20.12.2017 00:00
Странной выдалась встреча Нового 2017 года. Город точно вымер: ни ярких огней, ни бабаханья петард, ни громкой музыки. Нельзя! Красный Петух рассердится, посчитает шум, блеск и яркость за вызов, за соперничество. Грозно распушит червонное перо, нальются кровью глазки, гребень и борода. Взлетит на крышу, трижды прокукарекает, раскинет огненные крылья. Быть беде, большому пожару в доме, в семье, в судьбе. А напоследок, жареный, ещё и клюнет так, что мало не покажется.
За новогодними столами все сидят смирно, на женщинах матовые платья. Всё блестящее поснимали, чтобы ни намёка на отблеск пламени. Чтобы не приманить, не спровоцировать, не раздразнить драчливого персонажа китайского календаря.
Наоборот, задобрить: между свечами расставлены плошки с крупой, гречкой, горохом, кистями рябины, семечками, накрошенным хлебушком. Поклюй – и улетай с богом, и не посещай нас до 23.59 следующего 31 декабря. Чтобы нам с тобой весь год не видеться, и чтобы мирно распрощаться ещё на 12 лет по басурманскому календарю.
Под самый Новый год потеплело. Я пробираюсь по вымершему, затемнённому, как при воздушной тревоге, городу к единственному ярко освещённому окошку. Сходство с войной и бомбёжкой добавляет грохот то и дело обламывающихся на крышах снежных козырьков.
Снег – мороз – оттепель. Снег – мороз – оттепель. В результате климатических аномалий на крышах образуются многослойные, многотонные «пирожные». Пропитанные, как сиропом, талой водой, они не выдерживают собственной тяжести, отламываются ломтями. Либо, жутко ухнув и хлопнув, сходят лавиной. Да какие плотные – наутро бульдозер тщетно пыхтит, пытаясь сдвинуть с места снежные горы.
Даже самый маленький ком, учитывая ускорение, весит килограмм 50–100. Представляете: чапаете вы по своим делам, а на вас сверху прилетает парочка «мешков с сахаром» весом в центнер…
«Вот скажите, каким местом думают наши архитекторы, проектируя покатые лавиноопасные крыши?» – бормочу я под нос, пробираясь через сугробы. Не крыши, а льдо- и снегосборники. Крыши-убийцы. Архитекторы что, не знают наших коварных городских зим: то слякотных и гнилых, то метельных и с трескучими морозами?
Брали бы за образец коттеджный пригород. Там высятся островерхие, сказочные, как у Андерсена, дома-башенки, с крышами крутыми, как горки. Даже разовый, самый липкий снежок на такой крутизне не задерживается и тотчас сдувается ветром. А не копится и не прессуется всю зиму в сотни тонн снежной смерти.
Вон как раз идёт капремонт, меняют крыши. Что стоит чуть изменить планировку, поднять стропила, увеличить угол ската… Мне ясно, горожанам ясно, только архитекторы прикидываются ясными пеньками.
В результате каждую зиму и весну наш город – да чего там, вся страна – играет в увлекательную смертельную игру «русская рулетка». Повезёт – не повезёт, шмякнется – не шмякнется, насмерть – или только повредит члены?
Вот говорят, дурные привычки укорачивают жизнь. Да мне она жизнь спасла, дурная привычка. Остановилась я на пять секунд щёлкнуть зажигалкой, поднесла огонёк к сигарете. Через пять секунд в пяти шагах от меня рухнула и раскололась глыба: аж четырёхэтажный дом подпрыгнул, и земля затряслась. Что бы от меня осталось? Мокрое место и некролог петитом в уголке местной газеты.
Дядька, проходя, глянул на меня, застывшую и белую, как только что съехавшая лавина. Покачал головой: «Да, девка, повезло тебе. Бог спас». Сигарету, до ободка нервно докуренную, со следами помады, я засунула в хрустальный флакончик и повесила на серебряной цепочке на зеркало. Будет моим талисманом.
– Как ты не видишь взаимосвязи и истинного хода событий? – терпеливо внушает подруга Варя. – Это и называется «судьба». Это Бог тобой руководил: чтобы ты именно за пять шагов вынула зажигалку, прикурила…
– Не знала, что Бог – это пагубная привычка.
– Не богохульствуй!
Гостьи наперебой припоминают разные чудесные случаи, сбывания примет, намёки судьбы. У хозяйки Варежки (Вари) её малогабаритная квартирка забита комнатными цветами, статуэтками, картинами, подружками, смехом, болтовнёй. Здесь всегда жарко, шумно, весело и всегда вкусно пахнет. Когда ни загляни – на ноябрьские, на майские, на 8 Марта, в выходные, просто в будни… И в центре комнаты сидит и приветливо улыбается, как солнышко, красавица Наташа, Варина дочка.
Говорят, для женщины существует три грозных признака наступившей старости. Когда она разлюбит шоколад – раз. Когда она при любом удобном случае избегает надевать лифчик, маскируясь балахонистыми кофтами (оправдываются: косточки режут, лямки впиваются, давят, нечем дышать). И третье: когда от выпитого вина ей хочется спать, а не делать глупости.
У Варежки на её грудь, поддерживаемую жёсткими кружевными чашечками, можно смело ставить поднос. Даже когда она дома в халатике, не даёт расслабиться и передохнуть своему пятому номеру. От вина у неё щурятся, смеются, блестят, порочно темнеют и влажнеют глаза. Шоколад прячет от самой себя: не то, как чеховская героиня, объестся и будет плакать.
Варежка не верит в приметы, не боится Красного Петуха: на ней платье цвета рубинового вина, клюквенные туфли. На Наташе коралловое ожерелье, пурпурная блузка. Чистые разлетающиеся девичьи волосы обвиты венком из золотистой гирлянды. Варино окошко – единственное во дворе, а может, в городе – бесстрашно переливается, подмигивает разноцветными гирляндами.
Новый год – вообще-то домашний праздник. Но самые бесприютные из нас собираются у Варежки своей компанией. И не только те, кому грозит перспектива в одиночестве чокаться бокалом с телеэкраном, с «голубым огоньком».
Вот у меня благоверный начал набираться с трёх часов дня: «А в Петропавловске-Камчатском – полночь». И не поспоришь. Встречал аккуратно подряд по всем часовым поясам. На пермском не выдержал, свалился.
Ну, я тут же халатик поменяла на платье, мазнула помадой по губам, подмигнула в зеркало талисманчику. И, прихватив миску с салатом, на улицу – минуя взрывоопасные места, где может рухнуть снег, пригибаясь, как при бомбардировке, – бегом к Варежке, благо живём рядом.
Здесь проходной двор, цыганский табор, всем рады, все двери настежь, дым коромыслом, сногсшибательный запах. На кухне кто-то гремит противнями, заглядывает в духовку, карауля томно истекающий жиром и соком кусок свинины. Кто-то выводит на трёхъярусном торте морозные узоры. В гостиной накрывают стол: хлопают крахмальной скатертью, как парусом, звенят стеклом и старым мельхиором.
В прихожей кто-то не успел и торопливо снимает перед трюмо бигуди. Из ванной слышится шум воды. На балконе мелькают сигаретные огни. В спальне самое столпотворение: примеряют, закалывают, ушивают на скорую руку, меняются бижутерией, хвастаются обновками. Кто-то вертится в мужнином подарке – норковой шубке. Кто-то пудрит синяк под глазом: тоже мужнин подарок.
Во всех розетках бессовестно торчат разномастные телефонные подзарядки. Потом Варежка удивляется электрическим счетам. Гостьи являются к ней, как к себе домой, и устанавливают свои порядки. Хулиганят: не хотят спать, а хотят петь песни, лить слёзы и всю ночь разговаривать за жизнь. Чтобы Варежка утешала их, вытирала слёзы, мирила с мужьями и топила для них электробаню в три часа ночи.
Однажды она явилась ко мне под утро с одеялом:
– Мне на работу, я хронически не высыпаюсь.
– Гони их всех к чёртовой матери!
– Что ты, они такие несчастные, такие милые!
В центре комнаты, как будто происходящее их не касается, царицами восседают сияющая Варежка с красавицей Наташей. Наташа одаряет всех радушной ослепительной улыбкой. Идёт глубокомысленный и бестолковый женский разговор, одновременно обо всём и ни о чём.
– Вот муж кого больше любит – тебя или ребёнка?
– Ребёнка.
– А должен – тебя!
– Но я тоже больше люблю ребёнка!
– Для матери это нормально, естественно. Но семья только тогда благополучна, когда муж больше любит жену.
– …Бывают мужья по натуре волки, а бывают мужья – псы. Волки – всё в дом, верны до смерти, зубами порвут за семью. Псы – увьются на собачью свадьбу за первым хвостом, только унюхают течку… Одно слово – кобели.
– …В перестройку границы открылись, и все эти «мисски» и красавицы ломанулись за кордон. И слава богу, туда им и дорога! Меньше конкуренция, а на безрыбье и рак рыба. Раньше-то на меня мой Валерка и не посмотрел бы…
– …Она мне говорит: «Я человек настроения». Звучит красиво, как «человек дождя», а на самом деле просто хамка! Говорит: «Я ведь не осуждаю, осуждать – грех. Я только привожу факты, сухие факты».
– …Нюхнёшь якобы французские духи из отечественного магазина – душные, тяжёлые, в нос шибают. Какая там Франция, льют из одной цистерны. Вы настоящих-то духов не видели, а мне приходилось на излёте советских времён. Откроешь шкаф с платьями – оттуда до сих пор, через десятки лет, отголоски милого тонкого, неповторимого аромата.
– Как вкусно ты описываешь. Варежка, а от тебя всегда так хорошо пахнет… Чем душишься?
Варежка улыбается:
– Голь на выдумку хитра. Берёте самую недорогую туалетную воду, любую – стойкую, но не резкую и не приторную. С вечера слегка обрызгиваете одежду ниже колен. Оставляете в расправленном виде, чтобы запах не задохнулся, выветрился. Утром надеваете. Всё.
Я любуюсь Варежкой в её рубиновом платье. Какие болваны эти мужчины. Монашкой она, конечно, не жила – а как по-другому урвать кусочек коротенького женского счастья? Не навязывалась, не требовала ничего взамен – подарков, ресторанов, туристических поездок, развода с женой. И как-то у неё всё выходило женственно, нежно, чисто и целомудренно – хотя речь, в общем-то, идёт о прелюбодеяниях. Как-то она могла устроить так, что жёны даже не догадывались о маленьких победоносных походах мужей налево.
Поездки к морю – фи. Жарко, душно, тесно, скользко от пота. То ли дело Пинега, Печора, Шексна. Безлюдье, вековая тишина, древний гранит, суровая северная природа. В палатке, под треск костерка, пение елей и плеск озёрной волны, под мелкими холодными звёздами, Варя зачала Наташку. Не подозревавший о том мужественный отец, поцеловав, пощекотав на прощание бородой милую Варюшу, уехал к семье.
– Ты хоть искала его? На алименты подала?
– Зачем? Разве за счастье подают на алименты? Я ему так благодарна!
– Не понимаю некоторых женщин, – поджала губы сотрудница, тот самый «человек дождя». – Вот чтобы я без штампа с мужиком в постель легла… Сначала паспорт покажи.
Я ей заткнула рот, тотчас набрав в поисковике старинную фразу о женской неприступности:
«Знайте же вы, что часто целомудрие сравнивают с запертою шкатулкою с сокровищем. Сокровище это лишь потому цело, что не нашлось желающих им завладеть».
Пока она зеленела от жёлчи, я ей популярно расшифровывала смысл цитаты: бывают женщины темпераментные – а бывают фригидные, холоднокровные, как лягушки, бр-р. И нечего лягушачью физиологию выдавать за чистоту и гордость. Скажи прямо, милочка: не довелось испытать страсть, которая сметает на своём пути все условности.
А наша Варежка – и есть щедрая шкатулка с сокровищами. Я так думаю: трястись над красотой до старости, как Скупой рыцарь, – так же преступно, как зарывать талант в землю.
Да, звучит спорно. Так спорьте, аргументируйте, доказывайте свою правоту, точку зрения – а не бросайте в одинокую красивую женщину комья грязи.
– Блудница, корчила из себя святую! Вот Бог и наказал. А нечего было с чужими мужьями гулять! – это всё та же любительница «сухих фактов».
Случилось это в весенний день, когда всё радовалось, сверкало, журчало, звенело капелью. Умница и красавица Наташка, студентка, без пяти минут экономист, бежала с занятий. Размахивала красным рюкзачком, в цвет шапочки с весёлым помпоном.
…Глухой мощный хлопок вверху: будто что-то нутряное лопнуло – и стеной летящий с крыши уродливый, толстый, грязный снег. По красному помпону её и обнаружили в образовавшемся гигантском сугробе. Разрыли руками…
Варежка не отходила от дочери. Вместо неё бегали по судам мы. Накипело, потому скажу по-мужски грубо: против ветра не сс…сь, с ЖЭКом не судись. Самый справедливый и гуманный суд в мире отказал даже в возмещении физического вреда.
Юркий, молодой да ранний адвокат дьявола и по совместительству управляющей компании виртуозно, как напёрстками на базаре, манипулировал статьями УК. И уже непонятно было: съехал снег то ли с крыши, то ли с балкона глухой девяностолетней старушки, с которой и взять нечего. То ли была огорожена дорожка красными тряпочками, то ли нет…
С той поры Наташа сидит в кресле недвижно и прямо и одинаково улыбается всем ослепительной ровной улыбкой.
Вот тогда Варя взмолилась: «За что, Господи?!» И впервые усомнилась – и на сердце стало пусто и гулко, как будто насосом выкачали воздух. В церковь Варя не ходила, но была у неё духовница, матушка Глафира. К ней она поехала в монастырь, долго говорили. Надо было жить дальше.
Пока мы все бессовестно дрыхли, Варежка уже вовсю хлопотала. Прибрала в кухне, перемыла посуду, сбегала в магазин за молоком, сварила кашку для Наташи. Вывезла её в коляске погулять по мягкому выпавшему снежку.
Когда возвращались, замешкались у подъезда. Палочку, которой припирали входную дверь, кто-то выбросил. Дом спит, некому придержать дверь на тугой пружине.
На автостоянке целеустремлённо прохаживался мужчина в длиннополом кашемире, энергично ругался по мобильнику, в уголке рта прыгала незажжённая сигарета. Прямо персонаж из фильма девяностых про новых русских.
– Муссина, – смешно просюсюкала-прошепелявила Варежка. – Не угостите даму сигареткой?.. А если серьёзно: придержите, пожалуйста, дверь.
Тот сунул мобильник в карман. Деловито оценил обстановку, властно отобрал у Варежки управление коляской, проводил до квартиры. «Сестрёнка? Красавица!» – «Дочка».
– А знаете, есть примета, – сказала Варежка. – Если в новогоднее утро первым в дом войдёт гость-мужчина – с ним на целый год войдёт счастье… Милости прошу, угощу кофе с остатками изумительного торта. Вчерашнего, правда…
Через неделю мужчина, которого звали Олег, перевёз к Варежке из гостиницы чемодан. Олег оказался крупным специалистом, приехал на завод в командировку, устанавливать какую-то линию. Давно и прочно разведён. После развода дал зарок не жениться – но перед нашей Варежкой не устоял.
Летом они полетели за границу, повезли Наташку: списались с клиникой, где успешно делают операции на позвоночнике. Оба, как выяснилось, обожают суровые северные пейзажи. Мечтают каждое лето втроём проводить месяц в гулкой тишине на берегах карельских бездонных чёрных озёр.
То ли птица в клюве ей принесла счастье, то ли в ладонь обронила счастливое перо. А вы говорите, год Красного Петуха…
Надежда НЕЛИДОВА,
г. Глазов, Удмуртия
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 3