Ильин, Викторин Иванович Дорогами фронтового связиста [Текст] / В.

И. Ильин // Военные приключения: сборник / сост. Ф. Ю. Рабинович. – Курган, 1994. – С. 308-323.
Часть 2
Гремела над Родиной война. Почти каждый день слушали мы горестные сообщения по радио об отступлении Советской армии. Сердце сжималось от нахлынувшего на когда-то счастливых людей горя. Погибали русские воины в кровавых боях при отступлении, умирали в госпиталях раненые взрослые и дети.
Немец бомбил наши мирные города и села. Сжигал жилища и хозяйственные постройки. Стон стоял по всей Руси Великой.
На одном из участков фронта мы сумели задержать нашествие
немецких варваров на десять дней. Было это в районе станций Колпино и Ропша, недалеко от Ленинграда. Трагичные были дни. Смерть, как говорится, постоянно разгуливала в наших рядах. Вспоминаю такой случай. Командир роты связи Янкельсон вызвал меня к себе и дал приказ пойти в первый полк, взять связиста помощника, отыскать слева расположение штаба дивизии и от полка до дивизии дать связь.
- Надо бы пообедать, товарищ командир!
- Обедать некогда. Вот тебе хлеб. Вот жареная курица. Поешь на ходу!
Откровенно говоря, я был вполне удовлетворен таким приказом ротного и быстренько добрался до штаба первого полка, где начальником связи был некто Копылов. Мы встретились в Копыловым уже ночью, переночевали в землянке, а утром, чуть свет, двинулись по шоссе по направлению к видневшейся вдалеке деревне. Тайком пробрались по огородам к одному из домишек. Видим, выходит пожилая женщина и делает нам рукой какие-то знаки.
- В чем дело, бабушка?
- Не ходите дальше,- почти шепотом сказала она, - Там, на краю деревни, фашисты!
Я выглянул из-за дома и опешил: немцы, человек пятнадцать, быстренько отрезают нам отход. Решение созрело мгновенно: лейтенант должен был гнать на лошади, а я, уцепившись за седло, бежать рядом. Так мы и сделали, вихрем помчались к кустам.
Винтовка моя зацепилась за ветки, и я оторвался от седла, но на ходу успел зацепиться за хвост лошади. Так мы под редкие хлопки выстрелов вырвались из оцепления, приблизились к грейдеру. В эти минуты на полотно дороги вышли две грузовые машины с бронированными бортами.
- Эй, вы! - кричали солдаты.- Где тут фашисты гуляют, покажите нам!
Мы рассказали все, что с нами произошло, и машины поспешили к дымящейся на горизонте деревне.
Вскоре мы нашли штаб своей дивизии. Лейтенант пошел со связистами наводить связь. Я же быстро побежал в дивизию, к своим подчиненным.
Смотрю, около штаба собрался народ. Конные связисты привели пленного фашиста. Янкельсон, относительно неплохо владевший немецким языком, допрашивал пленного.
- Кто ты?
- Я? Я - коммунист. Я не хочу и не буду с вами воевать!
Немец улыбался и почти плакал:
- Вы - наши товарищи по труду, рабочие ... За что кровь проливать будем?
- Правильно, геноссе! Правильно! - одобряли наши солдаты. А я, как бывший спортсмен, с трудом подбирая слова, спросил его, как у них в Германии люди занимаются спортом. И он одобрительно закивал головой:
- Да, да! У нас тоже есть спорт ... Солдатам много приходится заниматься спортом.
И подумал я в эти минуты о своих ребятах-физкультурниках, вспомнил о своей семье ... Зачем пришел сюда, на эту морозную, недоброжелательную землю немецкий коммунист, не по своей ведь воле. Так что враги тоже бывают разные.
Горько писать эти слова ... Но ничего не поделаешь, приходится. Отступление наших войск продолжалось. Уходила не только армия, уходил от коричневой чумы и народ. Крестьяне шагали следом за телегами, гнали скотину. Вели по закаменевшей глыбистой земле ребятишек. Шли по горящим деревням, по неубранным пашням, Шли, как на казнь.
Наша дивизия под прикрытием леса, колонной двигалась к новому месту дислокации. Пролетали над идущими немецкие самолеты. То и дело звучала команда: «Воздух!». Прошла на Ленинград эскадрилья «мессеров». Дивизия маскировалась, как могла. В воздушном бою на наших глазах сбили русский истребитель. Парашют летчика не раскрылся. Наши ребята побежали к месту падения пилота. И велико же было их изумление: летчик, живой и здоровый, стоял на песке и собирал парашют. Оказалось, что ветром его бросило на склон горы, и он проскользил по песку, не причинив себе никакого увечья.
Первые дни сентября командование немецко-фашистской группировки «Север» предприняло наступление на участке Ропша-Колпино. Несмотря на большие потери, враг рвался к Ленинграду. Шли упорные бои за Ропшу.
Маленький городок несколько раз переходил из рук в руки. Взрывы, пожарища, стоны раненых солдат. Я находился на КП дивизии. В разгар боя прервалась связь.
Мне - приказ: «Восстановить линию!». Орудия ли бьют, пулеметы ли стрекочут, идет ли гибельный минометный обстрел, а ты связист - иди! В этот раз я быстро нашел порыв, недалеко от КП полка, которым командовал подполковник Маргелов. Я долго наблюдал за этим изумительным человеком. Он командовал подразделениями,
стоя во весь рост. Высокий, сухощавый, с огромным шрамом через все лицо, он был похож на какого-то сказочного богатыря. Длинная шинель, перехваченная портупеей, черненый пистолет «ТТ» в правой руке, сбоку шашка, командир полка показывал пример беззаветной храбрости, силы и уверенности в победе. «Таких людей победить нельзя»,- сделал я радостное для себя заключение.
Приказ Маргелова был горек и прост - отступить, оставить Ропшу. А для нас новые заботы, риск и смертельно опасные вылазки по ремонту и
восстановлению линий связи. Командиру нашей роты Янкельсону было поручено подыскать место для нового КП дивизии. Янкельсон взял с собой и меня. Недалеко от леса на нас налетела вражеская авиация. Немцы били из пулеметов, гоняясь почти за каждым солдатом. Кое-как мы отвязались от этого назойливого воздушного пирата. Он оставил нас, как мы догадались, лишь потому, что кончилось горючее.
Итак, дивизия отступала и отступала. КП дивизии, естественно, передвигался все ближе и ближе к городу Ленина. Однажды мы
расположились около большого болота, чуть поодаль стоял березовый лес. В одном из блиндажей размещались станции связи, в другом - командование дивизии. Я навел связь с наблюдательным пунктом и постом, сообщившем о прилете вражеской авиации. И тут же с этого поста поступила команда: «Воздух!». И все замолкло. Я быстро добежал до места расположения поста. Сердце захолонуло от горя: на месте
поста зияла чернотой огромная воронка. Пост погиб. Ребят похоронили через несколько часов, опустив тела в злополучную воронку. Сделали опрятный холмик, поставили наскоро излаженный памятник. Сколько их, таких памятников, наоставляла наша первая гвардейская за дни войны!? Уму непостижимо! Хоронили друзей почти всегда молча, тайком смахивая слезы: стеснялись показать свою слабость, проявить сентиментальность. И зря!
К вечеру наша дивизия опять вынуждена была отступать.
Имущество связистов опять погрузили на телегу и с нее вели всю работу. Появился начальник связи дивизии. Последовал приказ:
- Установить связь на поляне, перед деревней!
Приказ есть приказ. Но обстоятельства являются обстоятельствами. Во время нашего разговора с начальником связи немцы подняли в воздух разведывательный дирижабль и начали интенсивный артиллерийский обстрел именно того места, на которое мы хотели
«посадить» свою связь, то есть расположить штаб, а точнее, КП дивизии.
Рассматривая в бинокль окрестности, я увидел мчавшиеся во весь опор кухни. Это снабженцы вовсю старались накормить солдат. Вдалеке
дымился взрывами «передок». Я бросился к месту, которое предполагалось для КП.
Увидел командира дивизии. Он командовал подразделениями в непосредственной близости к немецким цепям. Нашей роте было приказано начинать размещение штаба за деревней Агакули, где стояли зенитчики. К вечеру мы все были на новом месте.
23 сентября 1941 года можно считать началом длительной обороны Ораниенбаумского пятачка или, как его еще называли, Приморского
плацдарма, с которого в январе 1944 года был нанесен сокрушительный удар по немецко-фашистским дивизиям, блокировавшим Ленинград.
На нашем новом КП я встретил командира нашего, батальона Метра. Он построил всех для отступления, в колонну. Я старался не попадать ему
на глаза вместе со своими связистами, а потому остался у места расположения КП.
Расстались мы с Метром, как впоследствии оказалось, ненадолго: командир дивизии приказал догнать отступающих и вернуть их. Догнали отступивших у мыса «Серая лошадь», в двадцати пяти километрах от нас. После возвращения весь батальон послали на передний край, к деревне Агакули, расположенной на холмах, где шли ожесточенные бои. Три дня связисты вели изнурительные бои с напиравшим и хорошо
вооруженным противником. Многих недосчитались из-за одной «незначительной» ошибки Метра. Во время этой же операции полк Маргелова попал в немецкий «мешок», то есть оказался в тылу у немцев, в окружении. Но маргеловцы не позволили запереть себя надолго. К исходу следующего дня они с боями прорвались к своим.
15 сентября противник прорвался к Финскому заливу между Стрельней и Урицким, вся восьмая армия оказалась отрезанной от Ленинграда. Наша
первая дивизия гвардейцев народного ополчения в это время была преобразована в кадровую 80-ю стрелковую дивизию. Полки получили такие номера: 153-й, 218-й, 77-й. Мы становились солдатами, не ополченцами.
21-23 сентября противник предпринял массовые налеты авиации на Кронштадт. До 400 бомбардировщиков «сваливали» грузы бомб на нашу
героическую морскую крепость. Но город сопротивлялся. Далеко не все немецкие воздушные «асы» возвращались в свое логово.
В первых числах сентября через линию фронта перешла небольшая группа наших бойцов: десять бойцов, девушка-санинструктор и два
тяжело раненных командира, которых солдаты поочередно несли на носилках.
Естественно, как было установлено в то время, все бойцы прошли проверку в особом отделе дивизии. Все было в порядке, только девушка-медсестра из-за фамилии (ее звали Таня Раннефт) вызвала некоторые подозрения. Но и это вскоре все было выяснено. Впоследствии Таня Раннефт стала героиней знаменитого очерка
Сергея Смирнова «Смерть комсомолки».
Так вот, группа перешедших, солдаты и политрук, сообщили, что на Волховском фронте, около Ладожского озера, бои ведет 54-я армия под
командованием Маршала Советского Союза Г. И. Кулика. Бои такие же тяжкие, смертельные.
И, как клятву, мы повторяли про себя страшные, злые лозунги: «Наше дело правое - мы победим!», «Кровь за кровь - смерть за смерть».
Жизнь диктовала нам эти законы - законы защиты любимой Родины.
В начале ноября наша дивизия получила приказ срочно перебазироваться в Ленинград. Передвижение подразделений должно было идти по морю (Финский залив), на транспортных судах. Погрузку начали в полночь, и затемно суда должны были выходить из гавани, иначе артиллерия противника прицельным и методичным огнем потопит флотилию. Не преминет это сделать и превосходящая нашу авиация фашистов. Случай такой уже произошел за несколько дней до погрузки у наших связистов. Так что мы приняли все необходимые меры к тому, чтобы не допустить людских потерь. Весь личный состав спустился в нижние отсеки баржи, судно вышло в море еще до рассвета. Благополучно пробрались мы под самым носом противника к Ленинградским пирсам. Вышли на сушу. Здравствуй, дымящийся, голодный, истекающий кровью Ленинград!
Никогда не забуду Великий Праздник Революции день 7 ноября.
В тот год это была 24-я годовщина Великого Октября. Черны и тягостны
воспоминания тех дней. Мы уже на пристани знали, что Ленинград начинает голодать. С 1 октября 1941 года уже в третий раз снижены нормы выдачи хлеба: по рабочей карточке стали выдавать 400 граммов, по карточкам служащих, иждивенцев и детей - 200 граммов. Трудные условия жизни, невероятно трудные! Но каждый ленинградец четко выполнял свой долг перед Родиной. Надеялись: скоро, очень скоро прогонят врага, освободят город, станет полегче! И никто не знал, что
через шесть дней произойдет уже четвертое, а через семь дней пятое снижение норм выдачи хлеба. По этим нормам рабочие стали получать 250 граммов хлеба, а инженеры и служащие, по 125 граммов.
... Сразу же, при выходе с морских пирсов, наша дивизия по безлюдной портовой улице вышла к Обводному каналу и по Калашниковской набережной, Новочеркасскому проспекту, в обход Прохоровского шоссе вышла за город.
Лежал в пригороде белый-белый первый снег. Чтобы прошла дивизия, задерживали прохожих в деревне Березки. Шли, шли солдаты 80-й гвардейской, бывшие ленинградские ополченцы. Дивизия стала резервом фронта.
В эти дни противник делал отчаянные попытки прорваться к перешейку между Ладожским и Онежским озерами, соединиться фронтами и создать второе кольцо окружения. В это время вместе с гражданским населением начала голодать и армия ... Отдыхать нам, конечно же, не пришлось. Вскоре прилетел приказ - дивизия выводится из резерва и должна продолжать боевые действия на так называемом «Невском пятачке». Пока мы организовывали рекогносцировку, поступил новый приказ - наступать на Шлиссельбург. Но тут уж все зависело от крутой и коварной Ладоги. Ладожское озеро четвертое в СССР по величине и шестое - по глубине. 18,5 тысячи квадратных километров. Максимальная глубина 230 метров. Суров нрав этого русского водоема. Капризно оно, когда не сковано крепким льдом. Но и скованное - тоже коварно.
Наступление на Шлиссельбург оттягивалось из-за тонкого льда, потому что переход к городу предполагался по осеннему некрепкому ледоставу. К тому же, обязательно должен был присутствовать фактор внезапности, то есть ночью, по льду Ладожского озера, мы должны были выйти на побережье восточнее Ленинграда.
Все шло по плану. С наступлением темноты дивизия зашла на лед. Штаб замыкал движение наступающих. Вскоре начались непредвиденные трудности. Прежде всего, скользкий лед, невозможность двигаться по нему в сапогах, второе - лед тонок и трещит под тяжестью колонн. Несется команда: «Больше трех не сходиться!». Мы, связисты, тянем волокуши (я и Шаронин), нагруженные кабелем и аппаратами. Идем, идем и идем.
Ночь кажется бесконечной. Тысячи людей глухо постукивают сапогами по неокрепшему льду. Впереди какая-то задержка. Люди, сгрудившись на льду, подвергают себя опасности провалиться ... Судя по времени, мы должны быть уже у цели. Но по-прежнему впереди лишь темень, хоть глаз выколи....
Идем, идем и идем. Лед без конца и краю. Ветер свистит за спиной. Редкий кашель, хриплое дыхание. Изредка ругань. Ночь скрывает от глаз
лица, прячет чужой страх. Мы идем.
Медленно приближается рассвет. Еле уловимые тени появляются в воздухе. Восток окрашивается едва заметной вначале серой дымкой. Становится все светлее и светлее. Вот рассветет широко, и день застанет нас на льду, как на тарелочке ... Фашистам ничего не стоит расстрелять нас, как мишени ... Ясно, что замысел внезапного наступления провалился ... А спасало нас лишь одно: немец не имел сплошной обороны побережья, он построил лишь опорные пункты. К
тому же все силы свои фашисты бросили в эти дни на соединение с финнами на перешейке между Ладожским и Онежским озерами. Враг рвался к Волхову, шел севернее Тихвина.
Когда рассветало, дивизия повернула обратно. Усталые, злые и голодные, гвардейцы шли назад из последних сил. Уже потом наше позорное «топтание» по Ладожскому льду объясняли непрочным льдом. «Лед подвел!» - так говорили, разводя руками. Без приказа - прекратить наступление - мы вернулись назад, в поселок Морозово ... Все расположились отдыхать, а мне и моим товарищам строгое предписание - дать связь в домик старого рыбака, расположенный на берегу озера. Мы дотянули кабель до хижины, вошли внутрь. В углу, на нарах, лежал старик. Только поздоровались, входит большая группа генералов, в том
числе и наш комдив Фролов. Один из генералов обращается к старику:
- Дорогой дедушка, мы сейчас, как ты, наверное, догадываешься, будем работать с картой ... Если у вас есть где-то еще одна горница - побудьте там!
Рыбак сразу же вышел из домика. Вышел вслед за рыбаком и я.
- Если будете нужны,- сказал вдогонку генерал, мы позовем!
Более двух часов дежурили мы одиноко у старого рыбацкого дома. Связь работала безукоризненно. Когда генералы ушли, мы сняли аппараты и пришли, наконец, в свою часть. Усталые, свалились спать.
Утром командир роты Янкельсон дает новое задание:
- Приготовь волокуши, кабель ... Будем давать связь морской
пехоте. Поведет их через Ладогу наш Маргелов ... Таков приказ комдива ... Ты береги его, нашего славного комполка ...
- Как его убережешь? Он ведь непослушный!
- Все равно, приглядывай за ним!
И вот строй моряков встречает своего нового командира. Всем известно, что морская пехота - особый род войск, своенравный, вольный. «Ну,-
думаю я,- как-то встретят они нового командира, да еще и пехотинца? А вдруг не примут! Вдруг командир не приживется?». Однако «братишки» встретили подполковника сдержанно. Встали по команде «смирно», замерли, как и положено.
Маргелов, увидев хмурые лица, горящие глаза и упрямо сжатые губы, вместо обычных, положенных в таком случае слов: «Здравствуйте, товарищи!», улыбнувшись, сказал: «Здорово, клешники!». Моряки засмеялись.
- Какие уж там клешники ... Тоже пехота!
- Ну-ну, не вешать нос ... Русский моряк - это тебе не игрушка ... Это человек, который фашисту подпалит всю задницу!
Исчезла хмурость лиц, доверчивостью засветились глаза.
Моряки приняли Маргелова, как своего доброго командира, они все вскоре стали называть его «батей». Нашел путь к сердцам комполка, добился доброго отношения у людей, с которыми впоследствии пришлось ему быть и в трудных боях, и в тяжелых переходах, с которыми терпел он многие годы и лишения, и горе.
В тяжких военных тревогах, в кровавых отсветах войны шли
дни. Новый приказ - в короткие сроки дивизия должна перебазироваться на Большую землю, вступить в бои с противником в районах Волховстроя и Тихвина. В ночь на 3 декабря начался переход через Ладогу (благо, опыт уже имелся, и немалый). К вечеру следующего дня дивизия вышла на берег, в районе Бугровского маяка.
Усталость была столь велика, что солдаты, не успев ступить на твердую землю, все повалились отдыхать .
... Согласно вводимому в те дни новому БУПу - боевому уставу
пехоты связь с полками должна была наводить специализированная рота связи, а не батальон. Это для нас было наиболее приемлемо. Всякая громоздкость в управлении обычно является помехой: наличие в прошлом батальонов связи лишь увеличивало бюрократическую лестницу. А она, как вы понимаете, в обстановке военного времени не служила стимулом для успеха.
Здесь, у Бугровского маяка, услышал я весточку о подвигах полка морской пехоты, которым командовал Маргелов. Это они отогнали противника на пять километров от маяка, захватив многие деревеньки. Маргелов в этих боях был ранен, но из строя не ушел. «Великолепный комполка!» - так говорили солдаты. И я радовался за своего любимца.
Вступление на Большую землю было для нас радостным. Именно в эти дни, 5-6 декабря, наши войска перешли в наступление под Москвой. А наша 4-я ударная армия в результате наступательных боев 9 декабря освободила город Тихвин. Фашистам не удалось замкнуть второе кольцо вокруг Ленинграда. А это, в свою очередь, позволило спасти сотни и тысячи ленинградцев от голодной смерти, а также повысить обороноспособность города-героя. Теперь наша дивизия передана
в 54-ю армию.
Враг стремился в эти дни захватить небольшую, но стратегически значимую станцию Войбокало. И наша дивизия во главе с новым
командиром полковником Н. В. Смирновым вышла на защиту станции. Мы, связисты, расположились в маленькой деревеньке недалеко от железной дороги. (Теперь уже рота связистов, а не батальон). КП дивизии был расположен в лесу, я же остался на запасном КП, в непосредственной близости к железной дороге. Ждал приказа
вышестоящих командиров три дня. Читал. Спал. Ел хотя и скудный, но все же питательный паек. Никто не обращал на меня внимание. На четвертый день терпение мое лопнуло. Спрашиваю командира взвода:
- Выходит, что на меня кто-то наложил домашний арест?
Взводный смеется:
- Никто на тебя никаких арестов не накладывал ...
Если надоело отдыхать - иди к ротному ... Там такая перетрубация идет ... Совсем недавно Янкельсон отправил Метра в штрафной батальон ... За кабель, который заморозили на Ладоге ... А бывший командир
нашей дивизии Фролов и комиссар расстреляны за то, что сорвали наступление на Шлиссельбург! Понял!?
Я пришел к Янкельсону. Он был хмур и спокоен.
- А-а-а! Явился? – сказал он. - Так вот, послушай меня, связисты все говорят, что там, где ты наводишь связь,- всегда порядок ... Мы проверили твою работу, когда ты давал связь от Бугровекого маяка, связь к морякам, мы проверили тебя в наведении связи по ориентиру ... И вот ... могу тебя поздравить, тебе присвоено звание лейтенанта ... Будешь командиром резервного взвода особого назначения ...
Соберем тебе спортсменов - лыжников со всей дивизии, дадим вам лыжи ... Это будет особый взвод ...
- Я же на лейтенанта не учился! - возражаю я Янкельсону.
- За время войны ты прошел хорошую школу. Так что не возражай.
... В общем, к вечеру мне уже выдали, как среднему командиру, дополнительный паек, пистолет. Старшего сержанта Скворцова, который
и раньше нередко встречался мне на линиях связи, назначили помкомвзвода. Когда на КП прибыл политрук, весь взвод спортсменов-связистов был уже в сборе.
Политрук снял с моей шинели красные треугольнички - знаки сержантского и старшинского звания и прикрепил кубики.
- Вот так-то, товарищ лейтенант! - сказал он. - Давай начинай работу с взводом.
Не успел я еще, и ознакомиться с взводом, со своими
подчиненными, как поступил вызов ротного командира Янкельсона. Его приказ - продвинуться до станции Войбокало, и оттуда, от армейских связистов протянуть связь на деревню Шум. В этот населенный пункт, к утру, должны были прийти роты третьего батальона (командир Андреев) 153 полка.
- Сейчас у нас нет проводов, все осталось на Ладоге и все вмерзло в лед ... Надо обходиться тем, что попадет под руку. Остерегайся фашистов, которые еще остались на опорных пунктах ... Будь осторожен ... Даю тебе в помощники лейтенанта Сливака и политрука, старшего лейтенанта Латыша ... Когда будешь давать связь, посылай на линию сначала Сливака, если он не вернется - пусть идет политрук ... Если погибнет и политрук, иди сам!
Погрузив телефонные аппараты и две небольшие катушки с проводом на повозку, мы отправились в рискованную экспедицию. Перед отправкой я зашел к Янкельсону и тщательно изучил карту, маршрут, по которому предстояло идти.
Итак - дорога! Мой приказ связистам - держать оружие наготове. Шли в ночь, тревожную и черную. Но все обошлось благополучно. На станции Войбокало, куда мы пошли на рассвете, стояла тишина. Ни звука, ни шороха. Еще не рассветало, как мы перешли уже железную дорогу. Лошадь припрятали за большим полуразрушенным зданием, пошли искать армейскую связь. Вскоре обнаружили их расположение.
- Ваши документы? - спросил меня один из армейских связистов.
- Вот! - я подал ему красноармейскую книжку.
- Тут, в книжке, не значится, что вы лейтенант!
- Только вчера присвоили звание. Ну? Поздравляю!
- Нам приказано присоединиться к вашим линиям. Да, да. Нам уже звонили. Пожалуйста, присоединяйтесь.
Мы повели связь с сержантом Скворцовым. Приблизились к
железнодорожному полотну, пропустили провод под рельсы. Боялись порыва: по ветке здесь часто ходил бронепоезд.
В деревне Шум мы нашли удобный блиндаж, и Скворцов с
телефонистами остался дежурить до прихода батальона. Мне позвонили, что одно из отделений ведет связь, разматывая бухту провода, и я вышел навстречу своим ребятам. Однако вскоре в Шуме появился батальон Андреева, и немец начал мощный обстрел батальона из минометов и пулеметов. Мы, прижавшись к земле, продолжали тянуть провода. Резкий удар сзади заставил меня содрогнуться. Пощупал воротник гимнастерки, вытащил из него горячий еще осколок мины. Наверное, кусок раскаленного металла был уже на излете, иначе не пришлось бы мне сейчас писать эту повесть.
Несмотря на бешеный огонь противника, мы все-таки распустили
катушки и соединили кабель. Связь с дивизией была налажена.
Вернувшись на станцию, в Войбокало, я обнаружил своих помощников в плачевном состоянии: политрука, старшего лейтенанта во время
артобстрела ранило в щеку, и его увезли в санбат, лейтенант Сливак натуральным образом объелся конины, и его тоже забрали в санчасть. Что тут поделаешь?
Шли и шли по дорогам военные машины, танки. Везли на
«передок» боеприпасы на подводах. Фашисты минировали двери домов. По дорогам валялись десятки трупов немецких солдат. Это означало, что дела у противника шли из рук вон плохо: не успевали предать земле своих боевых товарищей.
Сельские кладбища белели свежими крестами. Это были могилы наших непрошеных гостей.
Дивизия шла по пятам противника, выбивая его из опорных пунктов и деревень. Методично, четко работала наша артиллерия. Фашисты в панике удирали, поджигая дома и другие постройки. В одной из деревень я увидел более сотни брошенных фрицами велосипедов. Они еще осенью приготовили их для быстрого передвижения. Но сейчас, когда пришло время сматывать удочки, забыли о своих машинах.
А бои все катились и катились к юго-западу. Дивизии было приказано выбить противника с плацдарма между Большой и Малой Плоей. Вскоре
приказ был выполнен. Фашистов отогнали за территорию колхоза «Красный Октябрь». Полки 153, 218, 77 выбивали оккупантов из опорных пунктов, гнали их зло и беспощадно. А мне было приказано снимать ненужные провода и двигаться вслед за КП дивизии.
Отступая, немцы двигались только по большим дорогам, оставляя орудия и технику. Леса фашисты боялись, как черт ладана. Лес для них
был страшнее мороза. От морозов они спасались, напяливая на себя разного рода одежду и обувку. (Посмотришь на такого вояку и не поймешь, мужик идет или баба!), а лес, «начиненный» партизанами, представлялся им смерти подобным. И еще одна особенность. Хотя и удирали враги, но зверствовать не переставали.
Обычно они выгоняли из домов всех жителей, а дома поджигали. Новый, страшный, 1942 год сверкал пламенем пожаров. Лилась кровь, погибали тысячи наших братьев.
В первый день Нового года мне было приказано навести осевую линию в направлении на болото Соколиный Мох. От моей линии должна была идти связь в полки. Стоял довольно крепкий морозец. Мы шли с волокушей, пробираясь по снежным равнинам, по кустам и мочажникам. По ночам спали, как говорится,«под сосной» или просто зарывшись в сугробы. Изрядно намучившись, мы добрались-таки до болота с названием Соколиный Мох. Это огромный массив, протянувшийся с востока на запад примерно километров на 15, а с севера на юг -
на 8. Утопая в снегу, мы пересекли болото и довели связь до 153 полка. Отсюда уже была дана связь в 218 и в 77 полки.
КП нашей дивизии был перенесен ближе к переднему краю, а за
болотом остались только второй эшелон и медсанбат, Участок железной дороги Мга - Кириши стал нашим боевым плацдармом. Когда дивизия стояла еще на болоте Соколиный Мох, мы часто слушали по утрам и вечерам доносившуюся с запада канонаду. Это под Погостьем шли тяжелые бои. Так продолжалось недели три.
Станция Погостье стала местом жестоких схваток с врагом за овладение железной дорогой. Именно в районе Погостья нашим войскам удалось пересечь полотно дороги на расстоянии 400 -500 метров и углубиться в лес. Известно было, что этот участок и станцию Погостье наши войска захватили ночью и почти без потерь. В общем, как бы там ни было, а на участке не прекращались тяжелые сражения и, естественно, не оставались без работы связисты.
В один из дней я лично пошел на устранение порыва. Смотрю,
навстречу шагает раненый солдат, в руках у него котелок с кашей.
- Товарищ лейтенант! - кричит он мне.- Вон, посмотрите, стоит разбитая кухня, а котел полон каши! Идите, покушайте!
Я подошел к кухне на санях, гляжу, действительно, каши на
целый батальон. И вижу тут же порыв провода. Осмотрелся и ахнул: недалеко, на опушке леса, трое в белых халатах тянут на ветках кого-то четвертого и тут же заметают след. Я спрятался за остов кухни. Имея определенное задание по восстановлению связи, я не имел права ввязываться в какой-либо контакт, а тем более в перестрелку. Как впоследствии оказалось, фашисты захватили нашего повара в
качестве языка и несли его по нехоженым тропинкам, заметая след. Вскоре я сообщил о виденном нашим разведчикам. Они начали преследование, догнали фашистов и выручили несчастного повара.
Через день наш 153 полк пересек железную дорогу около разъезда Жарок. Мы заняли небольшую деревеньку Конуую. Я вместе со своими
связистами тоже перешел железнодорожное полотно. Мой помкомвзвода сержант Скворцов в это время обслуживал линию. Все вроде бы складывалось благополучно.
Но немцы внезапно ударили по разъезду, и нам пришлось отступать. Бомбежка настолько сильна, что в воронки, образованные взрывами, вполне можно было поставить двухэтажный дом. Впоследствии мы разместили в одной из воронок КП батальона.
В боях за разъезд был ранен наш командир дивизии. Немцы сумели окружить 153 полк. Гвардейцы держали круговую оборону. Как на зло, в
полку вышла из строя рация. Разведчики, пришедшие из полка, просили срочно восстановить вышедшую из строя аппаратуру. И командование решило пойти на риск: послать в полк бывшего профессора, знатока радио, толстого, очкастого Лурье.
Лурье никогда не занимался военным делом, он был неповоротлив, рассеян, как все ученые. В дивизии он оказался, как и все ополченцы. И все-таки Лурье сумел проникнуть в окруженный полк. Через день рация заработала, и разведчики привели измучившегося профессора обратно. Жалко было смотреть на бедного толстяка.
Однако вскоре он пришел в себя и приступил к работе на рации, которая была оборудована на автомашине.
На место старого КП пришел батальон лыжников во главе с Героем Советского Союза (Героя он получил еще за финскую войну) Комаровым. Я дал ему связь от армейской линии и, оставив для обслуги связистов Кочнева, Жукова и Рачинко, ушел на КП дивизии, в район Погостья. И вдруг связь с батальоном прервалась. Не отвечают! Командир роты послал в батальон Комарова связиста Паклина. Наступило утро следующего дня, но связи с батальоном не было.
Паклин исчез неизвестно куда. Янкельсон вызвал меня:
- Понимаешь, армейская линия исправна, а батальон молчит ...
Что-то случилось ... Твоя задача продвинуться к месту расположения батальона и выяснить все… Сейчас туда отправился взвод солдат ... Догонишь их ... По болоту...
И я пошел вслед за опередившим меня взводом… Появился вражеский самолет... Летчик пикировал на меня и строчил из пулемета. Я прыгнул
в сторону, в кусты, и закопался в снег. А фашист все заходил и заходил на меня, будто штурмовал неприступную крепость. Наконец, он все-таки оставил меня. Я погрозил ему вслед кулаком и пошел дальше, к контрольной армейской линии.
Спрашиваю по телефону батальон Комарова:
- Почему не отвечаете?
- Нас по нашей позывной никто не вызывает.
Boт тебе на! Оказывается, телефонистка перепутала позывные, вместо «резеды» она вызывала «розу». Кто ж ей ответит на такой обман!? А Паклина подстерегли на тропе немецкие разведчики и утащили его, как «языка».
Вскоре, миновав вражескую пристрелянную полосу, я был уже в
батальоне Комарова. Один из моих связистов и друзей Жуков дежурил у телефона.
Связь работала бесперебойно. Я присел рядом с Жуковым, интересуясь его делами.
Все было хорошо. Но поздней ночью начался минный налет. Это, как кошмарный сон.
Мины рвались со свистом, беспрерывно. Одна мина прямым попаданием пробила бревна нашего блиндажа. Осколками ранило комбата Комарова. Беда! Остатки ночи мы провели в пути. Комарова везли в медсанбат, и я ехал вместе с ним до штаба дивизии.