«Я ЖИТЬ ХОЧУ, НО ЭТО ОЧЕНЬ ТРУДНО...»
Победы нелегко даются,
Цена победы дорога,
Я становился на рога
Везде, где толпами сдаются.
Я рыл, пахал и бил веслом,
Рыдал, рычал, молчал, дичал,
Я был змеей, орлом, ослом —
А все далек еще причал.
И предо мною проходил
Тоскливых лиц печальный ряд,
Бульдог, сова и крокодил,
И десять сусликов подряд.
И хоть кричи, хоть не кричи —
Вокруг тебя железный круг,
Идут по кругу палачи,
И каждый — самый лютый друг.
Друзья? Какие там друзья!
Толпа, бегущая кругом,
Там где-то дыба, где-то дом,
И ничего понять нельзя.
Нет, мне о том ни рассказать,
Ни написать и ни пропеть —
Тут надо веники вязать
И над окопами потеть.
Тут нужен просто пулемет,
Стрелки нужны, хотя бы взвод!
ОН БЫЛ БЛАГОРОДНЫМ, СВЕТЛЫМ И ИРОНИЧНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ.
Для кого-то он – Бармалей из «Айболита-66» или кот Базилио из «Приключений Буратино»: великолепный комик, эксцентрический актер.
Кто-то запомнил его благодаря удивительной трагической роли Скомороха в «Андрее Рублеве» или пусть менее, но все же трагической роли ученого в «Письмах мертвого человека».
Кто-то – как режиссера «Чучела», дерзкой драмы, одного из самых громких фильмов 80-х годов…
Если определить одним словом сущность Ролана Быкова и в искусстве, и в жизни, это будет вулкан. Эйзенштейн назвал одного из коллег вулканом, извергающим вату, и навсегда внес в эту характеристику элемент фарса. Но у Быкова все было очень серьезно. Это был вулкан, не затихавший ни на минуту, и его раскаленная лава, затвердев, почти всегда обращалась шедевром.
Он клокотал постоянно. В его небольшом по габаритам теле бурлили неземных масштабов силы. Максимализм во всем: в любви, в ярости, в увлечениях. Было ощущение, что он жил в другом временном измерении: быстрее. Все процессы - движение рук, перемещения в пространстве, перемены настроений и бег мысли - свершались стремительно. Это можно видеть в его актерских работах: как бы серьезны они ни были, в них есть элемент гротеска - комедийного или трагического. Он всегда спешил, пусть размеренно и обдуманно, но его сердце явно билось чаще, кровь пульсировала энергичнее, и он не терпел пауз.
В нем нелегко разделить многочисленные таланты - он актер, режиссер, поэт, педагог, и над всем этим обобщающее: он деятель. Его все касалось лично, и его выступления на съездах и пленумах Союза кинематографистов становились сгустком тревоги, боли и отчаянных надежд докричаться до коллег и общества. Начав актерский путь в детском театре, он мог отвлекаться в сторону множество раз: то снимался в фильме про разведчика ("Мертвый сезон"), то играл скомороха ("Андрей Рублев"), то партизана ("Проверка на дорогах"), то гоголевского Башмачкина ("Шинель"), то пророка-ученого ("Письма мертвого человека"), то сердобольного еврея (запрещенный "Комиссар") или низвергнутого Хрущева ("Серые волки"), работая на полной выкладке и создавая незабываемое. Но главной линией жизни для него были дети - для них бурлила его фантазия.
В "Айболите-66" он взбил лихой коктейль из сказки, озорных приключений, лукавства, музыки и аллюзий, из-за которых фильм сочли "порочным" и выпустили минимальным тиражом. В "Автомобиле, скрипке и собаке Кляксе" экспериментировал с киноэкраном, то вытягивая его в длину, то ставя "на попа", а то и спуская актеров с экрана "в зал", - это был ошеломляюще изобретательный детский мюзикл. В "Чучеле" он первым внедрился во взрывоопасную тему детской жестокости, которой дай только повод - затравит кого угодно. Сегодня отупевший зритель не увидит в этой картине никакого ЧП, а в начале 1980-х мосфильмовское начальство хваталось за голову и требовало вырезать треть эпизодов. Быков на сдаче фильма госкомиссии поминутно доставал таблетки валидола - дело его жизни снова было под смертельной угрозой. "Я побит - начну сначала!" - эти слова стали его девизом. Люди его поколения были романтики: они еще надеялись искусством делать людей лучше, побудить задуматься: почему мы такие? "Что с нами происходит?" - задавался горьким вопросом Шукшин. Фильм "Чучело" заставлял всерьез думать об этом.
Спустя годы ОН ОСТАЛСЯ В ПАМЯТИ ИМЕННО ЭТОЙ ОТЧАЯННОЙ, ВЕЧНО АКТУАЛЬНОЙ НОТОЙ: ИНДИВИД ПРОТИВ МАССЫ, ВСЕГДА ГОТОВОЙ ЗАКИДАТЬ НЕПОХОЖЕГО КАМНЯМИ.
Стране нужны были люди стандартные, одинаково думающие, ликующие. А Быков, человек без кожи, выламывался из стандарта и создавал проблемы - делился своей болью и страдания других ощущал как свои. Его то и дело запрещали снимать как артиста: некрасив, мал, лыс, не подходит под ранжир образцового советского героя. У него редкостно живое лицо, а нужны были лица, замороженные на одной официально вдохновенной гримасе. Ему все время запрещали снимать то, что он мечтал. Список неосуществленных идей займет всю статью.
Его записи 1990-х полны тревоги за страну. Он острее других чувствовал: не строим - разрушаем. "Хотим демократии, но недемократичны до безумия, хотим верить, но не умеем, хотим любить, но не способны на это, хотим общения, но слышим только себя, хотим коммерции, но не понимаем ее без воровства; хотим действовать, но для нас сегодня это только бить, уничтожать". И самое страшное, что постигло думающих художников России: сознание бесполезности усилий. Два века русское искусство старалось сделать общество человечнее, и вся эта постройка на глазах рассыпалась: словами "гуманизм", "мораль", "нравственность" стали браниться, идея демократии обращалась в свою противоположность, враги либерализма и демократии стали присваивать эти понятия и выворачивать их наизнанку. "В собственной жизни живу как высланный. Силы нужны для жизни бессмысленной..." - писал Быков.
Последние годы он посвятил тому, чтобы вернуть единство киносообщества. Он много говорил о созданном им Фонде развития кино и ТВ для детей и юношества, разрабатывал планы возвращения на экран детских фильмов, проектировал студию "Союздеткино", выступал с предложениями учредить Чрезвычайный (!) госсовет детства при Совмине - понимал, что мы теряем новые поколения. Снова и снова вступал в спор с критиками, подводившими под уже заметное расчеловечивание искусства теоретическую базу и "со снисходительной генеральской усмешкой" ополчавшимися на каждого, кто пытался напомнить о поруганных вечных ценностях и о долге искусства, - слово "долг" у этих деятелей, претендующих рулить нашим кино, вызывало аллергию. Писал по этому поводу отчаянные стихи: "Во мне все лава и отрава, / "Во мне и буря, и поток, / И я кошмарно одинок..."
Его фильмы - его миссия, созданный им университет для поколений. Его стихи - это для себя. В них он выплескивал душу, из них становится ясно, через какие тернии лежит дорога к звездам.
...Полон смертной я тоски,
что я не доживу и не успею
всего, что разрывает грудь в куски,
всего, что должен, что могу и смею .
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
… Его роли в кино — это примеры филигранного искусства. Прохожий из парка в фильме «Я шагаю по Москве», полицейский Терех в фильме «Вызываем огонь на себя», трубач в фильме «Звонят, откройте дверь», красноармеец Иван Карякин в фильме «Служили два товарища» и, конечно, Скоморох в фильме «Андрей Рублев». Последнюю работу в картине Тарковского зрители увидели в урезанном виде только через пять лет после съемок — в 1971 г. Когда Быков снимался в роли скомороха у Тарковского в «Андрее Рублеве», то сказал: «Но ведь у скоморохов не было сценария, они все сочиняли сами, на ходу!» — и Тарковский согласился с тем, что Быков сам придумает текст. Потом Быков решил сочинить музыку для выступлений скомороха и сам поставил свой танец. Тарковский поклялся, что больше никогда не позовет сниматься в свой фильм режиссера. Две другие не менее яркие работы Быкова - в фильме «Комиссар» Аскольдова и в фильме «Проверка на дорогах» Германа - почти на двадцать лет были отлучены от экрана за непривычный показ Гражданской и Отечественной войн…
… Одновременно с началом актерской работы на «Мосфильме» Быков решил стать кинорежиссером. После чего в квартире знаменитого режиссера и руководителя Третьего творческого объединения на «Мосфильме» Михаила Ромма раздался звонок Быкова: «С Вами говорит Ролан Быков. Я очень хочу увидеться с Вами!» Через полчаса личной беседы Ромм решил, что перед ним либо сумасшедший, либо талант, а может, и то и другое вместе. Так или иначе, но Ромм решил рискнуть, и свою режиссерскую карьеру Быков начал с комедии. После успешного выхода в прокат своей первой режиссерской работы «Семь нянек» Быков доделал комедию «Пропало лето» за другого режиссера, и фильм получил один из главных призов на молодежном конкурсе Каннского фестиваля. Однако режиссерская карьера Быкова складывалась далеко не так безоблачно, как могло бы показаться. Огромное количество нареканий, споров и критических замечаний, перешедших в травлю, вызвал фильм, о котором сам Быков говорил: «Эта картина — моя большая радость, мое большое счастье. В кино я пришел именно из—за «Айболита». …Быков во время повсеместной борьбы с формализмом в искусстве совместил в своем фильме все — кино, театр, цирк и эстраду. И обвинения в «мейерхольдовщине» посыпались со всех сторон. Но зрителям картина понравилась. Песня про «нормальных героев, которые всегда идут в обход» в исполнении Быкова стала отечественным хитом на десятилетия, а слова из арии Айболита — Ефремова «Это даже хорошо, что пока нам плохо» стали шлягером интеллигенции конца шестидесятых.
Несмотря на то, что фильм «Айболит—66» вызвал огромное недовольство многих отечественных киноначальников, Быков написал сценарий второй серии, в которой Бармалей начинал делать добрые дела со словами: «Щас у меня враз все станут счастливыми, а кто не станет, того в бараний рог согну, сотру в порошок и брошу акулам!» При такой интерпретации лозунга «Железной рукой загоним человечество к счастью!» производство фильма была оставлено на стадии написания сценария. Не повезло и другому фильму Быкова «Внимание, черепаха!», снятому в 1969 году, в котором школьники спасали черепаху из—под гусениц танка. Чиновники увидели в фильме намек на вторжение советских войск в Чехословакию, а эпизод с игрой в солдатики на полу туалета
Нет комментариев