Я проснулась от боли. Антошка толкался ногами, и острые маленькие пяточки буквально впивались в тело. От моих осторожных попыток его отодвинуть сын проснулся и дико закричал. Уже год я не сплю. Проваливаюсь от усталости в тяжелую дрему, но через несколько минут мой маленький тиран меня будит. Я не злюсь, нет. Ведь он тоже страдает и не высыпается. Вот только понять причину происходящего не могу. Антошке сейчас три годика, а всего год назад мы с ним осиротели. Муж вез с дачи моих родителей. Поворот. Пьяные мажоры на запредельной скорости. Три гроба... Мне было плохо? Нет. Мне было невозможно! Папа, мама, Андрюша. Мой тыл, моя поддержка, моя любовь. И никого нет. Антошка тогда все понял. Или почувствовал. Но не плакал. Только лепетал, вопросительно заглядывая мне в глаза: «Папа? Ба? Деда?» Я не отвечала, а просто обнимала своего малыша, тихо плача и украдкой вытирая слезы. Боль понемногу притупилась. Сын не позволил расклеиться. Постоянные заботы и хлопоты ограждали от тоскливых мыслей. Я смирилась, старалась ни о чем не вспоминать и никого не обвинять. Казалось, что жизнь налаживается. Антошка должен был идти осенью в садик. Я нашла работу с удобным графиком. Предварительное знакомство с детским садом удовлетворило нас обоих. Антошка, не раздумывая, влился в детский коллектив с первых минут знакомства. А меня умилила нянечка, типичная Арина Родионовна наших дней, которая классически приучала Антошку к самостоятельной жизни. Мягко, но уверенно взяла его на руки и вместе с обалдевшим малышом махала мне вслед, провожая «маму на работу». У сынули задрожала нижняя губа, а лобик покраснел от напряженных мыслей. Но нянечка профессионально переключила его внимание, и крик одиночества не прозвучал. Впоследствии сын уже ходил в садик с удовольствием. Жизнь налаживалась. Работа, садик, дом. Как у всех. Мой малыш прекрасно освоился в детском коллективе. Мне не приходилось тащить его по утрам с истериками. Скорее, он тащил меня туда. Потом я спешила на работу. Меня все устраивало. Но именно сейчас, когда все потихоньку стало на свои места, опять пришла беда. Ночью проснулась от дикого крика. Не сразу сообразила, что это Антошка. Думала, опять молодежь под окнами развлекается. Но крик раздался снова, и я кинулась в комнату сына. Малыш забился в угол кровати и ручками пытался что-то оттолкнуть от себя. Я хотела его обнять, но он молотил меня кулачками и кричал: «Уйди! Ты плохой!» Включила свет. Малыш посмотрел на меня и заплакал. Прижавшись ко мне, он вздрагивал от рыданий, долго не мог успокоиться. Потом вроде бы затих, и я попыталась выключить свет, но Антошка сразу же открыл глазки и опять заплакал. – Мамочка, не уходи! Оставь лампочку! – просил сынок с расширенными от ужаса глазками.  Кое-как мы дотянули до утра. Антошка, вздрагивая, проваливался в сон, но, даже засыпая, крепко держал меня за руку. Сонная, с головной болью я собиралась на работу. Жалко было сынулю: с темными кругами под глазами на уставшем личике он послушно доедал завтрак. Несмотря ни на что, мне пришлось вести его в садик, ведь работу никто не отменял. Следующая ночь прошла так же. Опять дикий крик, слезы и просьбы в пустоту перед собой: «Уходи! Мне страшно! Не пойду!» К кому обращался сын, я не знала. Так продолжалось несколько месяцев. Я ложилась спать вместе с малышом, но он все равно кричал в пустоту, толкал меня, пока я не включала свет. Позже мы уже стали спать при зажженной лампе. Это помогало, но не всегда. Стоило мне провалиться в сон, как все начиналось опять. Мы оба обессилели. Врачи, психологи, различные клиники... Диагноз: здоров, но есть небольшие нарушения в психике. Хотя меня успокоили тем, что почти все современные дети этим страдают. А узнав, какая трагедия случилась в нашей семье, списали все на последствия нервного шока. Я исправно давала Антошке горы успокоительных, выполняла все рекомендации врачей, но в душе сомневалась. Причина была в чемто другом, но в чем? К тому же скоро все вернулось на круги своя. Потом, по совету подруг, я пригласила священника. Он освятил квартиру, долго говорил со мной. Я начала захаживать в церковь, исповедалась, и как-то полегчало. Батюшка поддерживал во мне веру, общался с Антошкой. Ночи стали спокойнее. Я плакала от радости и благодарила высшие силы. Но и это помогло лишь на некоторое время.  – Как вы? – позвонила однажды моя давняя подруга.  – Все так же, Катюша, – со вздохом ответила я.  – А может... – начала она.  – Нет, Кать, не может, – перебила ее я.  – Никто и ничто не поможет. – Неужели ничего нельзя сделать?  – Не знаю, – устало сказала я.  – Но у меня больше нет сил. Знаешь, одного хочу – спать. Просто спать. Антошку жалко до слез. Измучился, похудел. А я – мать! – помочь ничем ему не могу... – И заплакала.  – Можно я приеду? – спросила Катя.  – Хоть выспишься немного.  – Приезжай, конечно. Но тебе вряд ли понравится то, что ты увидишь. В ответ Катя стала горячо возражать и говорить о том, что друг познается в беде. В итоге она пообещала приехать через неделю. Раньше никак не получалось, ведь нас разделяли сотни километров.  – Катюша! – Я обняла подругу на перроне, и мы разрыдались.  Антошка переводил взгляд с нее на меня и тоже расплакался. Мы оторвались друг от друга и, смеясь сквозь слезы, успокаивали малыша.  – И ты не знаешь причины? – спрашивала меня шепотом Катя. Уложив сынулю, я закрылась с подругой на кухне. Спать хотелось безумно, но я уже стала бояться ночи, постоянно ожидая истерик сына.  – Нет, – на глаза навернулись слезы.  – Никто ничего толком не говорит. Врачи разводят руками, утверждают, что это из-за той аварии. Обещают, что пройдет, когда успокоится. Но, Кать, не сходится! – Я начала злиться.  – Он был маленький тогда, да и сейчас еще не все понимает. Но я ведь истерик не устраивала, головой об стены не билась. Плакала, и то украдкой! Каким образом у него тогда появилась эта душевная травма?!  – Дети ведь чувствуют, – сказала Катя неуверенно. – Ой, перестань, – отмахнулась я.  – Это все слишком преувеличено. Чувствуют, конечно, не спорю. Но чтобы почти год толком не спать, бояться до ужаса темноты и драться непонятно с кем во сне... Не верится, что дело только в особенной чувствительности. И тут раздался душераздирающий крик Антошки. Я побежала в комнату успокаивать малыша. Привычным движением включила свет, умыла его свяченой водой и крепко прижала к себе. Вскоре он затих. Когда вернулась на кухню, Катя сидела с белым лицом.  – Он так всегда? – пролепетала она. – Последний год – да, – ответила я.  Чтобы отвлечься немного, предложила выпить чаю. Катя кивнула. Я достала тортик и расставила на столе пять чашек и тарелок.  – Зачем столько? – спросила она.  – Нас двое и для мужа с родителями. Подруга удивленно на меня взглянула, и пришлось ей все объяснить.  – Я всегда так делаю. И Антошка привык. Накрываю для всех стол, разговариваю с ними. Вон, видишь фотографии, – показала я на стену. – Общаюсь с ними, рассказываю обо всем. Особенно с папой. Ты ведь помнишь моего папу. Он всегда давал мне советы.  – Поль, но ведь так нельзя, – несмело сказала Катя.  – Почему? – удивилась я.  – Ну, мне кажется, это неправильно. Они ведь умерли...  – Спасибо, что напомнила! Но для меня они как живые! – крикнула я.  – Не злись, пожалуйста, – попросила она, – просто я знаю, что нельзя сильно оплакивать умерших. Их души тогда не могут покинуть наш мир и маются здесь. Я, конечно, не эксперт, но слышала об этом. А ты еще и разговариваешь с ними...  – Глупости! – категорично заявила я.  – Мне это помогло справиться с болью, и я не буду ничего менять.  – Как знаешь, – Катя пожала плечами, и мы молча допили чай.  Следующие несколько ночей мы с подругой дежурили возле Антошки. Я была ей очень благодарна. Впервые за последний год мне удалось хоть немного выспаться. И сынок спал спокойнее, ведь с ним все время рядом кто-то находился. Но он все равно продолжал с кем-то говорить и упрашивать, чтобы его не забирали. Через неделю Катя встретила меня с работы в приподнятом настроении.  – Полинка, обещай, что согласишься, – сказала она с порога.  – Что ты еще придумала, неугомонная? – засмеялась я.  – Пообещай, тогда скажу!  – Ладно, обещаю.  – Завтра мы пойдем к одной женщине. Она... медиум. И не перечь! – не дала мне открыть рот Катя.  – Она поможет, вот увидишь. Я подумала и согласилась, рассудив, что хуже быть уже не может. Утром мы собрались, отвели Антошку в садик и поехали по адресу.  – Где ты ее нашла? – спросила я.  – Зачем ты так? – вспылила подруга. О ней много отзывов хороших.  – Аа-а... – протянула я тогда конечно...  – Поля, хватит! Я помочь хочу! У тебя есть предложения получше?  Я вынуждена была согласиться, что это единственный выход, и перестала язвить. Тем более что мы уже подошли к нужному дому. Дверь открыла обычная женщина средних лет. Красивая, но на ведьму совсем не похожая.  – Метлу ищешь? Она в ремонте, – сказала, усмехнувшись, женщина, заметив мой блуждающий взгляд.  – Извините.  – Мне стало страшно, что она прочитала мои мысли. Я ей не верила. Когда Антошку стали мучить кошмары, мы обращались к экстрасенсу. Но он не помог. Мы пошли по длинному коридору.  – Мария, – сказала медиум, и мы тоже назвали свои имена.  – Дай руку, – обратилась она ко мне. Я протянула ей ладонь. Мария положила сверху свою руку, и я почувствовала, что моя кожа горит огнем. Несколько минут она сидела с закрытыми глазами, а потом сказала:  – Горе ты пережила страшное. Потеря. Но ведь сын остался. Отпусти их. Не мучай больше.  – А что я делаю не так? – удивилась я.  – Катя, ты рассказала про то, что я с ними общаюсь?  Но подруга отрицательно замотала головой. А медиум продолжила:  – Не вини ее, – кивок в сторону Кати.  – Я это вижу. Их фантомы вокруг тебя витают. Держишь ты их. Все, ничего сейчас не скажу. Домой к тебе идти надо. Все еще сомневаясь в правдивости ее слов, я нехотя согласилась.  Когда Мария вошла ко мне в квартиру, ей стало плохо. Бледная, с испариной на лбу, она прижалась к стенке. Потом попросила воды, стакан молока и нож. Не спрашивая, я быстро все принесла.  – Откупиться от них нужно, – сказала она, резко проткнула ножом свой палец и выдавила капли крови в стакан с молоком.  – Вот теперь они все расскажут.  Я ничего не понимала. В голове стоял туман. Тем временем Мария расставила свечи по кругу, положила в середину фотографии родителей и мужа. Что-то шептала, постоянно опуская пальцы в воду.  – Зачем говоришь с ними?  Я не сразу поняла, о чем она спрашивает. А когда дошло:  – Помощи прошу. Совета.  – Нельзя. Мертвые не живые. Я услышала довольное сопение подруги, говорящее:  «Вот видишь!»  – А что плохого? Объясните!  – Хорошо, – сказала медиум.  – Пока душа в теле – это один человек. Он может быть тебе родным, любимым. Но дух, покинувший тело, имеет множество обличий. Дух хорошего и доброго человека становится злым и жестоким. И это уже не тот, кого ты любила при жизни. Ты часто говоришь с отцом?  – Да, с ним чаще всего. – Она меня поражала все больше и больше. – Это он мешает вам, – уверенно сказала Мария.  – Сын твой не спит по ночам. С ним борется. Тот забрать его хочет, а ребенок упирается. Сильный он очень, но силы его кончаются. Дух сильнее. В это время в руках у Марии треснуло зеркало и погасли свечи, словно их кто-то задул.  – Злится, – усмехнулась та.  – Ничего, скоро успокоится.  Она стала читать какие-то тексты на непонятном языке, стучала ножом по столу, водила свечой по стенам, окнам и углам. Мы сидели с Катей на диване, притихшие и напуганные. Отовсюду слышались стоны, вздохи. Хлопали двери, скрипел пол и падала посуда. А Мария не останавливалась. Пару раз меня словно кто-то погладил по волосам, но я даже не пошевелилась. Наконец все стихло. Мария сидела на стуле, положив голову на стол. Спустя несколько минут она встала и подошла ко мне.  – Все, теперь спите спокойно. Дух успокоился и ушел. А малыша своего береги, – добавила она.  – Он спас тебя. И еще. Запомни. Никогда! Не открывай! Дверь! На тот! Свет! Поняла?!– делая ударение на каждом слове, громко сказала Мария. Я закивала в ответ, как болванчик.  – Ладно, успокойся, – усмехнулась медиум.  – Ты ведь не знала, зато теперь знаешь. Духи злопамятны и очень не любят покидать этот мир, ведь иначе их ждет расплата за грехи. Ты держала души покойников, а больше всех – своего отца. Он тебя хотел забрать, но твой мальчик сопротивлялся. Бога благодари! Мария собрала свои вещи и ушла. Потрясенные, мы с Катей еще полчаса не могли сказать друг другу ни слова. А потом обе, как по команде, рванули в садик за Антошкой. По совету Марии в тот же день мы сожгли одежду, которая была на родных в момент их гибели. Отнесли в комиссионный магазин остальные вещи, принадлежавшие им. Зашли на вечернюю службу в церковь и поставили свечки за упокой их душ. Этой ночи я ждала, волнуясь и переживая больше обычного. Словно подошла к черте, где кончаются надежды. Я понимала, что бессонные ночи не могут продолжаться вечно. Организм просто не выдержит и сломается. И у меня, и у сына...  Я уложила Антошку в кровать, поцеловала его и вышла, выключив свет. К удивлению, сын не стал просить меня остаться или хотя бы включить ночник. Пожелав спокойной ночи друг другу, мы с Катей тоже улеглись. На разговоры не было ни сил, ни желания. Я лежала и боялась закрыть глаза. Не верилось, что ножом и свечкой можно прекратить тот ужас, в котором мы жили последний год.  – Мамочка, кушать! – Надо мной склонилась забавная рожица сына. Я резко вскочила, протирая глаза:  – Кушать? Ночью? Почему?  – Не ночью, а утром, – в дверях моей комнаты стояла улыбающаяся Катя.  – Вставай, соня! Я посмотрела на подругу и все поняла без слов. Мария помогла! У нее получилось закрыть дверь на тот свет и оставить нас на этом...