«Лютнист» 1595 г.
Караваджо
Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

Что зритель видит на этом полотне? Юношу (или девушку?) с лютней. На лютне заметна царапина – символ несостоявшейся любви или любовных переживаний, ноты - с басовой партией известного мадригала. Кстати, благодаря этим нотам в конце концов разобрались, что на картине изображен именно юноша: дело в том, что некоторое время полотно называлось «Лютнистка». Ибо в эпоху Караваджо, в XVI веке, изображения мужчин и женщин не особо различались. Время, когда было принято слушать пение кастратов – вот почему на картине образ молодого человека почти не отличался от образа девушки. Но если художник изобразил ноты с мужской партией, то и на полотне – мужчина и, видимо, он поёт.

…Так кто же изображен на картине? Может быть, Марио Минитти, поразивший Караваджо горделивой осанкой и красотой? Когда они встретились, Марио исполнилось шестнадцать, и он был одержим страстным желанием стать художником. Караваджо взял его к себе в помощники и, по слухам, был с ним неразлучен. Разумеется, в конце концов они поссорились и расстались – слишком горяч и несдержан был мастер. Однако счастливые мгновения не забываются, и, если вглядеться в картину, то на партитуре можно прочесть надпись: «Вы знаете, что я люблю Вас, Вы знаете, что я любил Вас».
Пройдет много лет, и Марио – благополучный, счастливо женатый, успешный художник, спасет своему бывшему учителю жизнь - приютит его в своем доме в Сицилии, убережет от преследований.

А может быть, юноша на портрете – знаменитый испанский кастрат Педро Монтойя? Он выступал с хором Сикстинской капеллы и очаровал Караваджо своим искусством. Его голос обладал чудесной властью над сердцами: вызывая слезы, он одновременно напоминал о радости. Караваджо любил рисовать его томный сладострастный облик, беседовать с ним о музыке и поэзии и петь вместе с ним мадригалы: «Я люблю Вас и молчу, хотел бы я без слов Вам быть понятным».

… «Лютнист» был написан примерно в 1595 году по заказу покровителя Караваджо, кардинала Франческо Дель Монте.
Кардинал ыл опытным царедворцем, хитрецом, утонченным ценителем прекрасного и умницей. К тому времени, когда он увлекся живописью Караваджо, ему было чуть за сорок, он был красив, богат и удачлив. Обладатель изысканного вкуса, полиглот и меломан – он и сам играл на гитаре, клавесине и лютне. Собирал редкие музыкальные инструменты и книги. Стены его роскошного палаццо украшали картины Тициана, Леонардо и Брейгеля. В этот великолепный дворец кардинал пригласил Караваджо - жить и работать.

…Кардинал не отличался скромностью и благочестивым поведением. Но на его пирах всегда находилось место и умным разговорам. Говорили обо всем на свете: политике, археологии, точных науках и искусствах. Сюда часто захаживал и Винченцо Галилей, виртуозный скрипач, отец прославившегося на весь мир великого Галилео. Он часто спорил с Караваджо: «Живопись имеет дело с бездушными красками, а музыка порождает живые звуки и через них передаёт чувства».
Караваджо возражал: «Музыка – младшая сестра живописи, она не умирает и не исчезает, как мелодия, написанная вами». Художника поддерживал сын Винченцо, Галилео Галилей, когда-то мечтавший стать музыкантом и художником (как известно, он выбрал другую стезю - победило желание постигать тайны мироздания). Кстати, именно Галилео полагал, что «Лютнист», возможно, вызов Караваджо музыкантам. Он и написал мадригал «Живопись, которая звучит». «Музыка, – говорил Караваджо, – помогает родиться стихам, а стихи рождают музыку»...

Увидев «Лютниста», друг кардинала, Джустиниани, богатый банкир и тонкий ценитель музыки, буквально влюбился в портрет. Он, правда, думал, что это девушка, и, проникнувшись ее красотой, уговорил кардинала продать ему картину.
Караваджо, заметив, что кардинал скучает без «Лютниста», нарисовал нового, но вместо вазы с цветами - клетку с щегленком, деревянную скрипку и кимвал.

Этот, другой вариант «Лютниста», хранится в музее Метрополитен. На картине изображен один из знаменитых певцов-кастратов. Юноша играет на лютне, а рядом лежит скрипка, будто ждет еще кого-то. Надо сказать, что вариант «Лютниста», находящийся в Метрополитене, где изображено несколько музыкальных инструментов, значительно хуже первого варианта картины, находящейся в Эрмитаже.
На картине «Лютнист», кроме музыкальных инструментов, - еще и уникальный натюрморт из фруктов и цветов. Они потихоньку увядают, и, по голландской традиции, это напоминание о том, что все в мире бренно, красота не вечна и жизнь преходяща… Сам Караваджо говорил, что, изображая цветы и фрукты, он вкладывает столько же труда и вдохновения, сколько вкладывает в изображение человеческих лиц и фигур.

…Как-то в Эрмитаже провели музейный эксперимент «Ароматы картины Караваджо». Итальянский парфюмер предложил галерею запахов: перед картиной выставили сосуды с запахами цветов и фруктов, изображенных на полотне. А в последней колбе все запахи смешали. И в результате получились духи от Караваджо, их даже выпустили в продажу: терпкий пряный запах, отражающий эпоху, XVI век.

Между прочим, при жизни Караваджо его работами так не восторгались, как сегодня.
«Гениальное чудовище, не знающее правил, – говорили о Караваджо, – он пришел, чтобы разрушить живопись».
Критики возмущались: «Чем прикажете восхищаться? Картины его наполняют люди толстые и вульгарные, с порочными, опухшими от пьянства лицами». Современники вспоминали о Караваджо: «Его недостаток состоял в том, что он не уделял постоянного внимания работе в мастерской. Поработал пару недель – и предавался месячному безделью, разгуливая со шпагой на боку и ножом за спиной, переходя из одного игорного заведения в другое. Так что ходить с ним было далеко небезопасно».

«Мне доводилось повстречать одного художника. Его звали Караваджо, – писал другой современник, – человека неотесанного, с грубыми манерами, вечно облаченного в какое-то неприятное рубище. Но, рисуя уличных мальчишек, жалких бродяг, он выглядел вполне счастливым человеком».
Сам Караваджо говорил: «Главное для меня – не делать на холсте ни одного мазка, не подсказанного жизнью и природой». Пройдет много лет, и о Караваджо скажут: «Это простое и, действительно, новейшее искусство».

…«Лютнист» – ранняя картина художника, и поэтому она сильно отличается от него же, более позднего, где много крови и драматизма. Здесь же драматизм только начинается, ведь Караваджо – это тот самый свет, который потом превратится в свет Рембрандта. Свет, направленный на нежное молодое лицо лютниста, превращающийся в… музыку, «звучащую» с полотна.

Свет. Его удивительные, таинственные возможности влекли Караваджо-художника. Он провел много времени в беседах с Галилеем, придумавшим телескоп, и с Джакомо делла Порта, автором великолепной книги «Естественная магия», исследующей оптику. Следуя совету ученых друзей, художник начал бороться с темнотой. Работая в темной комнате, он, словно кошка, постепенно приучил свои глаза различать в темноте фигуры и даже мельчайшие предметы. Теперь он, пробыв много часов в темноте, видит, как они проступают из мрака и царства теней.
«Один единственный луч света может творить чудеса, – говорил Караваджо. – Луч света, который преодолевает сопротивление сумрака – что может быть заманчивее?».
Действительно так, если судить по его живописи с ее волшебной светотенью, с ее таинственным новаторским светом.

…Вообще-то за «Лютнистом» стоит огромный культурно-исторический контекст. Именно эта картина стала важной вехой в истории Эрмитажа. Купил ее император Александр I: по легенде, картину помог приобрести Виван Денон, создатель Лувра. То была эпоха дружественных отношений России и Франции, эпоха, когда возникло множество культурных связей, так что вполне возможно, что именно Виван Денон помог приобрести «Лютниста». По одной из версий, он приезжал в Россию, чтобы заработать и заодно приблизиться к Екатерине, однако потерпел фиаско. Но зато по дороге в Россию он увидел коллекцию Фридриха Великого и понял, каким способом собирает коллекцию Екатерина. Тогда-то (как опять-таки гласит легенда) Денон и принял решение сделать нечто подобное во Франции...

Караваджо "Лютнист". 1595 г. Музей Метрополитен, Нью-Йорк

Караваджо прожил, как теперь говорят, «яркую» жизнь – вплоть до того, что не раз обвинялся в убийстве. Современники аттестуют его как человека грубого, неотесанного, несговорчивого, дуэлянта и драчуна. По слухам, он как-то ранил кинжалом человека, нелестно отозвавшегося о его картине, не раз попадал в тюрьмы, откуда благополучно сбегал, его бесконечным дракам (иногда со смертельным исходом), дуэлям, ссорам, скандалам несть числа. Долгое время считалось, что он был убит – причем незадолго до своего помилования (сидел за очередное «мелкое» преступление, но его постоянно прощали, брали на поруки за незаурядный талант), однако новейшие исследования (радиоуглеродный анализ скелета) показали, что он умер от болезни. На ту пору ему было всего тридцать восемь…

Поразительно другое - что этот, в общем, циник, драчун и, возможно, убийца, так глубоко проник не только в тайну живописи, став новатором, чье искусство до сих пор не стареет. Громадные полотна, написанные им 400 лет назад, до сих пор заставляют вздрагивать посетителей выставки – и не только из-за непревзойденного, виртуозного мастерства, в том числе и композиционного, но и благодаря тому глубокому чувству, каким вдохновлялся этот неумеренный человек.