепко поддали и разошлись по гостиницам и домам. И уже дома одному Герою стало плохо. Его жена вызвала скорую помощь. Приехала бригада А. Брежнева. Врач мельком глянул на больного и сказал, что его зря вызывали: больной безнадёжен. Жена и родные в слёзы. Брежнев повернулся – и был таков.
К утру Герой оклемался, узнал, что врач скорой записал его в мертвяки и пошёл в обком партии. Хозяин области сидел в своём кабинете и пил зелёный чай. Пострадавший рассказал про свою обиду. Бабай налил одной рукой ему рюмку французского коньяку, а другой поднял телефонную трубку и приказал вышвырнуть Брежнева из области. В 24 часа. Тогда такие вопросы решались просто.
Саша Брежнев проявился в 1989 году на экране телевизора во время встречи молодых московских литераторов с первым секретарём Союза писателей СССР В. Карповым. Литераторы требовали от В. Карпова свободы, своих публикаций, право на развитие какой-то другой литературы, не в русле русской словесности, а в сточной канаве пост-чего-то-там. В это время у него вышла книга прозы. Я видел её на прилавке, но почему-то не купил. Может быть, испугался, что Брежнев опять ночью позвонит в дверь моей квартиры.