Ильин, Викторин Иванович Дорогами фронтового связиста [Текст] / В.

И. Ильин // Военные приключения: сборник / сост. Ф. Ю. Рабинович. – Курган, 1994. – С. 301-308.
Часть 1
Давно отшумела моя беспокойная юность, ушли в прошлое ожесточенные бои за Ленинград, завяли посаженные на могилах цветы, но беспокойное сердце постоянно возвращает к событиям того времени.
В 1940 году я работал преподавателем физкультуры в городе Томске, и спортивное общество «Учитель» направило меня для повышения знаний по физической Подготовке в Ленинградский институт физкультуры. Приехав в Ленинград, я успешно сдал вступительные экзамены, но продолжать учебу не мог: стипендии со всех студентов в те тревожные дни были сняты, а у меня в Томске остались жена и сын, которые, конечно же, без моей помощи обойтись не могли.
И все-таки желание совершенствоваться взяло верх: в институте
разрешалось свободное посещение лекций и практических занятий, и я решил продолжать учебу с отрывом времени на другую производственную деятельность, устроился на работу методистом по физкультуре и спорту на судостроительный завод.
Работа шла хорошо, радостно. Но все радости оборвались теплым летним утром 22 июня 1941 года.
Не зная ни о чем, я, беззаботно напевая, ранним утром пошел в завком за документами, чтобы поехать на футбольный матч, в Колпино. В завкоме, несмотря на ранний час, было многолюдно. Все чем-то озабочены. Я спокойно открыл стол и начал собирать необходимые бумаги, но бухгалтер завкома остановил меня:
- Не спеши, Викторин. Присядь. Охолонь.
- Что случилось? В чем дело?
- Война! Германия напала ... Уже бомбят наши города!
Я онемел от такого страшного сообщения мужчины.
А он продолжал:
- В парткоме формируется ополчение, иди туда! Иди!
Собравшись с силами, я побежал в военкомат.
- Хочу защищать Родину в действующей армии!
Мне ответили весьма категорично:
- Если будешь нужен - вызовем! А пока обучай ополченцев рукопашному бою!
Написал я заявление и о зачислении меня в состав ополчения. С первых дней началась подготовка с учебными винтовками. Но занятия длились недолго, всего четыре дня. Вскоре всех ополченцев передислоцировали в Колпино, а затем в Ленинград.
...Никогда не забуду Ленинград первых дней Великой Отечественной войны. Город, еще недавно наполненный смехом и музыкой, стал хмурым, тревожным. Даже туманы, наплывавшие по утрам с Балтики, были черными, и плакали по ночам женщины, и метались в тревожных снах дети. Но боевому духу ленинградцев можно было позавидовать. «Родина - в опасности!», «Все на защиту Ленинграда!» Эти и другие лозунги звучали в сердцах.
Вскоре после передислокации в Ленинград ополченцам выдали военную форму, и подразделения, казавшиеся гражданскими, зажили воинской жизнью с ее уставами, дежурствами и дисциплиной. Меня, имевшего военную специальность связиста, определили в роту связи. Я получил телефонные аппараты и другое оборудование и начал обучать солдат. Нелегкое это дело: бывших гражданских «очкариков» - интеллигентов научить «премудростям» боевого связиста, но люди с большой охотой изучали азы военной науки, потому что в большой беде была Отчизна. От подъема до отбоя, несмотря на лишения, они готовили себя к смертельным схваткам с врагом.
Через несколько дней в роту, на занятия, пришли старшие командиры и объявили, что будут формировать батальон связи. И опять у меня новая должность! Вызвали в штаб и назначили командиром отделения на телефонную станцию дивизии. Вот здесь-то и встретился я впервые с моими незабываемыми боевыми друзьями, с которыми впоследствии, на кровавых фронтовых тропинках, пришлось делить и хлеб, и табак. Это были: техник по ремонту телефонов, ветеран гражданской войны 1918 года Шаронин, техник по ремонту телефонов Костин, телефонисты: Рогачева, Малафеева, Крупицкой, Бент и другие.
Быстро летели дни. Несмотря на то, что на многих участках фронта, в том числе и на Северо-Западном, противник имел успехи, город Ленина бомбежке пока не подвергался: наши летчики мужественно защищали балтийское небо, фашистам не удавалось прорваться к городу. Тревоги, часто объявляемые в частях и на заводах, были ложными.
... 27 июня наша Первая гвардейская дивизия народного ополчения вновь была передислоцирована. На этот раз - в Красное Село! Здесь мы почти всю первую половину августа с предельной интенсивностью продолжали учебу.
Много было хорошего в жизни дивизии. Были и несчастья. В одно из моих дежурств (я был назначен дежурным по связи) поступило сообщение о несчастном случае: молодой связист, не умея обращаться с гранатой («лимонкой»), нечаянно вырвал кольцо, граната взорвалась совсем недалеко от связиста (в последнюю секунду он догадался отбросить ее в сторону). Связист был ранен. На ЧП мы поехали вместе с начальником штаба батальона. Начальник штаба как, оказалось, очень слабо ориентировался по карте, и мы заблудились. Лишь после того, как за карту взялся я, младший по званию, мы нашли желаемое направление и приехали к месту происшествия. Paненомy была уже оказана помощь, да и само ранение, к счастью, было не тяжелым.
Впоследствии, в тяжких боях с фашистами, командиры неустанно
предупреждали своих боевых товарищей: «Осторожнее обращайтесь с оружием!» Хотя факты случайных ранений и даже гибели из-за неосторожного обращения с оружием все-таки бывали.
... 14 августа 1941 года наша дивизия (l-я, гвардейская дивизия народного ополчения), не закончив формирования и учебы, была поднята по тревоге и погружена в воинские эшелоны. Штаб дивизии, в том числе и мы, связисты, на машинах продвинулись до станции Волосово. Эх, эта станция Волосово, когда-то красивое, чистое селенье! Сейчас она была изуродована немецкими бомбами. Горели дома, дымилась истерзанная разрывами земля. Тяжкое, безрадостное зрелище!
Выгрузка дивизии также шла в спешном порядке. Осложнения вызывали артиллерийские кони. Они не были приучены заходить в вагоны по трапам или выходить из них, хотя с животными занимались люди, приведшие их из деревень, они все-таки прыгали через трапы, причиняя себе немалый вред.
После выгрузки - тридцатикилометровый марш-бросок. Я заметил, что кони были приняты командирами без седел. И я вспомнил свое
босоногое детство: мальчишками мы любили гонять на лошадях без седел и знали, во что такая езда может обойтись. Не без содрогания я подумал, как после такого довольно длительного переезда без седел, наши военные всадники будут ходить по земле. Боеспособность от этого, конечно же, не возрастет.
Ну, как бы там ни было, а к вечеру этого же дня мы были уже довольно далеко от Волосово, в небольшой деревне Князево. Я установил коммутатор, навел связь. Всю ночь просидел на запасном КП (командном пункте). Утром меня вызвали на КП дивизии, и я получил (в который раз!) новое назначение: я был назначен дежурным по связи.
Постоянное общение с командирами позволяло мне неплохо
разбираться в боевой обстановке. Я знал, что противник умело использует имеющуюся в большом количестве технику, в первую очередь, - танки и авиацию, непрерывно ведет авиаразведку. Пехота и танки действуют нахально, часто применяют шумовые имитации. Я знал также, что против нашей еще необстрелянной дивизии стоят части немцев с большим превосходством в численном составе и по технике. Предстояли грозные испытания на прочность!
Не успел я еще и оглядеться в новых условиях, как прервалась связь с одним из полков. Меня и старого связиста Шаронина послали на
исправление. Когда связь была исправлена и заработала четко, начался немецкий минометный обстрел. Я бросился бежать. Но Шаронин поставил мне подножку, и я упал, не на шутку обидевшись на своего товарища;
- Зачем ты так делаешь?
- А затем, чтобы ты не горячку порол, а думал... Мина, даже если ветку на дереве заденет - и то взорвется, осыплет тебя осколками... Неумение на войне дорого обходится людям! Ты поклонись ей, мине-то, голова твоя не оторвется, зато цел останешься... А Родине нашей ты нужен целый и невредимый! Понял?
Этот разговор запомнился мне на всю жизнь. Хотя я и был неплохим знатоком военной связи, но неколебимые законы войны, в том числе предельная осторожность и осмотрительность, иногда крупными пластами лежали на наших судьбах. Тех, кто не считался с этими законами, жизнь наказывала жестоко.
Минометный обстрел немцев усиливался. Мины рвались густо, вздымая груды черной грязи и земли. Некоторые наши ополченцы дрогнули и начали пятиться назад, в тыл. Но на пути бегущих, как глыба, стал с пистолетом в руке командир дивизии Фролов.
- Стой! Куда бежишь? - останавливал он солдат.
- Товарищ командир! - взволнованно объясняли люди.- Как не бежать, у нас же нет патронов!
- Выдать всем патроны! - приказывал дивизионный.
Это было радостно для бойцов. Они спешно набивали патронами
патронники и подсумки и быстро уходили в линию сопротивления, то есть на «передок».
И все-таки силы были неравными. И, несмотря на то, что передовая дымилась подбитыми немецкими танками, нашим ввиду явного превосходства немецких дивизий пришлось отступать. Командование дивизии перешло на новый КП, пришел приказ и связистам: наладить связь напрямую с действующими подразделениями и быть на линии.
Вместе с начальником связи дивизии Епишевым мы в эти минуты
оказались рядом с командующим фронтом. Был четкий, краткий разговор с высшим комсоставом.
- Довести связь до развилки дороги,- приказал комдив.- Я приеду к вечеру!
- Есть! - отвечал начальник связи.- Но налажена ли связь дальше?
- Проверьте и доложите!
С этим начальство уехало. Я начал наводить связь. Смотрю, навстречу едут командир нашего батальона Метр и командир роты Янкельсон. Кричит, что есть мочи, размахивает пистолетом:
- Прекратить работу! Застрелю!
Я не растерялся:
- Товарищ командир!
До двенадцати часов я назначен дежурным по связи и, согласно уставу, подчиняюсь только начальнику связи дивизии.
Мои подчиненные, телефонисты, сняли винтовки, приготовившись
защищать меня. Увидев это, Янкельсон опустил пистолет. Командир батальона, после непродолжительного молчания, примирительно сказал Янкельсону:
- Он прав. Не надо чрезмерно горячиться. Поехали.
... Вскоре мы дотянули провода до командного пункта - на
развилку дороги. И тут же приехал на развилку командир дивизии Фролов. Он связался с полками, дал объективную оценку обстановки и уточнил детали дальнейших действий дивизии.
Тяжкие, смертельные схватки с фашистами шли по всей линии
фронта. Немцы прилагали максимум усилий для того, чтобы опрокинуть героически сражающихся ополченцев. Один из фашистских танков прорвался до контрольной линии связистов, располагавшейся под мостом. Старшина батальона, сильный, хорошо физически подготовленный парень, пробрался к танку незамеченным и поджег
его бутылкой с горючей смесью. Но утешение от этого было слабым. Немец продолжал напирать. Командный пункт дивизии вынужден был переехать на новое место. Мое отделение, как обычно, осталось для свертывания связи. С нами остался также и начальник штаба батальона. После выполнения необходимых работ, мы решили продвигаться на новый КП дивизии. Дошли до деревни Терпилицы, где находился второй эшелон нашей дивизии, смотрим, навстречу идет легковая машина.
Мы по привычке «проголосовали». Из машины вышел холеный генерал в кожаном пальто, приветливо улыбнулся:
- Что случилось, хлопцы?
- Ищем штаб первой гвардейской дивизии народного ополчения!
- Двигайтесь вот в этом направлении! - он махнул рукой на восток. И спросил:
- А здесь что за часть стоит?
- Это наш второй эшелон!
- Ясно.
Генерал весело улыбнулся, пожелал нам счастливого пути, И легковушка скрылась за поворотом.
... Через несколько минут немецкие дальнобойные орудия начали шквальный огонь по нашему второму эшелону ... Уже после обстрела наш связист Бент сказал нам о своих догадках:
- Я удивился: когда этот генерал отдавал честь, то на запонках я явно увидел свастику ... Думал, трофейные запонки, а это был не трофейный фашист ... Вот как обдуривают нашего брата! .
Пришлось, как говорится, проглотить горькую пилюлю: военная
хитрость противника принесла успех, второй эшелон нашей гвардейской, «непромокаемой», как мы ее называли, оказался изрядно потрепанным.
А мы продолжали двигаться в поисках своего штаба: мы понимали, что нас ждут и очень тревожились. На перекрестке двух дорог встретили нашего офицера с орденом Красной Звезды. Офицер ругался, на чем свет стоит, пробирал своих струсивших подчиненных:
- Где-то высадился немецкий десант, где-то немецкий самолет сделал посадку, так неужели только из-за пущенного кем-то слуха начинать праздновать труса! Безобразие!
Мы посоветовали командиру успокоиться, посмеялись и продолжали свой путь. Приближалась ночь. Точного расположения нашего штаба мы
ни у кого выяснить не сумели. Пришлось ночевать в траншеях, в Гатчино. Лишь утром, выйдя на дорогу, встретили машину из нашей дивизии. Вскоре были на КП. В это же время к штабу дивизии, на грузовике с хозяйством связистов, прибыли командир взвода Иванов и мой друг Шаронин.
И в это же время противник начал шквальный минометный огонь.
Со свистом и стоном рвались мины. Все бросились, кто куда. Отдыхавшие солдаты-связисты, побросали винтовки, противогазные сумки с сахаром. По команде комбата Метра все перебрались в деревню Мальсковец. А у Шаронина с Ивановым, приехавшим на машине,- беда! В баке не оказалось горючего. Комбат приказал:
- Заправить машину! Догнать отошедших.
- Я не уйду от машины, пока не заправлю ее! - резко возразил я.
- А ну, быстро в строй! - был приказ.
Но я сумел все-таки спрятаться за амбаром и помочь шоферу,
Иванову и Шаронину заправить машину. Мы выбрались на дорогу, разыскали знакомого шофера, ехавшего заправлять танки, и налили у него канистру бензина.
И смех, и грех. На месте расположения батальона связистов в
беспорядке валялись винтовки, сумки из-под противогазов, служившие тарой для сахара. В котелках доваривались яйца, в термосах исходил паром горячий суп. Мы собрали все это богатство и поехали вслед за отступившими. По дороге встретили полевую кухню. Из топки вырывался горячий свет углей. В общем, поесть у нас в этот вечер было чего. Не повезло лишь в одном - на полпути машина наша влетела в воронку, вырытую артиллерийским снарядом, и только лишь к утру мы сумели
вызволить ее из этой «ловушки». Все обошлось относительно благополучно.