Полночь

Феня летала по избе, накрывая на стол: поставила тарелки с кашей, свежие огурцы и пучок лука, нарезала хлеб:
— Кушайте, гости дорогие!
Гости не заставили себя упрашивать — съели всё, что на стол поставлено, выпили по две чашки чая с куском ватрушки.
— Тять, мы на рыбалку пойдём, — сразу после ужина сказал Лёша.
— Не поздновато ли? — поднял глаза Константин.
Яшка заволновался:
— Не, не поздновато. Вечерний клёв завсегда лучше!
Феня кормила у печки дочек жиденькой кашкой. Лизутка и Танюшка открывали ротики, как галчата, Феня поочерёдно отправляла в них по ложке каши.
— Да ты бы с ними пошёл, Костя. Бережёного бог бережёт.
— И то верно. Собери нам с собой чего-нибудь, картошку в золе запечём, — согласился Константин.
У Яшки вытянулось лицо, глаза стали размером с блюдца. Вот так сестрица Феня! Вот так удружила, спасибочко тебе!
Они с Лёшкой обменялись отчаянными взглядами.
— Дядя Костя, мы сами хотели... да и ребята придут.
— Уважь старика, — усмехнулся Константин, — сто лет на Волге не был, хоть скупнусь разок.
Тут Лёшке пришла в голову какая-то идея, он наступил брату на ногу и сказал:
— Ты скореича, тятя, а то мы тебя ждать не станем.
— Чего ты не отговорил? — зашипел Яшка, когда Константин вышел из-за стола.
— Не дрейфь! Он спать будет, а мы уйдём потихоньку, — в самое ухо зашептал Лёша.
— Спать?! А если он не захочет?
— Захочет... Айда собираться!
Они пошли на косу - излюбленное рыбаками место. Было очень тепло и тихо, речная гладь блемтела как зеркало.
Константин размотал удочки, привязал грузила:
— А черви где?
— Вот, - Яшка подал банку с червями, которых сам накопал после ужина в огороде.
Константин пристроил удочки на рогатины, сел на нагретый за день песок. Лёшка немедленно забрался к отцу на колени и обвил руками шею. Константин растроганно гладил льняные кудри и думал: "Скучает без тятьки мальчонка, родная кровь..." И тут его почему-то стало клонить в сон.
Он встряхивал головой, прогоняя дремоту, но она становилась всё сильнее. Константин стал клевать носом, голова его клонилась к груди.
— Тять, да ты бы лёг, коль устал. Мы с Яшкой последим за удочками.
— Да... что-то в сон клонит, спасу нет. Я чуток полежу... разбудите, если что.
Константин расстелил на песке куртку и прилёг, поджав ноги.
— Это ты, что ли, его усыпил? - Яшка подошёл, заглядывая в лицо спящему.
— Эге. Бежим, а то темно будет!
Они пускаются бежать во весь дух обратно в деревню, благо, что не так далеко. Осталась позади Волга, гумно, деревенская улица. Вот и кузня на окраине белеет стенами. Вокруг ни души, слава богу.
Они останавливаются возле уборной и долго не могут отдышаться.
— Лопату я спрятал в траве, Лёшка, поищи, - прерывающимся голосом говорит Яшка.
Лёша целую вечность шарит в траве, наконец, лопата найдена.
— Ну, с богом. — Яшка начинает расширять выкопанную утром ямку. Земля твёрдая, но Яшке не привыкать, яма становится всё глубже, отброшенная земля осыпает Лёшку с головы до ног.
Мальчуган сначала просто стоит и смотрит, потом убегает куда-то и возвращается со второй лопатой.
— У Макаровых к забору прислонена была, - объясняет он. — Потом назад поставлю.
Дело идёт гораздо быстрее, вот яма уже глубиной с аршин, а сокровищ пока не видно.
— Как быстро стемнело... Лёшка, это точно тут?
— Эге, ещё чуть-чуть осталось...
Яшка с удвоенным усердием продолжает копать. Вдруг его лопата обо что-то стукнула.
— Есть... - сердце у него так и прыгает.
Лёша залезает в яму и потихоньку, чтобы не повредить, откапывает найденный предмет.
— Что там, Лёшка?
— Сейчас... жестянка какая-то... — Лёша царапает землю ногтями и вытаскивает тяжёленькую жестяную банку с крышкой.
- Держи, - он подаёт банку Яшке, потом вылезает из ямы.
Банка жестяная, видимо, из-под чая или конфет, на ней что-то нарисовано, но в темноте не рассмотреть что.
— Ну, Яша, открывай, — волнуется Лёшка.
Яшка поддевает жестяную крышку и открывает банку. Братья сталкиваются лбами, пытаясь рассмотреть её содержимое. Лёша запускает руку в банку...
— Это деньги! - на ладони у него монета, не разобрать какая именно, но монета!
Им хочется вопить и прыгать от радости, но приходится смирить восторги: лишний шум совсем ни к чему. Они быстро закидывают яму землёй, уничтожая следы раскопок, заваливают сверху бурьяном. Соседскую лопату Лёша относит обратно, а свою Яшка прячет в траве, чтобы завтра вернуть в кузню.
— Назад надо идти, пока дядя Костя не проснулся, — говорит Яшка, запихивая банку в мешок.
— Можно не бежать, он долго спать будет, — успокаивает Лёша. — Яш, а как ты думаешь: хватит денег на жеребёнка?
— Банка тяжёлая, хватит, наверно.
Стало совсем темно, только луна освещала дорогу. Хорошо, что вокруг безлюдно, никто не пристаёт с вопросами.
Они минуют деревню, проходят гумно, потом идут по берегу. Яшка внутренне боится, что Константин проснулся и подумал, что они утонули. Бегает, поди, бедный, по берегу, орёт... Беспокойство заставляет его ускорить шаг... Ну вот уже и коса.
Константин всё так же спит, похрапывая, подложив ладонь под голову - похоже, что он ни разу не просыпался.
— Тятя, тять! — трясёт его Лёшка.
Константин сразу открывает глаза, с недоумением смотрит по сторонам:
— Что? Клюёт?
— Тять, пошли домой. Ну её, эту рыбу.
— Зачем же мы тогда пришли? — недоумевает Константин, но принимается сматывать удочки.
Хитрая рыба съела, конечно, всю наживку, и посмеивается, должно быть, в сторонке над этими странными людьми.
— Ничего не поймали, что ли? - Константин заглядывает в ведро. — Стыдно пустыми домой идти...
Мальчики сконфуженно помалкивают.
Света в окнах не было, Феня уже спала. Рыжик вылез из своей конуры, обнюхал Яшку и Лёшу, зачихал и зафыркал: "Фу, чем это от вас так смердит, люди добрые?"
Они тихо прошли в горницу. Константин чиркнул спичкой и зажёг керосиновую лампу.
— Укладывайтесь и не шумите... Где это вы так выгваздались? - он только сейчас при свете лампы заметил, что Яшка и Лёша перепачканы землёй.
Светлые Лёшкины волосы были серыми от пыли, у Яшки на лице грязные полосы.
Братьям смерть как хотелось рассмотреть свою находку поподробнее
— Скажем? — движением глаз и бровей спросил Яшка.
— Давай, — так же мимикой ответил Лёша.
Яшка достал банку из мешка и, чувствуя торжественность момента, поставил её на стол.
— Что это? — изумился Константин и подошёл ближе.
Теперь стало видно, что это банка из-под печенья "Эйнемъ", о чём и гласила надпись над картинкой. На самой картинке был нарисован облезший от времени мальчик в смешной широкополой шляпе и красной курточке, прижимающий к груди большую коробку с печеньем.
Яшка открыл жестяную крышку и высыпал содержимое на стол, придерживая монеты, чтобы они не раскатились.
Константин вытаращил глаза:
— Откуда это?
Мальчики стали наперебой рассказывать, как они искали клад, чтобы купить жеребёнка, и вот нашли.
Константин двумя пальцами взял монету, поднёс к свету. Золотая десятирублёвая монета с профилем царя Николая тускло блеснула у него в руке.
— Вот это да!
Тут надо сказать, что с началом войны золотые монеты мгновенно исчезли из обращения. Бумажные ассигнации невозможно было обменять на золото. К концу года пропали серебряные монеты, а потом уже и медные. Вот так не стало никаких монет, разве что у какого-нибудь хозяина побогаче, который мог отложить в мошну лишнюю монету.
На замену мелким монетам пришли бумажные деньги-марки - всамделишные юбилейные марки в честь трёхсотлетия царствования Дома Романовых, - но крупнее почтовых и на плотной бумаге. Вместо клея с обратной стороны была надпись, что марка "имеет хождение наравне с... разменной монетой". Разве это деньги? Не деньги, а тьфу!
А тут — настоящие золотые десятки!
— Вот так повезло вам, ребятки... сколько же тут?
Стали считать, раскладывая монеты стопками. За этим занятием и застала их Феня, разбуженная позвякиванием и приглушёнными восклицаниями.
Оказалось тридцать пять десятирублёвок, двенадцать золотых монет по пять рублей и семь серебряных.
Лёша потрогал пальчиком столбики монет:
— А этого хватит на жеребёнка?
— Да этого хватит на четырёх жеребят! — успокоил Константин. — Интересно, кто мог закопать банку?
Они стали строить самые невероятные догадки, но сошлись в одном: хозяина денег наверняка не в живых, иначе он бы давно выкопал жестянку.
— Не могу в толк взять, Лёшенька, откуда ты знал, что возле уборной надо копать? — заинтересовалась Феня.
— Да не откуда... просто увидел, и всё, — пожал плечом Лёша.
— Богом поцелованное дитя...
Деньги сложили обратно в жестянку из-под печенья и спрятали в подпол.
Всё ночь Лёше снился тёмно-коричневый с вишнёвым отливом жеребчик, которого он вёл к реке на водопой. Жеребчик фыркал и прядал ушками, пил чистую воду, а Лёша, стоя босыми ногами в воде, поглаживал его бархатистую шею...
Феня встала самой первой, когда все в доме ещё спали. Она заглянула в зыбки к близнецам, бросила взгляд на печь, где спали мальчики. Тихо оделась и пошла в сарай, где уже нетерпеливо блеяла коза.
Яшка сквозь сон слышал чей-то свист, но проснуться никак не мог: не отпускала сладкая дрёма.
— Братец Яков! — потрясла его за плечо Феня.
— А? Что? — с трудом разлепил глаза Яшка.
— Там Мишка с Петей пришли, ждут тебя на рыбалку. Червей жирных накопали, сказывают. Пойдёшь али как?
Яшка застонал и упал на подушки.
За утренним чаем братья, предварительно пошептавшись во дворе, объявили, что оставляют Константину с Феней сто рублей на тёлку или жеребёнка.
— Ну что вы, братец Яков, Лёшенька... не надо. У нас коза есть, голодные не сидим, — отказывалась Феня, теребя косу, а Константин смущённо покашливал, двигая по столу чашку с палящим чаем.
— Возьми, тять. И мама Соня этого тоже хочет, — Лёша смотрел прямо в глаза отцу.
— Да, лошадь бы, конечно, пригодилась в хозяйстве. Как пахать, так просишь у кого, кланяешься. У меня раньше был Гнедко - на войну забрали, не вернёшь теперь... Спасибо, ребятки, — Константин вытер рукавом невольно набежавшую слезу.
После чая он сообщил, что в кузню сегодня не пойдёт: ему давно выходной полагается, а поедет провожать сына с племяшом до дому.
— Опасно с такими деньгами одним ходить. Лихих людей нынче много...
Мужик на попутной повозке подвёз их до станции. Константин посмотрел, прищурившись, на станционный магазин:
— Какой магазин раньше был! Там даже шоколад продавали. Давайте-ка зайдём, может, гостинца какого ни на есть получится купить.
Яшка с Лёшей его горячо поддержали: кто же будет отказываться от гостинца? Они вошли в магазин и - о, чудо расчудесное! - там продавали настоящие сдобные крендели с маком, а ещё пшено и гороховую муку. То-то вкусный гороховый кисель сварит мамка!
Обрадованный Константин купил всего по фунту для свояченицы и столько для себя, расплатившись бумажной пятёркой из кошелька.
Они направились в деревню, до которой оставалась всего верста, Константин шёл, прихрамывая, курил самокрутку и поучал мальчишек:
— Никому не болтайте про червонцы, а то прознают — отнимут деньги.
— Знамо дело! — стрельнул глазами Яшка. Ему даже обидно стало: что он, девчонка, чтобы болтать?
— Ежели кто будет спрашивать откуда деньги на лошадь, говорите, что тятька до войны копил. Понятно?
— Поняли, не маленькие, — засопел Лёшка.
— Ну вот и хорошо, что поняли...
Мать полола сорняки в огороде, подоткнув тёмную юбку, как услышала стук калитки.
— Мои вернулись, поди...
Она вымыла в бочке с водой руки, вытерла передником и вышла во двор.
Лицо у Константина весёлое, хотя и несколько смущенное, мальчишки радостные, ну и слава богу. Поздоровались, перецеловались...
— Мамка, идём в дом скореича, - торопил Лёшка, — мы такое тебе покажем!
— Ну идём, идём, сорванец. Что ты хочешь показать? Тятька козулю купил?
— Нет, не козулю! — Лёшка подпрыгивал от возбуждения.
Константин выложил на стол крупу, крендели и гороховую муку. Мать ахала, благодарила и улыбалась, а она так редко улыбалась последнее время!
Лёша, сияя глазами и раздуваясь от гордости, полез в мешок и достал банку из-под печенья "Эйнемъ", открыл крышку и высыпал монеты на стол.
— Вот!
— Матерь Божья! - мать осторожно прикоснулась к монетам, словно не веря в их реальность, подняла изумлённые глаза на Константина. — Чьё это, братец?
— Наше, наше! - запищал Лёшка. - Это мы с Яшей нашли возле нужника!
Перебивая друг друга, они стали рассказывать всё с самого начала, не упуская ни одной мелочи. Мать крестилась и плакала:
— Будет теперь у нас лошадь, одежонку новую деткам куплю, валенки... Егор, Царство ему Небесное, всё убивался, когда нашего мерина на войну забрали. Теперь порадуется за нас...