После смерти родителей она была здесь не так уж и часто. Прошлым летом приезжала, поддерживала порядок в доме и во дворе, но надолго не задерживалась. Родители не успели вырастить рассаду, а ей садовыми делами заниматься не хотелось — грустно было в родительском доме без родителей. Она больше наводила порядок внутри дома, разбирала вещи. Зимой вовсе была всего три раза — просто приезжала проверить отопление. Ночевать не оставалась. И даже сейчас, спустя год после ухода родителей, тишина казалась неестественной. Никто не хлопочет на кухне, не бегают по двору куры (она в прошлом году отдала их соседям), не ходит по двору отец. Дарья Игоревна заметила, что чем старше становились родители, тем они были громче. Привычные движения с каждым днём давались труднее. Мама ставила чайник, и если этого не знать, то кажется будто на кухне как минимум два человека, и каждый что-то делает. Когда живёшь вместе — не замечаешь. Обращаешь внимание только тогда, когда не видишь каждый день. Она старалась приезжать как можно чаще и иногда даже после недельного перерыва замечала, как стареют родители. Старый, что малый — говорят в народе. Так оно и есть: никогда человек так быстро и заметно не меняется, как в детстве и в старости. Только в детстве с каждым днём ребёнок обретает новые навыки, а в старости теряет. Дарья Игоревна благодарила бога за то, что родителям уже за восемьдесят, а они оба были живы, вели хозяйство, поддерживали друг друга. Мама старалась приготовить «любимые Игорёшины пирожки с ливером», а отец не разрешал ей поднимать тяжёлые вёдра с водой. Именно такой представлялась женщине фраза «пока смерть не разлучит нас». Сейчас модно говорить, что человек копирует жизненный сценарий родителей, или одного из них. Обходя двор, Дарья Игоревна думала, что ничегошеньки от родительского сценария в её жизни нет. Муж ушёл от неё, когда ей едва исполнилось тридцать четыре. Ушёл к её подруге. Не сказать, что лучшей, но всё же той, что она доверяла. Расставались некрасиво: с мелочным дележом имущества, со взаимными упрёками и желанием ужалить другого в незащищённое место. Как обычно в таких ситуациях больше всего страдали дети, а их в семье было трое. Они не понимали, что происходит. Плакали, когда родители ругались. Переживали, когда отец уходил, собрав вещи в старый чемодан и хозяйственные сумки. Господи, они даже из-за этих сумок умудрялись поругаться! Стыдно вспомнить... К чести бывшего мужа стоит отметить, что детей он не бросил. Каждый месяц приносил деньги, по выходным гулял с ними, интересовался успехами в школе. Ей советовали подать на алименты, но она, подумав, решила, что не станет этого делать. Бывший муж большим доходом похвастаться не мог, да и в новой семье у него уже ожидалось прибавление. Поддерживает детей — уже хорошо. То, что он не стал делить квартиру, а безоговорочно оставил ей и детям, смягчало приговор. Делёж остального имущества был результатом эмоционального всплеска, как результат неготовности к шокирующей новости. И вот сейчас дети выросли, обзавелись семьями, у каждого уже по двое детей. А она так и не нашла спутника жизни, хотя мужчины обращали на неё внимание. Но каждый раз что-то шло не так. Переехать в родительский дом она решила из-за детей. Времена сейчас сложные, квартирный вопрос у многих стоит настолько остро, что ежемесячно делает брешь в кошельке. Прошла та эпоха, когда давали жильё от предприятия. Сейчас каждый как может, так и выкручивается. Дарья Игоревна видела, что детям тяжело, что ипотечные взносы тянут последние жилы и решила продать двухкомнатную квартиру и переехать в деревню. Дети отговаривали, мол непривычная ты к сельской жизни, дом требует мужских рук и денежных вливаний. Но Дарья Игоревна слушать никого не стала. Подумала, взвесила, прикинула и решила. Совместными усилиями сделали косметический ремонт в квартире, выкинули лишнее, нужное перевезли в деревню и продали. Большую часть Дарья Игоревна отдала детям на решение жилищных вопросов. Себе оставила небольшую долю, чтобы подремонтировать то, что не терпит отлагательств. Хозяйство у родителей было добротное — отец до последнего вздоха поддерживал родной дом в порядке. Но не только желание помочь детям руководило Дарьей Игоревной. Она и сама не отдавала себе отчёта, что душа её требует перемен. Этот еле заметный зов привёл к размышлениям о продаже квартиры. Три года она была на пенсии. Пенсия была долгожданной — устала. Но, с другой стороны, привычный мир изменился — никуда не надо идти, нет планов-отчётов, родительских собраний, некуда надеть костюм. Женщина действительно наслаждалась заслуженным отдыхом. Но душе что-то требовалось. Эмоции? Новизна? Перемены? Кто же у неё, у души, спрашивает? Дарья Игоревна уже давно жила одна. С тех пор как женился младший сын и переехал в родной город жены. Старшая дочь и средний сын жили в том же городе что и она, но в других районах. Ездили к друг другу редко, в основном созванивались. Поэтому к одиночеству женщина была привычная, не тяготилась им. Да и некогда было скучать — в деревне всегда работы невпроворот. Хотя она решила в этом году осмотреться и не совершать огородных подвигов. Правда, соседи всё равно отдали ей излишки рассады. Сама она высадила зелень, да по грядке лука с морковью. В общем, волей-неволей, но огорода избежать не удалось. Она ведь выросла на земле. Только волей случая вышло так, что большая часть жизни прошла в городе. Но руки всё помнят, и из недр памяти всплывает информация о том, как сажать помидоры, когда лучше пропалывать морковь. А ещё в деревне было достаточно знакомых: одноклассники, друзья. Оттого, что жила она одна, к ней чаще, чем к другим забегали на чай приятельницы. У всех дома шум-суета, а у неё островок спокойствия. Поэтому Дарья Игоревна одинокой себя не чувствовала. — Таня, мне электрик нужен. В сарае что-то искрит, когда свет включаешь, я опасаюсь. Есть в Кузнецово хорошие электрики? Приятельница задумалась. — Здесь что-то никого не припомню, в Ново-Кузнецово был один, он Степновым проводил всю электрику в новом доме. Спрошу номер. — Да, спроси, пожалуйста. Боюсь, когда так искрит. Вечером Таня прислала Дарье номер телефона, подписав «Михаил электрик Ново-Кузнецово». Он пришёл через неделю. Дарья Игоревна возмущалась про себя: неужели так сложно прийти и посмотреть и хотя бы оценить объём работ. Она привыкла, что в городе такие вопросы решаются быстро — звонком в соответствующую службу. А если у тебя есть возможность заплатить мастеру, то это упрощает задачу во много раз. Она уже стала спрашивать у детей есть ли у них знакомые, готовые помочь с электрикой. Но в назначенный день возле ворот остановилась старенькая машина отечественного производства, и к дому подошёл мужчина. — Здравствуйте. Миша, — представился он. — Показывайте, что стряслось. Отчего-то мужчина не понравился Дарье Игоревне. Была в нём какая-то отрешённость от мира, незаинтересованность. А ей, как педагогу импонировали люди с пытливым умом, с интересом в глазах. А у этого мужчины, похоже, не было интереса к своей работе, не говоря уж о других аспектах жизни. — У меня в сарае искрит проводка. Идите за мной. Она наблюдала за ним, пока он осматривал провода, щитки и делал пометки в блокноте, который выудил из кармана объёмной джинсовой жилетки. Примерно её возраста. Невысокого роста, сгорбленный, словно несёт за спиной тяжёлый рюкзак. Смуглая кожа, которая бывает у людей много работающих на улице. На лбу глубокие борозды морщин, нижние веки отёкшие. Тонкие губы поджаты в нить, уголки опущены. Если бы Дарье Игоревне предложили описать мужчину одним словом она сказала бы: запертый. Именно таким казался ей мужчина. Закрытым. Бывают молчаливые люди, но при этом чувствуется, что они открыты для общения. Но Михаил был из тех, кто не пускает чужих в свой храм. Десять минут он осматривал сарай. Потом пошёл к общему щитку, прошёл по двору. И всё это молча. Дарья Игоревна ходила за ним следом и тоже молчала. Наконец, он остановился и прокомментировал: — Видно, что проводку делали своими руками. Местами совсем хлипкая. В сарае искрит провод на входе автоматического выключателя. Скорее всего, проводка начала плавится при большой нагрузке, потому что сечение и автомат не подходят друг другу по параметрам... — Подождите! — перебила его Дарья Игоревна. — Мне тонкости не важны. Мне надо знать, что делать и сколько это будет стоить. Михаил пожал плечами, мол хозяин — барин, задумался, прикидывая что-то в голове, а потом озвучил стоимость. Теперь задумалась Дарья Игоревна. Она не знала, сколько могут стоить подобные работы, но сумма, которую назвал электрик укладывалась в её критерии «нормально», поэтому она решила согласиться. — Хорошо. А когда сможете сделать? — Около двух недель буду занят. После пятнадцатого приеду. — А раньше никак? Я боюсь в сарае свет включать. — Раньше никак. Я днём работаю, по вечерам на шабашках. — Понятно, — раздосадованно ответила Дарья Игоревна. Ну пусть будет так. Мне что-то купить нужно? — Нет, я принесу всё необходимое, — коротко ответил он и направился к воротам. — На вашем месте я бы и дома поменял проводку. Дарья Игоревна ничего не ответила. Михаил уже подходил к машине, взялся за ручку, когда она спохватилась: — А у вас соответствующее образование-то есть? А то вдруг вы тоже самоучка как мой папа? — Пятый разряд вас устроит? — буркнул он. — Вполне... — ответила женщина. — Спасибо, что приехали. До свидания. Жду вас на следующей неделе. — До свидания. *** Не понравилась она Михаилу. Рядом с такими людьми он всегда чувствовал себя неуютно, характеризуя их словом «прокурор». Стоишь перед ними, и вроде бы ни в чём не виноват, а всё равно чувствуешь себя повинным. Он и цену-то назвал выше, чем брал за такую работу. А она возьми, и согласись! Неудобно стало, оттого и сказал, что материалы свои принесёт. Думал из-за сроков откажется: не все ждать хотят, тем более работа несложная, у кого руки из нужного места растут — справятся. Но и тут она согласилась. Только, когда он уже садился в машину задала вопрос про квалификацию. Ведь мог же тогда надерзить да отказаться. Сказать, мол вам шашечки или покататься. Огрызнуться, мол если не устраиваю, то ищите другого. Но не сообразил вовремя. В общем, все шансы не браться за работу упустил. Ну что же, лишняя копеечка не помешает. Сейчас сезон — кто строится, кто ремонтируется. Глядишь, он побольше денег для Севушки соберёт. А деньги они, как водятся, не пахнут. Тем более, если заработаны честным трудом. Через две недели, как и условились, он приехал к ней. Предварительно, конечно, позвонил, напомнил о себе. Услышав голос тут же «увидел» её — волосы прилизаны, на носу очки, лицо строгое. Ну ни дать ни взять прокурорша. Погон только не хватает. Но, кажется, он накрутил себя лишнего, ожидая, что она будет ходить за ним по пятам, проверяя каждый шаг. На его счастье, она была занята своими делами в саду, предоставив ему полную свободу в сарае. Только спросила, нужна ли её помощь и какие-нибудь инструменты. Он ответил отрицательно, тогда она сообщила, что будет в палисаднике, если вдруг ему что-то понадобится. А ещё оставила на крыльце графин с квасом, мол угощайтесь. Михаил кивнул и принялся за работу. То, что здесь за один вечер не справиться понял сразу — работы оказалось больше, чем он думал. Да и не всегда сподручно было одному, но звать женщину на помощь не стал. Перед уходом предупредил, что протянул времянку, и свет она может включать без опаски. А он завтра снова придёт и продолжит. — Не самое удачное место для пионов вы выбрали, — заметил он уходя. — Они солнце любят. А здесь у вас после обеда тень. Дарья Игоревна кивнула, досадливо прикусив губу. Она тоже думала, что надо было в другом месте посадить. Но почему-то высадила здесь, а ведь знала, что пионы светолюбивые. — Поздно уже пересаживать... — Не поздно. Первые цветы вообще лучше обрывать, чтобы куст набрался силы. Они в полную мощь только на третий год, как правило, цветут. Поэтому сейчас пересадите, пусть станет более выносливым. — Спасибо за совет. Я подумаю. — До завтра. И, — он слегка запнулся, — квас у вас очень вкусный. Не удержался, весь выпил. Уж не обессудьте. — Ничего страшного. Рада, что вам понравился. И как-то после этого разговора оба стали мягче к друг другу. Нет, внешне это не проявлялось — всё так же приветствовали друг друга в начале и прощались, когда Михаил уходил. Но на инстинктивном уровне мужчина ощутил, что не такая уж она и «прокурорша», к его совету с пионами прислушалась — пересадила на солнечное место. И графин с квасом всегда оставляла, и в работу не вмешивалась. Дарья Игоревна тоже убедилась, что дело он своё знает, и при внешней незаинтересованности, работает основательно, или как любил говорить отец «капитально». К концу недели Михаил доделал оговорённый объём работы. Может, закончил бы и раньше, но были дни, когда приезжал позже — задерживался на работе. Да и работать одному хоть и было привычно, но в этот раз неудобно. — Если вдруг надумаете остальное поменять, номер телефона знаете, — сказал Михаил. — Да, конечно. Спасибо вам большое. Наверное, надо постепенно всю заменить. Отец ведь проводил очень давно. — Я осмотрел немного. В бане нормально сделано, ещё послужит. А вот за домом в беседку не совсем удачно выведено, там я бы поменял кое-что, — памятуя их первый разговор, он не стал углубляться в подробности. — Хорошо, я подумаю, — она протянула ему сложенные пополам купюры. — Дарья, у меня к вам просьба. Женщина нахмурилась, в плохом предчувствии. Мужчина продолжил: — У вас очень вкусный квас. Такой моя матушка ставила когда-то. Я уж и забыл его вкус, пока ваш не попробовал. Хотел спросить, может, поделитесь закваской? Да скажете как правильно делать его. Летом окрошку таким заправлять — лучше не придумаешь. — Да, конечно, — Дарья тут же расслабилась. — Вот только закваске нужно созреть. Давайте я сегодня поставлю, завтра будет готова. Приезжайте, забирайте. — Завтра не получится, в город поеду, а поздно беспокоить вас не стану. Послезавтра приеду. Дома будете? — Где же мне быть? Заезжайте. А пока подождите, — она поднялась на крыльцо и скрылась в доме. Через несколько минут вышла оттуда с двухлитровой банкой кваса. — Вот, возьмите. Я, если честно, уже реже его пью. Вначале тоже никак напиться не могла, а сейчас стоит по несколько дней в холодильнике. Если дети в выходные приедут, может, они допьют, ежели к этому моменту он не скиснет. — Ничего ему в холодильнике не станется. Это дрожжевой быстро горчить начинает, бражкой отдаёт. А настоящий квас, на закваске который, он, наоборот, только приятнее на вкус будет. — Тут я с вами соглашусь! Настоящий квас — отличная вещь! Вот так с кваса и началось их общение. Михаил приехал за закваской через день, привезя с собой несколько корней бархатцев и пояснил, что они защищают капусту от вредителей. И если Дарье сейчас сажать их некуда, то пусть просто между капустной рассадой высадит. Дарья в ответ угостила его новым квасом — добавила в него смородиновые и мятные листья, перебив хлебный аромат травяным. В следующий раз мужчина привёз пустые банки и похвастался квасом с бородинским хлебом. Незаметно их общение стало распространяться и на другие темы, не затрагивающие огород и рецептуру кваса. И это оказалось как раз то, чего Дарье не хватало. Общение с односельчанами сводилось к обсуждению бытовых вопросов, с детьми — о внуках, редкие звонки коллег приносили новости из школьной жизни и сплетни про общих знакомых. А с Михаилом неожиданно их объединила любовь к чтению. Мужчина, как выяснилось, был ровесником Дарьи. Но в отличие от неё выглядел старше своих лет. Стало традицией то, что Михаил приезжал к Дарье в пятницу после работы и они подолгу сидели в беседке за домом. Дарья достала родительский самовар на дровах. К приходу мужчины пекла пирог, и они до темноты разговаривали на разные темы. Их взгляды во многом были похожи, и они хорошо дополняли друг друга. Михаил всё чаще молчал, его взгляд был по-прежнему безучастным. Но Дарья знала, что он внимательно слушает каждое её слово. А ей важно было выговориться: за десятки лет в школе привыкла, что её слушают. В один из выходных Михаил поменял проводку до беседки. Дарья пыталась ему заплатить, но он сказал, что ноги его больше не будет в её дворе, если она станет настаивать. Не всё в жизни делается за деньги. И вообще, он съел уже столько пирогов, что должен поменять проводку везде. Так и повелось: в пятницу они отдыхали от будней, а в субботу Михаил приезжал и что-нибудь чинил в хозяйстве Дарьи. В воскресенье уезжал в город — к внуку. Даже дети и внуки Дарьи Игоревны привыкли к присутствию Михаила. Очень плавно сплетались линии судеб. Не как в молодости со страстью и бессонными ночами. А со спокойными беседами, приятной заботой и пониманием того, что нужно другому. И больше дружбой, а не ураганом чувств. Наверное, такой и бывает зрелая любовь. Лето перевалило за середину, знойный июнь уступил августу с чуть более прохладными ночами. — Ноги гудят, пойдём в дом, — предложила однажды женщина. — Наверное, погода будет меняться, даже ходить тяжело. Они зашли в дом. — Даша, ты давай садись на диван. Где у тебя плед? Носки шерстяные есть? — Я сама...- запротестовала было Дарья, но сама уже села на диван. Стало так приятно от того, что кто-то заботится. Даже набежала непрошеная слеза, которую она поспешила смахнуть. Вдруг вспомнились родители, и перед внутренним взром встала картинка, как отец укутывал матери ноги. В последние годы она и вовсе всегда ходила в валенках — так сильно мёрзли ноги, и отец без устали штопал их, менял подошву — они быстро стирались. — Спасибо, Миш, мне уже гораздо теплее, — благодарно сказала Дарья. Он улыбнулся, что случалось с ним редко. Да и улыбкой назвать было сложно — чуть-чуть приподнял уголки губ наверх. Иногда Дарья думала, отчего он такой грустный всё время. Словно внутри него мотив минорной песни. Возможно, из-за внука, из-за Севы. Как-то раз Михаил поделился с ней своей бедой — его внук диабетик. Перенесённый ковид дал осложнение. Таких, как он оказалось много, и самое обидное — половина из них дети. Им ещё жить да жить, а они уже на инсулине. Все заработанные на шабашках деньги Михаил отдаёт дочери, чтобы внук хорошо и разнообразно питался, чтобы не чувствовал себя хуже других. — Хотя он, кажется, и не замечает этого, — добавил он в тот день. — Видно, детям проще свыкнуться. Они ещё не жили десятилетия в другой реальности, поэтому болезнь воспринимают иначе. Это как со слепыми, говорят, кто родился слепым, тому и нетрудно. А вот кто потерял зрение, те страдают гораздо больше. — Так и есть. Но всё равно жалко Севушку. Больше мужчина ничего не говорил о своей семье. Дарья знала, что где-то в городе у него есть дочь и внук, что живёт он, так же как и она, в родительском доме. О её жизни он тоже не расспрашивал. Просто в разговорах часто проскальзывали дети, внуки. И если Дарья иногда со смехом, а иногда и с грустью делилась историями из жизни, то мужчина не рассказывал ничего. Её это не удивляло — все разные. Но ей нравилось, как легко и спокойно Михаил появился в её жизни. Соседки-приятельницы подшучивали, мол скоро на свадьбе гулять будем, а она отмахивалась. Ну какая свадьба, когда седьмой десяток разменян? Просто он один, она одна, вот и тянутся друг к другу. «Мы не ищем никого, кроме людей. Не нужно нам других миров. Нам нужно зеркало. Мы не знаем, что делать с иными мирами. Человеку нужен человек» — вспоминала она монолог в «Солярисе». Ближе к концу августа сидеть в беседке перестали вовсе — Дарье было холодно, и она иногда шутила, что зря убрала материнские валенки, впору и ей надевать их. Михаил чинил розетку в передней, Дарья хлопотала с обедом, работал телевизор. По новостям показывали сюжет о пойманной преступной группировке, большинству из них не было и двадцати пяти лет. — Ну вот выйдут они на свободу и что дальше с ними станет? — ворчала Дарья. — Так ведь дальше и пойдут по наклонной. Нет, кто один раз оступился, тот уже не встанет на ровную дорогу. — Почему ты так думаешь? Люди разные... — Может быть, но если он уже возомнил себя вправе забирать чужое, то ты думаешь, тюрьма его исправит? Михаил пожал плечами и вернулся к розетке. Но Дарье вдруг захотелось продолжить тему: — Не верю я, что человек исправляется! Был бандитом, бандитом и останется, только ещё больше озвереет. — И что ты предлагаешь делать с ними? — Иногда я думаю, что зря отменили смертную казнь. Кое-кого стоило бы отправить на виселицу. — Думаешь? А ведь среди «кое-кого» может оказаться и невиновный и... твой сын, например. — Мой сын? Ну ты что уж, Миша! — От ошибок никто не застрахован... — Я иного мнения. Любая ошибка — это следствие, а не причина. Следствие плохого воспитания в первую очередь. — Получается, мир чёрно-белый. Промежуточных вариантов не подразумевает... — В этом вопросе - да. Все мы ошибаемся, никто не свят. Но если человек возомнил себя выше других, то это уже не исправить. И таким не место в обществе! — И мне тоже? — Михаил быстро отвёл взгляд. Дарья даже не сразу поняла, что он имеет в виду, и только спустя несколько минут до неё дошёл смысл сказанного им. — Ты хочешь сказать, что сидел в тюрьме? — Да, три года. — За что? — она не узнавала свой голос. — Как и те парни, — Михаил кивнул в сторону работающего телевизора, — за разбой, грабежи и как ты выразилась за то, что возомнил себя выше других. Ну и где я, по-твоему, мнению сейчас должен находиться? В тюрьме или на виселице? Дарья молчала, не зная, что сказать. Молчал и Михаил. Смотрел на неё исподлобья, но не глядя в глаза, а будто бы снизу вверх, виновато смотрел. — Пойду я... — наконец произнёс он хрипло. — Розетка исправна. Мужчина подошёл к порогу, снял с крючка ветровку и чуть кряхтя, наклонился обуваясь. Дарья не вышла его проводить, так и застыв в дверях кухни с ложкой в руках. Перекрывая все звуки, работал телевизор — шла реклама. Счастливая пожилая пара ехала на велосипедах, глядя на мир через новые солнечные очки рекламируемой оптики. *** Дарья Игоревна никак не могла прийти в себя. Несколько дней ходила задумчивая. Надо же получить такой удар под дых! И почему нельзя, чтобы хотя бы в этот раз всё было без сюрпризов? Для чего бог посылает ей такие испытания? Она ведь и не просила, о том, чтобы рядом с ней появился мужчина. И уж тем более, не думала, что возможно познакомиться здесь, в Кузнецово. И вот когда это случилось, вдруг выясняются неприятные моменты. Конечно, она не была настолько наивной, чтобы не понимать, что у него свой опыт за спиной, не всегда положительный. Как у всех, впрочем. Но чтобы вот так... Нет, она к этому не была готова. Обида, гнев, раздосадованность — эмоции накрывали с головой волнами, и она никак не могла разобраться в них. Даже дочка, приехавшая на выходные, почувствовала перемены в настроении матери, хотя Дарья Игоревна старалась их не показывать. — Мам, что случилось? Болит что-то? — Нет, Яна, всё в порядке. — Устала? — Да от чего мне устать? У меня половина огорода пустует, так что я особо и не надрываюсь. Да и основные дела сделаны, поливать уже не надо. Лук хочу выдернуть, пока солнечная погода. — Странная ты какая-то, иди отдохни, я сама лук выдерну. — Хорошо. На грядке его разложи, пусть подсыхает. Пойду чайник поставлю, — женщина поднялась на крыльцо. На следующий день Яна спохватилась: — Мам, а где Михаил? Чего это он не приходил вчера? — Не знаю, — поспешно ответила женщина, и по тому, как быстро она отвела взгляд, Яна поняла, что причина материнской грусти в нём. — Что случилось? Поссорились, что ли? — нарочито бодро поинтересовалась дочь. — Нет, не ссорились... — А что тогда? — Да так, ничего... Не стоит это разговоров. Но от Яны так просто было не отделаться. Женщины вообще любопытны до отношений, а здесь ещё дело касается матери. В конце концов, Дарья Игоревна всё рассказала дочери, закончив словами: — Вот так добрый Михаил оказался обманщиком. Яна, сидевшая на скамье у бани прислонившись к стене, приподнялась. — Почему обманщик? — Ну как? Скрыл такой важный момент своей биографии, умышленно умолчал. — Хм... Мам, а ты тоже всем рассказываешь о своих ошибках или неприятных моментах в жизни? — Каких, например? Мне нечего скрывать от людей. — Да ладно?! У каждого человека есть то, что он не хочет, чтобы о нём знали. Так или иначе, все мы прячем скелетов в шкафу. — Предположим, но это ведь не скелет, а скелетище! Сидеть в тюрьме, это не обзывать соседа матерными словами. — Мам, а что он тебе должен был сказать? Здравствуй, Даша, я бывший зэк? — Нет, конечно. Но мог бы рассказать! Мы всё лето беседы беседовали, о чём только не говорили! Я понимаю, что это непросто, но может тогда всё иначе вышло бы. А тут меня будто пыльным мешком по голове ударили. Яна замолчала, подбирая слова. — Мам, ты, конечно, не обижайся, но ты слишком категорична. У тебя есть только твоё мнение и неправильное. Шаг вправо, шаг влево — расстрел — Ну что ты такое говоришь, дочка? Я всегда прислушиваюсь к мнению других людей. Я же педагог — без этого никак в этой профессии. — Наверное, да. Но только это применимо к чужим людям. К своим ты относишься иначе. Дарья Игоревна непонимающе смотрела на дочь. — Яна, я тебя сейчас совсем не понимаю. Что значит «к другим людям»? Я ко всем стараюсь относиться одинаково. Да, кто-то нравится больше, кто-то меньше, но я не считаю, что все обязаны придерживаться моей точки зрения. — Нет, я не об этом. А о том, что ты к своим всегда строже. Свои должны быть идеальными, а если вдруг случается, что они бывшие зэки, то они сразу низко падают в твоих глазах. — Яна, ты что-то всё в одну кучу свалила! — Просто я хочу сказать, что ты иногда ведёшь себя, как судья. Выносишь вердикты виновен — невиновен. А кто тебе давал такое право? Было видно, что слова даются женщине с трудом, голос её дрожал. Она уже давно встала со скамейки и топталась на месте, теребя волосы, собранные в пучок. Она уже несколько раз распустила их и собрала заново. — Никаких вердиктов я не выношу! Каждый сам несёт ответственность за свои поступки. — А почему же ты тогда Михаила даже не выслушала? Не спросила, что случилось? Может там какая-то страшная история. — Что бы там ни было, разбою нет оправдания. Как учитель истории скажу, никакая агрессия до добра не доводила. И вообще, он даже не пытался ничего объяснить. — Видишь, ты опять своё? Он у тебя плохой. Может, это не он не пытался объяснить, а ты не хотела слушать? — Нет, если захотел, рассказал бы. — Мам, ты даже сейчас говоришь, а сама осуждаешь его. Человек же чувствует это, видит. Кому захочется рассказывать, если тебя заранее осудили? — Яна, после твоих слов я чувствую себя монстром каким-то. — Ну какой ты монстр, мам! Просто есть в тебе такая черта — категоричность. И тебя не переубедить, если ты вдолбила себе что-то в голову. Но если чужих ты просто вычёркиваешь из жизни, то мы-то так и живём «осуждённые». — Ну перестань, Яна! — Знаешь, что? — женщина набрала побольше воздуха в лёгкие и выпалила. — А я, между прочим, курю! — Что? — Дарья Игоревна распахнула глаза. — Да, вот так! — Яна подбоченилась, словно гордилась каким-то достижением. — Знаешь, я иногда думаю, что только из вредности к тебе курить начала. Ты же всю жизнь так брезгливо относилась к курящим, будто они прокажённые какие-то. Сейчас я смотрю на сына и вижу, что он что-то делает назло мне, но сам этого не осознаёт. Подростковый бунт. Вот и я, наверное, назло тебе курить начала. — Новость за новостью, — вздохнула Дарья Игоревна, утерев испарину со лба. — Что ещё скажешь интересного? Я так понимаю, давно куришь? — Давно, но редко. Когда перенервничаю. Беременная была бросила, а сейчас так... от случая к случаю. Мам, вот ты сейчас узнала обо мне «страшную» тайну — Яна согнула пальцы на руках, изображая кавычки, — И что, я хуже стала в твоих глазах? Перестала быть твоей дочерью? — Нет, конечно, но не буду врать — я совсем не рада. — Да дело же не в этом, мам. А в том, что независимо от того курю я или нет, я лучше или хуже не стану. Да, это факт моей биографии, может, не добавляющий мне красоты, но никто не вправе осуждать меня за это. То же самое и с Михаилом. Что-то у него случилось. Ты даже не знаешь, что, а уже назвала обманщиком. Помнишь, несколько лет назад был случай: мужчина защитил детей от насильника, неосторожное убийство и вот он в тюрьме. Формально — он убийца, а фактически — спас детей. Причём, не только этих, а ещё и тех, кто мог в будущем пострадать. — Да, помню эту историю... — Мам, мир не чёрно-белый. И мы не можем быть идеальными, такими, как ты хочешь нас видеть. — Поняла я, Яна... пошли чай попьём, голова что-то разболелась. Сказать «поняла» просто. И умом понять всё возможно. Разложить по полочкам, объяснить самому себе. Да только пока душа и разум не придут к согласию, не будет покоя. Дочь уехала, а Дарья Игоревна осталась одна со своими раздумьями. Она понимала, что Яна высказала то, что давно на душе камнем лежало. И ей было жалко дочь — столько лет носить груз. Было жаль себя — чувствовала себя обманутой. Буря эмоций, которые надо как-то пережить и попробовать принять. Засыпала она в тот день со снотворным, чего не было с тех пор, как переехала в Кузнецово, здесь лучшее снотворное — свежий воздух. Сейчас ей было тяжело оттого, что всё время дома одна — только возьмёшься за какую-нибудь работу, так сразу мысли возвращаются к тому разговору с дочерью. Она его уже разложила по молекулам, но всё равно мусолила и мусолила его. — Дашка, ты чего какая задумчивая в последнее время? — спросила бывшая одноклассница. — Да что-то, Таня, мысли всякие в голову лезут, покоя не дают. Мне вот тут дочь объявила, что курит. — А-ба! — Да не в этом проблема, а в том, что она всё это время боялась мне сказать, потому что боялась осуждения. Говорит, мол ты нам такую планку задрала, что ниже не опустишься. И говорит, что слишком я категоричная. По тому как подруга поджала губы и не поспешила спорить, Дарья поняла, что Яна говорила не на пустом месте. — Тань, ты тоже так считаешь, да? Вот только честно... — Даш, как тебе сказать, чтобы не обидеть. Сейчас с тобой проще стало, а помню в когда в школе учились, то рядом с тобой себя неуютно чувствовала. Вот как будто ты выше меня, иной раз что-нибудь скажешь, а ты зыркнешь, как рублём одаришь. Неуютно мне с тобой было. Не буду говорить за других, может, у них иначе было. Но сейчас иначе! — поспешила она добавить. — Сейчас ты мягче стала, ну или я взрослее стала, и мне чужое мнение уже не так важно. Дашут, не переживай ты так. Ну ведь объяснились с Яной-то, разобрались... — Не только в Яне ведь дело, скольких людей, получается, я невольно обидела. Помню, ведь и бывший муж мне такие претензии предъявлял, правда, другими словами. А я всё думала, что он это от обиды ко мне. А он пытался объяснить, что тяжело со мной жить. — Ты знаешь, вот эти твои раскаяния они ведь никому не нужны, — заметив удивлённый взгляд Дарьи тут же поспешила добавить, — Я в том смысле, что главное — ты сама это поняла. Прошлое уже не исправить, но можно ведь не наломать дров в будущем. Ну, придёшь ты сейчас к бывшему, скажешь: «ты был прав» так что это изменит? Ничего! А вот то, что ты дальше можешь иначе жить, это для тебя самой нужно. То, что было — прошло! Вот сижу же я с тобой, чай пью, говорю то, что в школе не осмелилась бы сказать. Потому что мы меняемся, жизнь меняется. И жить надо не прошлым. Ты вон лучше с внуками хорошие отношения выстрой. Пусть чаще приезжают. Детишки они ведь как источник. Хлопот с ними, конечно, вдосталь, но и энергии от них прибавляется. Пусть внуков к тебе привозят, с моими поиграются! Глядишь, на следующее лето будут чаще приезжать и тебе веселее, и грустить некогда. — Ты права, Танюшка... — Дарья Игоревна грустно вздохнула, — Будь проще, и люди к тебе потянутся. Никогда не понимала этой фразы, а вот сейчас как-то иначе услышала её. — Дашут, а ты и с Михаилом из-за этого поругалась? Недопоняли, что ли, друг друга? — Можно и так сказать. Не то, что бы недопоняли. Я слушать не хотела, он объяснять. Так и разошлись, как в море корабли. — Может, поговорите? Хороший вроде мужик-то... — Не знаю, Татьяна. Не знаю... С того вечера, когда они виделись последний раз прошло уже два месяца. Незаметно подкрадывался ноябрь. Это была первая осень в деревне, и от избытка темноты перед глазами на сердце становилось тоскливо. Чёрная влажная земля, тёмные лужи, брезентовые тучи, и внутри так же — уныло. Дарья ждала, когда выпадет снег и мир станет белоснежным. Та же Татьяна позвала её в церковь, на воскресную службу. Не сказать чтобы Дарья была очень набожна, но всё же нательный крест не снимала, все праздники чтила, и за красным углом, оставшимся от родителей, ухаживала. В Кузнецово церкви не было — слишком маленькая деревня. А вот в Ново-Кузнецово была небольшая, но красивая церковь, куда и приезжали прихожане из близлежащих деревень. Они стали ездить каждую неделю — муж Татьяны отвозил их, а потом забирал. И это лучше, чем быть весь день дома, думала Дарья. Она купила свечи, и по обыкновению хотела поставить их у любимой иконы. Подняла голову и замерла, увидев знакомый мужской профиль. Поспешила подойти к Михаилу, пока рядом не оказалось никого другого. — Здравствуй, Миша. Он вздрогнул. — Прости, я помешала молитве. — Нет, всё нормально. Я не ожидал увидеть тебя здесь. — Я тоже. Мы с Татьяной с конца октября приезжаем. — Я захожу в будни, в воскресенье к Севе езжу. А сейчас Сева в больнице, к ним не пускают. — Что-то случилось? — Нет, на обследование легли, анализы сдать. — Понятно... Миша, нам бы поговорить. Михаил посмотрел на неё долгим, грустным взглядом. Так долго он ни разу не смотрел ей в глаза, всё время отводил взгляд. — Давай, отвезу тебя до дома? Она кивнула. После службы они поехали в Кузнецово. Дорогой молчали, хотя и ехать-то было десять минут от силы — деревни-то совсем рядом находятся. Ещё чуть-чуть и срастутся домами и станут одним целым. В доме Дарья захлопотала, накрывая на стол. — Миша... — начала женщина, но он перебил. — Даша, ты лучше помолчи. Я тебе всё расскажу, как есть. Но только не затем, чтобы твои упрёки слушать, а просто чтобы ты знала. Важно мне это. Дарья кивнула. — Рассказывать-то и нечего особо, если честно. После восьмого класса я в город подался, в училище на электромонтёра поступил. Всё нормально было, учился, веселился. И связался с одной компанией нехорошей. Не знаю, что руководит в тот момент. Я много думал об этом. Это какой-то древний инстинкт: воевать. Но только он атрофированный, неправильный. Потому что воевали, как варвары, с целью наживаться. Такая жизнь быстро затягивает. Один раз получилось, второй. И чувствуешь себя эдаким королём, которому дозволено всё. Появляется чувство лёгких денег. А что молодым ещё надо? Да только недолго всё это длилось, нашу банду накрыли. Суд был, мне пять лет дали. Знаешь, что я никогда не забуду, пока живу? Глаза матери.. — Михаил то поднимал глаза на Дарью, то смотрел куда-то мимо неё. Он тяжело вздохнул. — Я не знаю, как описать этот взгляд. Взгляд волчицы, на глазах которой её детёныша загрызают насмерть, а она ничего сделать не может. Она ведь даже не плакала на суде, наверное, сил не осталось... Ты правильно сказала тогда, оттуда нормальными не возвращаются. Чаще всего да, так и есть. Но не всегда. Выбираются те, у кого надёжный тыл. Кого-то жена вытаскивает, кого-то родители. — Как ты смог сойти с этой дорожки? — спросила Дарья, не ставя в сомнения, что сошёл. — Во-первых, мать. Тот её взгляд. Как же мне стыдно тогда было! Но не только это. У нас в камере был священник. Не знаю, как уж он угодил туда, он не рассказывал. Но говорил он такие вещи, что все его слушали. Не слушались, как старших, а именно слушали. Он совсем недолго с нами был, его перевели потом. Но за те полгода, что вместе сидели, он успел вправить мне мозги. А ещё он любил читать и меня приучил. При колонии была библиотека, вот там книги и брали, до дыр зачитывали, перечитывали. Я тогда понял, что от того, что я буду делать, зависит моё будущее. Мне было уже двадцать три, а я только тогда эту истину познал! И глядя, на тех, кто по третьей ходке за решётку попал, понял, что не хочу так. Потом я досрочно вышел за хорошее поведение. И знаешь... чуть было опять не угодил в ту же ловушку. Потому что на воле я оказался никому не нужен, кроме матери с отцом. А что они? Мне деньги нужны были, работа. Да и хотел я честно работать, но никто не хотел брать с такой отметиной-то. Многие на этом ломаются. Вот ты говоришь, что не место таким среди обычных людей. Место! А помоги им чуть-чуть, протяни руку и изменится человек, поверь мне! Да только никто не хочет пускать, все отворачиваются, словно от прокажённых. Сложно это объяснить тому, кто подобного не испытал. Я до сих пор иду по улице и, мне кажется, будто каждый в меня пальцем тычет. Недочеловеком себя чувствую, хотя с тех пор ни одного раза закон не нарушил. Если только ПДД... Дарья понимала теперь, откуда этот затравленный взгляд, сгорбленная спина. Ей ведь ещё в первую встречу показалось, что он на себе груз несёт. А оказывается, что несёт он его почти всю жизнь. Даже страшно представить каково это. Она, вроде, преступлений не совершала, но после того разговора с дочерью два месяца в себя приходила, пережёвывала как жвачку. А здесь... Она положила руку на ладонь Михаила и чуть сжала её. — Не осуждаю, Миша. А дальше-то, что было? Как устроился? — Однажды чуть не сорвался, дружки мои прежние пришли, ну мы выпили... Они меня уже на какое-то дело звать начали, а я сижу, как болван, головой киваю, соглашаюсь. Мол, да. Заживу лучше прежнего... А потом будто по башке меня ударили, ничего не помню. Дружки, говорят, сидел и отключился. А мне в тот момент видение было — глаза мамкины. Просто смотрит она на меня и молчит. В чувство меня привели, я встал и сказал, что отныне это не мой путь, и ушёл. А потом будто бог меня вёл. Работёнка нашлась, с Наташей, Лериной матерью, познакомился. Поженились, правда, недолго вместе были — разошлись. Она уже третий раз замужем, а я, как видишь, всё бобылём хожу. Отец умер, я к матери переехал — сдала она сильно, хотя ведь не старая была. Но моя тюрьма, да отцовская болезнь доконали. Брат у меня был, и тот умер. Мама слегла. Вот так, Даша, я и прожил жизнь... Она снова сжала его пальцы. Михаил поднял на неё глаза и посмотрел долгим, внимательным взглядом. Как тогда, в церкви. — Даша, я тебе сейчас всё это рассказываю не для того, чтобы ты меня жалела. И уж тем более не для того, чтобы осуждала. Поверь, я сам себя уже миллион раз осудил. Я с этим грузом всю жизнь живу, и так до гробовой доски с собой и пронесу. Это моя жизнь, такая, какая есть. Пережить её заново, набело я не смогу. Многое сделал бы иначе. — Не осуждаю, Миша. Я за это время многое поняла. Дочь мне глаза открыла. Как через мясорубку душу прокрутило. А уж что тебе довелось пережить, то и врагу не пожелаешь. — А знаешь, что? — он улыбнулся, той скупой и редкой улыбкой уголками губ. — М-м-м? — Капустный пирог у тебя совсем как у моей матушки получается! Ум отъешь! Дарья засмеялась. — А у меня в сенях розетка барахлит. Нет у тебя знакомого электрика? Пирогами плачу! — Сейчас из машины инструменты принесу и починю. Что не сделаешь ради капустного пирога. Михаил накинул куртку и вышел из дома. Дарья подошла к окну и отодвинула занавеску. Белый снег крупными хлопьями сыпался с неба, укрывая на зиму землю. «С чистого листа» — отчего-то подумалось ей и на душе стало светло. Скопировано: блог "Кофейные романы Айгуль Галиакберовой". Комментарии без картинок и стикеров, только текстом!