Не видишь разве, как томлюсь часами
И мукою глаза мои пылают,
моя любовь с льняными волосами?
Меня улыбкой удержи у края,
Дыханьем охлади шальное пламя...
Прильни к моей груди, боль утоляя.
Михай Эминеску (настоящая фамилия Эминович) родился в январе 1850 года в многодетной семье мелкого помещика. Отец стремился дать образование всем сыновьям и, предпочитая немецкую школу, отправил их учиться в Черновицы, находящиеся тогда на территории Австро-Венгрии. Младшего из сыновей – Михая трудно было назвать прилежным учеником, тем более, что немецкий давался ему с трудом. Зато он с интересом отнесся к урокам румынской словестности, которые вел его любимый учитель – Арон Пумпул, участник революции 1848 года, прививавший своим ученикам любовь к румынскому языку и чувство патриотизма. Первое из известных стихотворений Эминеску написано в 1866 году на смерть Арона Пумпула. В этом году под фамилией Эминеску пештский журнал “Фамилия” (“Семья”) опубликовал несколько стихотворений молодого поэта. К этому же времени относится написанная им с глубоким чувством патриотизма поэма “Растленные юноши”.
Не окончив гимназию, в 1869 году Эминеску по настоянию отца становится вольнослушателем Венского университета, где изучает философию, филологию и юристпруденцию. Молодлй поэт публикует ряд стихотворений и одну из лучших поэм “Эпигоны” – поэтический манифест искусства и жизни на службе народу.
С осени 1872 года по сентябрь 1874 года Эминеску живет в Берлине, где прослушал цикл лекций в Берлинском университете. К этому времени относится написание поэм “Император и пролетарий” и “Ангел и Демон”. Парижская коммуна оказала большое влияние на поэтическое мироощущение поэта.
В сентябре 1874 года в поисках заработка Эминеску переезжает в Яссы. Здесь он закончил поэму “Кэлин”. В аллегорической форме поэт прославляет воссоединение с родиной.
В Яссах Эминеску работает учителем гимназии, библиотекарем, школьным инспектором. В 1877 году, получив приглашение газеты “Тимпул” (“Время”) он перебирается в Бухарест. Поэту постоянно приходится много работать, так как за свои стихи гонораров он по-прежнему не получает. В эти годы Эминеску пишет социально-философские “Послания”, заканчивает свое величайшее произведение – поэму “Лучафэрул”, над которой трудился более восьми лет. Изнуряющая работа, хроническая бедность, постоянная неуверенность в завтрешнем дне и духовная неудовлетворенность приводят к депрессии и в июне 1883 года к психической болезни, которая, несмотря на улучшения после лечения, будет преследовать его до конца жизни.
В этом же году выходит единственная прижизненная книга его стихов. Имя Эминеску сразу получило признание, но ему это уже было безразлично. Тяжелая болезнь не отпускает поэта, а мизерная пенсия позволяет лишь не умереть с голоду, поэтому ему несмотря ни на что приходится в редкие месяцы просвятления много работать, подчас через силу.
15 июня 1889 года Михай Эминеску умер в одной из бухарестских лечебниц.
Лирическому герою Эминеску нет места в этом мире. Он ищет покоя, но не может найти его. Мотив усталости слышен во многих стихотворениях румынского поэта. Михаил Эминеску выражает взгляды атеизма («Я не верю...»), а также использует демонические сюжеты («Демон»).
Поэт испытывает психическую болезнь в 1883 году, которая, несмотря на улучшения после лечения, будет преследовать его до конца жизни.
Комментарии 11
Затерявшись без возврата в безнадежности страданья,
...ЕщёСловно в хаосе зарница, лист в волнах
водоворота,
Я волхвую, я взываю к тайным силам
мирозданья,
Чтоб они мне отворили темной вечности ворота.
Пусть истаю легким звуком, беглой искоркой
угасну,
Пролечу, как дуновенье, тенью промелькну
бесследной.
Пусть сверкнет слезою женской, оброненною
напрасно,
Хрупких грез нагроможденье, что воздвиг мой
разум бедный.
Потому что в этом мире делать нечего поэту,—
Чьи сердца встревожит голос бесприютного
бродяги?
Необласканный и сирый, он скитается по свету,
И никто спросить не хочет даже имя у бедняги.
Что он? Всплеск волны далекой, знак неясный,
невесомый,
Сквозь железный панцирь века проступивший на
мгновенье...
Ах, не знать бы пробужденья, не рождаться бы
такому,
Затерявшись без возврата в безнадежности страданья,
Словно в хаосе зарница, лист в волнах
водоворота,
Я волхвую, я взываю к тайным силам
мирозданья,
Чтоб они мне отворили темной вечности ворота.
Пусть истаю легким звуком, беглой искоркой
угасну,
Пролечу, как дуновенье, тенью промелькну
бесследной.
Пусть сверкнет слезою женской, оброненною
напрасно,
Хрупких грез нагроможденье, что воздвиг мой
разум бедный.
Потому что в этом мире делать нечего поэту,—
Чьи сердца встревожит голос бесприютного
бродяги?
Необласканный и сирый, он скитается по свету,
И никто спросить не хочет даже имя у бедняги.
Что он? Всплеск волны далекой, знак неясный,
невесомый,
Сквозь железный панцирь века проступивший на
мгновенье...
Ах, не знать бы пробужденья, не рождаться бы
такому,
Обреченному на муки с первых дней до
погребенья.
перевод: Эм.Александрова
1876
Я просил у звезд высоких,
У скупой моей судьбины
Златокудрую головку,
Губ горячие рубины,
Синих глаз твоих сиянье,
Руки гибкие, как змеи,
Чтобы в час желанной встречи
Вкруг моей сомкнулись шеи...
Я просил — и ты явилась,
Ты сама пришла, без зова,
Счастье ты мне подарила,
И не надо мне другого.
Ты сама пришла и молча
На плечо ко мне склонилась...
Ах, за что мне, сам не знаю,
От судьбы такая милость!
перевод: И.Миримский
1876
Болтовне ответ — молчанье.
Ни похвал, ни порицанья.
Ты пляши себе, как хочешь,
И не жди рукоплесканья.
Только я плясать не стану
Под фальшивое бренчанье.
Правду я ищу лишь в сердце —
Вот оно, мое призванье.
перевод: Ю.Кожевников
1876
Одиночество
...ЕщёПеревод Н.Чуковского
Опустилась занавеска.
Стол сосновый.Ветра шум.
Печь полна огня и треска.
Я тревожных полон дум.
Мимолетные мечтанья
Быстрокрылы и легки,
А мои воспоминанья
То стрекочут,как сверчки,
То летят - за блесткой блестка
В душу мне,где тьма густа,
Тяжелы,как капли воска,
Павшие к ногам Христа.
Паутина.Тени.Тише!
Что за шелест вдруг возник?
О,конечно, это мыши
Зашуршали в грудах книг.
Взоры кверху подымаю,
И в блаженной тишине
С грусть тихою внимаю
Я мышиной беготне.
Я повесить собирался
Лиру столько раз на гвоздь,
Столько раз я чертыхался,
На стихах срывая злость.
<
Одиночество
Перевод Н.Чуковского
Опустилась занавеска.
Стол сосновый.Ветра шум.
Печь полна огня и треска.
Я тревожных полон дум.
Мимолетные мечтанья
Быстрокрылы и легки,
А мои воспоминанья
То стрекочут,как сверчки,
То летят - за блесткой блестка
В душу мне,где тьма густа,
Тяжелы,как капли воска,
Павшие к ногам Христа.
Паутина.Тени.Тише!
Что за шелест вдруг возник?
О,конечно, это мыши
Зашуршали в грудах книг.
Взоры кверху подымаю,
И в блаженной тишине
С грусть тихою внимаю
Я мышиной беготне.
Я повесить собирался
Лиру столько раз на гвоздь,
Столько раз я чертыхался,
На стихах срывая злость.
Но когда сверчки и мыши
Вводят грусть в мой тихий дом,
Отдаюсь ей сердцем, слыша,
Как весь мир цветет стихом.
И порой….Забьется сердце…
Полночь…Лампа зажжена…
Слышу я: открылась дверца..
Кто-то вдруг вошел…Она!
Да,она сама вступила
В этот старый дом пустой,
Светлым ликом озарила
Все, что скрыто темнотой.
Время свой неукротимый
Бег сдержи, он в тягость нам.
Вот я руку сжал любимой,
Вот прижал уста к устам.
Болтовне ответ — молчанье.
Ни похвал, ни порицанья.
Ты пляши себе, как хочешь,
И не жди рукоплесканья.
Только я плясать не стану
Под фальшивое бренчанье.
Правду я ищу лишь в сердце —
Вот оно, мое призванье.
перевод: Ю.Кожевников
1876
Одиночество
...ЕщёПеревод А.Бродского
Занавешены все окна,
И в печи огонь зажжен.
За столом сосновым сидя,
Вновь я в думы погружен.
Грезы, грезы быстрой стаей
Пролетают предо мной,
В лад звучат воспоминанья
Со сверчками за стеной.
О былом живая память.
Тяжело душе в ночи.
Так Христу на ноги каплет
Воск горячий со свечи.
По углам на паутине
Промелькнет порою блик,
И снуют украдкой мыши
В обветшалой груде книг.
Ах, как часто я решался
Бросить лирный труд пустой
И с поэзией проститься,
И с сердечной маетой!
Одиночество
Перевод А.Бродского
Занавешены все окна,
И в печи огонь зажжен.
За столом сосновым сидя,
Вновь я в думы погружен.
Грезы, грезы быстрой стаей
Пролетают предо мной,
В лад звучат воспоминанья
Со сверчками за стеной.
О былом живая память.
Тяжело душе в ночи.
Так Христу на ноги каплет
Воск горячий со свечи.
По углам на паутине
Промелькнет порою блик,
И снуют украдкой мыши
В обветшалой груде книг.
Ах, как часто я решался
Бросить лирный труд пустой
И с поэзией проститься,
И с сердечной маетой!
Но опять сверчки и мыши
В доме возятся, тихи,
И печаль ко мне приводят,
А она ведет стихи.
А порою... редко-редко...
В час полночи... долгий-долгий...
Сердце чуть не разорвется,
Слыша щелканье щеколды.
То – Она... Вошла – и сразу
Дом заполнила просторный,
Словно светлой Девы образ
На киоте жизни черной.
Как же время не уймется,
Не замрет во тьме над нами,
Когда здесь рука с рукою
И уста слились с устами!