Батюшка Дон кн.

1 гл. 16
Владимир Шатов
В первые месяцы своего вынужденного пребывания на лесоповале, Михаил Кошевой совсем не ощущал красоту окружавшего его леса, не до того было. Бронзовые колонны строевых сосен, солнечные поляны, зелёный моховой ковёр не вызывали у него никаких чувств, не волновали.
- Как можно здеся выжить? - такие темы занимали его.
После месячного этапа он попал в совершенно иной мир и впервые в жизни столкнулся с уголовниками. В удалённом отделении Каргопольлага правил вор по кличке Сёма, который властвовал почти самодержавно. Лагерное начальство в лице майора Степанова полностью устранилось от регулирования внутрибарачной жизни.
- Делать мне, что ли больше нечего! – пыхтел склонный к полноте майор. - Разбирайтесь сами… По мне хоть перережьте друг дружку, лишь бы план давали.
- Будь спок начальник…
Хозяева лагеря разбирались, как водится «по понятиям». Норму вырубки для всего лагпункта разбросали на «врагов народа» и «бытовиков». «Блатари» на работу не выходили вообще, сидели в отгороженном углу барака и яростно резались в самодельные карты.
- Работать должны «мужики», - высокомерно говорили неграмотные воры.
- Нам горбатиться западло…
Михаил однажды попробовал было возмутиться, но тогда Валет, «шестёрка» авторитета Сёмы, скользящей походкой подошёл к нему и спросил:
- Ты Кошевой?
- Тебя «урка», не касается…
- Слышь «баклан», – вор поигрывал блестящей заточкой, оружие блатные носили почти открыто. - Тебе что, жить надоело?
- Пока ишо хочется, но работать должны все.
- Не тебе судить, кто кому должен, – прохрипел наглый «уркаган». - Тебя менты видать не зря сюда замели, поэтому сиди на жопе тихо, не чирикай…
Никто из осуждённых по политической статье Кошевого не поддержал и он стиснув зубы был вынужден работать за себя и за того парня. Получалось откровенно плохо. И без того высокая норма, теперь оказалась совершенно невыполнимой. Так продолжалось много месяцев подряд.
- Передохнем как мухи… - однажды сказал ему сосед по нарам Маруженко, бывший мясник из Киева.
- Как пить дать! – согласился Михаил.
Бригады получали всё более скудный паёк, работяги слабели, процент выполнения плана резко падал. Казалось, из смертельного круга не было выхода.
- Месяц-два, я ишо протяну. – Признался страшно похудевший Кошевой. - Потом каюк, не выкарабкаюсь…
- Хорошо, что у меня запасы сделаны, - рассмеялся сосед и похлопал себя по объёмному пузу, - не зря на мясокомбинате работал…
Мясник оказался на редкость весёлым и словоохотливым человеком. Он изводил Михаила бесконечными рассказами о своей жизни в Киеве.
- Однажды я стырил с работы коровье вымя. – Вспоминал он длинными вечерами. – Засунул его в штаны и пру через проходную. Обычно нас охрана обыскивала, но я подгадал, когда подъедет трамвай, остановка которого была аккурат перед проходной. С криком: «Подождите меня!» бегу к нему, охранник только спину и увидел.
Маруженко так красочно показывал эту сцену и так громко крикнул, что на него зашипели потревоженные уставшие за трудовой день лагерники.
- Заскакиваю я в салон и стаю себе в сторонке, восстанавливаю дыхание. – Мясник даже не заметил косых взглядов соседей. – Рядом сидит дамочка в шляпке и так странно на меня смотрит. Раз, другой… Потом она не выдержала и говорит соседке: «Как не стыдно некоторым людям ширинку не застёгивать?!».
Бывший киевлянин затрясся от мелкого смеха. На голове у него закачалась чёрная мятая фуражка с простроченным козырьком.
- Я руку вниз, а сосок коровьего вымени вылез наружу и торчит словно писюн… - мясник засмеялся сильнее. – У меня за голенищем всегда с собой нож был, острый и тонкий. Я его выхватил и вжик, отрезал проклятый сосок.
- Ну и што? – не понял Кошевой.
- А то, что дамочка сразу в обморок грохнулась, - громко заржал Маруженко, - она же не поняла, что-то был сосок…
Михаил даже не засмеялся, его томили мысли о возвращении домой. Придя к неутешительным выводам на счёт своего туманного будущего, он решился осуществить небольшую авантюру.
- С общих работ надобно как-то выбираться… - сказал он затихшему соседу.
- Как ты с них слиняешь?! – обречённо произнёс Маруженко.
- Надо думать…
Понимая полную для себя невозможность придуряться, то есть откосить от работы обычным путем, Кошевой написал заявление на имя местного начальства с просьбой дать ему возможность доработать изобретение, имеющее большое оборонное значение.
- Спасибо Мишке, – мысленно поблагодарил он приёмного сына, страстного радиолюбителя, - а я дурак невнимательно слушал, когда ты рассказывал о своём малолетнем изобретении…
Михаил был немедленно вызван к лагерному «куму», где, стоя по стойке «смирно», изложил чужую идею.
- Дело государственной важности! – важно добавил он.
- А точно дело стоящее? – усомнился особист.
- Зуб даю…
Сущность изобретения заключалась в том, что вдоль границ Советского Союза устанавливаются излучатели направленных звуковых волн и соответствующее количество звукоулавливателей, которые принимают эти волны в тех случаях, когда они отражаются от самолётов.
- Аль на худой конец от дирижаблей. – Пояснил Кошевой.
- Вона как!
Опешивший «опер», задумчиво почесал стриженый затылок и недоверчиво спросил:
- Сколько времени тебе надо, чтобы оформить соответствующую документацию?
- Хрен его знает.
- Двух месяцев хватит?
- Три как раз… – ответил Михаил, хмелея от собственной наглости. - И литература нужна, специальная… Комнатка, где можно работать, тогда точно управлюсь.
«Кум» разбирался в вопросе пеленга воздушных объектов ещё меньше самозваного специалиста, и ему не пришла в голову мысль, точившая исподтишка Кошевого: «Почему бы не ограничиться звукоулавливателями и ловить непосредственно звуки моторов?»
В конце концов, что для оперуполномоченного освобождение от работы одного «зэка» на пару месяцев?.. А если что-нибудь получится, то какие-нибудь плюсы будут и ему. Решился «кум», больше всего он боялся, что кто-то стуканёт о зажиме оборонного изобретения. Тогда самому легко можно попасть во вредители. Поэтому он сказал:
- Чёрт с тобой!
- Спасибочки!
- Будут тебе курортные условия по первому разряду, но смотри, не выдашь мне оформленную идею, сгною!
- О чём речь, начальник! – горячо заверил его Кошевой, так далеко он не заглядывал.
Главное было вырваться с общих работ.
- Оформим в лучшем виде.
- Ну-ну…
***
Месяца через восемь после прибытия в лагпункт «Волошки» заключённый Шелехов получил из дома нежданную посылку. Он написал Антонине сразу же, как выпала первая оказия, но до Сталино дошло только его пятое письмо.
- Не чаял дождаться весточки, – Григорий почти плакал, принимая дрожащими руками сказочные сокровища.
- Следующий! – крикнул равнодушный надзиратель.
Получение гостинца совпало с резким пробуждением природы. Короткими ночами вокруг лагеря гремели страстные серенады влюблённых соловьёв и, как безобразное эхо, им откликались сотни похотливых лягушек на многочисленных озёрах.
- Ишь как стараются продлить род! – заметил крестьянского вида сосед по нарам.
- Каждая тварь любви хочет, - ответил радостный Шелехов.
Расположившись бугристыми рядками вдоль кромки воды, они ревниво старались перекричать друг друга и завладеть вниманием капризной подруги.
- Значит, помнят меня родные, – ему захотелось крикнуть вместе с голосистыми женихами, - значит не отказались!
Посылка, хотя и разобранная на треть охраной, чрезвычайно воодушевила адресата. Особенно ему пригодилось сало, папиросы исчезли, как плата за доставку, а валенки пришлось продать.
- Всё равно бы их спёрли, - сказал ему начальник караула, который купил их, - а так появились деньги на курево.
- Само собой…
Материальное доказательство связи с домом позволило каторжанину выжить в самые тяжёлые месяцы каторги, ведь до этого его часто мучил вопрос:
- А стоит ли драться за жизнь?.. Зачем? – он почти забыл свой зарок не унижаться ради пищи.
Несколько месяцев впроголодь кого угодно заставят думать только о еде.
- Может быть лучше сложить руки, - Григорий почти потерял желание жить: - Начать пить кипяток из снега, дабы заглушить чувство голода и в полубессознательном состоянии, какое я достаточно наблюдаю вокруг, навек заснуть?
Для многих в бараке именно такой исход казался лучшим. Многие так и делали, постепенно становясь доходягами и незаметно для соседей оказываясь в открытой промёрзлой яме за ограждением лагеря.
- Нет, буду держаться. – Решил после получения посылки Шелехов. - Лишь бы помнили обо мне домашние…
Важнее сала оказалась мысль, что его не забыли, не предали, не отреклись. Ведь умирали скорее те, кто позволял себе опускаться, и решающими факторами оказались не здоровье и не молодость, а решимость и состояние духа. Неважно кем они были раньше и неважно, сколько им лет.
- Теперь стану понемногу крепнуть и учиться валить лес. – Обрадовался бывший казак.
В самое тяжёлое для Григория время пришла спасительная помощь, но тогда внезапно возникла ещё одна проблема.
- Как быть с продуктами, штобы их не украли «блатные»? – гадал он.
Вот здесь его выручило этапное знакомство. Заключённый Куликов стал к этому времени главным и единственным врачом маленького стационара, и Шелехов смог спрятать у него свои продукты. Всю ночь он не спал, охраняя богатство, а за полчаса за подъёма побежал в санчасть.
- Сохранность гарантирую за десять процентов посылки! – намекнул оборотистый врач.
- А как будем определять проценты? – недовольно спросил Григорий.
- На глаз.
Пристроив посылку в надёжные руки, он побежал в барак, чтобы не опоздать на развод на работы. Перед ним уже толпились сгорбленные «зэки».
- Зараз можно перекурить! – решил счастливчик.
Шелехов обстоятельно свернул полноценную «козью ножку» и не замечая завистливых взглядов других заключённых глубоко затянулся. Он курил и смотрел, как рядом бурлила обычная лагерная жизнь.
- Меня энто не касается! – усмехнулся Шелехов.
Мрачное раннее утро. Человек очень маленького роста, остроносый, с глубоко запавшими глазками на смуглом, небритом, землистого цвета лице. Одет в чёрное истрепанное «зэковское» одеяние. На ногах - рукава от телогрейки, приспособленные вместо валенок. На голове - шапка из грубого сукна, похожая на монашескую скуфью, только с ушами. Перед ним стоял лагерный нарядчик Петр Мищенко - белобрысый молодой, рослый мужик, сильный и красивый.
- Слушай, Сергеев, сколько можно с тобой возиться? – сказал нарядчик. - Тебя бьют, садят в холодный карцер, не дают пайки, а ты всё равно в воскресные дни не выходишь на работу.
- Грех это. – Твёрдо ответил Сергеев.
- Вот и сегодня опять из барака еле вытащили. – Будто не слышал того подрядчик. - А мне за тебя влетит.
- Все мы руках Бога!
Мищенко свирепея, добавляет:
- Вот как щёлкну по лбу - так копытки отбросишь…
Ожидая удара, поэтому втянув голову в плечи и часто моргая маленькими глазками, Сергеев смиренно и тихо отвечает:
- За веру Христову готов принять любые земные муки, а в воскресенье работать грех…
Григорий тоже знал, что толку от него как работника мало, он доходяга. Но в остальные дни, кроме воскресенья, Сергеев регулярно выходит на работу…
- А начальство и нарядчики ждут, когда этот «контрик» покинет белый свет, избавит их от волокиты, и надеются, что это будет скоро. – Подумал Шелехов и отвернулся.
… Получив передачу, Григорий стал пользоваться уважением всех «зэков», слишком редкими были гостинцы с воли. С ним стремились завести дружбу, на самом деле надеясь получить хотя бы кусочек от сказочного богатства.
- Взять хоть случай с Сиротой. – Бывалый «зэк» Никифоров особенно усердствовал и постоянно надоедал Шелехову арестантскими историями. – То ли кличка у него такая, то ли фамилия… Работал он бригадиром погрузки. От него многое зависело. Когда в вагон грузишь пиломатериалы, можно любую подлянку сделать. Например, так их сложить, что через несколько сотен километров груз развяжется, и железная дорога сделает возврат или вызовет представителя на станцию и заставит закреплять груз.
Сам Никифоров особым авторитетом не пользовался. На нём болталась зелёная, второго срока носка телогрейка, из которых отовсюду торчали клочья ваты. Многочисленные конвои на работу через чащобный лес и болота не прошли даром: брюки и рукава телогреек были продраны, ботинки, правда, ещё держались, но вид имели жалкий.
- У «хозяина» жёсткий план, поэтому он Сироту ценил как ценного работника. – Продолжил Никифоров. - Тот совсем обнаглел и влюбил в себя жену одного лейтенанта. Как водится, сначала муж перепробовал все средства. Бил изменницу, застав в её постели «зека», и голого гонял его по посёлку, не очень метко стреляя из охотничьего ружья вслед. Убивать или отлупить самого осуждённого он опасался - полковник ценил рабсилу и только сам мог её увечить и наказывать. Начальник, чтобы показать, что труд для него главное мерило, подписал Сироте заявление, и тот снял в Няндоме хату, куда переехала жена лейтенанта. Вскоре у неё родился ребёнок. Когда женщина ругалась с «зэком», она говорила, что дочка не его, а прежнего мужа, и уходила жить к сотруднику. Через пару месяцев ей надоедал лейтенант. Тогда он узнавал, что дочка от «зэка», и Сирота обратно принимал взбалмошную бабу. Через год она внесла разнообразие в скандалы и уехала на Большую землю к маме. Лейтенант и Сирота помирились и даже бухнули вместе. Но через месяц женщина вернулась и продолжает по очереди сожительствовать с двумя мужчинами.
- С жиру бесятся! – заметил Григорий. – Мне зараз до баб никакого интереса нету…
- Жрать хочется… - согласился Никифоров. – Не дашь кусочек сальца?
- Держи.
Рассказ сильно тронул душу Шелехова, чтобы замять вспыхнувшие воспоминания об Антонине он наклонился под шпонку и долго отпиливал от хорошо просоленного куска тоненькую полоску.
… Обстановка в их бригаде продолжала накаляться, у людей пока находились силы на недовольство. Большинство работяг поняло, что хотя норму полностью не осилить, но можно выполнять её на тридцать-сорок процентов.
- Тогда получим какой-то приварок. – Уговаривал товарищей Григорий. - Энто ж плюс четыреста аль пятьсот граммов хлеба…
- А как же её заклятую выполнить?
- Нужно учиться…
- Вот ты и учись!
Как лагерное начальство узнало, что бригада на грани взрыва и почему не прибегло к подавлению силой, никто не знает, но вскоре всех собрали и, вопреки всем господствовавшим тогда правилам и порядкам, молоденький лейтенант, представитель администрации сказал:
- Вы недовольны бригадиром?
- Скоро все передохнем! – крикнул кто-то.
Он яростно потёр отмороженные щёки, Север не щадит никого.
- Выбирайте себе руководство сами! – разрешил начальник отряда.
- Энто мы мигом…
Бригадиром единогласно выбрали заключённого Шелехова, а уголовников перевели в другую бригаду. На другой день его остановил молодой парень, колхозник с Белгородщины, сидевший за воровство оставшихся на полях после уборки колосков и предложил за весьма умеренную приписку к выработке, ежедневно докладывать всё, что о нём говорят в бригаде.
- Буду докладывать в лучшем виде! – хвастливо пообещал он.
- Пошёл ты на хер! – ругнулся новый бригадир.
Григорий брезгливо отказался, но понял, что мало понимает в существующих правилах лагерной жизни.
- За кусок хлеба всех продадут! – возмущался он в душе. - Время придёт и меня заложат.
В один из первых дней своего бригадирства Шелехов докладывал результаты дневной работы заведующему производством. Сухой, невысокий заключённый, осуждённый по бытовой статье за растрату кассы, слушал невнимательно. Внезапно он опёрся пальцами о край своего стола, грозно приподнялся и крикнул:
- Как стоишь? - заорал бывший кассир, случайно выбившийся в лагерное начальство. - Стань, как следует! Прямо!.. Теперь докладай.
- Чего орёшь? – совсем опешил Григорий. - Чай не следователь, штобы орать…
- Ты как разговариваешь?
- Пробую гутарить с тобой по-человечески…
- Да я тебя Шелехов сгною!
- Попробуй.
- И бригада твоя будет теперь горбатиться на самых дрянных делянках!
Тут Григорий опомнился и став прямо, как в юности перед офицерами, доложил по форме. На душе у него всё переворачивалось, хотелось врезать возомнившему себя пупом земли «зэку». Только мысль о голодных членах бригады удержала его, и до хруста сжимая ноющие кулаки, бригадир выслушал получасовую лекцию об уважении к начальству.
- Чай не барин, - уговаривал он себя, - потерплю…
На следующий день начальник лагеря снял хама с халявной должности, и растратчик вскоре погиб от удара ножа «блатного», не слишком расторопно выполнив приказание главного из воров.
***
9 декабря 1938 года центральные советские газеты "Правда" и "Известия" опубликовали следующее сообщение: "Товарищ Ежов освобождён, согласно его просьбе, от обязанностей наркома внутренних дел с оставлением его народным комиссаром водного транспорта. Народным комиссаром внутренних дел СССР утверждён товарищ Берия".
Новый руководитель НКВД страны сразу же принялся за дело. Национальный состав ведомства после его чисток выглядел так: русских в центральном аппарате стало 84%, украинцев – 6%, евреев – 5%, белорусов, армян и грузин около одного процента. Из аппарата практически полностью исчезли поляки и латыши. При Ежове евреев было около 40%. Примерно половина их пострадала от репрессий, вторая половина была уволена в результате кадровых чисток.
С 1939-го года Берия реабилитировал немало несправедливо осуждённых по политическим обвинениям. За этот год было освобождено: из лагерей – 223 600 человек, а из колоний 103 800 человек, всего 327 400 человек: как в связи с окончанием срока заключения, так и по иным причинам. В следующем году из 53 778 человек покинувших лагеря 9 856 человек было освобождено в связи с прекращением дела, и 6 592 человека – по пересмотру дела. То есть, всего в порядке реабилитации – 16 448 человек. После прихода Берия в наркомат смертность в лагерях снизилась более чем в два раза и держалась на таком уровне до самого начала войны.
… Ярким весенним днём этого года Григорий Шелехов сидел на свежем пеньке посредине вырубленной делянки и горячо спорил с хитрованом-десятником:
- Ох, и жук ты!
- Не жук, а Жуков! – весело ответил десятник.
Он как всегда занижал объёмы заготовленной древесины, новому бригадиру приходилось торговаться за каждый квадратный дециметр.
- Вредный ты человек Шелехов! – удивлялся десятник, такой же «зэк», как и Григорий. - Меня постоянно подставляешь, ты хоть понимаешь как…
- Нет.
- Да ты знаешь, как твой объём принимают от меня на складе? Ужас, а не приёмка… Я брат то одного пожалею, тому скощу, а сам потом голой жопой недостачу закрывать должон…
- Какая же недостача? – настаивал Григорий и быстро обошёл объёмный штабель. - У нас всё честно, сколько заготовили - столько примай!
- Нет тут двадцати кубов…
- А я говорю есть!
Вдруг Григорий краем глаза, пока не вникая в смысл происходящего, увидел, как стоявший метрах в двадцати работяга резко нагнулся над широким пнём. Он положил на него левую руку и коротко взмахнул топором.
- Аааааа! Больно! – завопил мужик и бросился в сторону Григория. - В Бога душу мать!
Он бежал зигзагами, не разбирая дороги, прижимая к груди искалеченную руку, которая исходила тёмной, дымящейся кровью. Четырёх пальцев как не бывало, они остались лежать на пеньке. Бледнея, десятник спросил:
- Шелехов, ты знаешь, что бывает за «саморуб»?
- Нет.
- Ему десятку накинут, да и тебе достанется!
- Давай пожалеем мужика и не дадим рапорт о том, што он саморуб…
- Чтобы меня привлекли?
- Никто не узнает!
- А мне какой интерес?
- Бери моё пальто. – Предложил Григорий, немного подумав. - Хрен с тобой!
- Вот это другое дело, – обрадовался десятник и пощупал материю. - Доброе пальто.
Травму лесоруба провели как производственную. Раненый мужик остался в лагере на подсобных работах, правда его левая рука со временем усохла, но он выжил, бойко таская в лазаретном стационаре ведро с помоями…
- Поменял пальто на четыре пальца. - Подшучивали над Шелеховым бригадные остряки.
- Пошли вы знаете куда?
За этот случай, или за какие другие, но вскоре кто-то написал на Григория заявление, будто он собирается в побег. Впоследствии выяснилось, что донос настрочил комендант лагпункта. Несмотря на громкое название занимаемой должности, он был обычным заключенным, и главной его обязанностью был присмотр за поведением каторжан.
- Тоже мне вошь на палочке... - кривились бывалые «зэки».
- А строит из себя цацу!
Естественно, по сравнению с вольнонаёмными он не имел никаких прав, но зазнавался страшно. Он ходил в сияющих хромовых сапожках и, будучи в хорошем настроении, спрашивал у каждого встречного:
- Слышишь, как рипят? - комендант весело жмурил и без того узкие глаза. - Знаешь, как я в Москве жил?
- Откудова мне знать?
- На заказ шились сапожки, береста в подошве… - хвастался он. - Вот те рипели!
Раньше он был «блатным» по кличке Вася, но погорел из-за бабы. Дело в том, что он иногда получал нормальные передачи. Братва, конечно, Васю считала своим. Так же, как и его деликатесы. Однажды он отправился принимать передачу. Так получилось, что за ним никого не стояло, а в окошечке маячила новенькая сотрудница. Он набрался смелости и стал с сотрудницей заигрывать.
- Она вроде не против... – обрадовался Вася.
Душевно так поговорили, посмеялись. На следующий день он зашёл туда специально. Пообщались подольше, уже без смеха. Даже в чувствах объяснились. Через день Васю снова позвали к окошечку выдачи передач. Причём в неурочный час. Сотрудница специально подгадала, чтобы поговорить без свидетелей. Она предложила Васе должность дневального.
- Тогда мы сможем видеться каждый день и даже побыть наедине, - соблазняла она «блатного», - так как у дневального своя каптёрка.
- Нужно подумать! – сказал он.
- Старый дневальный освобождается через неделю, поэтому нужно думать быстрее…
Вася обещал дать ответ на следующий день. Он был поставлен перед трудным выбором. Стать дневальным - значит уйти из братвы навсегда.
- Меня больше не будут считать авторитетом. – Твёрдо знал он. - Все здешние друзья больше не подадут руки и начнут презирать.
С другой стороны - очень скоро он сможет обладать любимой женщиной и тянуть срок на тёплом местечке. И Вася принял решение: «Что с этим сравнится, тем более в лагере?!»
Братва, естественно, бесновалась и перевела его в «козлы». Но делать нечего - не убивать же отступника. Новоявленный «козёл» смог скрыть истинную причину перехода в низшую масть. Только надолго его не хватило. Многие арестанты очень проницательны. Им показалось странным, когда сотрудница и дневальный надолго закрываются в комнате и там скрипит кровать. «Уркаганам» стал понятен поступок Васи, но простить его не могли.
- Гад такой, братву без дополнительного питания оставил.
- Нас на бабу поменял…
Василия технично «слили». Два авторитета просто громко обсудили его роман. Кто надо, это услышал и сразу передал операм. Информация о внеслужебных связях сотрудницы подтвердилась. Её уволили, а Васю перевели в коменданты лагпункта, назад ему путь был заказан.
- Видите, у всех свой взгляд на вещи и на чувства. – Часто поучал он лагерников. - Особенно если это чувство к женщине.
Казённое начальство долго не разбиралось. Григория сразу сняли с бригадирства, заодно и коменданта турнули. Зато приказали конвойным уделять особое внимание заключённому Шелехову, мало ли что...
- А нужно ли это моим стрелкам? - подумал начальник караула. - Зачем пребывать в постоянном напряжении?
Он отдал приказ убить того, якобы при попытке к бегству. Кроме обычной рапортички это для конвоира ничего за собой не влекло. А бежать действительно пытались, и это каралось расстрелом. Буквально накануне у столовой вывесили объявление: «Показательная казнь!»
Оно гласило, что за попытку к бегству сорок семь человек приговорены к смертной казни, которая состоится в лагере Каргополя. С каждого лагпункта было взято по два человека для присутствия при казни, чтобы все лагеря узнали, что это не слухи, и за попытку к бегству расстреливают без суда.
- Они реально стреляют за побег! – делились впечатлениями очевидцы. - Никаких новых сроков, сразу к стенке…
- Изверги!
… На следующий день Григорий сильно удивился, когда новый бригадир вдруг поставил его в середину строя. А обычно, как уже опытный лесоруб, он шёл и работал с краю просеки.
- Тебя, по-моему, собираются застрелить, - шёпотом предупредил бригадир. - Так что лучше будь на людях.
- Шага в сторону не сделаю.
- Так-то лучше…
Вообще лагерные конвоиры были не обычными солдатами срочной службы, хотя бы по степени своей бесчеловечности. Много раз приходилось слышать рассказы о том, как зимой стрелки ставили провинившихся заключённых «на пенёк».
- Чтобы другим неповадно было… - оправдывали свои действия конвоиры.
- В качестве урока!
В овчинном полушубке легко смотреть, как кто-то на морозе неподвижно стоит пару часов, больше не выдерживали. Возможно, охрана так развлекалась и согревалась, хотя постоянно грелась у костров.
- Я вам такой радости не доставлю! – подумал Шелехов.
Весь день он работал радом с другими «зэками». Перед концом смены конвойный приказал пожилому профессору из Питера:
- Скидывай рубашку, становись вот на этот пенёк.
- Зачем гражданин начальник? - спросил дрожащий мужчина.
Он был одет в старые бумажные вылинявшие гимнастёрку и брюки. Грубые ботинки типа третьего срока носки завершали его экипировку.
- Затем дядя. - Рябой паренёк из костромской деревни, почувствовавший свою власть над людьми, широко улыбнулся: - Шаг вправо, шаг влево считается побегом.
- Пощадите! – попросил страдалец.
- Стреляю без предупреждения! – притворно нахмурился конвоир.
Профессор взобрался и встал как на трибуне. Его воля к сопротивлению оказалась сломана, он механически делал то, что прикажут. Через минуту образовавшийся монумент накрыла плотная туча жадной до человеческой крови мошкары.
- Не могу больше терпеть! – раздалось оттуда.
- Так иди… - продолжал издеваться солдатик.
Замученный старик дико закричал и шагнул с постамента, глухо щёлкнул выстрел.
- Приказали одного застрелить, - сказал себе под нос конвойный, - получите…