Надо мной в тихой мгле Вьётся сладкий сон , И звучит в тишине Лунный саксофон . Ухожу сквозь себя В этот звёздный дом . Лишь во сне живу любя , Не зная , что потом . Восхожу до звезды И сияю с ней . Мне волшебные сады Всех земных милей . Здесь не тронет меня Благородный лев , И укроет от дождя Самый добрый лес . Только здесь лунный блик - Это солнца луч . Только здесь тихий крик Станет вдруг могуч . Только здесь мне к тебе Можно руку протянуть . Руку ты сожмёшь в руке , И я вдруг проснусь . Надо мной в тихой мгле Вьётся сладкий сон , И звучит в тишине Лунный саксофон . Лунный саксофон - это толь

Есть такие дни в году, когда на время воскресают мертвые. К таким дням принадлежит и Радуница. Она всегда во вторник на второй неделе по Пасхе. В Радуницу живые ходят на кладбище христосоваться с погребенными. В этот день грех думать о смерти, ибо все мы воскреснем. Накануне, или рано утром, в церквах служат заупокойную утреню. Она не огорчает, а радует. Все время поют «Христос Воскресе», и вместо «надгробного рыдания» раздается пасхальное: «Аще и во гроб снизшел еси Безсмертне». Заупокойную литургию называют «обрадованной». В церковь приносят на поминальный стол пасхальные яйца, куличи и кутью. Все это по окончании панихиды уносится на кладбище, рассыпается по могильным холмика

Как трудно в этом мире жить , Ждать счастья , верить и любить . Как сложно верный путь избрать , Где зло , а где добро узнать . И если ты совсем устал , Упал и нет уж силы встать , Дай руку мне , не надо спать , Мы вместе будем свет искать . Когда удача ослепит И вдруг собьёшься ты с пути, Я снова рядом окажусь И у обрыва удержу . Я покажу тебе рассвет , На все вопросы дам ответ , И мы войдём в начало дня , Ты только лишь спроси меня . Спроси меня , и я тебе отвечу - Где солнца свет , где бледная луна , Где ураган , а где всего лишь ветер , Где шторм , а где спокойная волна . Спроси меня , и я смогу ответить ,

«Меня порою спрашивают: что самое страшное было в войну? Я могла бы сказать многое: смерть людей на моих глазах, запах крови, который меня потом долго преследовал, горящие дома, станции и города, голод и холод. А еще я вспоминаю железнодорожную станцию, на которой остановился наш эшелон. Рядом стоял развороченный бомбой или снарядом большой пульмановский вагон. Ветер выносил из него в черную обугленную степь белые треугольники — письма с фронта и на фронт. Я печально смотрела на эту горестную метель: сколько же людей не дождутся весточки от своих родных, будут думать, что они погибли, сгинули, пр