Предыдущая публикация
Мы познакомились ночью
Скамейка у старого, серого дома, в котором давно никто не живет. Там, за пыльными окнами, хрупкими стенами, внутри, глухая тишина. Деревяшки, камни и куски ржавого металла на полу. Хлам.
Раньше этот дом был местом, где все мы собирались. Мы? Я и мои друзья. Деревенские ребята. Это было временем счастья — свежие летние дни, наполненные огнем. Много всякого было. Вот только сейчас этого уже нет и быть не может по понятным причинам. Выросли. Они выросли.
И только я приходил к старому дому каждое последнее воскресенье всех месяцев — помимо холодных. Приходил, ждал заката, зажигал костер и смотрел на звезды. До самого утра. Как и раньше, только один.
И в одну из таких ночей — мы познакомились.
Тишину взорвал резкий, чужеродный звук. Небо передо мной вспыхнуло лазурью: в темноте возник сияющий портал.
Из портала на траву выпало тело.
Тело было в пиджаке и брюках. У тела была голова. Она напоминала голову кошки, но все же была человеческой — с большой натяжкой моего гостя можно было бы назвать инопланетянином. Голова пришельца, наверное, болела — он схватился за нее, какое-то время выл нечто жалостливое, а затем вдруг резко вытянул из кармана небольшой красный шарик и проглотил его. И задышал — удивительно легко и спокойно.
Я думал, что уснул, пригрелся у костра, поэтому ответил буднично:
— Привет.
— Привет.
— Ты знаешь язык?
— Нет. Разумеется, не знаю. Не разрешишь посидеть у костра?
Я подвинулся на скамейке, освобождая место. Пришелец сел. Какое-то время просто смотрел на костер, а потом ухмыльнулся и хлопнул меня по плечу.
— Хорошо сидим.
— Да. Хороший сон.
— Но я-то не сплю.
— Знаешь, я, видимо, тоже.
***
— Откуда ты знаешь язык? Почему одет в костюм? Что делаешь на земле?
— Предположим, язык я изучил заранее. Не первый раз здесь. Разумеется, костюм из прошлых поездок. А вообще я здесь отдыхаю.
Я посмотрел в окно. В окне было небо, кусочек солнца и зеленые кроны. Шумело лето. Комната на чердаке моей старой дачи призывала лежать на старой кровати и не дергаться.
Васька раскинулся на диване. Он читал книгу неизвестного автора о неизвестном мире. Я из всего сюжета помнил только черный и белый город. Отпечаталось.
— Зачем отдыхать на Земле? Я не сомневаюсь, что человек, умеющий открывать порталы, знает куда более приятные места.
— Земля. Земля, Слава, является наилучшим местом для жизни во вселенной. Здесь и сейчас. Поверь мне, нигде бы я не был более счастлив, чем на вот этом вот полумертвом диване с этой вот потрепанной книжкой.
Он достал с пола металлическую бутылку. Отпил из нее. Вытер рот рукавом. На рукаве остались капельки непонятной, похожей на ртуть жидкости. Затем инопланетянин вздохнул и продолжил читать. Он явно не был настроен на диалог, но эта книжка про черный и белый город была единственной в доме, не считая толкового словаря. Мне было скучно. И я продолжил разговор.
— Почему Вася?
— Тебе не понравится мое настоящее имя.
— С чего ты решил?
— Нечто вроде вашего номера мобильного телефона.
— Странно. Глупая идея — называть друг друга по номерам.
— Мы не называем друг друга.
Я с большим интересом посмотрел на Васю.
— А что там, у тебя дома?
— Жидкость вместо еды. Отсутствие семьи и странных обрядов... Нет, не обрядов. Традиций, вот чего. Еще отсутствие праздников. Понятия смерти, семьи, дома. Жить просто. Это высшая степень эволюции, если хочешь знать. Отсутствие души.
— Это же простое существование, Вась. Как будто растение!
Вася посмотрел на кактус, который существовал у меня на подоконнике уже много лет.
— Спроси у кактуса, счастлив ли он. Не ответит. Обещаю. Ему просто все равно.
— Ты сравниваешь себя с кактусом?
— Не себя. Их, Слава. Их. Их всех.
Он встал с дивана и прошел к окну. Вдохнул полной грудью и рассмеялся.
— Я не такой. Я гедонист, Слава.
— Невозможно. В обществе, где есть только счастливые кактусы, не может быть гедонистов.
— Может.
— И как же?
— Я даун.
Он рассмеялся и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Спустился по лестнице, скрипя ступеньками, вскрикнул — видимо, стукнулся четвертым пальцем о тумбочку. И через минуту я услышал радостный звон музыки — Васька добрался до гитары.
Я спустился вниз и прошел на кухню. Васька играл и пел, пел, рыча и срывая голос.
В моем мире
Нету несчастия
Да и счастия, собственно, нет!
Мы давно там
От мотора запчасти все
Это норма — один я...
Он запнулся. Видимо, не смог подобрать рифму.
— Один я... Один.
Он отложил гитару. Сгорбился. Его лицо выражало лишь подобие человеческих эмоций — видимо, он научился им за прошлые поездки на Землю.
Васька долго молчал. Видимо, думал. Захотел что-то сказать, но резко дернулся и вновь замер.
— Это, наверное, жестоко с их стороны. Ра... Рационально. — Тихо произнес он, скребя черным когтем по столу.
Я не отвечал.
И вдруг Вася, сощурив глаза, спросил у меня:
— А поехали в город?
***
— Хороший фильм.
— Не знаю. Странный.
— Что странного в фильме про любовь?
— Все.
Я не любил фильмы про любовь. Но Ваську заинтересовал постер. Пришлось смотреть.
— Все странное, Слава. Это же нечто вроде соревнования идиотов. Идиоты соревнуются в тупости своего душевного выбора. А потом уже все хорошо, и здравствуй, счастливый конец. Это как решать уравнение в десять шагов, хотя можно за один.
— Тебе не понять любовь. Это химическая реакция. Кстати, как вы размножаетесь?
— Никак. Я биоробот. И не надо так на меня смотреть. Ты тоже биоробот.
Я замер.
— Что?
— А вот что. Купи мороженое.
Васька мог есть нашу еду. Но предпочтение отдавал своей жидкости, похожей на ртуть.
Когда мы шли по парку — уже с мороженым — я спросил:
— Так почему я биоробот?
— Ха! — воскликнул Васька и отвернулся от с любопытством смотрящих на него людей, которые проходили мимо. — Задумайся только, Слава! Нынешние ваши компьютеры совершенно непонятны рядовому человеку. Их внутренности нужно изучить, разобраться в них. Как и с органами человека. Синие и красные провода, синие и красные вены, желудок... Как процессор.
— Зачем желудок с процессором?
— Я, если честно, не знаю, что они оба делают.
Он стыдливо замолчал и продолжил есть мороженое. Язык у Васьки был синий.
— Вы, люди, действительно странные. Как можно заковывать мертвые тела в деревянные коробки и закапывать их в землю? Бред! Ох, не надо на меня так смотреть. Я все понимаю. Традиции.
Мы сели на скамейку.
— Я ведь все понимаю, Слава. Но это странно... Странно. Для меня. Понимаешь, я бы мог раствориться здесь, среди людей. Стать своим. Представляешь? Василий Павлович. Да, я долго искал отчество.
Василий зажмурился от гордости и яркого солнечного света. Я спросил:
— Ну так почему не останешься? Что ты ищешь дома, где идиот среди гениев? Это глупо, 06835, стремиться туда, где тебя не ждут и не любят. Где тебе нет места. Я не верю, что у вас есть понятие...
Я заметил, что мой друг замер, и мороженое упало на землю.
— Что такое?
— Мое имя. Откуда ты знаешь мое имя?
Он посмотрел на меня с недоверием, страхом и... Злобой?
— Я увидел его на твоей бутылке. Решил, что это подпись или нечто вроде.
— Да? Ладно.
Он долго молчал и легонько покачивал головой. А потом сказал:
— Ты знаешь, почему я всегда возвращаюсь домой. Почему ты всегда возвращаешься домой. Почему мы все... Это дом. Неважно, какой он. Там тебя знают. Может, не любят, используют и обманывают. Может, ты изгой там.
— Но?
— Но разве в другом месте станешь своим?
Каждый, кто проходил мимо нас, смотрел на 06835 с удивлением или отвращением. И он это видел.
— Кого мы обманываем, Слава? Если дома чужой, то везде будешь чужим. Как себя в обратном не убеждай.
— И что же делать?
— Строить свой дом. В котором, как ни крути, а лишним не окажешься.
Вася посмотрел на оранжевое небо и совершенно неожиданно произнес:
— Сегодня я уезжаю домой. Знать бы, куда именно.
***
Причин не было.
— Люди удивительны, Слава. Как и эта планета. Чудесная, прекрасная планета.
Мы сидели на краю крыши высотки и болтали ногами. Ночной город не восхищал Васю. Но ему было хорошо. Он переодически отпивал свою ртуть и грустно смотрел куда-то вперед. Его лицо было искажено печальной улыбкой. Острые белые клыки не пугали. Это были клыки идиота.
— Счастлив, Слава. Счастлив кактус. Ты задумайся, когда в следующий раз подумаешь обрезать ему листья.
— Как думаешь, есть ли те, кто умнее и гениальней вас? Те, кто постиг еще более высокого уровня существования?
— Да конечно есть.
— Вы их знаете?
— Да. Один сейчас рядом со мной сидит.
Я с усмешкой взглянул на пришельца.
— Шутишь.
— Нет. Может, в понимании моих соплеменников вы и тупые, но... Все относительно. И истины нет. Кто знает, что такое гениальность? Удивительное отличие? И что же теперь? Кто из нас идиот, а кто гений? Кто нормальный? Я? Ты? Они? Дети? Кактусы?!
Он резко вскочил, чуть не рухнув с пятого этажа. Из его глаз текли синие слезы.
И он кричал.
— Я приехал сюда не отдыхать, Слава! Я разведчик! А на вашей планете есть ресурсы. Важные для нас. Есть жизнь, которую мы можем использовать. Есть вы.
Мне стало страшно. Исход войны, если она будет, предрешен.
— Но знаешь, человек... Я построю свой дом. И не позволю Им разрушить твой.
— Но что ты сделаешь? Инопланетянин с психическими отклонениями?
Он яростно улыбнулся и посмотрел на звезды. Небо сияло, горело огнем самолетов, там, вдалеке, была планета, где жили гениальные.
— Я сделаю многое. Прощай, Слава. Знай — ты под защитой.
Он бросил себе под ноги прозрачную пирамиду и провалился в лазурный портал.
Я еще долго стоял на крыше и молчал. А затем побежал.
По лестницам, дворам, дорогам и переулкам, по паркам и площадям.
— Ты что, парень, иноплатянина увидел? — рассмеялся дедок, мимо которого я пронесся.
А я бежал, пока не упал без сил на скамейку и не вырубился.
Мне хотелось бежать. Потому что я не верил в то, что один идиот способен все изменить.
***
Когда проснулся, было утро. И был дождь. Я с трудом сел на скамейке.
Правда все это или нет? Может, мне привиделось?
Но в кармане лежало что-то тонкое и ломкое. Я достал два билета на фильм о любви.
И улыбнулся.
***
Много лет прошло. И я изменился. Создал свой, новый дом. Повзрослел? Быть может. Но к старому своему, разрушенному, заброшенному дому продолжал возвращаться. В надежде, что мой инопланетный гость приедет вновь.
Мы познакомились ночью июля. И раз наша планета до сих пор только наша...
Он справился.
© Большой Проигрыватель
"ЛЕХА-ДУРАК"
Умер Леха-дурак. В последнее время он ходил в наш храм, и мы часто встречались. Больше всего я боялась, что Лёха меня узнает.
В тот день я его узнала сразу. Хотя он очень постарел, полысел, поседел… Как-то весь осунулся, сгорбился. Но на меня, как когда-то много лет назад, смотрели добрые детские глаза. “Что он делает у нас в храме?”, – подумала я.
– Привет, – улыбнулся он.
– Привет…
Неужели узнал?
– Тебя как зовут?
– Не узнал, – выдохнула я. – Меня? Лена.
– Твои девочки?
– Мои.
– Мальчика не хватает, – как ребенок рассмеялся он и достал из растянутого кармана грязной куртки какую-то чёрствую булку.
– Ну да.
– Давай дружить, – протянул он ее моей третьей дочке, Дуняше.
– Давай, – ответила она.
Они стояли, смотрели друг на друга и улыбались – маленькая девочка и осунувшийся, стареющий мужчина с детскими глазами…
– Давай дружить, – пронеслось у меня в голове и током отозвалось в сердце…
… “Давай дружить”. Было это много лет назад. Я была ещё девчонкой. Жила в этом районе и училась, наверное, классе в пятом или шестом.
У нас была большая, дружная компания – мальчишки, девчонки. Сделав уроки, мы до ночи носились по школьному двору или парку (где я сейчас гуляю со своими дочками), играли пионербол, вышибалы, казаки-разбойники. Влюблялись, ссорились, мирились.
Однажды мы сидели на лавочке, вели какие-то свои беседы, шутили, смеялись.
– Давайте дружить, – раздался вдруг голос.
Мы замолчали и обернулись. Это был Лёха-дурак.
Леха был года на три нас старше и тоже жил в нашем районе. Не знаю, родился ли он таким или что-то случилось потом, но он был, как мы говорили, “больным на всю голову”.
Сейчас я понимаю, что у него было сильное отставание в развитии, и он вёл себя, как маленький ребёнок. Он нигде не учился (по крайней мере, я так думаю), целыми днями бродил по улице и ко всем приставал. Кто его родители, я тогда не знала. Только недавно, увидев Леху с одной нашей старушкой-прихожанкой, я поняла,что это его мама.
– Давайте дружить, – повторил Лёха-дурак. И улыбнулся какой-то робкой улыбкой.
Мы переглянулись.
– С кем? С тобой? – выступил вперед один мальчик. И громко заржал. – Ты же дурак!
– Дурак! Дурак! – подхихикнули девочки. И я вместе с ними.
Леха растерянно смотрел на нас, и с лица у него не сходила та глупая детская улыбка.
– А ну пошёл вон! – выкрикнул тот первый мальчик.
– Пошёл, пошёл, – эхом подхватили мы.
Леха все улыбался…
Тогда другой мальчик выскочил вперед, толкнул его и победно посмотрел на нас. Тут “дурак”, наконец что-то понял, громко всхлипнул, вытер рукавом нос, развернулся и уныло побрел.
Мы хохотали ему вслед. Мы были такими здоровыми, крутыми, дружными. И такими злыми… А он медленно брел, опустив голову…
…Ещё помню. Мы так же гуляли, и нам так же было весело.
– А у меня собака, – подошел к нам Леха-дурак. В руках у него был маленький щенок. И он опять улыбался своей глупой, детской улыбкой. – Хотите погладить?
Мы хотели. Но нам было стыдно общаться с дураком. Мы же были такими классными.
– Ты – дурак! И собака твоя – дура! – выкрикнул кто-то.
И мы опять заржали.
– Не дура! Не дура! – закричал в ответ Леха и неожиданно бросился на нас.
Мы, девчонки, с визгом бросились врассыпную. А мальчишки схватили кто – палку, кто – камень и встали “в позу”.
– Моя собака не дура! – продолжал кричать Леха.
Тут в него полетели камни. А я? А что я… Я же тоже была крутая. Ещё круче мальчишек. И я тоже схватила камень и бросила в него. Хорошо помню, что он попал ему в плечо, и парень вскрикнул от боли. Еще помню, как он согнулся, закрывая собой щенка. А потом повернул ко мне залитое слезами лицо.
– Ты, ты… Ты – мелкая! – заикаясь проговорил он.
– А ты – дурак! – Огрызнулась я.
Мы стали врагами. Точнее, мы считали Леху-дурака своим врагом.
– Эй, придурок, – кричали мы, завидев его. – Что? Испугался?
– Что, ссыкло?
– А где твоя глупая собака?
Он, правда, стал нас бояться, и завидев, просто обходил стороной. И больше ни разу не сказал с детской улыбкой на лице: “Давайте дружить”.
Мы были сильные. Мы победили…
Шли годы… Я выросла. Мы с родителями уехали за границу, потом я поступила в институт, закончила, устроилась на работу. Жизнь моя протекала теперь вне района, Леху я больше не видела и скоро забыла. А потом я вообще вышла замуж и уехала, но вернулась. И теперь мы с мужем и детьми живем здесь.
И вот однажды я встретила Леху-дурака у нас в храме. Я все вспомнила, и мне стало очень стыдно.
Каждый раз при очередной встрече я боялась, что он мне скажет: “А я тебя помню!”. Но он не говорил. Он по-детски улыбался и протягивал моим девчонкам то конфеты, то какие-то печеньки. Иногда – свечи. Несколько раз стоял на подворье с моей коляской. И всегда спрашивал: “А когда будет мальчик?”.
– Забыл, – облегченно думала я.
И вот около полугода назад он как всегда радостно кивнул нам: “Привет!”. Потом улыбнулся и сказал: “А я тебя помню. Ты… мелкая”.
Я смотрела на него и готова была провалиться сквозь землю.
– Прости, – выдавила я.
А он полез в карман, достал какой -то леденец и протянул мне. И в глазах у него читалось:
– Давай дружить!
– Давай! – промолчала я в ответ.
Дома я плакала. Почему? Я не знаю. Быть может потому, что мне было стыдно. Или потому, что я понимала, что Леха давно меня узнал, но еще раньше простил. Он давно всех нас простил. И, получается, что этот “дурак” намного чище и добрее нас. Он простил по-настоящему, как умеют прощать только дети. И как я прощать не умею…
– Привет! Когда будет мальчик? – радостно подошел он ко мне на следующий день. И подходил еще много раз.
А потом он умер. Я узнала это от его мамы, когда, не увидев Леху на нескольких службах, спросила, где он.
– Умер-умер! – стучало в висках.
А перед глазами стоял мальчик с робкой улыбкой и словами: “Давайте дружить!”. И тот же мальчик, закрывающий собой щенка от наших камней. И тот же “мальчик”, с детскими глазами, который сказал моей Дуне: “Давай дружить!” и который радостно встречал меня каждый раз у храма.
И я… А что я… Мне просто стыдно! И мне очень его не хватает. Его детской улыбки и добрых глаз.
– Прости меня, Леха, – думаю я часто. – Ты настоящий друг!
Елена Кучеренко.
В каждом дворе был такой... Леха... И каждый из нас был теми ребятами, которые лучше его, здоровей и сильнее... Стыдно...и я был среди тех "сильных"... Хоть и не бил таких, но и не защищал...
Малиновое вино
У Вари был рак сердца.
Его звали Петя, они познакомились на его дне рождения в июле, куда Варю притащила её подруга Наташа, работающая с Петей на птицефабрике.
Варя буквально сразу же, после принятых на грудь пяти порций мартини, приметила этого молодого сорокатрёхлетнего амбициозного машиниста экструдера.
Профессия эта Варе была незнакома, но одно только название колыхало её женскую фантазию и отзывалось в сердце бурным восторгом.
Когда Петя, сидя во главе стола, с жарким энтузиазмом рассказывал о том, как он в очередной раз налаживал свою установку, Варино воображение рисовало мускулистый и потный от непомерных нагрузок торс, укрощающий тот самый экструдер, а заодно и податливое девичье сердце.
А после таких экзотичных терминов, как штангенциркуль, дозатор и амперметр, она и вовсе растаяла, считая Петю чуть ли не академиком.
— Какой мужчина, — вздыхала Варя, подперев подбородок кулаком, а локтем упираясь в тарелку с салатом.
— Я слышала, что он из этих… — невоспитанно громко произнесла Наташа, закуривая прямо за столом.
— Голубой… — тоскливо закончила фразу за подругой Варя.
— Хуже, женатик! — поморщилась Наташа и, так и не раскурив сигарету, воткнула её в торт наряду со свечками.
— А где же тогда его счастливица жена?
— Летает!
— То есть как?
— Стюардесса она, на частных бизнес-рейсах летает, — брезгливо ответила подруга, ковыряясь в плошке с окорочками пальцами и периодически облизывая последние.
— Фу, как вульгарно, — возмутилась Варя, в ушах которой это прозвучало примерно как «труженица коммерческого секса».
— И не говори, — поддержала её подруга и предложила выпить им обеим за несчастную женскую любовь, тем более что Игорь Николаев, шумевший из колонок, предлагал это сделать уже в пятый раз.
Прошло две недели тяжелых любовных мук, от которых Варю немного разнесло. «Тяжелыми любовными муками» Варя называла мучные изделия в виде пирогов, блинов и плюшек, которыми она заполняла дыру, оставленную в её сердце женатым красавцем.
Варя всё чаще стала покупать окорочка и яйца с этикеткой той самой птицефабрики, где трудился Петя.
Словно в безголовых общипанных тушках она могла увидеть тайное любовное послание. В итоге холодильник её стал напоминать курячий морг, а все блюда, включая салаты, бутерброды и даже десерты, содержали в себе мясо этой благородной птицы.
Не в силах побороть сердечные позывы, Варя решила обратиться к родовой колдунье, называвшей себя Азраилой Орионовной, которая жила в соседнем подъезде.
Соседи же знали её как тётю Машу, бывшего председателя ТСЖ, которую сняли с должности за её темные дела — накручивала счета за электроэнергию.
— А я знала, что ты придешь! — с порога заявила ведьма, которая только что нанесла себе глиняную маску, завила кудри и щеголяла по дому в рваном халате.
— Правда? Тогда вы знаете, что мне нужно провести отворот.
— Конечно, знаю! Я давно наблюдаю за тем, как ты на Семён Палыча поглядываешь!
— На сантехника? — удивилась Варя.
— Вот именно, только я тебе по секрету скажу, что у него не со всеми стояками дела хорошо идут, — подмигнула озорно тётя Маша.
— Да нет же, — поморщилась Варя, вспоминая толстого усатого мужчину под шестьдесят, от которого вечно пахло сигаретами «Тройка» и канализацией.
Она протянула фото Пети и сказала, что рядом с ним не та женщина, а та, что нужна, стоит сейчас здесь.
— Ну, что ж, предлагаю для начала эту его мымру оставить без волос на голове и добавить волос на лицо, а заодно и запах изо рта испортим.
— Нужны ли такие радикальные меры? — испугалась Варя.
— А иначе никак! — сказала Азраила Орионовна и, взяв фотографию, пообещала результат уже через сутки.
На радостях Варя решила это дело отпраздновать и пригласила на выходные к себе в гости Наташу, чтобы поделиться с той своим планом, а заодно обсудить дальнейшую стратегию.
Наташа пришла какая-то странная, на себя не похожая. Лицо грустное, красное как у рака, на глазах слезы, в одной руке мартини, в — другой диск с хитами Николаева.
Уселись за стол. Варя достала бутерброды с курицей и целый тазик селедки под шубой, но вместо селедки под свеклой опять же томилась птица. Наташа разлила мартини по кружкам и включила диск.
— Покрасилась? — нарушила, наконец, молчание Варя.
Наташа кивнула, затем залпом выпила первую порцию мартини, а когда выдохнула, у Вари вдруг глаза заслезились, а с потолка поползла полоска обоев.
У Наташи изо рта пахло трехнедельными носками и Варя предложила открыть форточку, объяснив это тем, что батареи сильно топят.
— Так ведь август же, — удивилась Наташа.
— А я случайно переплатила на полгода вперед, — оправдалась Варя и обман, кажется, прошел.
— Я тут к ведьме ходила, — начала, наконец, она свой рассказ. Наташа сделала вид, будто ей интересно, а сама принялась наливать себе вторую порцию.
— Порчу на стюардессу навела, — мечтательно произнесла Варя и пригубила немного из кружки.
— Какую стюардессу?
— Ну, ту, Петькину жену. Не нужна ему эта куртизанка воздушная, да и я в девках уже засиделась.
Тётя Маша сказала, что лишит её волос и…
Варя не успела договорить, так как Наташа мгновенно изменилась в лице. Белки её глаз увеличились до размера пин-понговских шариков, а из носа пошел пар.
— Так это твоих рук дело?! — зашипела окосевшая гостья, у которой, кажется, начали расти усы, да так быстро, что сам Николаев позавидовал бы.
— Так это что получается, ты — та самая стюардесса? — посмотрела на подругу Варя и уже хотела извиниться.
— Да не было никакой стюардессы! — заверещала Наташа и, вскочив из-за стола, врезалась в открытую дверцу настенного шкафчика. С головы её тут же сполз парик и, упав в тазик с салатом, медленно начал тонуть в майонезе.
— Как не было?!
— А вот так! Кто же знал, что ты глаз положишь на моего Петьку, я три года ему глазки строила и на перекуры с ним ходила, а я ведь раньше не курила!
— Так ты врала мне! А я думала, мы подруги! Пошла вон отсюда! — теперь уже вскочила Варя и тоже врезалась в дверцу шкафчика, отчего из глаз её посыпались звезды.
Дальше было всё как в тумане. Перед глазами Петька, его экструдер, который, по мнению Вари, представлял из себя симбиоз трактора, космического шаттла и линии по производству куриных пельменей, а рядом лысая Наташа с шикарными усами голосом Игоря Николаева кричит о том, что любовь приворожить нельзя и настоящие чувства, они — как малиновое вино, требуют выдержки.
— Что же я наделала!!! — кричала в бреду Варя. — Прости меня, Наташка, я не знала, что ты любишь его, не стоило мне к ведьме ходить, наломала я дров! — тут Наташка открывает рот, а вместо слов у неё только «ку-ку» получается. — Господи, ты теперь еще и говорить и не можешь!
— Ку-ку, ку-ку!
Тут Варя открывает глаза и понимает, что она проснулась у себя в кровати. На часах 10 утра, а в дверь звонят. Варя галопом поскакала открывать дверь.
На пороге стояла Наташа. Лицо свежее, волосы на месте, вместо пушистого леса под носом элегантные женские усики, которые Наташка всегда ленилась удалять.
— Ку-ку! — поздоровалась Варя.
— Сама ты куку, зайти-то можно? Я и мартини принесла, — трясла Наташа литровой бутылкой.
Варя впустила подругу, и они вместе направились на кухню.
— Представляешь, у Петьки, ну, помнишь, к которому мы на день рождения ходили, сын родился!
— Да ну?!!!
— Ага, теперь не полетает его стюардесса еще года три, везет же некоторым… — тоскливо вздохнула Наташка и налила себе целую кружку мартини.
Варя сидела как на иголках. Нужно было срочно отменить заказ на отворот. Тут вдруг раздался звонок в дверь. На пороге стояла Азраила Орионовна в своём тематическом наряде. У Вари сердце чуть наружу не выпрыгнуло.
— Ты, Варвара, ничего не забыла? — спросила каким-то таинственным голосом колдунья.
Варя смотрела на неё, глупо хлопая глазами.
— Деньги! Я без оплаты не работаю, но если хочешь, могу попросить нового председателя включить тебе мои услуги в тариф, будешь полгода выплачивать, но с пенями.
— Вы знаете, тётя Маш, я передумала.
— А чегой-то? Или всё же Семён Палыча решила захомутать?
— Да нет, любовь, знаете ли, как малиновое вино, ей выдержка нужна, а не приворот.
© Александр Райн
Слово
В воздухе всё ещё витал запах ладана, оставшийся после утренней проповеди. Как запах пороха, на поле боя, где только что стихла баталия, но ещё не осел туман войны. Зал постепенно наполнялся совсем ещё юными ребятами, робко входившими внутрь и занимавшими места за партами.
У трибуны стоял человек в чёрной рясе. Высокий, статный, похожий скорее на бывшего солдата, нежели на священника. Он был погружён в чтение Святой Книги и, казалось, не замечал прибывающих юношей и девушек. Однако стоило последнему парню занять своё место, как святой отец резко захлопнул книгу и обвёл взглядом присутствующих.
У него был колючий и цепкий взгляд, который, казалось, пронзал насквозь, но не причинял боли, а лишь оставлял некое чувство беззащитности и вызывал острое желание спрятаться. Был ли он проводником своего бога или нет, но сила в нём ощущалась почти физически. Оглядев сидящих перед ним учеников, он слегка кивнул своим мыслям и заговорил:
- Приветствую вас, дети мои.
Его голос был глубоким, ровным и сильным. Он проникал в разум, обволакивая его и завладевая мыслью и вниманием слушателя. Даже самый безалаберный хулиган не мог отвлечься от того, что говорил этот человек.
- Испокон веков люди соревнуются, борются, сражаются друг с другом. Мы постоянно придумываем новые виды оружия, новые пытки, новые изощрённые методы смертоубийства. Постоянно совершенствуем способы причинять боль и уничтожать своих врагов. Кто из вас сможет назвать самое страшное, самое опасное, самое неотвратимое оружие, существующее в нашем мире?
«Танки? Автоматы? Ядерные ракеты? Спутниковые системы?» - раздался хор детских голосов. Священник со снисходительной усмешкой смотрел на детей и качал головой. В конце концов, он поднял руку, призывая учеников замолчать. Как только все умолкли, он продолжил:
- Без сомнения, вы знаете множество примеров опасного оружия. Однако может ли что-либо созданное человеком, превзойти оружие, данное Богом? Именно люди унаследовали самый опасный и самый могучий дар. Не клыки, не когти, не мышцы. Не порох и не атом. Лишь слово. И именно слово наиболее страшное оружие. Им обладаем мы все, но не каждый из нас им владеет. Вы понимаете, почему слово является столь совершенным и опасным оружием?
- Потому что слово унесло так много жизней? – неуверенно начал смуглый мальчик, сидевший у окна. – В разное время во имя священного слова разжигалось множество кровавых войн. Люди рубили друг друга, убивали, рвали в куски и предавали огню, только из-за слов, записанных в книге. Одним лишь приказом правители обрекали на смерть тысячи тысяч простых людей.
Святой отец задержал свой взгляд на мальчике и снова покачал головой.
- Нет, сын мой. Войны ведутся не ради веры, войны ведутся ради власти, денег, территории и прочих земных «ценностей». Они лишь прикрываются великой целью и святым словом, а на деле являются лишь прихотью заигравшихся царьков. И ведутся они не словом, а сталью, огнём и порохом. Да, это ужасно. Войны приносят множество смертей, но они ведутся земным оружием. Слово действует куда тоньше. Хорошо выразил мысль Николай Гумилёв:
«В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
И орел не взмахивал крылами,
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине…»
Священник скрестил руки на груди и снова обвёл взглядом класс. Затем, вздохнув, продолжил:
- В словах заключена великая сила. Божественная сила, которую многие сейчас недооценивают. Слово выигрывает войны без боя. Без крови, без слёз матерей, без братских могил. Слово помогает победить так, что побеждённые становятся рады своему проигрышу. Слово проникает в разум, берёт в плен душу и бьёт точно в сердце. Это оружие не оставляет физических следов, оно убивает иначе. Перед словом равны все. Это универсальное оружие. Одним словом ты можешь лишить человека воли, сломить, растоптать и лишить его желания жить. Просто выбери правильное слово и личность противника, его стержень рассыплется как алмаз, который ударили в правильной точке.
Он взял небольшую паузу и продолжил:
- Вовремя сказанное правильное слово попадает в разум человека, расшатывает его уверенность, проникает в его мысли, холодным ядом пропитывая то, во что он верил раньше и, заставляя эти мысли гнить в его голове, причиняя дискомфорт и порождая ещё больше сомнений. Человек изводит себя размышлениями, анализом, сам разрушая свою защиту и опору. И когда он устанет бороться – он пустит твоё слово в душу, позволяя ему зародить зерно искренних сомнений в собственной душе, позволяя слову менять его личность. Он будет спорить, злиться, страдать, не понимая, что твоё слово уже внутри него и уже стало частью его. Что теперь человек борется не с врагом, а с самим собой, ментально разрывая себя на части. А после того, как он осознает это и примет твоё слово – он пустит его в своё сердце, признавая поражение и смерть. Такой человек пойдёт за тобой, он порабощён одним лишь твоим словом. Лишён воли, вынужден отказаться от самого себя и стать ведомым тобой.
Святой отец обошёл класс и, остановившись на мгновение у дверей, вернулся к трибуне.
- Как я уже сказал, всего одно слово несёт в себе огромный разрушительный потенциал. Но использовав несколько слов, можно покорить города, страны и даже целый мир. Подбери нужные слова и люди отдадут тебе всё то, что так ревностно защищали. Откроют ворота и сами впустят варваров, от которых оборонялись долгие годы. Подбери правильные слова и из врага ты станешь самым близким и родным человеком, из изгоя – кумиром миллионов. Нужно лишь найти нужное слово. Сколько сражений происходит в судебных залах? Это ведь настоящая война, жертвами которой становятся присяжные, атакуемые словами адвокатов и обвинителей. История сохранила слишком мало примеров, когда целые города были взяты лишь верно подобранным словом. Ведь толпа – тот же большой организм. Зароди сомнения в одном и эта чума распространится на остальных, лишь создай подходящие условия.
Священник усмехнулся.
- Даже сейчас я сражаюсь с вами. Ваш разум уже не сопротивляется, вы открылись моим словам и уже проиграли. Этот зал уже полон трупов. Трупов ваших убеждений, ваших принципов, ваших старых мыслей. Вы выйдете отсюда уже другими людьми.
Будто спохватившись, святой отец взглянул на часы и тепло улыбнулся детям.
- Впрочем, мы засиделись. Вам пора. Приходите в следующее воскресенье, и мы продолжим.
И лишь когда последний ученик покинул помещение, святой отец ослабил ворот, снял крест и, сверкнув глазами, тихо произнёс:
- Ты дал им Слово… А я показал им его мощь.
© Иван Казимиров
Жила-была в одном городе женщина. Звали ее Адела, и очень та женщина мечтала о почете и богатстве, но ни умом, ни особой красотой не отличалась. Богачи не спешили брать ее замуж, а тем, кто просил ее руки из простых людей, Адела отказывала. Так и осталась одинокой, а молодость ее миновала.
Кое-как зарабатывала себе на хлеб, собирая цветы и травы, ягоды и грибы в окрестном лесу, да продавая их горожанам. И все Адела мечтала, что была бы у нее дочка, красивая да пригожая, с волосами, как настоящее золото, с глазами, как сапфиры, с талией тонкой, что можно ладонями обхватить, то жилось бы ей намного лучше. Отдала б она дочку замуж за короля, стала бы герцогиней, поселилась во дворце, и только и делала, что раздавала слугам приказы и меняла наряды.
И так одолели ее эти мысли, такая тоска накатила, что взяла Адела последнюю свою драгоценность – браслет, что достался от матери, и оправилась к лесной колдунье.
- Можешь сделать так, чтобы у меня родилась дочка? И чтоб когда она выросла, на ней женился сам король?
Колдунья разложила карты, бросила камни, поглядела на левую руку женщины, а затем сказала:
- Могу я тебе помочь. Только ты сделай все так, как я скажу. Иди вечером в лес. Встретится тебе красивый мужчина, ты не бойся, ложись с ним. Через девять месяцев родится у тебя дочка. И когда она вырастит, выйдет за короля.
Очень разволновалась Адела, пугала ее мысль – лечь с незнакомым мужчиной, но очень уж хотелось устроить свою старость.
Как солнце стало клониться к закату, отправилась она в лес. Идет, цветы собирает и вдруг видит: сидит на поваленном стволе дуба мужчина, черноволосый и зеленоглазый. Одет как лорд, а улыбается, как черт – сладко да лукаво. И поняла травница, что перед ней фейри. «Нельзя ему перечить, - думает, - а то сгину без вести в этом лесу. И убегать никуда нельзя, запутает, заведет в чащу…»
- Здравствуйте, господин, - поклонилась Адела.
- И тебе не хворать, - отвечал фейри. – Что ты ту делаешь, в этом лесу?
- Ягоды собираю, господин.
- Ну, так дай мне отведать твоих ягод.
И схватил ее фейри, привлек к себе, повалил на траву и овладел ею. А как все кончилось, исчез – испарился, словно туман. Адела оправила одежду, подобрала упущенную корзинку и отправилась домой.
Вначале думала, а не привиделось ли ей все это? А после поняла, что беременна. Обрадовалась страшно, все мысли только о том, какой наряд она на свадьбу дочери наденет да какой дом ей зять-король пожалует. Имя будущему чаду придумала королевское – Элизабет. Соседки головой качают – без отца в подоле принесла, уж четвертый десяток разменяла, а ума так и не нажила...
А в срок родилась у Аделы доченька, как та и мечтала. И совсем женщина ум от счастья потеряла – идет по рынку да требует ей – королевской теще, дорогу уступать. Даже травами перестала торговать, мол, не достойное это занятие для знатной особы.
Там бы умерли Адела с дочкой с голоду, когда б ни подарки от неизвестного благодетеля. Каждое утро находила женщина на пороге свежий хлеб, мясо, молоко да вино, а каждое новолуние еще и обновку для себя и дочурки.
Прошло несколько лет, Элизабет подросла, а красоты в ней нет. Глаза зеленые, злые, волос жесткий да черный, смугла, худа, что та бездомная кошка. Да и вести себя не умеет, что звереныш какой.
- Как же ты такую за короля-то выдашь? – смеются соседи. – Он твою Элизабет и на кухню золу чистить не пустит.
И поняла Адела, что правы люди, обманула ее колдунья, дочка ведь ни рожей ни кожей. Ее и сапожник за себя не возьмет, куда там в королевские жены метить…
Встала женщина рано утром, собрала Элизабет и повела в лес. Долго шла, дорогу путала, привела девочку на полянку.
- Гляди, - говорит, - какие тут ягоды сочные и спелые!
А как стала Элизабет ягоды собирать, Адела затерялась среди деревьев и ушла восвояси, а дочку бросила. «Пусть ее фейри с колдуньей кормят! Ишь, подсунули мне негодное…»
Элизабет, оставшись одна в лесу, набрала ягод и стала звать матушку, только не дозвалась. Походила, поискала, села на пень и горько заплакала. Страшно ей и голодно, ведь время уже к ужину. Стало в лесу смеркаться, завыли волки, заухали филины. Дрожит девчушка, но матери и след простыл…
Адела же, вернувшись домой, отправилась к судье и принялась жаловаться на лесную колдунью и хитрого фейри:
- Обманули они меня. Обещали дочь за короля сосватать, а она растет некрасивой, еще и диковатой. А я за плату хорошую давала за дочку – золотой браслет, от матери достался.
- А что ж я им сделаю? - отвечает судья, а сам в усы посмеивается. – Приведи ко мне своих обидчиков, не по лесам же мне за ними бегать!
Ушла Адела несолоно хлебавши, но не успокоилась. На следующей неделе подалась к городскому голове. Тот тоже над ней посмеялся и выгнал. А через месяц собралась к графу с жалобой. Так и ходила от лорда к лорду, от судьи к судье, ди нигде не хотели ее слушать. Обнищала несчастная совсем, платье поистрепалось, исхудала. Одни глаза лихорадочно горят.
Много лет провела она в скитаниях – всё правду свою искала. И вот кто-то сказал, что нужно идти к королю, там будет ей самый справедливый и высокий суд. К удивлению многих полоумную нищенку пустили в королевские покои, и приняла ее королевская чета.
Рядом с молодым королем сидела на троне юная королева, что была прекрасна, как зоря. Тонкая, статная, черные волосы в пол вьются тугой волной, глаза горят, словно два изумруда.
- Расскажи нам, женщина, зачем ты пришла? – спросил король Аделу. – Если жалоба твоя справедлива, наказан будет тот, кто тебя обидел, будь он хоть лорд, хоть нищий.
- Мечтала я, ваше величество, о дочке.
- Что ж, это похвальное желание.
- Взяла последнюю ценность, что у меня была, и отнесла лесной ведьме.
- И что, помогла тебе ведьма?
- Помогла, да не помогла. Я просила у нее дочь, и чтобы была эта дочь такой красавицей… под стать вашей супруге.
- Да уж таких красавиц, как моя королева, не сыщешь на свете, - рассмеялся король.
- Хотела я, ваше величество, чтобы моя дочка, как вырастет, вышла за вас замуж.
- Немало матерей о том же мечтают.
- Но меня обманули. Вместо красавицы росло у меня пугало огородное. Ела за троих, а пользы с нее никакой. Хочу я, чтобы вы, ваше величество, наказали того фейри, который приходится девочке отцом, и ту колдунью, что обвела меня вокруг пальца!
- А где же твоя дочь? Хочу я посмотреть, каковы дети фейри.
- Нет ее. Отвела в лес, откуда ее род, и бросила там. Что я, дура какая, ни к чему непригодную девку воспитывать? Пусть себя со зверями, да с нелюдями своими скачет, там ее место. А мне верните браслет, и пусть фейри заплатят за мои страдания, столько лет уж ищу по свету справедливости.
Нахмурился король от ее слов. Помрачнела и королева. Стало тихо в тронном зале, придворные переглядывались между собой. И тут вперед вышла богато одетая дама под руку с важным господином.
- Расскажу я тебе, женщина, одну историю, - произнесла дама, - а ты выслушай и тогда суди, обманули тебя или нет. Мы с мужем имели все, и титул, и богатство, и земли, да только не было у нас детей. И вот однажды на охоте мой муж услышал плач. Он выехал на поляну и нашел там девочку лет пяти, которую бросила мать. Муж посадил дитя на лошадь позади себя и привез в замок. И я полюбила ту девочку всем сердцем и всей душой, она стала нам дочерью. И не было для меня никого лучше. Всякий раз, глядя на нее, я плакала и благодарила судьбу, что та подарила мне такое чудо. И с каждым днем моя дочь становилась все прекраснее и прекраснее. А когда ей исполнилось семнадцать лет, мы привели ее на королевский бал, и сам молодой король был поражен ее красотой. Вот так моя дочь стала королевой.
Ахнула Адела, узнав в ее величестве свою дочку. Всплеснула руками и закричала:
- Так это же моя Элизабет!
- Твоя Элизабет скачет со зверями и фейри, где ты ее и оставила, - ответила дама. – На троне сидит – моя! Каким ты видишь свое дитя, таким оно и будет. И только истинная материнская любовь может сделать из дочери королеву!
И тогда та дама сняла свой драгоценный браслет, усыпанный бриллиантами, и отдала Аделе.
- Возьми свою плату, только платить за чудо нужно верой и любовью, а не золотом и драгоценностями.
Адела упала на колени и принялась просить прощения у дочери. Выплакала все глаза.
У Элизабет было доброе сердце, и она простила женщину, подарила ей дом и дала содержание, только вот матерью никогда ее не называла...
Автор: Владислав Скрипач
В одном сказочном королевстве были странные законы. Там было разрешено - брать безвозмездно, что «можешь унести в руках, и что сможешь съесть». И не последнее. Кодекс чести на все времена. Не знаю как сегодня.
Брали то, что «плохо лежит»,находится у другого в избытке, он им не дорожит, и даже не охраняет. Это могли быть плоды, падающие вниз с обширных площадей яблоневых, апельсиновых и оливковых насаждений.
Некоторые богатые жители даже выставляли на дорогу лишнее. Каждый мог это забрать, не будучи наказанным. Такой закон царил в королевстве, и всё потому, что оно было богатое. Многое давала плодородная земля.
В королевстве жило много уважаемых жителей, кто имел большие участки земель. Они знали, что нужно делиться с теми, кто по разным причинам не имел возможности заниматься рукоделием или возделыванием земли – из-за физического недомогания, учёбы в домах наук, отсутствия собственности и тому подобное.
Но времена меняются. Количество накопленного изменяет людей. Те, кто имел излишки и делился ими, не наказывая обездоленных, завладели ещё большими землями. Урожай стал им приносит сверхдоходы. Время для радости! Но жадность овладела ими.
Судить принялись и за мелкие кражи. И беспризорных детишек, и не имеющих крова нищих. Законы переписали, призвали защищать собственность всяческими способами.
Однажды судили нищего за пару сорванных апельсинов с дерева, которое принадлежало крупному владельцу.
- Зачем ты сорвал чужой плод? – спросил его судья.
- Я взял лишь два апельсина – по одному в каждую руку и урона не нанёс. Деревья постоянно плодоносят, ещё вырастет много таких же, а я несколько дней ничего не ел! - возразил нищий.
- Сегодня ты сорвал два, завтра три, а потом и целую корзину возьмешь! – упёрся судья.
- Так ведь мне корзина апельсинов ни к чему. Она нужна лишь тем, кто их продаёт. А я корзину фруктов за раз не съем и таскать за собой не буду.
- Ты ещё и дерзишь! Сколько вас таких отыщется! – закричал судья.
Осудили мелкого воришку, и он попал в тюрьму, где его кормили теми же апельсинами, из тех же посадок, откуда он взял только два плода.
А вскоре судье пришлось рассматривать другое дело, где владелец этих посадок украл у богатого соседа множество накопленного, лишь для того, чтобы сосед не смог стать богаче, чем он.
Тогда судья постановил:
«Уважаемый человек, который ни в чём не нуждается, не может считаться вором, он лишь позаимствовал вещи и готов их вернуть».
И отпустили того, кто прихватил чужое в большем количестве, чем мог унести. С того времени ворами стали считать нищих и убогих. И дабы неповадно было брать чужое с плодоносных полей, их обязали носить красные кружки на видном месте. Так появилась каста недостойных.
В королевстве к ним относились с презрением, потому что они своим видом позорили впечатление от богатства выстроенных дворцов и храмов. Куда они были не вхожи. Их потом вовсе выселили за крепостную стену, дабы они жили там - среди пустынных полей.
Приезжие гости удивлялись красоте и богатству жителей города Арна. И тому, что там вовсе нет бедных. Они не знали, что тем не суждено попасть на городские улицы и проводимые праздники, куда допускались лишь умельцы-ремесленники.
Кто обрабатывал земли тоже не могли вступать в город. Они не могли взять домой ни единой семечки с подсолнуха, что рос вдоль дороги, примыкающей к бескрайним полям чей-то собственности.
И про закон – «бери лишь то, что можешь унести», никто более не слыхивал. И с обездоленными делиться стало неприятно. Восток дело тонкое. Богатство и нищета не должны спорить.
С уважением, Новиков Михаил
Следующая публикация
Нет комментариев