ЮРИЙ ФЁДОРОВИЧ ЕВСЕЕВ - РЕПЕТИЦИЯ

Настроение было плохое, даже отвратительное. Сейчас у людей оно портится чаще всего в связи с работой. Так было и в этот раз со мной. Плохо шли дела с подпиской на нашу районную газету. Она уже шла на завершение, а подписчиков - кот наплакал.
Причина, скорее всего, в том, что людям месяцами не выдавали зарплату, и для большинства найти лишние десять тысяч рублей превратились в непреодолимую проблему. Но ведь можно подумать и другое, например, что плоха стала наша газета. Вроде ребята стараются, но что-то не так... Однако, просматривая номера за прошлые годы, я не заметил, что газета стала лучше, хотя вообще ругать прессу - дело модное и беспроигрышное.
Я ходил и убеждал себя, что главенствует первая причина, но утешиться так и не смог. Незаметно приблизился к зданию нашей Краснопартизанской музыкальной школы. Из окон звучало что-то завораживающее, ещё сырое, неуверенное, но вот-вот обещавшее превратиться в слитный, сыгранный ансамбль.
Я зашёл в школу. Действительно, шла репетиция маленького ансамбля русских народных инструментов: три девочки, два мальчика и их руководитель. Они охотно пригласили меня посидеть и послушать их игру. Все они знали меня давно и знали так же, что более благодарного слушателя им вряд ли удалось найти, если бы они его и искали специально.
Сначала звучало что-то русское, мне ранее не знакомое. Руководитель стоял и просто дирижировал, а ещё давл указания:
- Люба, ты куда-то пропала.
- Олег, слушай ритм. А вот здесь: трам-там-там.
- Олеся, здесь не фа, а фа диез.
Остановились, заиграли снова. Я стал приглядываться к ребятам. Более прелестной картины, чем та, когда человек склоняется над музыкальным инструментом, я, пожалуй, не видел. Но старались не все. Один сидел небрежно и, надо сказать, так же небрежно и играл. Его аккомпанирующая балалайка звучала сухо и дребежаще. Руководитель ему замечаний не делал. Просто настал момент, он взял в руки инструмент и заиграл вместе с ансамблем.
Ну, это надо слышать. Маленький ансамбль как бы удвоился, его мелодической и гармонической линии была приделана основа - бас; ансамбль зазвучал стройнее, сочнее, динамичнее.
Потом звучали народные танцы, не то белорусские, не то литовские, но одинаково прелестные, а апофеозом репетиции был "Гимн великому городу" нашего, как ни станно, советского замечательного композитора Р. Глиэра. Вот его ребята играли с большим удовольствием, и не удивительно - очень интересная и красивая музыка.
Ребята играли, останавливались, возвращались к первой цифре, повторяли слабо прозвучавшие отрывки, а я сидел, слушал и думал:
- Ах, ребята, ребята! Если бы вы чуть серьёзнее относились к своим занятиям, побольше времени уделяли бы развитию музыкальной техники, у вас был бы весьма и весьма настоящий ансамбль, и сами бы уже влюбились в музыку по-настоящему.
Но даже не замечая все помарки, шероховатости в игре, я всё равно слушал их с удовольствием и забыл про свою работу, про подписку, про всю нашу бренную жизнь.
Но вот репетиция закончилась. Руководитель сделал последние замечания и отпустил ребят домой. Мы остались одни.
- Вот так, - сказал он и развёл руками. - Никак не могу собрать.
Я понял, что он сокрушается. Он привык к чистой музыке, к профессиональному исполнительству.
- Ничего, сказал я, - получится. А где же ваш контрабасист?
- О, этот уже не является третью репетицию, и никто его заставить не может. Мать он уже перерос, а больше на него вряд ли кто повлияет. Ладно, на концерте сам встану с контрабасом.
- Да, без него совсем не то. Он не только звучит, он ещё и организует, - добавил я.
Руководитель походил по комнате, посетовал на то, что уже десять лет он, по существу, работает с детьми один, что скоро отчётный концерт, а номера до конца ребятами не прочувствованны. Потом он решил успокоиться, разрядиться, взял баян, и...
Сначала он мне сыграл отрывки из опер П.И. Чайковского. Об этом лучше не говорить или же писать отдельную заметку. Потом зазвучали вальсы из "Травиаты" Д. Верди, и я почему-то представил себе блеск и нищету парижских куртизанок середины прошлого столетия. Потом снова зазвучал, уже чисто и могуче, "Гимн великому городу", а закончил руководитель детского ансамбля самым известным вальсом Ф. Шопена. Сыграв его от и до, он опустил руки и, смущённо улыбаясь, сказал:
- Надо же, ещё помню.
Я сидел и молчал. Я знал, что успокоить душу можно только находясь с этим человеком. Причём здесь получки и подписки? Вот великая музыка - сиди и слушай и забудь про всё.
- Ну и баян! - вздохнул я. - На нём всё можно сыграть!
- Да, всё. Я бы сыграл всего Чайковского, был бы лишь клавир. Да где его взять? - сказал мой собеседник. И добавил:
- На нём даже "Революционный этюд" Шопена можно сыграть.
- Это тот, где басы-то волнами ходят? - спросил я.
- Да, да, тот самый.
Мы вышли из здания музыкальной школы. Стоял солнечный майский вечер, но было прохладно - цвела черёмуха. На её цветение всегда приходит похолодание.
Постояв ещё несколько минут, мы разошлись. Я знаю, что могу прийти к нему в любую минуту и приду, и он будет играть мне всё, что он знает, а знает он, как мне кажется, всё.
Прийти придётся поневоле: ведь мысли о проклятой подписке опять полезли мне в голову и будут преследовать меня до тех пор, пока она не закончится, если не закончится наша газета. Я боюсь, что если это случится, никакой музыки не хватит.
ЕВСЕЕВ Ю.Ф.
Собрание сочинений
"Любовь неспешно отплывала"
2019 г.
стр. 362 - 365