Помнила ли Анна?.. А как не помнить? Разве такое забудешь? Хоть и прошло без малого почти 40 лет, а словно вчера все это было. Вроде только вот маленькой она была, бегала босая после дождя по лужам, радовалась теплу, что идёт от прогретой земли, а тут она же, только уже невеста. Ай, да какая там невеста? Считай, что и не было свадьбы, так, расписались в конторе, да и всё. И кольца на палец не одел ей муж. Какие кольца в то время? Да разве печаль то была? Не в кольцах счастье. Главное, что вместе, что рядышком. А ещё главное, что мать мужнина приняла её, не оттолкнула от себя, а напротив, теплом окутала, да дочкой назвала. В родном доме с мачехой жить приходилось, до тепла ли было? До нежностей? Сыта, не голышом, и ладно. Ох и любили они с Савелием друг друга! Наглядеться никак не могли, надышаться друг другом не получалось. И про сон забывали, и про еду, и про все на свете. Каждую свободную минуточку вместе были. Поначалу, как привёз Савелий Анну в деревню, с матерью Савкиной жили, да не жаловались. А что плакаться? Хорошо жили, ладно, дружно, и Аннушка с замиранием сердца слушала баб, что свекровок своих хаяли, по чем свет стоит. Вот свезло так свезло ей, что хорошая у Савки мать-то! Не обижает, и слова плохого не говорит, а бабы таких страстей наговаривают, будто бы их и за косы таскают свекровушки, и поедом едят. Савка- он ведь рукастый был, все у него в руках горело. Быстро дом свой построили, Савелий самолично и за лесом ездил, и место для дома хорошее выбрал, ладное. Аня, по науке свекрови браги для работников не жалела, только отскакивали фляги, ведь кружками большими пили её, горькую, зато и дом вышел- загляденье, да в срок. Бревнышки ровнехонькие, гладенькие, одно к одному. Все мечтала Аня, что вымажет дом глиной, да побелит известью дом снаружи, мол, красиво будет, Савка! Уперся Савелий, первый раз за все время не поддался на уговоры жены молодой. Сказал, как отрезал, мол, никакой глины, никакой известки! Пусть голые бревна стоят, дом наш дышать должен. Куда уж красивше, Аннушка, когда бревно натуральное стоит, ничем не измазанное? Далась тебе эта известка? Дождем обобьет ее, снегом обшелушит, облупится все, и будешь каждую вёсну маяться, руки трудить. А ведь прав оказался Савелий. Поглядела она, как другие бабы с известкой этой да глиной маются, так вся охота и отпала у неё и мазать, и белить. Сыновья родились уже в новом, своём доме, один за другим, ладные, крепкие парнишки.  Савелий рад- радешенек был, Аню свою на руках носил. Шутка ли- двух богатырей родила ему! Он уж и о доченьке мечтал, да не вышло. Так и жили. Всё вместе делали, берегли друг друга, жалели. И огород вместе обихаживали, и за скотиной вместе ходили. Ох, и кого у них только не было! И коровы, и кони, и свиньи, и овцы, а уж птицы- и вовсе не считано. С самого утра шум да гам в загоне, одни мычат, вторые блеют, третьи хрюкают. А ведь за всеми уход нужен был, потому и некогда было Аннушке сидеть сложа руки. Прибежит с работы, чуть вздохнет, да опять за работу, уже домашнюю. А она, как на грех, сроду не кончается! В избе прибраться надо, постирать надо, огород, скотина, и как успевалось всё? Как вроде легко всё было, а сейчас встала с постели, и уже устала. И хлеб ведь в то время сами пекли. Ни одной избы в деревне не было, в которой бы печка русская не стояла. С вечера опару ставили, чтобы к утру хлеб свежий из печи вынуть. По 6, да по 8 больших круглых хлебов пекли, да каких! И смех, и грех с этим хлебом был! Свекровка у Аннушки хоть и хорошая была, доброй души женщина, но поначалу шибко гоняла Аннушку, чтобы ладом училась, пекла да варила как следует. Аня хоть и не была белоручкой, и сшить, и связать могла, и хлеб стряпать умела, а все равно струсила, когда Ульяна Никитична села рядышком на лавку, ручки сложила, да только поглядывала, что и как делать станет Аня. И ведь ни слова не сказала, ни за, ни против, только зыркала молча, отчего руки у Ани тряслись, словно с похмелья великого. Замесила она опару- молчит свекровь. Аня ни жива, ни мертва стоит, лишнее движение сделать боится, мол, что не так, мама? Вы скажите, я сделаю, как надо. Та только усмехается, вроде делай, как знаешь, а я погляжу пока, говорить потом буду. И ведь так и сидела, да зыркала, пока из печи хлеб Аня не вынула, да под шубу не сложила. А уж потом, когда остыл хлеб, да созрел, взяла свекровка хлеб, обернула тряпицей чистой, на стул его положила, да сверху со всего маху и уселась на него. У Ани тогда аж в глазах помутилось! Да где же это видано, чтобы на хлеб, да прямо @опой! Грех- то какой! Вот бы бабушка ее, Аннушкина, увидела это, такую бы оплеуху Ульяне отвесила, что сбрякала бы свекровь со стула! Это же кощунство такое, не приведи Господь, срамным местом, да на хлеб! Дай Бог, чтобы не узнал кто! А Ульяне Никитичне хоть бы что! Как ни в чем не бывало поднялась она со стула, развернула тряпицу, да глядит, как хлеб, словно живой, из плоской лепешки назад форму свою принимает, да расправляется. Улыбнулась тогда свекровка, похлопала Аню по плечу, мол, отомри, чего скукожилась вся? Хороший хлеб у тебя, Аннушка, царский. За такой хлеб хвала тебе, как хозяйке. То ли ты не знала, что хлеб так на качество проверяют, а хозяек на умения? Да, трудно было. Это нынче все есть в магазине. Что душеньке угодно, вот оно, лежит, да манит. Были б деньги, хоть что однако нынче купить можно. На деньги грех Анне Ивановне жаловаться. Хорошую она пенсию заработала, ей хватает, да Мишенька, сынок, каждый месяц шлет, мол, не экономь, мама, трать, и не думай ни о чем, не последнее отдаю, а мало станет, так ещё заработаю. А много ли надо ей сейчас? Это когда молодая была, так то об одном мечтала, то о другом. Ребятишкам, Пашке с Сашкой и то хотелось купить, и это, а сейчас уже и не надо ничего. Снова глянула Анна Ивановна сначала на часы, а потом в окно. Не видать Мишеньки. Где- то едет уже? На машине быстро, что уж говорить. И глазом не успеет моргнуть Анна, вот и явится Мишутка, сыночек. Слезы сами покатились из глаз Аннушки. Разбередила, расковыряла, раскровила старые раны, что уж и зарубцеваться должны, а вот поди ж ты, все кровоточат да болят. И дня не проходит, чтобы не вспомнила Анна Ивановна сыновей своих, Павла с Александром, да мужа, Савелия. Пашка с Сашкой послушными росли, работящими. Сызмальства отцу на работе помогали, не отлынивали. Савелий в ту пору скот колхозный пас, летом на выпаса дальние ездили, работали, и мальчишки с ним, ни на шаг от отца не отходили, как хвостики за ним вились. А Савка и рад. И ему помощь, и парнишкам наука. Наберут еды, да поехали. Избушка там стояла, на выпасах- то, в ней и жили. Днём пасут нетелей, к вечеру в загон их загоняют, а сами в избушку. Парнишки за день так набегаются, что едва перекусят, да махом сон их сморит, лежат, посапывают. Июль в тот год дождливый был, слякотный. Как с первого дня припустили дожди, так и лило, словно из ведра. Уж и прекратиться пора непогоде, а видать не срок еще был. Савелию на выпаса ехать надо, так сыновья заныли, мол, с тобой поедем, каво нам дома делать, в дожди- то? Порыбачим, в дождичек пескари шибко клюют. Наловим пескаришек, а мамка их потом в печке засушит. Улыбнулась тогда Анна, мол, сгубили вас пескари эти! Нечего мокнуть, вон, дрова пока складывать начинайте, а то кучей лежат в дровнике. Ох и полюбились мальчишкам пескари эти! А ведь случайно вышло, что изобрела Аня рецепт этот. До одури любил Савелий рыбалку, и сыновей пристрастил к ней. Бывало, как уйдут втроем на речку, так волокут каждый по бидончику пескаришек этих. Аня то нажарит их, то уху сварит, а тут- вот хоть убей, некогда! Пока тесто на хлеб подходило, за ягодой полевой сбегала Аня. Ягоду перебирать надо, а тут мужики с пескарями своими. А она возьми, по быстрому выпотроши их, каво там потрошить- то! Пальцем надави на брюшко, и готово. В сметане обваляла, соли добавила, укропа покрошила, да после хлеба в печку и отправила. Жару- то в печи еще вон сколь! И так вкусно вышло, что умяли они противень этот в два счета. Подсохли рыбешки, похрустывают, от сметаны румяные, да укропным духом пропитались. Так теперь и вовсе покоя нет от них с этой рыбой, как привяжутся, так и не отстанут, пока не отпустишь на рыбалку. Строго глянул мужик на сыновей, да головой отрицательно покачал, приказал дома им быть, мол, нечего мокнуть там, матери помогайте. Сказано с дровами управляться, значит управляйтесь. С отцом шутки плохи, и спорить не положено. Посопели обиженно, да на том месте и сели. А к обеду второго дня прибежала жена напарника отцова с причитаниями, мол, свекровка, мать Андрюшина померла. Выручай, Аннушка, отправь пацанов своих на подмогу Савелию, пускай Андрюша домой едет, все же мать родная, не тетка чужая. И ведь не откажешь. Уехали мальчишки на коне к отцу на выпаса, а Анна дома осталась. До сих пор удивляется, что тихо все было, спокойно, и мысли дурной не возникло, и страха не было, и не почуяла беды. Не в первый раз они вот так уезжают, а по утру вместе с отцом возвращаются. Не суждено было вернуться ни Савелию, ни Пашке с Сашкой. Утром смена приехала, нетелЯ ходят, как попало, не загнаны, загон открыт, кони возле избушки стоят, а их и нет никого. Пока то, пока сё, нашли троицу, лежат вповалку под старым тополем, недалеко от речки, где спуск в воду пологий, да скотина пить спускается. Что уж да как там было на самом деле, теперь уж и не скажет никто. Могли бы животные сказать, так нам бы поведали, а так- только домыслы людские и были. Видать, когда непогода совсем разыгралась, да дождь ливанул с новой силой, побежал Савелий с сыновьями под дерево, чтобы укрыться от непогоды, а тут молния так шарахнула, что всех троих и зацепило. Разве мыслила Аннушка, что не дожив до 40 лет останется она одна на белом свете, вдовая, лишится разом и детей своих, и мужа? Пашке шестнадцатый годок шел, а Сашке четырнадцать едва исполнилось. Окаменела она тогда тогда, лицом почернела. И жизнь не мила была женщине. Какая уж тут жизнь, когда нет теперь тех, ради кого жила она. Видать незачем ей жить на белом свете, раз ни сыновей своих, ни мужа уберечь не смогла. Всякие мысли в голову лезли Анне, одна страшнее другой. Было дело, что и к реке в тишине ночной ходила, да духу не хватило с высокого яра спрыгнуть. Как подумала, что все равно не свидится там со своими, так заревела, завыла. И Ольгу, что сыновей ее на верную смерть отправила виноватой считала, мол, кабы не ты, живые бы мои мальчишки были. А потом отпустило. Может поняла, что не виноват никто, а может просто смирилась с тем, что так вышло. Но не забыла. Так же ходила на работу, так же ела, пила, спала, но все мысли крутились вокруг мужа да детей. Каждый день думала Аня, как жили бы они, что делали. До того исхудала Аннушка, что одна кожа, да кости остались. Слонялась по большому дому, из спальни в спальню, трогала вещи, что от мальчишек остались, да прижималась к подушкам, вдыхая запах, что еще в них хранился. За осенью пришла зима, и совсем тоскливо сделалось женщине. То хоть на могилки бегала каждый день, а зимой замело все, не пройти, не проехать. Долгой та зима показалась Анне, думала она, что с ума сойдет от тоски да одиночества, но ничего, сдюжила, дождалась весны. А весной опять, по проторенной дорожке с работы, да на могилки. И ни огород не нужен ей больше, ни скотина. Всех извела, оставила только корову одну, да кур с десяток, чтобы своим блины печь, да на могилки складывать. На что оно ей, хозяйство с огородом? Много ли ей надо, когда и совсем почти есть перестала. *** Этого мальчишку заприметила Анна не сразу. Маленький, худой, такой щуплый, и в чем только душа держится? Глаза одни на худом, остреньком личике и заметные. Такие зелёные, словно побеги травки молодой. Стоит, за памятником прячется, выглядывает крадучись, а взгляд с блинов, что выкладывает Анна на могилки, не сводит. Ну чисто зверёк. Она поначалу грешным делом подумала, что умом тронулась. Откуда на могилках дитю взяться? Пока по сторонам смотрела, да оглядывалась, глядь, а его и след простыл, только пятки замелькали, да ветки деревьев, потревоженные маленькими ручками зашелестели обиженно. Во второй раз, дней через несколько, опять увидела его. Снова стоит, смотрит голодным взглядом на блины. Тут уже глаз не отводила Анна, пристально смотрела на мальчонку, едва губами шевеля, мол, не бойся, иди сюда. И опять ушмыгнул пацан, едва отвернулась она. Тут уж Ане самой любопытно стало, откуда тут ребенок? Вроде всех деревенских ребятишек знает она, а этого не видела. У баб на работе спросила, вроде как ненароком, чтобы за сумасшедшую не приняли, мол, мальчонка тут ходит, чей? -А, звереныш- то? Что, уже и у тебя напакостить успел? Небось в сарай наведался? С неделю как явился мужичонка, бабки Марьи- покойницы племянник вроде, и мальчишка этот с ним. Как шнырь по деревне бегает, все выглядывает. Петровна давеча жаловалась, что в сарай к ней залез, яйца из гнезда выгреб, да был таков. Вот ведь окаянный! А этот тоже хорош, сам не пойми на что живет, а ещё мальца с собой притащил. -Нет, не напакостил, это я так, просто спросила. Думаю, чей парнишка такой? Вроде как ненашенский. А в следующую встречу за руку она пацаненка этого поймала, когда он из ее сарая с яйцами выбегал. Аня в тот день припозднилась, не получилось в обед на могилки сбегать. На работе задержаться в обед пришлось, комиссия ехала, готовились встречать. Она в конторе работала, а потому ответственная за ту встречу была. Прибежала с работы, на часы глядь- нет, не успеет блинов завести, даже думать нечего. Может к вечеру что сообразит, а сейчас не до того. Самой обедать не хотелось, да и перерыв скоро закончится, опять на работу бежать. Налила Анна в кружку молока холодного, да вышла в сенки. Стоит, пьёт молоко, в оконце смотрит, да думает о том, о сем. И так задумалась женщина, так погрузилась в мысли да раздумья, что не сразу поняла, что её из раздумий тех вывело. И только чуть погодя дошло до неё, что в сарае шум стоит, куры кудахчут, разоряются на разные голоса свои куриные. Поставила Аннушка кружку с молоком на стол, да через заднюю дверь, что к сараю ближе, на улицу вышла. Идёт потихоньку, слушает, как шумят куры, как рвётся с цепи пёс Мамай, что охрип уже от лая, и самой страшно стало. Что там такое? Что случилось? Едва ступила она в сарай, как тут же в неё врезался тот мальчишка, которого на кладбище она видела. Стоит, держит старенькую, драную майчонку за края, и видно, что что-то лежит там, потому как топорщится растянутая майка в районе живота. Анна аж вскрикнула от неожиданности. Испугалась. И мальчишка испугался. Вздрогнул, ручонки разжал, а из майки яйца посыпались к ногам Анны. Смотрит мальчишка на желтую лужицу, из огромных глазищ слезы текут, и рот в гримасе застыл, словно повело мальчишку-то, скосоротило. Будто в голове у Анны что-то щелкнуло. Господи, так ведь голодный он, мальчонка- то! Есть он хочет, вот и идет, голодом ведомый, туда, где едой поживиться можно. Да разве от хорошей жизни ребенок по сараям чужим шарится, яйца ворует? И на могилки голод его завёл, не иначе. Господи, да что же это делается- то? Схватила она мальчишку за плечи, на колени перед ним опустилась, трясет его за плечи худые, плачет вместе с ним, да повторяет, мол, сынок, пойдём со мной, накормлю тебя, милый ты мой ребёнок. А мальчонка- нет, чтобы вырываться, сопротивляться, да пытаться сбежать, как- то враз обмяк, ослаб весь, да к Анне прижался. Обнял ребёнок женщину за шею своими ручонками, прижался к ней так крепко, что аж дышать Ане сложно стало. Засуетилась Анна, едва поднялась с колен. Вроде и маленький, да худенький мальчик, а неловко, неудобно. И отцепить бы от себя мальчонку, на ноги поставить, а до того страшно, словно поставь она ребёнка на ноги, в один миг сбежит он, исчезнет, будто и не было его тут, у неё на руках. Так до самого дома и шли. Уже в избе потихоньку посадила она его на стульчик, мол, ты не бойся, маленький. Я сейчас, я мигом. А в голове судорожно бегали мысли. Чем накормить мальца? Из еды только хлеба краюха черствая, да молока банка. И крупы никакой нет, уж сколь в магазине не была Анна? И тут как осенило её. Лапшу молочную сварить, пусть похлебает. Лапши- то с горсточку есть, вон, на газетке лежит, высохла уже, а прибрать всё не с руки. Поставила Анна на плиту кастрюльку маленькую, плеснула в неё молока, а сама с мальчиком разговаривает, каждый шаг разъясняет ему. -Как зовут тебя? Паша? Саша? Или может Серёжа? Сейчас, сейчас, милый ты мой ребёнок! Молочко сейчас мигом закипит, а мы с тобой туда лапшичку кинем, знаешь, как вкусно будет? Любишь лапшичку- то? Мальчишка во все глаза смотрел на Анну, и молчал, словно воды в рот набрал. Заворожено следил за каждым её движением, не отводя взгляда, и потянул носом, когда по кухне пошёл запах варева. Быстро дула Анна лапшу, шустро мешала ложкой, стараясь побыстрее остудить, а то вон, извелся весь ребёнок, аж подпрыгивает на стуле от нетерпения. И со слезами на глазах смотрела она на то, как жадно он ест, глотает эту лапшу, не жуя, не чувствуя вкуса. А потом, отяжелев от еды, расслабился ребёнок, медленно моргая своими глазками, сидит, носом клюёт, того и гляди, что заснёт прямо тут, за столом. Не знала Анна, что и делать. На работу не пойти? Так начальство по головке не погладит. И как поступить? Пока думала она, да размышляла, мальчонка, развалившись на стуле уснул. Ай, была, не была. Аккуратно взяла она ребёнка на руки, да перенесла на кровать к себе. Пусть спит маленький, пусть отдыхает. А проснётся, так сам уйдет, не будет она дверь закрывать. На работе места себе не находила Анна. А ну как испугается ребенок? Проснется в чужом доме, да страх обуяет его? Как на иголках была, едва досидела до конца рабочего дня, да домой побежала сломя голову. И чего только не надумала, пока домой не пришла. А как зашла, так слезы снова сами собой потекли. Видать, только проснулся он, да сразу к плите. Стоит, да прямо из кастрюли ест холодную лапшу, что оставалась на донышке в кастрюле. Увидел Анну, насупился, смотрит исподлобья, ну чисто зверек. Руки об майку вытер, да в сторону двери поглядывает, видать бежать надумал. -Давай блинов с тобой испечем? Любишь блины-то? Кивнул мальчишка головой отрицательно, да опять на дверь глядит. -Уйти хочешь? Ну иди, не бойся, держать тебя не стану. А есть захочешь, так приходи, я тебя буду ждать. Кивнул мальчишка головой, мол, приду, да шустро выбежал из дома. А Анна осталась одна, в раздумьях о том, как же ей быть? И в первый раз после зимы не пошла женщина на кладбище, потому что такая слабость на нее накатила, что села она на стул, и заплакала. На следующий день ждала она ребенка. Напекла блинов, поглядывала в окно, и гадала, придет или нет? И увидев, как озирается по сторонам, словно от кого прячась, идет к ее дому мальчишка, улыбнулась так широко и искренне, что с непривычки аж скулы свело. Она ведь уже и забыла, как это- улыбаться. А мальчишка что-то маячил, объяснял Анне, словно звал куда. Пошла за ним женщина. Бежит он, да оглядывается, словно проверяет, идёт ли Аня за ним? В доме бабки Марьи, на кровати, лежал мужчина, примерно её, Анны, годов. Был он бледен, с испариной на лбу и синюшными губами. Дышал мужик натужно, с хрипами, и казалось, что сейчас же испустит он дух. Всплеснула Аня руками, потрогала лоб мужчины, да отдернула руку, до того горячим был этот мужик. -Да ты никак на тот свет собрался, окаянный? Чего тянул? Смерть приманивать вздумал? Эх вы, мужики! Ну чисто дети малые! А об нём ты подумал? И, повернувшись к ребенку, сказала Аня, что сейчас фельдшера приведет, мол, не бойся, жди меня тут. Фельдшер, Тамара Михайловна, едва глянув на мужчину сказала, что в больницу ему надо, в райцентр, ничем она ему тут не поможет, лёгкие воспалились. После того, как отправили мужчину в больницу, взяла Анна ребёнка за руку, да повела к себе домой, мол, у меня пока поживешь, а там папку твоего вылечат, и видно будет. Мальчишка доверчиво заглядывал Анне в глаза, и ходил за ней по пятам, пока собирала она нехитрую еду, блинов, молока, да варенья. С аппетитом уплетал мальчишка блины, только кивая головой на вопросы Анны. Она уже поняла, что не говорит он. Понимать- понимает, а отвечает кивками. Маленький еще, лет 6 ему от силы. -Еще будешь блин? Молочка добавить? Давай- ка подолью тебе молочка- то. Охо-хо-хо, грехи наши тяжкие! И как же мне тебя звать- величать-то, милый ты мой ребенок? И мальчишка, ловко спрыгнув со стула, поставил руки по бокам, расставил ноги в стороны, и пошел, вроде как медведь. И так смешно у него это получилось, что рассмеялась Аня. -Медведь? Мишка ты, стало быть, да? Опять кивнул мальчишка, мол, да, Мишка. С появлением в доме этого мальчика словно жизнь появилась в Анне. Суетилась женщина, готовила для ребенка, да и сама вместе с ним ела с аппетитом. Достала швейную машинку, из мужниных вещей перешила кое- что на Мишку. И на кладбище вместе с ним ходила, объясняла, мол, сыночки мои тут лежат, а это папка их. И видя, как насупился Мишка, улыбнулась Анна, да потрепала его по голове. -Хорошо все будет с папкой твоим. Вот увидишь, вылечат его. Нельзя пока к нему, болеет шибко. Тебе же не хочется болеть? Вот, то-то же. Как оклемается чуток, так мы с тобой к нему поедем, а пока нельзя. Когда выписали мужика из больницы, долго он благодарил Анну. -Спасибо вам. И за сына спасибо, и за то, что меня с того света вытащили. Где я так остыть умудрился, и ума не приложу, думал что всё, смерть моя пришла. Сына чуть голодом не заморил, да сам чуть не помер. Стыдоба какая, ребёнок по сараям лазил за яйцами, пока я бока отлеживал! Оказалось, что мальчишка и правда Мишка. А он, мужик-то, Владимир. Мать Мишкина уж пол года как померла, ни с того, ни с сего упала, и все, как вроде и не жила. С сердцем плохо стало. -Я ведь думал, что сопьюсь совсем после того, как один остался. До того тошно мне было, что хоть волком вой. Я ведь почему сюда поехал? Работу мне предложили, на стройку. Далеко ехать, а Мишку не на кого оставить. Никого у нас с ним нет. Мать его детдомовская была, а моих тоже рано Бог прибрал. Думал, что у тетки Марьи его оставлю, да поеду, а оно вон как вышло. Откуда же я знал, что померла моя тетка? А тут и сам свалился, вам спасибо, что помогли. -А что же не говорит Мишка- то? С рождения такой? -Нет, не с рождения. Испугался шибко. Мать- то при нем упала. Раньше тараторил так, что рот не закрывался, а сейчас молчит, маячит только, головой кивает. -А на работу далеко ли ехать? Стоит ли того? Что делать умеешь? А то поди к нам пошли, нам на ферму и скотника нужны, и плотники. Найдём тебе заделье, коли желание имеется. На земле человеку всегда дело найдется, особенно если руки откуда надо растут. Только с глоткой своей завязывай, не дело это, горькую глушить. Сыну какой пример подаёшь? Как уж Владимир Анну благодарил, когда на работу вышел! И то правда, зачем куда- то ехать, когда и тут работы край непочатый? И получку вовремя дают, и сын при нем, рядышком. Мишка нет- нет, да и забежит к Анне. Ласково так прижмется к ней, и сидит, шелохнуться боится. И Владимир забегал, в благодарность за то, что сына привечает Анна , то одно ей поможет, то другое сделает. Их в деревне уж и сватать взялись, да отмахивалась Анна, мол, скажете тоже! К Мишке я всей душой прикипела, как сына его люблю, а замуж идти мне и незачем. Что есть, то есть. Мишку Аня любила, и души в нем не чаяла. Так же, как и он. Хороший мальчишка, ласковый, понятливый. Жаль только, что не говорит. Аня с Владимиром его в город возили, к врачу, да тот ничего толком не сказал, кроме того, что все болезни в голове у него. Придет, мол, время, сам заговорит, а пока хоть так, и то хорошо. А после зимы, когда весна расквасила дороги, растопила снежок, да наделала ручьев, случилось то, чего так ждали Анна с Владимиром. Заговорил Мишка! Навадился парнишка Аню с работы встречать. Что в обед, что вечером, бежит к конторе, и ждет, когда пойдет Аня домой. Возьмет ее за руку, да слушает, что Анна ему рассказывает. В тот день, встретив Аню, как обычно взял он ее за руку, да шел рядышком потихоньку, слушая ее рассказы о том, что скоро сойдет снежок, да огород надо будет сажать. -Ой, Мишенька! И помидоры с тобой высадим, и огурцов грядку сделаем, и моркови посадим со свеклой, а еще гороху и бобов. Любишь горох- то? А бобы? Суп с молодого гороха знаешь, какой вкусный выходит? Вот вырастим горошек- то, я тебе сварю супу. Посреди дороги растеклась огромная лужа, которую как ни старайся, все равно не обойти. Пока пялилась Анна, переставляя ноги, уже вышла из лужи- то, да поскользнулась, и со всего маху брякнулась. Упала так неловко, что головой стукнулась об лед, и отключилась, сознание потеряла. Когда открыла она глаза, над ней склонились люди, шлепали ее по щекам, а рядом сидел Мишка, ревел навзрыд, размазывал слезы по лицу, и чуть заикаясь и всхлипывая, говорил: -Мма-ма! Мммааама! -Мишка, сыночек мой! Тут я, тут! Тут мама, милый ты мой ребенок! Ну-ну, сынок, не плачь! Взрослые, суровые мужики, которые ни в Бога, ни в черта не верят, колкие, острые на язык, которые обсмеют все, что видят, отворачивали свои лица, чтобы никто не видел их слез. А бабы, что стояли тут же, рядышком, ревели в голос, никого не стесняясь. И Аня, обнимая Мишку, вытирала его слезы, плакала сама, и успокаивала ребенка, мол, ну что ты, что ты, Мишенька? Поскользнулась я, упала просто, да головой стукнулась. Видишь, какую шишку набила? Так и шли домой, потихоньку, аккуратно, взявшись за руки. Мать и сын, которые нашли друг друга. С тех пор заговорил Миша. Сначала тихо, медленно, немного заикаясь, словно пробуя каждое слово на вкус. Потом чуть громче, увереннее, а потом заболтал, затараторил так, как будто наскучался за свое долгое, вынужденное молчание, и сейчас пытался высказать все, что у него накопилось. А потом сошлась Аня с Володей. Не сразу, позже, когда сначала несколько раз дала ему от ворот поворот, а потом послушав подругу согласилась. - Живым живое, Аннушка. Не вернуть ни мужа тебе, ни сыновей. Отнесла ты свой траур, и их всегда помнить будешь. А тут парнишка, пусть не кровный, чужой тебе по крови, но и ты к нему прикипела, и он хвостиком за тобой ходит. И Вовка мужик хороший. Сходитесь, да живите, воспитывайте пацана, не рвите сердчишко детское. У него матери нет, а у тебя сына. Так случилось, что как вроде нарочно судьба вас свела, так и не противься, прими подарок- то. Сколько лет уж прошло, и подруги той в живых нет, и Володю на погост проводила Анна, а сынок вот он, есть у неё. Самый родной, самый лучший, самый любимый. По сей день благодарна Анна судьбе за то, что сына она ей подарила. Хороший парнишка вырос. Отучился, в армии отслужил, да там, в армии и остался. Сколько городов сменил за свою жизнь, и не сосчитать. Наверное потому и жена Мишкина не сдюжила. Не каждая выдержит вот так, вслед за мужем с чемоданами таскаться. Ушла, мол не для меня такая жизнь. Раньше приезжал Миша каждый отпуск. Большой у него отпуск был, долго у матери гостил, а всё одно пролетали те денёчки быстро, не успевала мать с сыном наговориться, а ему уж уезжать. А последние годы не ездит. Хоть и дают иной раз отпуска, так нельзя ему далеко отлучаться, в любую минуту вызвать могут. Какой там отпуск? Моргнешь глазом, и пролетел он. А до неё, Анны, не один день ехать, далеко забралась бабка. Только по телефону и видятся. Пришлось вот на старости лет технологии осваивать, чтобы с сыном на связи быть. Вспоминает Анна свою жизнь, прокручивает в голове события, а руки по старой памяти работают. Топчется бабушка у плиты, растет стопочка аппетитных, румяных блинков с хрустящими, поджаристыми краями. Ловко подхватывает она блин пальцами, которые за годы жизни уж привыкли настолько, что и не болят, не чуют горячий блинный жар, да кладет его поверх стопки. Так же ловко, одной рукой держит она сковороду, а второй рукой наливает тесто, да крутит, вертит сковородку, чтобы растеклось тесто тонким слоем. Пока жарится, да румянится блинок, надо готовый блинчик маслицем смазать. По старинке мажет, гусиным пёрышком. Не признает Аннушка все эти кисточки новомодные, мол, я уж так, как привыкла. Последнее тесто выливает на сковороду, там и теста- то, всего на пол блина. Любит Миша эту половинку есть. Она всегда разная выходит, с неровными краями, да в дырочках вся. Помнит Аня, как маленький он был, да всегда разглядывал эти пол блина, и всегда ему там разные фигурки мерещились. Готовы блинки-то. Скоро, скоро уже едок приедет, маленько подождать осталось. Ох, сколь ждала, все жданки выждала, а тут и ждать всего- ничего, а сил нет, кажется, что вовек не дождаться ей сыночка. Машинально взглянула Анна сначала на часы, потом в окно. Нет, не приехал еще Мишенька. Чует сердце материнское, что рядышком уж он, сыночек. Всплеснула Аннушка руками. Вот ты Анька летяйка! Вот лежебока! Сын домой едет, лапши заказал, а ты тут стоишь, рот раззявила, нюни распустила, память шевелишь! Охо-хо-хо, грехи наши тяжкие! А ведь и лапши- то нет! Неужто с магазинной лапши варить-то? Сама себя успокаивает Анна, мол, ничего, ничего, я сейчас, я быстренько. Успею, аккурат к Мишенькиному приезду сгондоблю лапшичку-то. А что же не сгондобить? И яйцо есть, и мука, а уж соль с водой и вовсе найдется. Разбила Аня яйцо в миску, соли щепотку добавила, разболтала вилкой, да водицы ложку большую добавила. Муки насыпала на глаз, не примеряя. За столько лет наизусть меру выучила, и с закрытыми глазами замесить сумеет. Тесто крутое должно быть для лапши, чтобы не раскисала она. Пока отлеживалось тесто, отдыхало, сполоснула Аннушка посуду. Сейчас что ее не мыть- то? Вода в доме, и холодная, и горячая, какую хочешь делай. Спасибо Мишеньке, молчком приехал, да сделал ей водичку горячую, мол, негоже это, в холодной- то хлюпаться. Холодную- то воду еще Володя в дом провел, а уж горячую Мишенька изладил. Ох, хороший у нее сынок! Шустро раскатала Анна тесто, такое тонкое, почти прозрачное, что аж светится. два круга выходит из одного яйца, аккурат на 2 литра молока. Не жидкая, не густая лапшичка выходит, такая, как надо. Не совсем конечно тонкая и ажурная, но не тот наверное ещё возраст у меня, чтобы лапша как у бабушки моей получалась. Вот там действительно, настоящая паутинка была. К тому времени, когда закипело молоко, из под бабушкиных рук уже вышла лапша, тоненькая, ажурная, желтенькая. Не забыть просеять, а то загустеет от муки, что кисель будет. Все, управилась Анна Ивановна. И блины готовы, и лапша, и даже воду скипятила на пельмени- то. Приедет сынок, сварит свеженьких. Борща отлила в малую кастрюлю, тоже согрела, на край печки поставила, пусть стоит. И сало порезала, и медку в мисочку налила. Вроде целый день на кухне толклась, должна с ног валиться, а усталости нет. Глянула на часы, да в окно. Уж должен, должен подъехать Мишка-то. Не вытерпела, оделась, да на улицу пошла, там решила ждать. Уж недолго осталось, разве обманет сердце материнское? Забилось в груди, затрепетало, вот- вот выпрыгнет. Стоит бабушка, выглядывает, щурится на солнце, да притопывает от нетерпения, где- то Мишутка едет? Едет Мишутка, едет! Издалека увидела Анна Ивановна машину с шашечкой. Шустро едет, а к ней ли? Вон, даже скорость не сбавляет, поди и не к ней? Поди и не Миша? Затряслись у женщины губы, вот- вот заплакать готова была, когда машина мимо проскочила. Глядь, а машина- то назад пятится. И, едва остановилась машина, как выбежал Мишка, сумку у калитки бросил, да маму свою в охапку сгреб, ну чисто медведь! Плачет Анна Ивановна, и никак остановится не может. Мишенька, сыночек! Дождалась! И Мишка плачет, никого не стесняясь. И не смотри, что здоровый , как медведь. И у медведей мамы есть, которых любят они, Мишки, без ума и без памяти. Уже потом, с умилением глядя на то, с каким удовольствием, с каким аппетитом уплетает сынок лапшичку молочную, вытирала Анна Ивановна слезы радости, да мысленно благодарила Бога за то, что подарил ей такого сына. А еще за то, что живет она, и жизни радуется, за то, что дождалась сына, свиделись, теперь и помирать можно. А потом, перекрестившись, так же мысленно попросит она прощения, мол, Господи, прости ты меня, грешную! Сама мелю, что зря! Позволь еще пожить на этом свете, позволь еще не раз с сыночком свидеться! И разговоры будут меж матерью и сыном, и воспоминания. И поплачут они, и посмеются. И на могилки сходят, расчистит Миша снег, да положат блинов и отцу, и мужу Анны Ивановны, и мальчишкам, сыновьям. И снова будет Мишка уговаривать, мол, поедем со мной, мама! Что сидишь ты тут, у черта на куличках? Улыбнется Анна Ивановна, смахнет слезу, да скажет: -Куда уж мне ехать, Мишенька? Отъездила я свое. Дома доживать буду. Тут все мои остались. Ты уж меня не забывай, сынок, приезжай почаще. А я ждать тебя буду, да жить, коли Бог даст. И Мишка, с грустью глядя на маму, тоже улыбнется, да прижмется к ней как тогда, в детстве. -Приеду, мама. Вот закончится все, и приеду. Насовсем приеду. Ты главное жди меня, мама! Даст Бог, как не дать? Обязательно все закончится, по другому и быть не может. Вернется Миша домой, обязательно вернется. А Анна Ивановна будет жить, и ждать сына. Такая у нее работа, ждать. Ждать, надеяться, и верить. А может и внуков еще понянчить успеет? Охота внуков- то, очень охота. Вон как Миша на Наталью, соседушку- то смотрит! И она от взглядов тех краснеет. Может сладится что у них, кто знает? Хорошая она, Наталья- то. И Миша хороший. Вот бы получилось у них, жили бы вместе, рядышком. Дай-то Бог, дай- то Бог! Автор: Язва Алтайская. Комментарии только текстом, без картинок и стикеров!