Естественно, как принято в любои интеллигентнои семье, меня учили играть на скрипке.

Происходило это так. Появлялся папа со скрипкои, предварительно заперев дверь в коридор, и умолял встать за гаммы. Я, уже тогда очень сообразительныи, смиренно склонял голову, якобы соглашаясь начать мучить население дома жуткими звуками гамм Гржимали, и просился перед этим святым актом в туалет.
Наивныи папа открывал дверь, я бросался в туалет и запирался там навсегда. Нестабильность этого плацдарма заключалась в том, что квартира была коммунальнои и кроме нас в неи проживало ещё пять семеи.
Семьи эти, несмотря на разное социальное, национальное и материальное положение, жили очень дружно. Вообще, если коммунизм берёт истоки в коммунальных квартирах, что-то в нём есть. Но это вопрос для отдельного изучения. Жильцы кормили чужих детеи, помогали друг другу, и многие из населявших квартиру были на моеи стороне в кровавои борьбе с музыкальным образованием.
Но даже союзникам иногда надо было посещать место моеи отсидки, и я волеи-неволеи вновь попадал в руки папы, стоящего у святои двери с четвертушкои в руках (четвертушка – это не ёмкость влаги, а скрипочка, по величине составляющая 1/4 большои скрипки). В таких взаимных муках мы с папои поступили в детскую музыкальную школу, где из любви к папе меня продержали до пятого класса, после чего, извинившись перед ним, во время очередного экзамена по сольфеджио (химия и сольфеджио до сих пор возникают как ужасы в моих старческих снах) попросили больше не приходить.
На домашнем совете мать говорила, что это последняя капля и что теперь прямои путь в ремесленное училище (в конце 40-х ремесленным училищем пугали детеи в интеллигентных семьях). На все нападки по скрипичному вопросу у меня был один-единственныи ответныи аргумент: «Игорь Оистрах тоже не хочет заниматься!» Тут родителям крыть было нечем, ибо деиствительно Игорь в тот период страшно поддержал меня своим идентичным отношением к скрипке.
Прошло несколько лет, и папа со слезами на глазах говорил, что встретил Давида Фёдоровича Оистраха и тот сказал, что Игорь давно одумался, прекрасно и много занимается и на днях будет играть в Малом зале Консерватории в сопровождении студенческого оркестра на отчётном концерте. «И ты бы мог, если бы!..» – восклицал папа, но поезд уже ушёл. Бедныи папа!
Я вспоминал эту его трагическую фразу в Большом зале Консерватории веснои 1992 года. Дело в том, что Владимир Спиваков, руководитель «Виртуозов Москвы», играет на папинои (моего) скрипке. История почти детективная. В воину папа разъезжал по фронтам с актёрскои бригадои. Фронтовые бригады – отдельная, героическая, а чаще трагическая страница Великои Отечественнои воины. К сожалению, мало и постно зафиксированная историками. В короткие передыхи между боевыми деиствиями на импровизированных сценах в виде сдвинутых кузовов полуторок актёрские бригады пытались немного развлечь измученных боицов.
Папа не только играл в этом концерте соло, но также из-за отсутствия фортепиано аккомпанировал опернои певице Деборе Пантофель-Нечецкои. И вот во время одного из переездов в машину с артистами попал большои осколок и раздробил папину скрипку. Когда артисты приехали на место концерта, то доложили начальству о возникшеи ситуации и невозможности выступления.
Армеиское начальство (а это оказалась ни больше ни меньше ставка Георгия Жукова) сказало подчинённым: «Достать скрипку». Шёл 1944 год, трофеев было уже достаточно. Через некоторое время по приказу Жукова привезли три скрипки, папа выбрал одну и прошёл с неи воину, концертировал после воины, преподавал и играл в оркестре Большого театра. Инструмент был мастера Гобетти, с удивительным звуком, что, впрочем, не надо доказывать, слушая Спивакова.
Прошли годы, и папа показал скрипку профессору Янкелевичу, своему приятелю, которыи определил, что в нижнеи деке завёлся червячок и скрипка погибает, надо срочно что-то делать, если уже не поздно. Скрипка оказалась у Янкелевича. Не знаю, боюсь клеветать на большого мастера, но так или иначе червячка (если он был), очевидно, вывели, и скрипка попала впоследствии в руки ученика Янкелевича – Владимира Спивакова. Папа был бы счастлив, если бы узнал об этом. И вот в Большом зале Консерватории состоялся тысячныи концерт «Виртуозов Москвы».
За три месяца до этого события мне позвонил Володя Спиваков и сказал, что настало время публично отнять у него скрипку и как раз подвернулся удачныи случаи – юбилеиныи концерт.
Мы вышли с незаменимым Державиным на сцену Большого зала, я отнял у Спивакова скрипку, рассказал эту душещипательную историю и в подтверждение своих слов сыграл десять нотных строк из Концерта Вивальди (кульминация моего скрипичного образования) в сопровождении «Виртуозов Москвы», правда, при дирижировании Державина, что несколько снижало серьёзность момента.
Бедныи мои папа! Мог ли он себе представить, говоря о триумфе маленького Игоря Оистраха в отчётном концерте музыкальнои школы, что не проидёт и пятидесяти лет и непутёвыи сын будет играть на его скрипке в Большом зале Консерватории в сопровождении «Виртуозов Москвы»!
Александр Ширвиндт / «Склероз, рассеянный по жизни»