С одной стороны, тут присутствуют некоторые признаки современного города, такие как бетонные дома с балкончиками, улицы, автомобили. С другой стороны, на всем этом лежит явный отпечаток апокалипсиса, поскольку все тротуары, крыши домов и пресловутые балкончики до краев завалены мусором. Тут нет водоснабжения, канализации и электричества. На улицах горят кучи пластика и бродят свиньи, поедающие все, что можно сожрать в горах отходов. А на тротуарах и внутри бетонных домов-коробок сидят люди, взрослые и дети, и роются в мусорных кучах. Это заббали — египетская каста, которая вот уже на протяжении столетия утилизует отходы Каира. Они бесплатно забирают мусор из города, привозят его в свои трущобы и сортируют, выбирая все, что можно сдать на утилизацию, а органику скармливают свиньям.

Заббали способны утилизовать до 80% отходов, в то время как для промышленных заводов по сор­тировке этот показатель не превышает 25%. Казалось бы, представить, что в этих трущобах жизнь может стать еще хуже, невозможно. Однако недавно это произошло. В 2009 году власти распорядились заколоть всех местных свиней, опасаясь распространения свиного гриппа. Это привело к скапливанию огромных гор гниющего органического мусора на улицах Мокаттама, да и самого Каира. Так что сейчас свиней вроде бы вернули на место, и мусорные трущобы предстают во всем своем исконном великолепии.

Химическое море Гигантский отстойник химкомбината в российской глубинке. Не будем умалять достижения родного края. В России тоже есть места, которые запросто могут претендовать на то, чтобы появиться в нашем списке. Во-первых, это, конечно, Норильск с его радужным смогом и сугробами в общественном транспорте. Но мы не пойдем исхоженными путями: про Норильск все знают. А мы возьмем «во-вторых» — город Дзержинск, который в 2006 году вместе с Норильском был внесен американским Институтом Блэксмита в десяток самых грязных городов мира. В советское время этот город считался химической столицей Союза: здесь расположено около сорока крупных химических производств. Естественно, все это хозяйство выдавало и местами до сих пор выдает огромное количество отходов, которые распределяются по окрестностям. Пожалуй, самой живописной окрестностью в этом смысле является поселок Игумново, который стоит на берегу «Белого моря» — гигантского шламонакопителя завода «Капролактам» (Дзержинск. Нижегородская область)

Власти уверяют, что «море» заполнено «химическими отходами самой низкой категории опасности», но на всякий случай проход к нему запрещен. Впрочем, не для местных жителей, которые с удовольствием ловят в соседней речке-вонючке рыбу. Также аборигены славятся простым и действенным способом утилизации промышленного графита, пропитанного ядовитыми соединениями свинца, хлора и серы: они топят им печь. Машину графита можно купить с завода всего за тысячу рублей. По утрам вместо тумана химический поселок зачастую окутывает смог с предприятия — тут это дело житейское. А в земле, на которой огородничают жители Игумнова, настолько повышена концентрация тяжелых металлов, что огородники давно должны были бы умереть. Некоторые действительно умирают — скоропостижно и без видимых причин. Но есть и те, кто дожил чуть ли не до восьмидесяти лет. Ко всему-то подлец-человек привыкает...

Деревня прокаженных Колония больных проказой в центре Китая. Проказа — древнее китайское проклятие. Ученые установили, что эта болезнь впервые появилась именно в Китае*. Однако отделять больных от общества тут начали сравнительно недавно, в 50-х годах прошлого века. Тогда в стране свирепствовала настоящая эпидемия: Китай лидировал по количеству больных. Деревни прокаженных были организованы по всей стране. У тех, кто попадал туда, а также у их детей (хотя мало кто из малышей наследовал болезнь, все-таки у 95% людей натуральный иммунитет к проказе) не было никаких шансов выбраться из этого гетто. В 80-е годы ВОЗ бесплатно распространила по всему миру дешевое и эффективное лекарство от проказы, и эпидемия в Китае прекратилась. Однако деревни остались. Простые китайцы до сих пор боятся и не принимают в свое общество их жителей. Возможно, потому, что даже вылечившиеся больные выглядят устрашающе. Многие из них лишились глаз, а также пальцев ног и рук, которые сгнили от инфекции либо были ночью съедены крысами — после проказы конечности полностью теряют чувствительность, и владелец просто не замечает их потерю.

Впрочем, Дайнгпан — не совсем классическая деревня прокаженных. Если честно, мы выбрали ее потому, что оттуда есть огромное количество красочных фотографий, которые в 2003 году наснимала тайваньская журналистка. Она же добилась строительства школы в Дайнгпане. А в обычной прокаженной китайской деревне нет никакой школы, журналистов и фотографов. Там нет ничего, кроме отчаявшихся безногих, слепых и безруких калек, пытающихся как-то выжить, и их запущенных детей.

Впрочем, Дайнгпан — не совсем классическая деревня прокаженных. Если честно, мы выбрали ее потому, что оттуда есть огромное количество красочных фотографий, которые в 2003 году наснимала тайваньская журналистка. Она же добилась строительства школы в Дайнгпане. А в обычной прокаженной китайской деревне нет никакой школы, журналистов и фотографов. Там нет ничего, кроме отчаявшихся безногих, слепых и безруких калек, пытающихся как-то выжить, и их запущенных детей.

Город мертвых Индийская «столица смерти», где на берегу Ганга сжигают трупы со всей страны. Сами индусы вовсе не считают Варанаси ужасным. Для них это город света, святое место. Кстати, это одно из самых древних человеческих поселений на Земле, которое в какой-то момент было современником Вавилона и Луксора. Также Варанаси считается крупным культурным центром. Тут находятся четыре университета и проживает добрая половина индийских деятелей культуры.

Однако если ты попадешь сюда прямо с самолета, не подготовленный общеиндийской грязью и нищетой, мало тебе не покажется. Согласно индуистскому поверью, человек умерший или хотя бы кремированный в Варанаси, где Будда произнес свою первую проповедь, имеет серь­езные шансы без всяких прижизненных медитаций и лишений прекратить перерождения, освободиться от сансары и достичь того, что в европейском понимании принято называть нирваной.

В итоге город заполнен смертельно больными и умирающими от старости индусами, причем далеко не всем из них хватает денег на гостиницу, так что зачастую они погружаются в нирвану прямо на улицах. Добавь к этому огромное количество попрошаек и мошенников, спекулирующих на душеспасительной атмосфере места. Также учти, что по улицам курсируют погребальные колесницы, которые везут со всей страны трупы для ритуального сожжения на берегу Ганга. То, что осталось после сожжения, а также изрядную часть городского мусора сбрасывают прямо в святую реку, где по утрам местное население моется и чистит зубы. Предупреждаем, что фотографировать ритуальную кремацию и даже смотреть на нее считается для чужеземцев большим грехом. Так что, если у тебя и оставались какие-то шансы освободиться от сансары до разглядывания этих фотографий, теперь-то уж мы тебя точно утащим с собой!

Бетонный остров Поселок на платформе в Каспийском море. В 1949 году, когда экономика СССР во многом держалась на рабочем энтузиазме, кому-то из энтузиастов неф­тяной отрасли пришла в голову странная идея. Почему бы не поселить людей, добывающих нефть со дна Каспийского моря, прямо рядом со скважиной, тем более что по соседству как раз находится подходящая каменистая отмель? Так был основан первый и единственный в мире населенный пункт на бетонной платформе в открытом море. Точнее, не просто на платформе, а на сложной конструкции из металлических балок, бетонных плит и затопленных кораблей, соединенных эстакадами-дорогами с автомобильным движением. На большую землю с острова регулярно ходили корабли и летали вертолеты.

Поначалу поселок Нефтяные Камни напоминал все советские рабочие поселения на целине, в вечной мерзлоте и прочих пустынных местах: новенькие домики, попытки посадить парк, торжественное открытие собственного хлебозавода и даже лимонадного цеха, молодые специалисты, большие надежды... Шли годы. Бетонные новостройки ветшали, энтузиазм угасал, да и добыча постепенно сокращалась. Парк захирел, из инфраструктуры остались только электроподстанция да кое-какое водоснабжение. Все меньше находилось людей, готовых жить с видом на бетон, ржавые трубы и полуразрушенные бараки, и были это уже далеко не молодые специалисты, а вполне взрослые работяги без особых надежд.

В настоящий момент в Нефтяных Камнях работает только треть промышленного комплекса. Море постепенно размыло платформу и начало подтапливать первые этажи домов. Сами дома выглядят хуже, чем хрущевские пятиэтажки в какой-нибудь спившейся глубинке: всюду мусор, выбитые стекла. Некоторые из бараков уже полностью необитаемы. Однако люди продолжают жить в Нефтяных Камнях, пока на платформе есть хоть какая-то работа. Собственно, это единственное местное развлечение.