Последние дни жизни Гитлера в Берлине, 1945

ч.7
Предательство Гиммлера положило конец последним колебаниям Гитлера, лишив его проблеска надежды. Несмотря на чувство уверенности, выраженное в разговоре с Граймом, фюрер признался себе, что у Венка ничего не получится, и пришел момент готовиться к концу. Он вызвал Траудль Юнге. Секретарша подумала, что фюрер собирается что-то диктовать ей, но с удивлением увидела стол, накрытый для какого-то торжества: скатерть с инициалами А. Г., серебряный сервиз, бокалы для шампанского.
«Пожалуй, начнем», – сказал Гитлер и повел ее в зал для совещаний. Он встал на обычном месте у стола с картой и пустыми глазами уставился в полированную поверхность. «Мое последнее политическое завещание», – произнес фюрер. Дрожащей рукой секретарша начала записывать. Она была уверена, что услышит нечто исповедальное.
Но это были сплошные упреки и обвинения. Гитлер утверждал, что ни он, ни кто другой в Германии не хотел войны. Она была «спровоцирована исключительно теми международными деятелями, которые служили еврейским интересам».
Фюрер заявил, что умрет «с радостным сердцем», но приказывал своим военачальникам продолжать борьбу. К удивлению секретарши, он стал назначать новое правительство: в качестве своего преемника на постах президента рейха и верховного главнокомандующего вооруженными силами фюрер назвал гроссадмирала Деница, Геббельса он назначал канцлером, а Бормана – министром по делам партии.
Затем Гитлер начал диктовать свое личное завещание:
«В годы борьбы я не считал возможным связывать себя браком, носейчас, в самом конце жизненного пути, решил взять в жены женщину, которая после многих лет верной дружбы прибыла по своей доброй воле в этот осажденный город, чтобы разделить мою судьбу. По ее собственной просьбе она идет на смерть как моя жена».
Фюрер завещал свое имущество партии «или, если она не будет существовать, государству» и назначил исполнителем этого завещания Мартина Бормана. Гитлер закончил диктовку словами: «Моя жена и я выбираем смерть, с тем чтобы наши тела были немедленно сожжены...»
Траудль ушла в соседнюю комнату, чтобы перепечатать записанные тексты на машинке. Тем временем в зале для совещаний была организована церемония регистрации брака. В качестве гостей присутствовали Борман, Геббельс, Герда Кристиан, генералы Бургдорф и Кребс, глава «Гитлерюгенд» Аксман и повариха Манциали. В одном из отрядов ополченцев нашли и привели в бункер муниципального чиновника по фамилии Вагнер. Ева облачилась в свое любимое длинное черное платье, Гитлер был в парадном мундире. Церемония оказалась короткой, но не обошлась без мелких промашек. После Гитлера на свидетельстве о браке должна была расписаться Ева и, как многие взволнованные невесты, сделала ошибку. Она начала писать «Ева Б...», потом зачеркнула эту букву, с которой начиналась ее прежняя фамилия, и написала: «Ева Гитлер, урожд. Браун». Расписался Вагнер, затем в качестве свидетелей поставили свои подписи Геббельс и Борман. Оказалось также, что кольца слишком велики – их в спешке принесли из сейфов гестапо. Церемония завершилась почти в полночь 28 апреля. Правда, на сохранившемся документе стоит дата 29 апреля. Дело в том, что Вагнер нечаянно размазал цифру «8». Он посмотрел на часы, было уже начало нового дня, и переправил кляксу на «9».
Взяв Еву под руку, Гитлер во главе свиты прошел в свой кабинет. Фюрер отвечал на поздравления шутками и даже выпил немного токайского вина. Ева сияла. Она попросила принести патефон с единственной пластинкой «Красные розы» и вышла в коридор принимать поздравления. В разных комнатах стихийно возникали вечеринки. Гитлер был рассеян и поминутно выходил узнать, напечатано ли завещание.
Когда секретарша уже заканчивала свою работу, вбежал бледный и взволнованный Геббельс и прокричал, что фюрер приказывает ему выехать из Берлина, чтобы занять руководящий пост в новом правительстве. Но он не может покинуть вождя в этот трудный момент! Слезы потекли по его щекам: «Фюрер так много решений принял слишком поздно! Почему же это последнее решение он принял так рано?» Геббельс попросил Траудль оставить машинку и записать его завещание, которое будет приложено к завещанию Гитлера. «Впервые в своей жизни, – диктовал он, – я должен категорически отказаться выполнить приказ фюрера. Мои жена и дети присоединяются ко мне в этом отказе». В кошмаре предательства, окружающем Гитлера, продолжал он, должен быть хотя бы один человек, который останется со свом фюрером до последнего, смертного часа.
Траудль закончила работу почти в четыре часа утра. В зале совещаний Гитлер поставил свою подпись под политическим завещанием. Геббельс, Борман, Бургдорф и Кребс расписались как свидетели. В этом последнем подписанном им документе фюрер подтверждал навязчивую идею всей своей жизни и ставил себе в заслугу уничтожение евреев. Они начали войну, утверждал фюрер, и он заставил их оплатить свою вину.
К утру 29 апреля наступающие части советских войск почти вплотную приблизились к бункеру. Тем временем Мартин Борман принимал срочные меры по отправке политического и личного завещаний Гитлера его преемнику – адмиралу Деницу.
Один из нескольких отпечатанных экземпляров политического завещания Гитлера генерал Бургдорф вручил армейскому адъютанту фюрера для передачи новому главнокомандующему сухопутными войсками фельдмаршалу Шернеру. Посыльный получил написанную от руки сопроводительную записку, в которой было сказано, что завещание составлено «после ошеломительной новости об измене Гиммлера». Оно должно быть опубликовано, «как только фюрер отдаст приказ или как только его смерть будет подтверждена».
Ева встала в полдень. Ординарец фюрера приветствовал ее, как обычно, словами: «Доброе утро, любезная фройляйн». Улыбаясь, она сказала, что теперь ее можно называть «фрау Гитлер». Она попросила служанку Лизель передать обручальное кольцо ее подруге Герте Шнайдер, потом вручила Лизель кольцо на память. Затем она подарила Траудль Юнге свою самую ценную вещь – шубу из черно-бурой лисы. «Надеюсь, это доставит вам радость», – сказала Ева. Траудль была слишком растрогана, чтобы представить всю нелепость ситуации: бежать из весеннего Берлина в шубе.
Время тянулось медленно. Ничего не оставалось делать, кроме как заниматься болтовней и курить. Курили все открыто, даже Ева, и фюрер не обращал на это внимания. Наконец в 18 часов он собрал приближенных в своем кабинете. Посетовав на то, что Венк не идет на выручку, Гитлер объявил, что умрет вместе с женой, если не произойдет чуда. Он вынул ампулы с цианистым калием. Геббельс заметил, что, возможно, срок их действия истек. Гитлер вызвал своего нового хирурга доктора Людвига Штумпфегера, который предложил испытать яд на собаке фюрера Блонди. Гитлер согласился. Содержимое ампулы влили собаке в пасть. Яд подействовал мгновенно.
В тот же вечер поступило сообщение, что Муссолини и его любовница расстреляны итальянскими партизанами, а их тела подвешены вниз головой на бензозаправочной станции в Милане. Эта новость заметно расстроила Гитлера. «Я не попаду в руки врага ни живым, ни мертвым, – заявил он. – После смерти мое тело будет сожжено и потому никогда не будет найдено».
На последнем военном совещании в этот день генерал Вейдлинг говорил о кровавых и безнадежных уличных боях. Его дивизии, с горечью сказал он, фактически превратились в батальоны. Моральный дух низок, боеприпасы иссякли. Размахивая военной газетой с оптимистическими сообщениями о близком спасении Берлина генералом Венком, военный комендант города заявил, что войска лучше знают положение, и такая ложь их просто бесит. Геббельс обвинил Вейдлинга в пораженчестве. С трудом Борман успокоил их, и Вейдлинг подытожил свой доклад мрачным прогнозом, что битва за Берлин закончится в течение двадцати четырех часов.
Все были в шоке. Унылым голосом Гитлер спросил коменданта района рейхсканцелярии, согласен ли он с этим выводом. Тот ответил утвердительно. Вейдлинг вновь посоветовал сделать попытку прорваться. Гитлер показал на карту и саркастически заметил, что он судит о положении своих войск по сообщениям иностранных радиостанций, так как штабы его собственных войск больше не удосуживаются ему об этом докладывать. Приказы фюрера больше не выполняются...
Когда Гитлер с трудом поднялся с кресла, чтобы попрощаться, Вейдлинг снова попросил его пересмотреть свое решение, прежде чем кончатся боеприпасы. Гитлер что-то сказал Кребсу, потом повернулся к Вейдлингу: «Я разрешаю прорыв мелкими группами», но добавил, что о капитуляции не может быть и речи.
Уже за полночь в зале столовой Гитлер с повлажневшими глазами попрощался с группой из двадцати офицеров и секретарш. Он прошел вдоль выстроившихся, пожимая каждому руку, затем спустился по лестнице в свои апартаменты..........