Его последняя строчка – бесценна…
"Дорогая Берта!
Сегодня мне 83, и я хочу поделиться с тобой одной важной мыслью, которую узнала за жизнь.
Тебе сейчас 60, и я была бы счастлива, если бы кто-то отправил мне такое письмо 23 года назад…
Сейчас я все чаще читаю – и все реже вытираю пыль.
На даче я часами могу сидеть на крыльце и наслаждаться видом – мне теперь плевать, что на грядке сорняки.
Я всё еще работаю, но никому не советую тратить на это слишком много времени — время с семьей намного важнее…
Жизнью надо наслаждаться, а не просто «терпеть» ее.
Удивительно, каким ясным стало мое мышление сейчас, когда уже ничего не исправить…
Я больше не пытаюсь сэкономить во время каждой покупки.
Все самые красивые скатерти, простыни и сервизы я стала использовать каждый день, а не только по «особому случаю».
Когда иду в магазин за продуктами, надеваю все самое красивое.
Заметила, что когда хорошо выглядишь, гораздо легче расставаться с деньгами.
Я поняла, что не надо ждать «особого случая», чтобы воспользоваться самыми любимыми и дорогими духами. Такое удивительное чувство: благоухать, когда идешь в банк или к врачу.
Меня больше не злят все те мелочи, которые так часто портили мне настроение раньше: незаконченные домашние дела, неприветливые кассиры в супермаркете или протекающий бачок в уборной.
В моей жизни больше никаких «на следующей неделе» или «когда-нибудь».
Все самое интересное я делаю прямо сейчас.
Каждое утро я спрашиваю себя: «а что бы я сегодня делала, если бы точно знала, что завтра уже не проснусь?».
Это отрезвляет.
Если бы я узнала, что мои дни сочтены, я бы разозлилась.
Я бы разозлилась, что мало говорила мужу, как сильно я его ценю. Я бы разозлилась, что не написала письма, которые собиралась написать.
Я теперь чаще звоню детям и стараюсь при каждом удобном случае извиниться за что-то в разговоре с подругами.
Я стараюсь радоваться каждой мелочи, как ребёнок, чаще говорить людям, как я им благодарна, да и просто хвалить то, что мне в них нравится.
Годы, которые каждому из нас остались – это подарок, а не что-то, что якобы у тебя еще «есть».
Никто ничего нам не гарантировал, даже завтрашний день. Никто нам ничего не должен.
Каждый шаг — это только наш выбор.
И каждое утро, открывая глаза, я говорю себе, что сегодня — особенный день.
Каждый день, каждая минута, каждый вдох — это настоящий подарок от Бога.
Возможно, наша жизнь — это не та песня, которую мы бы хотели услышать.
Но пока мы здесь, мы все еще можем танцевать".
“Дышите счастьем “
https://ok.ru/group52580892344526 и приглашайте друзей!
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 6
Пушкин нам ответил: «Я с отвращением листаю жизнь свою, но строк позорных не смываю». Мой ответ такой же, как у него.
Не надо обольщаться, что после смерти от нас один прах останется. Все крупные ученые — верующие. Все мои знакомые врачи, которые имеют дело с жизнью и смертью, — веруют.
О клинической смерти оставлены тысячи свидетельств, доказывающих, что конца нет. Эйнштейн в существовании Бога не сомневался, и Пушкин, и Ломоносов, и Менделеев. А какая-нибудь Леночка семнадцати лет заявляет: «Что-то я сомневаюсь, что ваш Бог есть...» А ты почитай сначала, изучи вопрос, тогда и скажешь. Это как в метро вошел, увидел схему — кольцо какое- то, разноцветные точки.
Махнул рукой: «А, фигня, поеду сам». Так и будешь по Кольцевой всю жизнь ездить. Богу не важ...Ещё«Тропа у людей одна: мы все уйдем из жизни. Вчера я, двадцатилетний, бегал по улице Горького — и вот уже завтра умирать. Без аллегорий. Страшно ли мне? Страшно. Дело ведь небывалое. Но интересно очень! Там же Господь, Вечность. Не готов.
Пушкин нам ответил: «Я с отвращением листаю жизнь свою, но строк позорных не смываю». Мой ответ такой же, как у него.
Не надо обольщаться, что после смерти от нас один прах останется. Все крупные ученые — верующие. Все мои знакомые врачи, которые имеют дело с жизнью и смертью, — веруют.
О клинической смерти оставлены тысячи свидетельств, доказывающих, что конца нет. Эйнштейн в существовании Бога не сомневался, и Пушкин, и Ломоносов, и Менделеев. А какая-нибудь Леночка семнадцати лет заявляет: «Что-то я сомневаюсь, что ваш Бог есть...» А ты почитай сначала, изучи вопрос, тогда и скажешь. Это как в метро вошел, увидел схему — кольцо какое- то, разноцветные точки.
Махнул рукой: «А, фигня, поеду сам». Так и будешь по Кольцевой всю жизнь ездить. Богу не важны наши поступки, ему нужен мотив: зачем мы это делаем, зачем мы живем.
Смерть грешника люта. В том ужасном состоянии, в каком погибнешь, и застынешь, дружок, в вечности таким и будешь. Там изменения нет, потому что нет воли, нет тела. Тело и есть наша воля к изменению.
На съемках «Острова» я должен был ложиться в гроб. Три раза из него выскакивал — не выдерживал. Строгая вещь — гроб: лежишь, стеночки узенькие — и ничего больше нет. Даже Евангелия, чтобы почитать. Что собрал в душе, с тем и лежишь... В вечность мы возьмем то, что потрогать нельзя, — то, что уступили, простили, отдали. Блаженнее же отдавать, чем брать».
Петр Мамонов