Гений!!!

Он жил скитальцем, юродивым, которого посещали откровения, рисовал там, где задерживался – в свободе перелетной птицы, но оставлял такой след, который был замечен и отмечен Пабло Пикассо.
Его рисунки наполнены жизнью мгновения, ставшего вихрем, вращающейся воронкой, куда засасываются люди, животные, предметы, чтобы вновь вернуться обновленными как после второго рождения.
Рисовал в подвалах художников, в квартирах и кухнях знакомых, в ресторанах на случайных листах.. обгорелым концом спички..помадой..и ещё бог знает чем.. рисовал МГНОВЕННО, как вихрь..
Анатолий Зверев – настоящая звезда андеграундной культуры второй половины ХХ века, легендарный художник абсолютного эстетического вкуса, абсолютной живописной одаренности.
Его жизнь была судьбой «неустроенного» гения - такого, как Ван Гог, Модильяни, Пиросмани...
На художественном рынке картины Анатолия Зверева оценивают в миллионы. Но сам художник брал за свои шедевром едой и горячительным.
Художник был чрезвычайно плодовит. Он рисовал – везде: в кинотеатре, электричке, пивной, на бульварной лавочке. Шедевром Зверев мог отблагодарить за ночлег или пол-литра. Коллекционеры специально приглашали его домой, ставили подрамник, холст, давали краски и задавали тему цикла. За недели у них возникало целое собрание зверевских картин. Портреты, кошки, самовары, домочадцы, уличные типы, звери в зоопарке.
Зверев рисовал все и сразу. Сериями, циклами. Он не мог остановиться, пока не изрисует все, что его захватило в тот момент. За одну ночь он мог написать 100 картин. На портрет у него уходили считанные секунды. Линия, линия, утолщение, мазок – и лицо заказчика возникало на бумаге. Зверев словно с потусторонней помощью умел мгновенно передать и портретное сходство, и характер модели, которую он часто видел впервые.
Каждый сеанс Зверев превращал в перфоманс. Вспоминает его друг, Валерий Силаев:
«Прищурившись, сосредоточив на несколько минут свое внимание на модели, вооружившись пучком кистей или просто тюбиком с краской, и, вдруг, неожиданно с криком «фоер» («огонь») художник набрасывался на холст или бумагу, и несколько минут энергично колдовал, разбрызгивая вокруг себя краску, балагуря и отпуская шуточки в процессе работы. Портретируемый расслаблялся, доверяясь мастеру, а тот, вдруг, совершенно неожиданно «зверским» голосом орал: «Улыбочка!» Модель вздрагивала, пугаясь, и тут же лицо ее расплывалось в радостной улыбке. Художник делал последний росчерк краской и ставил подпись — все, работа окончена!»
Зверев понимал цену своих работ. Словами «садись, деточка, я тебя увековечу» начинался каждый сеанс. Он знал, что его картины войдут в вечность. Но никогда не брал за картину больших денег: Зверев их панически боялся. Надо сказать, что его имя было известно и за рубежом. Зверева «заказывали» богатые иностранцы, но как только к нему приплывала крупная сумма, он моментально с ней расставался – раздавал случайным собутыльникам, покупал в «Березке» дорогой алкоголь и сигары.
У известного на весь мир художника не было ни жилья, ни мастерской. Он одевался в поношенный пиджак, свитер с чужого плеча, стоптанные ботинки. Новую одежду Зверев сразу превращал в обноски – так ему было комфортнее. Ни раз люди, попавшие в его компанию, становились свидетелями необычного шопинга. Анатолий шел в ГУМ за одеждой, покупал новые брюки и пиджак, на улице развязывал бумажный сверток, и бросал обновку на асфальт. Изрядно потоптавшись над ней, снова заворачивал в бумажный сверток.
Карандаш и блокнот были его главными художественными инструментами. Если и их не оказывалось под рукой, то Зверев рисовал куском свеклы, варением или сырым яйцом. Он придумал специальную технику рисования малярной кистью и обувной щеткой.
Знаком всем работ художника являлся вензель АЗ – Анатолий Зверев. Его он ставил на картины учеников и знакомых художников. Для одной из Парижских выставок картины рисовала его жена. Так художник еще при жизни наводнил рынок тысячами подделок. Умельцы и сейчас копируют его рисунки. И только специалист может определить неповторимую зверевскую экспрессию.
Он стал известным в 14 лет. Молодежный журнал опубликовал цикл картин юного художника. Необычные произведения сразу поразили специалистов своей зрелостью. У Зверева не было раннего периода. Художник сразу выработал стиль, которому не изменял всю жизнь.
Ему предрекали большое будущее, но Зверев не смог закончить даже художественное училище. Студента выгнали с первого курса за анархичное поведение и богемный внешний вид. Без диплома он мог работать только маляром – в московском парке «Сокольники». Там гений раскрашивал лавочки и деревянные скульптуры, а однажды вернулся с работы с золотой медалью за международную художественную выставку. Произошло это так.
Шел 1957, год Московского Фестиваля молодежи и студентов. В Парке Горького проходил международный конкурс художников. Его судил знаменитый мексиканский мастер, большой друг СССР Альфаро Сикейрос. Во время последнего тура в зал под видом рабочего вошел Зверев. В каждой руке он держал по ведру с краской. В один момент художник вылил их перед Сикейросом и за секунды половой щеткой нарисовал женский портрет.
Акция полностью отвечала советской идеологии. Простой парковый рабочий рисует подлинные шедевры. Сикейрос моментально восхитился всем сразу: и страной, и строем, и гениальным художником. Пораженный мэтр присудил Звереву первое место, хотя тот даже не был заявлен в конкурсе.
После такого успеха журнал «Лайв» напечатал статью о талантливых рабочих в Советском союзе. Так об Анатолии Звереве узнал весь мир, а в СССР он продолжал оставаться непризнанным гением. Он не был членом союза художников, не примыкал ни к одному художественному объединению. Зверев был одиночкой, пьяницей, юродивым и большим любителем женщин.
* * *
Роберт Фальк: «Каждый его мазок – наслаждение. Живописцы такого калибра рождаются только раз в столетие…»
Пабло Пикассо: «Великий русский рисовальщик. Народ, имеющий такого художника, как Зверев, не нуждается в том, чтобы искать законодателей живописи за пределами страны.»
Дмитрий Плавинский, художник: «Анатолий работал стремительно. Вооружившись бритвенным помазком, столовым ножом, гуашью и акварелью, напевая для ритма: «Хотят ли русские войны, спросите вы у сатаны», - он бросался на лист бумаги, обливал бумагу, пол, стулья грязной водой, швырял в лужу банки гуаши, размазывал тряпкой, а то и ботинками весь этот цветовой кошмар, шлепал по нему помазком, проводил ножом две-три линии - и на глазах возникал душистый букет сирени!»
Владимир Немухин, художник: «Он не любил Пушкина, считая его поэтом официальным. А все официальное ему не нравилось. А вот Лермонтов - это не официальный поэт. И по Лермонтову он много рисовал. Я однажды спросил его: «А не попробуешь ли ты Демона нарисовать?» Он ответил: «Врубель уже все сделал». А Врубеля он очень любил. Иногда даже сравнивал себя с ним. Его любимой работой, которую нарисовал еще в детстве, была «Роза». «Ты знаешь, старик, - говорил он мне, - это была гениальная роза - как у Врубеля». Конечно, он родился чрезвычайно одаренным человеком, просто невероятно одаренным. Он родился гениальным музыкантом. Я слышал, как он играет. Это был не просто стук кулаками по клавишам. Он играл, великолепно играл. Я помню, как в одном доме он сел за фортепьяно, и я поразился: передо мной сидел пианист.
В рисовании сам он преображался: волосы становились дыбом, лицо наполнялось светом и сосредоточием, брови то собирались к переносице, то разбегались и летели вверх, из носа исходили сопение и сигаретный дым, лоб покрывался испариной, стул скрипел...
...Вдруг он затихал, брал карандаш и осторожно делал какие-то важные нюансы, настолько тонко, что, казалось, переставал дышать. И снова, успевая закурить и выпить пива, накидывался на планшет. И наконец выкрикивал: Готово, детуля, забирай. Рисуночек должен быть лёгким!»