...

СОВСЕМ ДРУГИЕ ЕЛКИ
бывали у дедушки... На них бывало
слишком много (бедных) детей. “Папенька для своих мальчишек старается, а
вовсе не о внучках думает”, — недовольным голосом говорила тетя Саша.
Но и внучки бывали в неописанном восторге от дедушкиной елки. В
маленькой квартирке серого домика скрыть само деревцо бывало
невозможно... И мы его видели заранее — прелестное и разукрашенное
затейливыми цепочками, фонариками, звездами и бонбоньерками. Все это
дедушка клеил сам, и ему помогали папа и мама...
Но, кроме елки,
на празднике нас и ребят “босоногой команды”, которых в кабинете дедушки
набиралось человек двенадцать—пятнадцать, всегда ожидал какой-нибудь
сюрприз, который нас радовал и увлекал не менее елки. Наш затейник
дедушка делал удивительные вещи: ведь он был мастер на все руки. “Что-то
покажет нам дедушка? Что он еще придумал?!” -волновались мы с Лидой.
Нас и других гостей отправляли в кухню, а в кабинете слышался шепот
нетерпеливых голосов. Дедушка шел в залу и там сначала звонил в какие-то
звонки, затем в свистульку, кричал петухом. После садился за свое
фортепиано и сам играл старинный трескучий марш. Он только его и знал.
Под этот марш мы выходили из кухни, а мальчишки — из кабинета. Их
обыкновенно выводила мама или наш отец. Мы все под дедушкин марш
обходили елку и садились на приготовленные скамейки. Сразу же начиналось
представление. Каждый год оно бывало различное: однажды дедушка устроил
кукольный театр, и все его бумажные актеры говорили на разные голоса,
кланялись, пели, танцевали, как настоящие. В другой раз он показывал
фокусы. При этом у него на голове была надета остроконечная шапка и
черная мантия с золотыми звездами. Наивные зрители были поражены, как
это у дедушки изо рта выходит целый десяток яблок, из носа падают
монеты, исчезает в руках платок. Мы все считали его великим магом и
чародеем.
Но лучше всего дедушка устраивал туманные картины. При
помощи нашего отца он сам сделал великолепный волшебный фонарь, сам
нарисовал на стеклах массу картин: это были вертящиеся звездочки,
прыгающие друг через друга чертенята, вырастающий у старика нос
необыкновенных размеров... При этом все показываемые картины старик
пересыпал рассказами и прибаутками, шутками; показывая на экране
какую-то тощенькую девицу, он говорил: “Вот вам девица Софья, три года
на печи сохла, встала, поклонилась, да и переломилась. Хотел ее спаять,
не будет стоять; хотел сколотить — не будет ходить... Я взял ее иголкой
сшил и легонько пустил”.
Все, конечно, покатывались от смеха, особенно мальчики.
После
представления шло веселье вокруг зажженной елки. Дедушка играл свой
марш, и ребята ходили и даже плясали... Помню, что всех ребят, как и у
нас, поили горячим сбитнем и чем-то угощали... Под конец бывал такой
номер, против которого всегда восставали бабушка и тетки. И нам в нем
строго было запрещено участвовать. Но нас он занимал и привлекал, и мы
завидовали, что не можем принять участия. Елку тушили; дедушка валил ее
на пол и кричал: “Разбирай, ребята!” Тут уже начиналась свалка, крики и
шум. Ребята бросались на елку и очищали ее до последнего пряника...
Затем со смехом выволакивали на двор и там обдирали даже ветки...
Дедушка
бывал очень весел и доволен за свою босоногую команду. Он сам
превращался в ребенка: пел, шутил, возился, играл свой марш... Каким
светлым лучом бывал этот праздник в сереньком домике для ребят горькой
бедноты, которые попадали на эту елку “советника”. Она им снилась целый
год и блестела еще ярче, чем та рождественская звезда, которую клеил им
дедушка и с которою они славили Христа...
Клавдия Лукашевич
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПРАЗДНИК