«Дай мне, Спаситель, молитвами Диадоха расположение души в веселии о Тебе говорить и делать надлежащее угодное Тебе».
Авва Нил (1, с. 14)
Блаженный Диадох – учитель правой веры и добродетели, живой свидетель употребления в V веке Иисусовой молитвы – почитается на христианском Востоке как один из духовных его авторитетов. Известен он также и на Западе, так как оказал влияние и на западную традицию – от Цезария, архиепископа Арльского († 542), до Игнатия Лойолы († 1556) и Терезы Авильской († 1582). К сожалению, в русской патрологической науке уделялось ему слишком мало внимания. Из обстоятельных трудов, посвященных изучению его творений, можно назвать только два: появившееся в самом начале текущего века (в 1903 г.) исследование профессора Киевской Духовной академии Константина Попова «Блаженный Диадох
(V век), епископ Фотики Древнего Эпира, и его творения. Том 1. Творения Блаженного Диадоха» и защищенная в Московской Духовной
...Ещё
«Дай мне, Спаситель, молитвами Диадоха расположение души в веселии о Тебе говорить и делать надлежащее угодное Тебе».
Авва Нил (1, с. 14)
Блаженный Диадох – учитель правой веры и добродетели, живой свидетель употребления в V веке Иисусовой молитвы – почитается на христианском Востоке как один из духовных его авторитетов. Известен он также и на Западе, так как оказал влияние и на западную традицию – от Цезария, архиепископа Арльского († 542), до Игнатия Лойолы († 1556) и Терезы Авильской († 1582). К сожалению, в русской патрологической науке уделялось ему слишком мало внимания. Из обстоятельных трудов, посвященных изучению его творений, можно назвать только два: появившееся в самом начале текущего века (в 1903 г.) исследование профессора Киевской Духовной академии Константина Попова «Блаженный Диадох
(V век), епископ Фотики Древнего Эпира, и его творения. Том 1. Творения Блаженного Диадоха» и защищенная в Московской Духовной академии в 1992 г. кандидатская диссертация иеромонаха Марка (Головкова) «Блаженный Диадох Фотикийский и его богословские и аскетические взгляды». Профессор К. Попов готовился представить и исследование богословия блаженного Диадоха, но осуществить свой план ему не удалось.
Достоверных сведений о житии блаженного Диадоха сохранилось немного. Святитель Константинопольской Церкви Фотий (IX век) в своем труде «Библиотека» неоднократно именует его «епископом Фотики в Древнем Эпире» (1, с. 6, 8, 10...).
Родился блаженный Диадох около 400 года. Во время монофизитских споров встал без колебаний на стороне участников IV Вселенского Собора в Халкидоне (451 г.). А вскоре после Собора вместе с другими епископами Древнего Эпира подписал послание к императору Льву, в котором подчеркивается достоинство «халкидонитов» и порицается, критикуется монофизитство. Боролся блаженный Диадох и с мессалианами (о них см. ниже, в разделе № 7 «Обличение евхитов»). В конце шестидесятых или начале семидесятых годов V века во время нашествия на Эпир вандалов Блаженный Диадох был пленен и отвезен в Карфаген.
Кончину блаженного Диадоха относят к середине восьмидесятых годов V века.
В славянской рукописи – Хлудовском прологе 1370 г. – под
...Ещё
Житие
Достоверных сведений о житии блаженного Диадоха сохранилось немного. Святитель Константинопольской Церкви Фотий (IX век) в своем труде «Библиотека» неоднократно именует его «епископом Фотики в Древнем Эпире» (1, с. 6, 8, 10...).
Родился блаженный Диадох около 400 года. Во время монофизитских споров встал без колебаний на стороне участников IV Вселенского Собора в Халкидоне (451 г.). А вскоре после Собора вместе с другими епископами Древнего Эпира подписал послание к императору Льву, в котором подчеркивается достоинство «халкидонитов» и порицается, критикуется монофизитство. Боролся блаженный Диадох и с мессалианами (о них см. ниже, в разделе № 7 «Обличение евхитов»). В конце шестидесятых или начале семидесятых годов V века во время нашествия на Эпир вандалов Блаженный Диадох был пленен и отвезен в Карфаген.
Кончину блаженного Диадоха относят к середине восьмидесятых годов V века.
В славянской рукописи – Хлудовском прологе 1370 г. – под 31 августа записана память мученика Диадоха. Под тем же числом находится его имя и в Четьих-Минеях всероссийского святителя Макария, причем пояснено: «Святый мученик Диадох мечем скончался» (1, с. 15).
В переводе на русский язык имеется пять творений, принадлежащих или усваиваемых блаженному Диадоху. Это:
Слово аскетическое (сто глав). Слово на Вознесение Господа нашего Иисуса Христа. Слово против ариан. Видение святого Диадоха. Катехизис12. Первые два творения Фотикийского святителя считаются подлинными, а в отношении трех последних высказываются сомнения. Особенно сомневаются в принадлежности блаженному Диадоху Катехизиса, так как значительная часть манускриптов называют автором его преподобного Симеона Нового Богослова. Впрочем, тематика и ее развитие во всех пяти творениях свойственны аскетическим взглядам блаженного и потому в данном сообщении они используются все.
Самым значительным по содержанию и самым большим по объему является «Слово аскетическое» (1, с. 18—526). В разных списках оно имеет и иные названия: «Сто аскетических глав», «Главы практические о знании и духовном различении», «Сто глав»... Содержание слова отвечает е
...Ещё
Творения
В переводе на русский язык имеется пять творений, принадлежащих или усваиваемых блаженному Диадоху. Это:
Слово аскетическое (сто глав). Слово на Вознесение Господа нашего Иисуса Христа. Слово против ариан. Видение святого Диадоха. Катехизис12. Первые два творения Фотикийского святителя считаются подлинными, а в отношении трех последних высказываются сомнения. Особенно сомневаются в принадлежности блаженному Диадоху Катехизиса, так как значительная часть манускриптов называют автором его преподобного Симеона Нового Богослова. Впрочем, тематика и ее развитие во всех пяти творениях свойственны аскетическим взглядам блаженного и потому в данном сообщении они используются все.
Самым значительным по содержанию и самым большим по объему является «Слово аскетическое» (1, с. 18—526). В разных списках оно имеет и иные названия: «Сто аскетических глав», «Главы практические о знании и духовном различении», «Сто глав»... Содержание слова отвечает его названию. На первое место как «непрестанная похвала похвал» ставится страх Божий, а «полнотой закона совершенства» почитается любовь (1, с. 46).
«Аскетические главы блаженного Диадоха, – утверждает профессор К. Попов, – представляют собой краткую, превосходную систему древней аскетики, написанную по строго обдуманному плану и преследующую определенную задачу. Она полагается не в подробном изложении теории и практики подвижничества, но в изображении ступеней последовательного духовного преуспеяния или падения подвижников и в определении признаков того и другого; внешние же правила подвижничества только оцениваются со стороны значения их для духовного преуспеяния» [I, с. XXIX-XXX]... Творение это восхвалялось с древних пор и ставилось в ряду аскетических трудов на третьем месте после «Лествицы» преподобного Иоанна († 649) и наставлений святого Марка Подвижника (IV-V века). Известно оно и современным молитвенникам, а также знатокам древнеаскетической письменности.
С аскетическими главами сродно в отдельных мыслях «Слово на Вознесение Господа нашего Иисуса Христа» (1, с. 554—569)13 .
Это славное событие блаженный Диадох представляет в духе вероопределения IV Вселенского Собора о соединении во Христе двух природ – Божественной и человеческой. «Слава и держава Ему, – заканчивается слово, – нисшедшему с небес невидимо, восшедшему же на небеса видимо, сущему прежде веков, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь» (1, с. 569).
Слово против ариан (1, с. 571—604) относится к группе творений сомнительного происхождения, ибо в оригинальном тексте оно надписывается именем некоего Блаженного Марка Диадоха. Предполагают, что Марк Диадох был современником св. Афанасия Великого († 373) и его сподвижником в борьбе с арианами. Но в слове против ариан встречается ряд выражений, которые имеются и в аскетических главах, что может свидетельствовать об общности этих двух творений. Например: «нет никакого препятствия» (1, с. 579. Ср.: 1, с. 212), «бедность ума», «бедность» (1, с. 586. Ср.: 1, с. 28, 29, 349, 353, 400), «прилеплен любовью к Отцу» (1, с. 598. Ср.: 1, с. 100), «огнем суда» (1, с. 526. Ср.: 1, с. 602). В слове против ариан автор полемизирует со всеми арианскими течениями, но, по преимуществу, имеет в виду евномиан, хотя главу их – Евномия, епископа Кизического († ок. 394), и не упоминает. «Да не отвергается нечестивыми, – убеждает автор, – благий наш Бог Иисус Христос, Господь всех сущих на небесах Сил, Царь
...Ещё
Слово против ариан (1, с. 571—604) относится к группе творений сомнительного происхождения, ибо в оригинальном тексте оно надписывается именем некоего Блаженного Марка Диадоха. Предполагают, что Марк Диадох был современником св. Афанасия Великого († 373) и его сподвижником в борьбе с арианами. Но в слове против ариан встречается ряд выражений, которые имеются и в аскетических главах, что может свидетельствовать об общности этих двух творений. Например: «нет никакого препятствия» (1, с. 579. Ср.: 1, с. 212), «бедность ума», «бедность» (1, с. 586. Ср.: 1, с. 28, 29, 349, 353, 400), «прилеплен любовью к Отцу» (1, с. 598. Ср.: 1, с. 100), «огнем суда» (1, с. 526. Ср.: 1, с. 602). В слове против ариан автор полемизирует со всеми арианскими течениями, но, по преимуществу, имеет в виду евномиан, хотя главу их – Евномия, епископа Кизического († ок. 394), и не упоминает. «Да не отвергается нечестивыми, – убеждает автор, – благий наш Бог Иисус Христос, Господь всех сущих на небесах Сил, Царь вечный, Сияние славы, неложный Образ Отчей Ипостаси, нераздельный Причастник помышлений Отца, Сущий от Сущего и Сущий в Сущем, добрый Пастырь всех Своих разумных стад» (1, с. 604). И далее: «То же самое должно думать и о Святом Поклоняемом Духе. Ибо и Он самосовершен и всемогущ и способен даровать всякий разум и жизнь, как существующий во славе Отца и Сына» (1, с. 605, 606).
«Видение» (2, с. 149—157) также относится к группе сомнительных творений. Здесь в форме вопросов и ответов представлена запись тайновидца. Отвечающим выступает Креститель Спасов, именуемый здесь «Премудрым Иоанном», «чудным», «мужественным»...
«Вопрос: Почему ты столь сильно был восхищен пустыней? Скажи мне, молю тебя... Ответ: Как я, – сказал он, – будучи вне тленного века, смогу поведать (это) тебе, друже» (2, с. 149).
В «Видении» идет речь о Боге «безобразном как бы в виде славы» (2, с. 151), о Его зрении людьми в «нетленном веке»: «Нетление тела приближает человека к Богу. И таким образом Бог будет зрим людьми, как человек может Его видеть» (2, с. 151, 152); об Ангелах, о душах... «Следует знать, – отвечает святой Креститель и Предтеча Спасов, – что там, где находятся все Ангельские Силы, они видят все небесное и мирское, словно целиком лежащее вокруг них» (2, с. 157). «Душа, – сказал он, – отделенная от тела, до тех пор, пока через Воскресение не получит тела обратно, по общему признанию, воспевает Бога внутренним словом» (2, с. 155).
В Катехизисе (2, с. 158—160), написанном, подобно «Видению», в форме вопросов и ответов говорится о Боге, Его отношении к миру, о путях спасения... «Вопрос: Как (Бог) был в мире, когда мир еще не существовал? Ответ: Потому что и прежде (своего) возникновения мир был в Боге как бы целиком появившимся. В силу чего и люди, еще не введенные в мир, у Бога являются как бы уже рожденными. Ибо Он соединил в Себе и все (существующее), и еще не сотворенное, хотя оно и не воспринимается нами» (2, с. 158). «Много путей спасения, все же (они) осуществляются в одном пути покаяния через воздержание от зла, будь то совершение милостыни, или странничество, или исполнение любого другого доброго дела для достижения лучшего» (2, с. 160).
Богословские взгляды блаженного Диадоха неразрывно связаны с аскетическим учением. По слову Фотикийского святителя, ум подвижника, опечаленного враждой не только к кому-либо, но и к нему кого-либо, становится не способным к созерцанию, потому что в таком состоянии «слово знания, будучи все любовью, не позволяет рассудку расширяться к восприятию Божественных созерцаний» (1, с. 492, 493). Но этот же ум после примирения аскета со своими противниками «не только беспрепятственно будет двигаться к богословию, но даже со многим дерзновением восходить к любви Божией» (1, с. 493). Ни один из даров Божиих не воспламеняет в нас любовь так, как богословие. «Все дары Бога нашего весьма хороши и способны доставлять всякую благость, – говорит блаженный Диадох, – но ни один не воспламеняет и не побуждает так сердца нашего к любви благости, как богословие» (1, с. 354—358). Богословие «приготовляет нас» не привязываться ко всему земному, тленному, а ум наш озаряет «о
...Ещё
Богословие
Богословские взгляды блаженного Диадоха неразрывно связаны с аскетическим учением. По слову Фотикийского святителя, ум подвижника, опечаленного враждой не только к кому-либо, но и к нему кого-либо, становится не способным к созерцанию, потому что в таком состоянии «слово знания, будучи все любовью, не позволяет рассудку расширяться к восприятию Божественных созерцаний» (1, с. 492, 493). Но этот же ум после примирения аскета со своими противниками «не только беспрепятственно будет двигаться к богословию, но даже со многим дерзновением восходить к любви Божией» (1, с. 493). Ни один из даров Божиих не воспламеняет в нас любовь так, как богословие. «Все дары Бога нашего весьма хороши и способны доставлять всякую благость, – говорит блаженный Диадох, – но ни один не воспламеняет и не побуждает так сердца нашего к любви благости, как богословие» (1, с. 354—358). Богословие «приготовляет нас» не привязываться ко всему земному, тленному, а ум наш озаряет «огнем изменения, почему и творит его общником служебных духов» (1, с. 360—364). Занимающегося богословием могут вначале беспокоить «многие страсти», «но более всех – гнев и ненависть» (1, с. 390). Когда поселится в душе «ненависть, знание не действует» (1, с. 392).
Согласно блаженному Диадоху, богословие возводит ум к Триединому Богу, излагает учение о Нем, о Мире Небесном, о душе, подвиге, действии благодати Божией...
Учение блаженного Диадоха о Боге неразрывно соединено с его учением о Святой Троице.
Бог непостижимо отличен от всей твари и неизмеримо превосходит ее. Он не ограничивается ни местом, «ни стенами не задерживается». Он «есть везде и во всем, и вне всего и нигде». Он везде, ибо «наполняет все», но и нигде, ибо не смешивается с видимым, удален от всего. Где Он есть – «никто не видел, даже Ангелы». Если же говорится, «что они предстоят (перед Ним), так вот, они (предстоят) перед Престолом славы, будучи не в состоянии взирать на испускаемое сияние. От страха они закрывают свои лица и, изумленные, немолчно всегда воспевают Божественную песнь... Пораженные нестерпимым (сиянием) славы, они не могут ни помыслить, ни понять, где Владыка, или каков Он есть» (2, с. 158, 159). «Слава сущности Божией» есть Красота Божия (2, с. 154). Мы верим, – исповедует блаженный Диадох, – что «вечно Существующее... всегда (является) только Красотой, (пр
...Ещё
Учение о Боге, Святой Троице
Учение блаженного Диадоха о Боге неразрывно соединено с его учением о Святой Троице.
Бог непостижимо отличен от всей твари и неизмеримо превосходит ее. Он не ограничивается ни местом, «ни стенами не задерживается». Он «есть везде и во всем, и вне всего и нигде». Он везде, ибо «наполняет все», но и нигде, ибо не смешивается с видимым, удален от всего. Где Он есть – «никто не видел, даже Ангелы». Если же говорится, «что они предстоят (перед Ним), так вот, они (предстоят) перед Престолом славы, будучи не в состоянии взирать на испускаемое сияние. От страха они закрывают свои лица и, изумленные, немолчно всегда воспевают Божественную песнь... Пораженные нестерпимым (сиянием) славы, они не могут ни помыслить, ни понять, где Владыка, или каков Он есть» (2, с. 158, 159). «Слава сущности Божией» есть Красота Божия (2, с. 154). Мы верим, – исповедует блаженный Диадох, – что «вечно Существующее... всегда (является) только Красотой, (пребывая) выше (всякого) образа. Ибо (Оно) получило совершенство не от становления, но имеет бытие от Себя Самого» (2, с. 153, 154). Но каков есть Бог по Своему существу никто не знает, кроме Самой Святой Троицы (2, с. 159). И блаженный Диадох рассуждает о Триедином Боге.
Отец знает Сына и Духа Святого, Сын знает Отца и Святого Духа, также и Святой Дух знает «Отца и Сына как совечный и единосущный Им. Ибо Они Трое существуют как Одно, и знают Себя, и познаются Друг от Друга» (2, с. 159).
Бог Отец является живым источником «присно живого Сына» (1, с. 579). Но Он не больше Его, не превосходит Его «ни по силе, ни по славе, кроме только Того, что Он принимает первое имя Отца по естественной последовательности» (1, с. 591, 592).
С Богом Отцом пребывает Бог Сын «превыше всякого знания» (1, с. 577). Отец есть истинный свет, и Сын также есть истинный Бог и свет, «сияние славы Отчего света» (1, с. 585, 586), ибо ничего нет «ни почтеннее света истинного, ни чего-либо равного истинному Богу, кроме истинного сияния славы Его» (1, с. 581). Сын всецело желает того же, чего желает и Отец. «Посему Он и может, что может Отец» (1, с. 605). От Отца Он имеет вечное бытие, Он Бог, а то, «что произошло от Девы, пребывает человеком» (1, с. 566). «Подлинно человек» стал «вместилищем Божиим, когда средостение вражды было разрушено воплощением Слова Божия» (1, с. 587, 588). Мы должны верить, что Господь наш Иисус Христос «есть Бог и человек в единой ипостаси, ибо по Божеству Он взыде говорится, а по телу Он взятся, то есть был вознесен» (1, с. 565).
Прославляя Вознесение Господне, блаженный Диадох говорит, что Единородный Сын Божий Своим воскресением исхитил человечество из плена смерти, а Своим восшествием «превыше небес уготовал для желающих правды оружие. (Ибо Он есть Царь славы)» (1, с. 561, 562).
Во славе Отца и Сына, в едином Божественном «лоне» пребывает и Дух Святой. Как существующий в сей славе Дух Святой «самосовершен и всемогущ и способен даровать всякий разум и жизнь». Он – Господь, «самодостоин почтения» и поклонения, «от славы Господа и Отца исходящий» (1, с. 605, 606).
Ангелы сотворены «в простом естестве» – духовны (2, с. 157), и потому их должно представлять существами «безвидными». Тем не менее блаженный Диадох оговаривает: «Следует знать, что в некоем видении они присутствуют умной красотой и пределом» (2, с. 153). Ангелы выше чувств и пребывают в некоем «услаждении неизменной славы» (2, с. 155). И хотя они восхваляют Бога «некиим высоким гласом» – почему многие святые слышали их голос, – но восхваляют («воспевают») «не через посредство какого-либо телесного органа». В какой бы образ они ни облеклись, по велению Божию, «входят в него» через некое «представление». «Естество их, из-за великой тонкости его состава, легко содействует их желанию; как бы сгущаясь силой желания, они через представление беспрепятственно приходят от неявленного к явленному» (2, с. 155, 156).
Ангелы одарены «огненным знанием», потому Священное «Божественное Писание изображает их глазами со всех сторон» (1, с.
...Ещё
Ангелы Божии. Душа человеческая
Ангелы сотворены «в простом естестве» – духовны (2, с. 157), и потому их должно представлять существами «безвидными». Тем не менее блаженный Диадох оговаривает: «Следует знать, что в некоем видении они присутствуют умной красотой и пределом» (2, с. 153). Ангелы выше чувств и пребывают в некоем «услаждении неизменной славы» (2, с. 155). И хотя они восхваляют Бога «некиим высоким гласом» – почему многие святые слышали их голос, – но восхваляют («воспевают») «не через посредство какого-либо телесного органа». В какой бы образ они ни облеклись, по велению Божию, «входят в него» через некое «представление». «Естество их, из-за великой тонкости его состава, легко содействует их желанию; как бы сгущаясь силой желания, они через представление беспрепятственно приходят от неявленного к явленному» (2, с. 155, 156).
Ангелы одарены «огненным знанием», потому Священное «Божественное Писание изображает их глазами со всех сторон» (1, с. 578). Они могут видеть и то, что в пространстве и что выше пространства, «ибо свойство тонкого естества – не быть видимым существующими в дебелом естестве, самим же видеть все такие естества» (2, с. 157).
Небесные Силы легко и быстро перемещаются, но не вездесущи. Когда они находятся в земном мире, не могут «одновременно быть и превыше небес» (2, с. 157). Но должно помнить: там, где они находятся, «видят все небесное и мирское, словно целиком лежащее вокруг них. Ибо их прозрачное естество и то, что ему свойственно – как бы видение отовсюду, особенно вследствие благодати Святого Духа, – делает их способными видеть так» (2, с. 157).
Ангелы Божии созерцают «блистающую Славу» Триединого Бога – «Духа и Сына и Отца» (2, с. 159, 160). На Херувимах и Серафимах, по слову блаженного Диадоха, «восседает велелепная Слава» (1, с. 578).
О сущности человеческой души блаженный Диадох говорит мало. Душа так же, как и Ангелы, «безвидна». Образ ее и красота в благолепии умозрения (2, с. 153). Отделившись от тела, она перестает видеть то, что «в пространстве», ибо отделившись «от всякой телесной необходимости, (она) уже больше не (может) видеть то, что видела через посредство тела, потому что человек имеет целостность в смешении. Ангелы же – в простоте естества» (2, с. 157).
«Зла нет ни в природе, ни даже ничего злого нет по природе, ибо ничего злого не сотворил Бог... Природа добра могущественнее навыка ко злу, так как первое существует, а второе не существует, разве только при совершении его... Все мы люди по образу Божию, но «по подобию» принадлежит тем одним, которые чрез обильную любовь поработили свою свободу Богу. Ибо когда мы не принадлежим самим себе, то подобны Примирившему нас с Собою чрез любовь, – чего не достигает никто, если не убедит души своей не преклоняться пред легкой житейской славой» (1, с. 24, 25). «Нет ничего беднее ума, любомудрствующего вне Бога о предметах Божественных» (1, с. 28). Душа, пребывающая «в мирском расположении», если совершит «какое-либо смертное преступление или достойное сильного наказания», то почувствует это, но лишь слегка, «а других преступлений не в состоянии и замечать, но даже часто считает их как бы некоторыми подвигами, посему несчастная и не стыдится горячо вести речь о ни
...Ещё
Пороки
«Зла нет ни в природе, ни даже ничего злого нет по природе, ибо ничего злого не сотворил Бог... Природа добра могущественнее навыка ко злу, так как первое существует, а второе не существует, разве только при совершении его... Все мы люди по образу Божию, но «по подобию» принадлежит тем одним, которые чрез обильную любовь поработили свою свободу Богу. Ибо когда мы не принадлежим самим себе, то подобны Примирившему нас с Собою чрез любовь, – чего не достигает никто, если не убедит души своей не преклоняться пред легкой житейской славой» (1, с. 24, 25). «Нет ничего беднее ума, любомудрствующего вне Бога о предметах Божественных» (1, с. 28). Душа, пребывающая «в мирском расположении», если совершит «какое-либо смертное преступление или достойное сильного наказания», то почувствует это, но лишь слегка, «а других преступлений не в состоянии и замечать, но даже часто считает их как бы некоторыми подвигами, посему несчастная и не стыдится горячо вести речь о них» (1, с. 88—90).
Эти глубочайшие по своему содержанию свидетельства блаженного Диадоха служат как бы посылками к его рассуждениям о пороках.
В восемьдесят второй главе «Слова аскетического» блаженный Диадох говорит: «Господь в Евангелиях научает нас, что сатана, когда, возвратившись, найдет дом свой подметенным (См.: Лк.
11:25—26) и празд-ным, то есть сердце бесплодным, то тогда «берет семь других духов» и входит в него и скрывается, делая для человека «последнее хуже первого» (1, с. 450). Данное высказывание блаженного Диадоха имеет прямое отношение к вселению в душу человека пороков и к их действию. И Фотикийский святитель в своих творениях имеет в виду все восемь главных страстей (гнев, гордость, тщеславие, уныние, печаль, чревоугодие, любостяжание или корыстолюбие, блуд), хотя и обсуждает их не с одинаковой точностью и обстоятельностью. Вообще же он больше говорит о добродетелях, противоположных страстям, порокам.
По утверждению блаженного Диадоха, «более других страстей волнует и смущает душу» гнев.
По своей природе гнев безразличен: он может служить к совершению добрых дел, но также может вести и к худым целям. Происходящая от гнева польза определенно отмечена святым отцом в выражении: «Иногда гнев приносит величайшую пользу» (1, с. 309). «Когда мы, – продолжает он, – невозмутимо пользуемся им против нечестивых или каким бы то ни было образом нагло поступающих, дабы они или были спасены или пристыжены». Таким способом «мы всецело споспешествуем цели правды и благости Божией» (1, с. 309—312). Блаженный Диадох полагает, что «разумный гнев создавшим нас Богом дан нашему естеству скорее как оружие. Так что, если бы Ева воспользовалась сим против змея, то она не испытала бы действия от оного страстного наслаждения... Мне кажется, воспользовавшийся целомудренно гневом по ревности к благочестию окажется на весах воздаяний несомненно славнее невозбудимого вообще к гневу по неудобоподвижности
...Ещё
По утверждению блаженного Диадоха, «более других страстей волнует и смущает душу» гнев.
По своей природе гнев безразличен: он может служить к совершению добрых дел, но также может вести и к худым целям. Происходящая от гнева польза определенно отмечена святым отцом в выражении: «Иногда гнев приносит величайшую пользу» (1, с. 309). «Когда мы, – продолжает он, – невозмутимо пользуемся им против нечестивых или каким бы то ни было образом нагло поступающих, дабы они или были спасены или пристыжены». Таким способом «мы всецело споспешествуем цели правды и благости Божией» (1, с. 309—312). Блаженный Диадох полагает, что «разумный гнев создавшим нас Богом дан нашему естеству скорее как оружие. Так что, если бы Ева воспользовалась сим против змея, то она не испытала бы действия от оного страстного наслаждения... Мне кажется, воспользовавшийся целомудренно гневом по ревности к благочестию окажется на весах воздаяний несомненно славнее невозбудимого вообще к гневу по неудобоподвижности ума» (1, с. 318—323). Чтобы научить нас правильному гневу, Господь наш Иисус Христос дважды вознегодовал духом на смерть и возмутился (Ин.
11:33—38) (1, с. 315—316).
Таким образом, достижение доброй цели посредством гнева зависит не от существа гнева, а от способа его употребления.
Но тот же гнев при худом способе пользования становится злом, пороком. Хотя о худом употреблении гнева говорится у блаженного Диадоха мало, но можно видеть, что суть этого способа противоположна доброму употреблению гнева. Гнев ко злу не управляется разумом, превращается в «неистовую» страсть, становится противоестественным (1, с. 308, 309).
Врачевством против гнева предлагается любовь к Богу и ближнему. Познавший «любовь Божию» хотя бы и подвергался бесчисленным обидам и претерпевал бы от кого-либо убыток, «не гневается против него, но пребывает как бы прилепленным к душе оскорбившего его и причинившего убыток; воспламеняется же только против тех, которые или идут против бедных, или против Бога, как говорит Писание, глаголют неправду (Пс. 7
4:6), или иначе как-либо живут лукаво» (1, с. 478, 481, 482—485). Особенно примечательно наставление блаженного Диадоха о заочном примирении. Если во гневе оскорбленный нами не желает примириться с нами или же находится в удалении от нас, то мы, имея любовь, обязаны, «в некоем нестесненном излиянии души прилагая образ лица его к нашему расположению в глубине сердца», исполнить «закон любви» (1, с. 493).
С гневом неразрывно связывается опаснейшая страсть – гордость. Об этом свидетельствует размышление блаженного Диадоха о «воспитательном попущении» и о попущении, бывающем «по отвращению Божию». Последнее позволяет «наполняться» душе «гневом и гордостью» (1, с. 465, 466).
Точного определения гордости блаженный Диадох не дает, но обозначает некоторые ее признаки и действия. Иногда святитель именует гордость «славолюбивой надменностью» (1, с. 444), обращая внимание на превозношение человека своими подвигами. Также он поучает, что гордость ведет даже подвижника во ад, но послушание способно победить ее. «Послушание, – говорит он, – упраздняет прежнюю гордость», а «Адам, отвергший его, поскольз-нулся в глубокий тартар» (1, с. 128—130).
«Многовещественной» страстью – обнимающей почти вселенную – является тщеславие. Мысль тщеславца направлена не на подлинно богоугодные дела, а на показность, на «уловление» человеческой похвалы, на достижение известности в мире. К славолюбию вед
...Ещё
С гневом неразрывно связывается опаснейшая страсть – гордость. Об этом свидетельствует размышление блаженного Диадоха о «воспитательном попущении» и о попущении, бывающем «по отвращению Божию». Последнее позволяет «наполняться» душе «гневом и гордостью» (1, с. 465, 466).
Точного определения гордости блаженный Диадох не дает, но обозначает некоторые ее признаки и действия. Иногда святитель именует гордость «славолюбивой надменностью» (1, с. 444), обращая внимание на превозношение человека своими подвигами. Также он поучает, что гордость ведет даже подвижника во ад, но послушание способно победить ее. «Послушание, – говорит он, – упраздняет прежнюю гордость», а «Адам, отвергший его, поскольз-нулся в глубокий тартар» (1, с. 128—130).
«Многовещественной» страстью – обнимающей почти вселенную – является тщеславие. Мысль тщеславца направлена не на подлинно богоугодные дела, а на показность, на «уловление» человеческой похвалы, на достижение известности в мире. К славолюбию ведет «слово мирской мудрости» – оно «дарует своим последователям любовь к похвалам, будучи выдумкой людей тщеславных» (1, с. 34).
Борьба с тщеславием считается весьма трудной. Предпринимаемый против нее подвиг может стать началом опять-таки тщеславия, только в какой-либо иной форме. Чтобы не позволить появиться тщеславию, а тем более укорениться, надо чаще молиться, петь псалмы, читать Священное Писание, «не пренебрегая и созерцаниями мужей-писателей, коих вера познается из (их) сочинений. Ибо, делая это, мы... не дозволим уму увлечься тщеславием... сделаем у него почти все мысли слезовидными... с тем, чтобы в великом смирении преуспевать ему и в разумении различения» (1, с. 376—378).
Но если христианин и изгнал тщеславие, его могут одолеть не менее гибельные страсти, пороки – уныние, печаль. «Когда душа наша, – размышляет святитель Фотики, – начинает более не желать прелестей земных, то тогда, большей частью, подкрадывается к ней какой-то унылый образ мыслей, ни позволяющий ей охотно служить служению слова (Деян.
6:4), ни оставляющий в ней желание будущих благ ясным, но даже эту временную жизнь (представляющий) чрезмерно ничтожной, как не имеющей дела, достойного добродетели, унижающий и самое знание, представляя оное или как данное уже и многим другим или как ничего совершенного не обещающее нам» (1, с. 269—275).
А вот как советует блаженный Диадох поступать, когда душа отягощается унынием, печалью: «Должно совершать псалмопение немного большим голосом, радостью надежды выбивая звуки души до тех пор, пока то тяжелое облако не будет рассеяно веяниями мелодии» (1, с. 398, 399).
Уныние ведет к винопитию. А неумеренность, излишество в винопитии уводит человека от Бога. Подобно тому, как земля, «напоеваемая многими дождями приносит только терние и волчцы (Евр.
6:7, 8), так и земля сердца», если «будет промочена многопитием, то делает все свои помыслы подлинно терниями и волчцами» (1, с. 176, 177, 181—183). При многопитии появляются «образуемые демонами» страстные призраки и во сне и наяву (1, с. 185). «Следовательно, нам, пользующимся умеренностью, должно избегать вреда от излишества» и тем более нельзя упиваться вином, искусно приготовленным для удовольствия и угождения телу (1, с. 188, 189, 192). «Неразумное смешение» пития и яств «весьма поражает богоносную совесть» (1, с. 197—199). В пи...Ещё
А вот как советует блаженный Диадох поступать, когда душа отягощается унынием, печалью: «Должно совершать псалмопение немного большим голосом, радостью надежды выбивая звуки души до тех пор, пока то тяжелое облако не будет рассеяно веяниями мелодии» (1, с. 398, 399).
Уныние ведет к винопитию. А неумеренность, излишество в винопитии уводит человека от Бога. Подобно тому, как земля, «напоеваемая многими дождями приносит только терние и волчцы (Евр.
6:7, 8), так и земля сердца», если «будет промочена многопитием, то делает все свои помыслы подлинно терниями и волчцами» (1, с. 176, 177, 181—183). При многопитии появляются «образуемые демонами» страстные призраки и во сне и наяву (1, с. 185). «Следовательно, нам, пользующимся умеренностью, должно избегать вреда от излишества» и тем более нельзя упиваться вином, искусно приготовленным для удовольствия и угождения телу (1, с. 188, 189, 192). «Неразумное смешение» пития и яств «весьма поражает богоносную совесть» (1, с. 197—199). В питии подвижнику подобает подражать Христу Спасителю, принявшему в страданиях уксус, смешанный с желчью. «Не должно подвизающимся против греха пользоваться услаждающими напитками или яствами... ибо острота свойственна подвижникам» (1, с. 203, 204).
Зараженным другой страстью – любостяжанием, или корыстолюбием, – блаженный Диадох советует лечиться покаянием. Одно возвращение ими похищенного должной пользы не принесет. «Хорошо, – пишет он, – переносить насилие покушающихся обижать и молиться за них, дабы они посредством покаяния, а не чрез отдачу похищенного ими у нас, освободились от вины любостяжания. Ибо того желает правда Господня, чтобы мы, не отнимая похищенного, освободили любостяжателя от греха чрез покаяние» (1, с. 348). А уже отрешающихся от корыстолюбия и познающих путь благочестия святитель призывает: все имеющееся у них тотчас «распродать и вырученными от сего деньгами распоряжаться по заповеди Господа (Мф.
19:21), а не ослушаться спасительной заповеди, под предлогом постоянного желания совершать заповеди». От сего произойдет «прекрасная беззаботность и не подверженная посягательству бедность, которая мыслит выше всякой неправды и всякого суда», так как отбросится вещество, возжигающее «огонь у любостяжателей» (1, с. 348, 349).
Опасными также являются привидения – такие состояния, когда кто-либо «надеется, что ему видимо явится слава Божия». Чистая душа действительно «ощущает некиим неизреченным вкушением Божественное утешение», но в сем земном веке, по апостольскому слову, мы ходим верою, а не видением
(2 Кор.
5:7). Значит, если явится кому-нибудь из подвижников или свет, или некоторый огневидный образ, или глас, пусть никоим образом не принимает такого видения, ибо оно есть явное обольщение врага, – что потерпев по неведению, многие отступили от пути истины. Мы же знаем, что поскольку живем в сем смертном теле (2 Кор. 5:6), мы удалены от Господа, то есть не можем видимым образом видеть ни Его, ни что-либо из небесных Его» (1, с. 114—116).
С осторожностью должно относиться также и к сновидениям, ибо они, большей частью, есть «или образы блуждающих помыслов, или наоборот – насмешки демонов». Опасаться, что, соблюдая как будто бы излишнюю осторожность, мы можем и ошибиться – не признать благост
...Ещё
Опасными также являются привидения – такие состояния, когда кто-либо «надеется, что ему видимо явится слава Божия». Чистая душа действительно «ощущает некиим неизреченным вкушением Божественное утешение», но в сем земном веке, по апостольскому слову, мы ходим верою, а не видением
(2 Кор.
5:7). Значит, если явится кому-нибудь из подвижников или свет, или некоторый огневидный образ, или глас, пусть никоим образом не принимает такого видения, ибо оно есть явное обольщение врага, – что потерпев по неведению, многие отступили от пути истины. Мы же знаем, что поскольку живем в сем смертном теле (2 Кор. 5:6), мы удалены от Господа, то есть не можем видимым образом видеть ни Его, ни что-либо из небесных Его» (1, с. 114—116).
С осторожностью должно относиться также и к сновидениям, ибо они, большей частью, есть «или образы блуждающих помыслов, или наоборот – насмешки демонов». Опасаться, что, соблюдая как будто бы излишнюю осторожность, мы можем и ошибиться – не признать благость Божию и не принять действительное видение от Бога, не следует. Господь «знает, что мы поступаем так ввиду демонских обольщений» (1, с. 124). Блаженный Диадох в этом контексте рекомендует вспомнить раба, призываемого хозяином ночью после долгого отсутствия. Раб решительно отказал вернувшемуся домовладыке «в открытии дверей, ибо он боялся, чтобы сходство голоса, обольстив его, не заставило его сделаться предателем тех вещей, которые им вверены ему». И что же? «Господин его не только не разгневался на него, когда настал день, но еще удостоил его многих похвал; ибо он и голос владыки считал обманом, не желая потерять что-либо из его имущества» (1, с. 124, 125).
Пороки, грехи наши, «как великая бездна и стена, отделяют нас от Бога». Не менее отделяют нас от Бога – «Света истинной жизни, ибо Бог есть Свет и Жизнь», – лукавые желания и суетные помыслы. Те, которые лишены этого Света, «суть мертвецы душой и сонаследники и сопричастники вечного огня и тьмы» (2, с. 160). Поэтому подвизающимся должно так возненавидеть все пороки, похоти, «чтобы ненависть к ним была усвоена в навык» (1, с. 143). Сначала должно победить, прекратить страсти, а потом «приступить к учению» (1, с. 32). Но своими собственными силами совершить это подвижник не может – ему необходима Божественная помощь. «Очистить ум, – заключает блаженный Диадох, – свойственно одному Святому Духу; ибо если не войдет сильный и не пленит хищника, то никоим образом добыча не будет освобождена» (1, с. 90, 91) (Ср.: Мф. 12:29; Мк. 3:27). Но о сем будет сказано ниже.
Победив пороки, человек движется к добродетелям, к выполнению «Божественных слов» (1, с. 33). «Как не разогретый или не размягченный воск долго не может принять налагаемую на него печать, так и человек, если не будет испытан трудами и немощами, не может вместить печать добродетели Божией» (1, с. 497).
Блаженный Диадох в самом начале «Слова аскетического» дает определения целому ряду добродетелей в такой последовательности:
Вера – это «бесстрастная мысль о Боге». Надежда – «исшествие ума в любви к уповаемому». Терпение – это непрестанная твердость с мысленным зрением «Невидимого как бы видимого» (Ср.: Евр.
11:27). Несребролюбие – желание так не иметь, «как кто-либо желает». Познание – незнание «самого себя в исступлении к Богу» (Ср.: 2 Кор. 5:13). Смиренномудрие – это старательное забывание подвигов. Негневливость – «сильное желание не гневаться». Чистота – чувство всегдашнего прилепления к Богу. Любовь – «умножение дружбы к оскорбляющим...Ещё
Добродетели
Победив пороки, человек движется к добродетелям, к выполнению «Божественных слов» (1, с. 33). «Как не разогретый или не размягченный воск долго не может принять налагаемую на него печать, так и человек, если не будет испытан трудами и немощами, не может вместить печать добродетели Божией» (1, с. 497).
Блаженный Диадох в самом начале «Слова аскетического» дает определения целому ряду добродетелей в такой последовательности:
Вера – это «бесстрастная мысль о Боге». Надежда – «исшествие ума в любви к уповаемому». Терпение – это непрестанная твердость с мысленным зрением «Невидимого как бы видимого» (Ср.: Евр.
11:27). Несребролюбие – желание так не иметь, «как кто-либо желает». Познание – незнание «самого себя в исступлении к Богу» (Ср.: 2 Кор. 5:13). Смиренномудрие – это старательное забывание подвигов. Негневливость – «сильное желание не гневаться». Чистота – чувство всегдашнего прилепления к Богу. Любовь – «умножение дружбы к оскорбляющим». Совершенное изменение – «в наслаждении Богом ужас смерти считать радостью» (1, с. 19—21). Определив ряд добродетелей, блаженный Диадох в дальнейшем рассуждает преимущественно о любви и смирении.
Выше всех добродетелей любовь. «Во всяком духовном созерцании, братие, – учит Фотикийский святитель, – да руководствуют вера, надежда, любовь; более же любовь: ибо первые наущают презирать видимые блага, любовь же самую душу соединяет с совершенствами Божиими, умственным чувством исследуя Невидимого» (1, с. 22, 23). Сопоставляя любовь с верой, блаженный Диадох утверждает еще более решительно: только верующий «и не пребывающий в любви даже и самой веры, которую, кажется ему, имеет, не имеет; ибо он верует с некоторой легкостью ума, как невоздействуемый тяжестью мысли о любви» (1, с. 49). Величие добродетелей в вере, но «любовью воздействуемой» (1, с. 49) (См.: Гал.
5:6). Вера не «воздействуемая» – без любви «будет отвергнута» (1, с. 48).
Степеней любви, по блаженному Диадоху, три. Первая степень представляется как семя – «сердечное чувство» (1, с. 41). Вторая степень, средняя, – любовь, движимая страхом Божиим. Она свойственна очищающимся. «Когда ум перейдет в состояние безмолвия и великой беззаботливости, тогда страх Божий теснит его, сильным чувством очищая его от всей земной дебелости, чтобы таким образом довести его до многой любви благости Божией. Итак, страх со средней мерой любви свойственен еще очищающимся» (1, с. 41, 42). Третья степень любви – совершенная любовь – достояние очищенных, «у которых нет более страха, ибо совершенная любовь изгоняет страх (1 Ин.
4:18)» (1, с. 42). Впрочем, любовь, достигшая даже третьей ступени в развитии, именуется совершенной только относительно, «потому что никто, находясь в сей плоти, не может стяжать совершенства ее, кроме только тех святых, которые дошли до мученичества и совершенного исповедничества» (1, с. 476).
Чтобы возлюбить Бога, надо стать «вне всех житейских
...Ещё
Степеней любви, по блаженному Диадоху, три. Первая степень представляется как семя – «сердечное чувство» (1, с. 41). Вторая степень, средняя, – любовь, движимая страхом Божиим. Она свойственна очищающимся. «Когда ум перейдет в состояние безмолвия и великой беззаботливости, тогда страх Божий теснит его, сильным чувством очищая его от всей земной дебелости, чтобы таким образом довести его до многой любви благости Божией. Итак, страх со средней мерой любви свойственен еще очищающимся» (1, с. 41, 42). Третья степень любви – совершенная любовь – достояние очищенных, «у которых нет более страха, ибо совершенная любовь изгоняет страх (1 Ин.
4:18)» (1, с. 42). Впрочем, любовь, достигшая даже третьей ступени в развитии, именуется совершенной только относительно, «потому что никто, находясь в сей плоти, не может стяжать совершенства ее, кроме только тех святых, которые дошли до мученичества и совершенного исповедничества» (1, с. 476).
Чтобы возлюбить Бога, надо стать «вне всех житейских забот» (1, с. 41). Не освободившийся «от мирских забот ни Бога искренно не будет любить, ни диавола достойно гнушаться; ибо имеет уже тяжелым покрывалом житейскую заботу» (1, с. 46). Должно также и любовь к себе принести в жертву любви к Богу. «Любящий себя самого не может любить Бога, не любящий же себя самого по причине чрезвычайного обилия любви к Богу – этот любит Бога. Поэтому именно таковой никогда и не ищет славы своей, но славы Божией. Ибо любящий себя самого ищет своей славы; любящий же Бога любит славу Создавшего его» (1, с. 34, 35). Если совесть обличает кого-либо – он не может достойно любить Бога. «Никто не может или любить или веровать искренно, если будет иметь себя обвинителем самого себя» (1, с. 53, 54).
Душа, глубоко полюбившая Бога, – «несомнительно», «немечтательно», – и привлекшая «как бы и тело» в эту глубину «неизреченной любви», забывает все земное и получает от Небесной Любви великое утешение – «увеселяется какой-то неослабной радостью» (1, с. 103).
Другая добродетель, которой блаженный Диадох уделяет также преимущественное внимание, есть смирение.
Истинное смирение – это непрестанное пребывание в «горячем желании, чтобы Бог славился» в подвижнике, сам же он оставался бы «как несуществующим». Смиренный не знает о себе, кто он такой и не слышит похвал себе – «он похищает у себя памятование о своем достоинстве, в духе смирения скрывая где-то в глубине любви к Богу проистекающую из него похвалу, дабы казаться навсегда пред самим собою каким-то негодным рабом» (1, с. 36, 37).
Смирение – великая добродетель и потому приобретается с трудом. «Насколько оно велико, настолько со многими подвигами достигается» (1, с. 502, 503). Рождается оно, с Божией помощью, от послушания, которое блаженный Диадох считает «первым благом во всех вводных добродетелях» (1, с. 127, 128). Помогает появлению смирения также раздача бедным всего имущества. Первое, то есть послушание, потому что в нем осуществляется отсечение своеволия, отложение го
...Ещё
Другая добродетель, которой блаженный Диадох уделяет также преимущественное внимание, есть смирение.
Истинное смирение – это непрестанное пребывание в «горячем желании, чтобы Бог славился» в подвижнике, сам же он оставался бы «как несуществующим». Смиренный не знает о себе, кто он такой и не слышит похвал себе – «он похищает у себя памятование о своем достоинстве, в духе смирения скрывая где-то в глубине любви к Богу проистекающую из него похвалу, дабы казаться навсегда пред самим собою каким-то негодным рабом» (1, с. 36, 37).
Смирение – великая добродетель и потому приобретается с трудом. «Насколько оно велико, настолько со многими подвигами достигается» (1, с. 502, 503). Рождается оно, с Божией помощью, от послушания, которое блаженный Диадох считает «первым благом во всех вводных добродетелях» (1, с. 127, 128). Помогает появлению смирения также раздача бедным всего имущества. Первое, то есть послушание, потому что в нем осуществляется отсечение своеволия, отложение гордости. Смирение «упраздняет прежнюю гордость» (1, с. 129). Второе – раздача имущества, – потому что отбрасывается «неразумное превозношение богатством» (1, с. 352), выражающееся в показной – лицемерной – милости под предлогом исполнения заповеди Божией, а в самом деле для снискания себе славы. При таком положении «не подверженная посягательству бедность» мыслится «выше всякой неправды и всякого суда». «Согреет же нас тогда более других добродетелей смиренномудрие и успокоит нас, как нагих» (1, с. 349, и далее).
Подчеркивая важность смирения как одну из опор аскетики, блаженный Диадох призывает стяжать его, укреплять «крылья ума» смиренномудрием, «ибо если кто не очень смирит себя уничижением, то не может возвещать о величии Божием» (1, с. 33).
О других добродетелях блаженный Диадох говорит короче.
Пост, по его убеждению, имеет «похвалу сам по себе... ибо он служит как бы орудием к целомудрию» (1, с. 169—171).
Спутником всех добродетелей поставляется воздержание, ибо совершение кем-либо той или иной добродетели есть уже свидетельство о воздержании от противоположного ей порока. Например, есть смирение – значит есть и воздержание от гордости и т.д. «Воздержание, – говорит блаженный Диадох, – есть общее прозвание всех добродетелей» (1, с. 133). Но блаженный Диадох понимает воздержание и как «блюдение» в яствах. В этом «блюдении» должна сохраняться разумная умеренность. Нельзя доходить «до отвращения» к какому-либо из яств, «так как сие и проклятье и совсем демонское дело». Должно от них воздерживаться не как от чего-либо худого, но чтобы таким образом обуздать «воспламеняющиеся плотские члены», а оставшееся сберечь «для нищенствующих» (1, с. 143—148). «Воздерживаться же охотно от сладостного и излишнего и весьма
...Ещё
О других добродетелях блаженный Диадох говорит короче.
Пост, по его убеждению, имеет «похвалу сам по себе... ибо он служит как бы орудием к целомудрию» (1, с. 169—171).
Спутником всех добродетелей поставляется воздержание, ибо совершение кем-либо той или иной добродетели есть уже свидетельство о воздержании от противоположного ей порока. Например, есть смирение – значит есть и воздержание от гордости и т.д. «Воздержание, – говорит блаженный Диадох, – есть общее прозвание всех добродетелей» (1, с. 133). Но блаженный Диадох понимает воздержание и как «блюдение» в яствах. В этом «блюдении» должна сохраняться разумная умеренность. Нельзя доходить «до отвращения» к какому-либо из яств, «так как сие и проклятье и совсем демонское дело». Должно от них воздерживаться не как от чего-либо худого, но чтобы таким образом обуздать «воспламеняющиеся плотские члены», а оставшееся сберечь «для нищенствующих» (1, с. 143—148). «Воздерживаться же охотно от сладостного и излишнего и весьма рассудительно и весьма разумно» (1, с. 149). Но как тело, пресыщаемое яствами, «делает ум каким-то боязливым и неудобоподвижным, так и ослабевающее от многого воздержания делает созерцательную часть души и унылой и нерасположенной к мышлению. Поэтому должно согласно с движениями тела приготовлять и пищу, чтобы оно, когда здравствует, было надлежаще обуздываемо, а когда слабеет, умеренно утучнялось. Ибо подвизающемуся не должно быть ослабленну телом, но достаточно сильну, чтобы быть способным для подвига, дабы и силами тела душа очищалась надлежащим образом» (1, с. 150—152).
К добродетелям побуждает сердце человека богословие. Потому блаженный Диадох и призывает: «Возжелаем, возлюбленные, этой благолепной добродетели всезрительной... в сиянии света неизреченного питающей ум словами Божиими, чтобы не сказать мне много, – добродетели, настроившей чрез святых пророков разумную душу к нераздельному общению с Богом Словом» (1, с. 365—371).
Все добродетели тесно взаимосвязаны. Пренебрегший одной какой-либо извращает «все благолепие» (1, с. 137). «Ибо какая будет польза для сохранившего тело девственным, если душою потерпел любодеяние от демона непослушания? Или как будет увенчан пощадивший себя от чревобесия и всякой похоти телесной, а вознерадевший о гордости и славолюбии» (1, с. 139—141).
Комментарии 29
«Дай мне, Спаситель, молитвами Диадоха расположение души в веселии о Тебе говорить и делать надлежащее угодное Тебе».
Авва Нил (1, с. 14)
Блаженный Диадох – учитель правой веры и добродетели, живой свидетель употребления в V веке Иисусовой молитвы – почитается на христианском Востоке как один из духовных его авторитетов. Известен он также и на Западе, так как оказал влияние и на западную традицию – от Цезария, архиепископа Арльского († 542), до Игнатия Лойолы († 1556) и Терезы Авильской († 1582). К сожалению, в русской патрологической науке уделялось ему слишком мало внимания. Из обстоятельных трудов, посвященных изучению его творений, можно назвать только два: появившееся в самом начале текущего века (в 1903 г.) исследование профессора Киевской Духовной академии Константина Попова «Блаженный Диадох
(V век), епископ Фотики Древнего Эпира, и его творения. Том 1. Творения Блаженного Диадоха» и защищенная в Московской Духовной
...Ещё«Дай мне, Спаситель, молитвами Диадоха расположение души в веселии о Тебе говорить и делать надлежащее угодное Тебе».
Авва Нил (1, с. 14)
Блаженный Диадох – учитель правой веры и добродетели, живой свидетель употребления в V веке Иисусовой молитвы – почитается на христианском Востоке как один из духовных его авторитетов. Известен он также и на Западе, так как оказал влияние и на западную традицию – от Цезария, архиепископа Арльского († 542), до Игнатия Лойолы († 1556) и Терезы Авильской († 1582). К сожалению, в русской патрологической науке уделялось ему слишком мало внимания. Из обстоятельных трудов, посвященных изучению его творений, можно назвать только два: появившееся в самом начале текущего века (в 1903 г.) исследование профессора Киевской Духовной академии Константина Попова «Блаженный Диадох
(V век), епископ Фотики Древнего Эпира, и его творения. Том 1. Творения Блаженного Диадоха» и защищенная в Московской Духовной академии в 1992 г. кандидатская диссертация иеромонаха Марка (Головкова) «Блаженный Диадох Фотикийский и его богословские и аскетические взгляды». Профессор К. Попов готовился представить и исследование богословия блаженного Диадоха, но осуществить свой план ему не удалось.
Житие
Достоверных сведений о житии блаженного Диадоха сохранилось немного. Святитель Константинопольской Церкви Фотий (IX век) в своем труде «Библиотека» неоднократно именует его «епископом Фотики в Древнем Эпире» (1, с. 6, 8, 10...).
Родился блаженный Диадох около 400 года. Во время монофизитских споров встал без колебаний на стороне участников IV Вселенского Собора в Халкидоне (451 г.). А вскоре после Собора вместе с другими епископами Древнего Эпира подписал послание к императору Льву, в котором подчеркивается достоинство «халкидонитов» и порицается, критикуется монофизитство. Боролся блаженный Диадох и с мессалианами (о них см. ниже, в разделе № 7 «Обличение евхитов»). В конце шестидесятых или начале семидесятых годов V века во время нашествия на Эпир вандалов Блаженный Диадох был пленен и отвезен в Карфаген.
Кончину блаженного Диадоха относят к середине восьмидесятых годов V века.
В славянской рукописи – Хлудовском прологе 1370 г. – под
...ЕщёЖитие
Достоверных сведений о житии блаженного Диадоха сохранилось немного. Святитель Константинопольской Церкви Фотий (IX век) в своем труде «Библиотека» неоднократно именует его «епископом Фотики в Древнем Эпире» (1, с. 6, 8, 10...).
Родился блаженный Диадох около 400 года. Во время монофизитских споров встал без колебаний на стороне участников IV Вселенского Собора в Халкидоне (451 г.). А вскоре после Собора вместе с другими епископами Древнего Эпира подписал послание к императору Льву, в котором подчеркивается достоинство «халкидонитов» и порицается, критикуется монофизитство. Боролся блаженный Диадох и с мессалианами (о них см. ниже, в разделе № 7 «Обличение евхитов»). В конце шестидесятых или начале семидесятых годов V века во время нашествия на Эпир вандалов Блаженный Диадох был пленен и отвезен в Карфаген.
Кончину блаженного Диадоха относят к середине восьмидесятых годов V века.
В славянской рукописи – Хлудовском прологе 1370 г. – под 31 августа записана память мученика Диадоха. Под тем же числом находится его имя и в Четьих-Минеях всероссийского святителя Макария, причем пояснено: «Святый мученик Диадох мечем скончался» (1, с. 15).
Творения
В переводе на русский язык имеется пять творений, принадлежащих или усваиваемых блаженному Диадоху. Это:
Слово аскетическое (сто глав). Слово на Вознесение Господа нашего Иисуса Христа. Слово против ариан. Видение святого Диадоха. Катехизис12. Первые два творения Фотикийского святителя считаются подлинными, а в отношении трех последних высказываются сомнения. Особенно сомневаются в принадлежности блаженному Диадоху Катехизиса, так как значительная часть манускриптов называют автором его преподобного Симеона Нового Богослова. Впрочем, тематика и ее развитие во всех пяти творениях свойственны аскетическим взглядам блаженного и потому в данном сообщении они используются все.
Самым значительным по содержанию и самым большим по объему является «Слово аскетическое» (1, с. 18—526). В разных списках оно имеет и иные названия: «Сто аскетических глав», «Главы практические о знании и духовном различении», «Сто глав»... Содержание слова отвечает е
...ЕщёТворения
В переводе на русский язык имеется пять творений, принадлежащих или усваиваемых блаженному Диадоху. Это:
Слово аскетическое (сто глав). Слово на Вознесение Господа нашего Иисуса Христа. Слово против ариан. Видение святого Диадоха. Катехизис12. Первые два творения Фотикийского святителя считаются подлинными, а в отношении трех последних высказываются сомнения. Особенно сомневаются в принадлежности блаженному Диадоху Катехизиса, так как значительная часть манускриптов называют автором его преподобного Симеона Нового Богослова. Впрочем, тематика и ее развитие во всех пяти творениях свойственны аскетическим взглядам блаженного и потому в данном сообщении они используются все.
Самым значительным по содержанию и самым большим по объему является «Слово аскетическое» (1, с. 18—526). В разных списках оно имеет и иные названия: «Сто аскетических глав», «Главы практические о знании и духовном различении», «Сто глав»... Содержание слова отвечает его названию. На первое место как «непрестанная похвала похвал» ставится страх Божий, а «полнотой закона совершенства» почитается любовь (1, с. 46).
«Аскетические главы блаженного Диадоха, – утверждает профессор К. Попов, – представляют собой краткую, превосходную систему древней аскетики, написанную по строго обдуманному плану и преследующую определенную задачу. Она полагается не в подробном изложении теории и практики подвижничества, но в изображении ступеней последовательного духовного преуспеяния или падения подвижников и в определении признаков того и другого; внешние же правила подвижничества только оцениваются со стороны значения их для духовного преуспеяния» [I, с. XXIX-XXX]... Творение это восхвалялось с древних пор и ставилось в ряду аскетических трудов на третьем месте после «Лествицы» преподобного Иоанна († 649) и наставлений святого Марка Подвижника (IV-V века). Известно оно и современным молитвенникам, а также знатокам древнеаскетической письменности.
С аскетическими главами сродно в отдельных мыслях «Слово на Вознесение Господа нашего Иисуса Христа» (1, с. 554—569)13 .
Это славное событие блаженный Диадох представляет в духе вероопределения IV Вселенского Собора о соединении во Христе двух природ – Божественной и человеческой. «Слава и держава Ему, – заканчивается слово, – нисшедшему с небес невидимо, восшедшему же на небеса видимо, сущему прежде веков, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь» (1, с. 569).
Слово против ариан (1, с. 571—604) относится к группе творений сомнительного происхождения, ибо в оригинальном тексте оно надписывается именем некоего Блаженного Марка Диадоха. Предполагают, что Марк Диадох был современником св. Афанасия Великого († 373) и его сподвижником в борьбе с арианами. Но в слове против ариан встречается ряд выражений, которые имеются и в аскетических главах, что может свидетельствовать об общности этих двух творений. Например: «нет никакого препятствия» (1, с. 579. Ср.: 1, с. 212), «бедность ума», «бедность» (1, с. 586. Ср.: 1, с. 28, 29, 349, 353, 400), «прилеплен любовью к Отцу» (1, с. 598. Ср.: 1, с. 100), «огнем суда» (1, с. 526. Ср.: 1, с. 602). В слове против ариан автор полемизирует со всеми арианскими течениями, но, по преимуществу, имеет в виду евномиан, хотя главу их – Евномия, епископа Кизического († ок. 394), и не упоминает. «Да не отвергается нечестивыми, – убеждает автор, – благий наш Бог Иисус Христос, Господь всех сущих на небесах Сил, Царь
...ЕщёСлово против ариан (1, с. 571—604) относится к группе творений сомнительного происхождения, ибо в оригинальном тексте оно надписывается именем некоего Блаженного Марка Диадоха. Предполагают, что Марк Диадох был современником св. Афанасия Великого († 373) и его сподвижником в борьбе с арианами. Но в слове против ариан встречается ряд выражений, которые имеются и в аскетических главах, что может свидетельствовать об общности этих двух творений. Например: «нет никакого препятствия» (1, с. 579. Ср.: 1, с. 212), «бедность ума», «бедность» (1, с. 586. Ср.: 1, с. 28, 29, 349, 353, 400), «прилеплен любовью к Отцу» (1, с. 598. Ср.: 1, с. 100), «огнем суда» (1, с. 526. Ср.: 1, с. 602). В слове против ариан автор полемизирует со всеми арианскими течениями, но, по преимуществу, имеет в виду евномиан, хотя главу их – Евномия, епископа Кизического († ок. 394), и не упоминает. «Да не отвергается нечестивыми, – убеждает автор, – благий наш Бог Иисус Христос, Господь всех сущих на небесах Сил, Царь вечный, Сияние славы, неложный Образ Отчей Ипостаси, нераздельный Причастник помышлений Отца, Сущий от Сущего и Сущий в Сущем, добрый Пастырь всех Своих разумных стад» (1, с. 604). И далее: «То же самое должно думать и о Святом Поклоняемом Духе. Ибо и Он самосовершен и всемогущ и способен даровать всякий разум и жизнь, как существующий во славе Отца и Сына» (1, с. 605, 606).
«Видение» (2, с. 149—157) также относится к группе сомнительных творений. Здесь в форме вопросов и ответов представлена запись тайновидца. Отвечающим выступает Креститель Спасов, именуемый здесь «Премудрым Иоанном», «чудным», «мужественным»...
«Вопрос: Почему ты столь сильно был восхищен пустыней? Скажи мне, молю тебя... Ответ: Как я, – сказал он, – будучи вне тленного века, смогу поведать (это) тебе, друже» (2, с. 149).
В «Видении» идет речь о Боге «безобразном как бы в виде славы» (2, с. 151), о Его зрении людьми в «нетленном веке»: «Нетление тела приближает человека к Богу. И таким образом Бог будет зрим людьми, как человек может Его видеть» (2, с. 151, 152); об Ангелах, о душах... «Следует знать, – отвечает святой Креститель и Предтеча Спасов, – что там, где находятся все Ангельские Силы, они видят все небесное и мирское, словно целиком лежащее вокруг них» (2, с. 157). «Душа, – сказал он, – отделенная от тела, до тех пор, пока через Воскресение не получит тела обратно, по общему признанию, воспевает Бога внутренним словом» (2, с. 155).
Богословие
Богословские взгляды блаженного Диадоха неразрывно связаны с аскетическим учением. По слову Фотикийского святителя, ум подвижника, опечаленного враждой не только к кому-либо, но и к нему кого-либо, становится не способным к созерцанию, потому что в таком состоянии «слово знания, будучи все любовью, не позволяет рассудку расширяться к восприятию Божественных созерцаний» (1, с. 492, 493). Но этот же ум после примирения аскета со своими противниками «не только беспрепятственно будет двигаться к богословию, но даже со многим дерзновением восходить к любви Божией» (1, с. 493). Ни один из даров Божиих не воспламеняет в нас любовь так, как богословие. «Все дары Бога нашего весьма хороши и способны доставлять всякую благость, – говорит блаженный Диадох, – но ни один не воспламеняет и не побуждает так сердца нашего к любви благости, как богословие» (1, с. 354—358). Богословие «приготовляет нас» не привязываться ко всему земному, тленному, а ум наш озаряет «о
...ЕщёБогословие
Богословские взгляды блаженного Диадоха неразрывно связаны с аскетическим учением. По слову Фотикийского святителя, ум подвижника, опечаленного враждой не только к кому-либо, но и к нему кого-либо, становится не способным к созерцанию, потому что в таком состоянии «слово знания, будучи все любовью, не позволяет рассудку расширяться к восприятию Божественных созерцаний» (1, с. 492, 493). Но этот же ум после примирения аскета со своими противниками «не только беспрепятственно будет двигаться к богословию, но даже со многим дерзновением восходить к любви Божией» (1, с. 493). Ни один из даров Божиих не воспламеняет в нас любовь так, как богословие. «Все дары Бога нашего весьма хороши и способны доставлять всякую благость, – говорит блаженный Диадох, – но ни один не воспламеняет и не побуждает так сердца нашего к любви благости, как богословие» (1, с. 354—358). Богословие «приготовляет нас» не привязываться ко всему земному, тленному, а ум наш озаряет «огнем изменения, почему и творит его общником служебных духов» (1, с. 360—364). Занимающегося богословием могут вначале беспокоить «многие страсти», «но более всех – гнев и ненависть» (1, с. 390). Когда поселится в душе «ненависть, знание не действует» (1, с. 392).
Согласно блаженному Диадоху, богословие возводит ум к Триединому Богу, излагает учение о Нем, о Мире Небесном, о душе, подвиге, действии благодати Божией...
Учение о Боге, Святой Троице
Учение блаженного Диадоха о Боге неразрывно соединено с его учением о Святой Троице.
Бог непостижимо отличен от всей твари и неизмеримо превосходит ее. Он не ограничивается ни местом, «ни стенами не задерживается». Он «есть везде и во всем, и вне всего и нигде». Он везде, ибо «наполняет все», но и нигде, ибо не смешивается с видимым, удален от всего. Где Он есть – «никто не видел, даже Ангелы». Если же говорится, «что они предстоят (перед Ним), так вот, они (предстоят) перед Престолом славы, будучи не в состоянии взирать на испускаемое сияние. От страха они закрывают свои лица и, изумленные, немолчно всегда воспевают Божественную песнь... Пораженные нестерпимым (сиянием) славы, они не могут ни помыслить, ни понять, где Владыка, или каков Он есть» (2, с. 158, 159). «Слава сущности Божией» есть Красота Божия (2, с. 154). Мы верим, – исповедует блаженный Диадох, – что «вечно Существующее... всегда (является) только Красотой, (пр
...ЕщёУчение о Боге, Святой Троице
Учение блаженного Диадоха о Боге неразрывно соединено с его учением о Святой Троице.
Бог непостижимо отличен от всей твари и неизмеримо превосходит ее. Он не ограничивается ни местом, «ни стенами не задерживается». Он «есть везде и во всем, и вне всего и нигде». Он везде, ибо «наполняет все», но и нигде, ибо не смешивается с видимым, удален от всего. Где Он есть – «никто не видел, даже Ангелы». Если же говорится, «что они предстоят (перед Ним), так вот, они (предстоят) перед Престолом славы, будучи не в состоянии взирать на испускаемое сияние. От страха они закрывают свои лица и, изумленные, немолчно всегда воспевают Божественную песнь... Пораженные нестерпимым (сиянием) славы, они не могут ни помыслить, ни понять, где Владыка, или каков Он есть» (2, с. 158, 159). «Слава сущности Божией» есть Красота Божия (2, с. 154). Мы верим, – исповедует блаженный Диадох, – что «вечно Существующее... всегда (является) только Красотой, (пребывая) выше (всякого) образа. Ибо (Оно) получило совершенство не от становления, но имеет бытие от Себя Самого» (2, с. 153, 154). Но каков есть Бог по Своему существу никто не знает, кроме Самой Святой Троицы (2, с. 159). И блаженный Диадох рассуждает о Триедином Боге.
Отец знает Сына и Духа Святого, Сын знает Отца и Святого Духа, также и Святой Дух знает «Отца и Сына как совечный и единосущный Им. Ибо Они Трое существуют как Одно, и знают Себя, и познаются Друг от Друга» (2, с. 159).
Бог Отец является живым источником «присно живого Сына» (1, с. 579). Но Он не больше Его, не превосходит Его «ни по силе, ни по славе, кроме только Того, что Он принимает первое имя Отца по естественной последовательности» (1, с. 591, 592).
С Богом Отцом пребывает Бог Сын «превыше всякого знания» (1, с. 577). Отец есть истинный свет, и Сын также есть истинный Бог и свет, «сияние славы Отчего света» (1, с. 585, 586), ибо ничего нет «ни почтеннее света истинного, ни чего-либо равного истинному Богу, кроме истинного сияния славы Его» (1, с. 581). Сын всецело желает того же, чего желает и Отец. «Посему Он и может, что может Отец» (1, с. 605). От Отца Он имеет вечное бытие, Он Бог, а то, «что произошло от Девы, пребывает человеком» (1, с. 566). «Подлинно человек» стал «вместилищем Божиим, когда средостение вражды было разрушено воплощением Слова Божия» (1, с. 587, 588). Мы должны верить, что Господь наш Иисус Христос «есть Бог и человек в единой ипостаси, ибо по Божеству Он взыде говорится, а по телу Он взятся, то есть был вознесен» (1, с. 565).
Прославляя Вознесение Господне, блаженный Диадох говорит, что Единородный Сын Божий Своим воскресением исхитил человечество из плена смерти, а Своим восшествием «превыше небес уготовал для желающих правды оружие. (Ибо Он есть Царь славы)» (1, с. 561, 562).
Во славе Отца и Сына, в едином Божественном «лоне» пребывает и Дух Святой. Как существующий в сей славе Дух Святой «самосовершен и всемогущ и способен даровать всякий разум и жизнь». Он – Господь, «самодостоин почтения» и поклонения, «от славы Господа и Отца исходящий» (1, с. 605, 606).
Ангелы Божии. Душа человеческая
Ангелы сотворены «в простом естестве» – духовны (2, с. 157), и потому их должно представлять существами «безвидными». Тем не менее блаженный Диадох оговаривает: «Следует знать, что в некоем видении они присутствуют умной красотой и пределом» (2, с. 153). Ангелы выше чувств и пребывают в некоем «услаждении неизменной славы» (2, с. 155). И хотя они восхваляют Бога «некиим высоким гласом» – почему многие святые слышали их голос, – но восхваляют («воспевают») «не через посредство какого-либо телесного органа». В какой бы образ они ни облеклись, по велению Божию, «входят в него» через некое «представление». «Естество их, из-за великой тонкости его состава, легко содействует их желанию; как бы сгущаясь силой желания, они через представление беспрепятственно приходят от неявленного к явленному» (2, с. 155, 156).
Ангелы одарены «огненным знанием», потому Священное «Божественное Писание изображает их глазами со всех сторон» (1, с.
...ЕщёАнгелы Божии. Душа человеческая
Ангелы сотворены «в простом естестве» – духовны (2, с. 157), и потому их должно представлять существами «безвидными». Тем не менее блаженный Диадох оговаривает: «Следует знать, что в некоем видении они присутствуют умной красотой и пределом» (2, с. 153). Ангелы выше чувств и пребывают в некоем «услаждении неизменной славы» (2, с. 155). И хотя они восхваляют Бога «некиим высоким гласом» – почему многие святые слышали их голос, – но восхваляют («воспевают») «не через посредство какого-либо телесного органа». В какой бы образ они ни облеклись, по велению Божию, «входят в него» через некое «представление». «Естество их, из-за великой тонкости его состава, легко содействует их желанию; как бы сгущаясь силой желания, они через представление беспрепятственно приходят от неявленного к явленному» (2, с. 155, 156).
Ангелы одарены «огненным знанием», потому Священное «Божественное Писание изображает их глазами со всех сторон» (1, с. 578). Они могут видеть и то, что в пространстве и что выше пространства, «ибо свойство тонкого естества – не быть видимым существующими в дебелом естестве, самим же видеть все такие естества» (2, с. 157).
Небесные Силы легко и быстро перемещаются, но не вездесущи. Когда они находятся в земном мире, не могут «одновременно быть и превыше небес» (2, с. 157). Но должно помнить: там, где они находятся, «видят все небесное и мирское, словно целиком лежащее вокруг них. Ибо их прозрачное естество и то, что ему свойственно – как бы видение отовсюду, особенно вследствие благодати Святого Духа, – делает их способными видеть так» (2, с. 157).
Ангелы Божии созерцают «блистающую Славу» Триединого Бога – «Духа и Сына и Отца» (2, с. 159, 160). На Херувимах и Серафимах, по слову блаженного Диадоха, «восседает велелепная Слава» (1, с. 578).
О сущности человеческой души блаженный Диадох говорит мало. Душа так же, как и Ангелы, «безвидна». Образ ее и красота в благолепии умозрения (2, с. 153). Отделившись от тела, она перестает видеть то, что «в пространстве», ибо отделившись «от всякой телесной необходимости, (она) уже больше не (может) видеть то, что видела через посредство тела, потому что человек имеет целостность в смешении. Ангелы же – в простоте естества» (2, с. 157).
Пороки
«Зла нет ни в природе, ни даже ничего злого нет по природе, ибо ничего злого не сотворил Бог... Природа добра могущественнее навыка ко злу, так как первое существует, а второе не существует, разве только при совершении его... Все мы люди по образу Божию, но «по подобию» принадлежит тем одним, которые чрез обильную любовь поработили свою свободу Богу. Ибо когда мы не принадлежим самим себе, то подобны Примирившему нас с Собою чрез любовь, – чего не достигает никто, если не убедит души своей не преклоняться пред легкой житейской славой» (1, с. 24, 25). «Нет ничего беднее ума, любомудрствующего вне Бога о предметах Божественных» (1, с. 28). Душа, пребывающая «в мирском расположении», если совершит «какое-либо смертное преступление или достойное сильного наказания», то почувствует это, но лишь слегка, «а других преступлений не в состоянии и замечать, но даже часто считает их как бы некоторыми подвигами, посему несчастная и не стыдится горячо вести речь о ни
...ЕщёПороки
«Зла нет ни в природе, ни даже ничего злого нет по природе, ибо ничего злого не сотворил Бог... Природа добра могущественнее навыка ко злу, так как первое существует, а второе не существует, разве только при совершении его... Все мы люди по образу Божию, но «по подобию» принадлежит тем одним, которые чрез обильную любовь поработили свою свободу Богу. Ибо когда мы не принадлежим самим себе, то подобны Примирившему нас с Собою чрез любовь, – чего не достигает никто, если не убедит души своей не преклоняться пред легкой житейской славой» (1, с. 24, 25). «Нет ничего беднее ума, любомудрствующего вне Бога о предметах Божественных» (1, с. 28). Душа, пребывающая «в мирском расположении», если совершит «какое-либо смертное преступление или достойное сильного наказания», то почувствует это, но лишь слегка, «а других преступлений не в состоянии и замечать, но даже часто считает их как бы некоторыми подвигами, посему несчастная и не стыдится горячо вести речь о них» (1, с. 88—90).
Эти глубочайшие по своему содержанию свидетельства блаженного Диадоха служат как бы посылками к его рассуждениям о пороках.
В восемьдесят второй главе «Слова аскетического» блаженный Диадох говорит: «Господь в Евангелиях научает нас, что сатана, когда, возвратившись, найдет дом свой подметенным (См.: Лк.
11:25—26) и празд-ным, то есть сердце бесплодным, то тогда «берет семь других духов» и входит в него и скрывается, делая для человека «последнее хуже первого» (1, с. 450). Данное высказывание блаженного Диадоха имеет прямое отношение к вселению в душу человека пороков и к их действию. И Фотикийский святитель в своих творениях имеет в виду все восемь главных страстей (гнев, гордость, тщеславие, уныние, печаль, чревоугодие, любостяжание или корыстолюбие, блуд), хотя и обсуждает их не с одинаковой точностью и обстоятельностью. Вообще же он больше говорит о добродетелях, противоположных страстям, порокам.По утверждению блаженного Диадоха, «более других страстей волнует и смущает душу» гнев.
По своей природе гнев безразличен: он может служить к совершению добрых дел, но также может вести и к худым целям. Происходящая от гнева польза определенно отмечена святым отцом в выражении: «Иногда гнев приносит величайшую пользу» (1, с. 309). «Когда мы, – продолжает он, – невозмутимо пользуемся им против нечестивых или каким бы то ни было образом нагло поступающих, дабы они или были спасены или пристыжены». Таким способом «мы всецело споспешествуем цели правды и благости Божией» (1, с. 309—312). Блаженный Диадох полагает, что «разумный гнев создавшим нас Богом дан нашему естеству скорее как оружие. Так что, если бы Ева воспользовалась сим против змея, то она не испытала бы действия от оного страстного наслаждения... Мне кажется, воспользовавшийся целомудренно гневом по ревности к благочестию окажется на весах воздаяний несомненно славнее невозбудимого вообще к гневу по неудобоподвижности
...ЕщёПо утверждению блаженного Диадоха, «более других страстей волнует и смущает душу» гнев.
По своей природе гнев безразличен: он может служить к совершению добрых дел, но также может вести и к худым целям. Происходящая от гнева польза определенно отмечена святым отцом в выражении: «Иногда гнев приносит величайшую пользу» (1, с. 309). «Когда мы, – продолжает он, – невозмутимо пользуемся им против нечестивых или каким бы то ни было образом нагло поступающих, дабы они или были спасены или пристыжены». Таким способом «мы всецело споспешествуем цели правды и благости Божией» (1, с. 309—312). Блаженный Диадох полагает, что «разумный гнев создавшим нас Богом дан нашему естеству скорее как оружие. Так что, если бы Ева воспользовалась сим против змея, то она не испытала бы действия от оного страстного наслаждения... Мне кажется, воспользовавшийся целомудренно гневом по ревности к благочестию окажется на весах воздаяний несомненно славнее невозбудимого вообще к гневу по неудобоподвижности ума» (1, с. 318—323). Чтобы научить нас правильному гневу, Господь наш Иисус Христос дважды вознегодовал духом на смерть и возмутился (Ин.
11:33—38) (1, с. 315—316).Таким образом, достижение доброй цели посредством гнева зависит не от существа гнева, а от способа его употребления.
Но тот же гнев при худом способе пользования становится злом, пороком. Хотя о худом употреблении гнева говорится у блаженного Диадоха мало, но можно видеть, что суть этого способа противоположна доброму употреблению гнева. Гнев ко злу не управляется разумом, превращается в «неистовую» страсть, становится противоестественным (1, с. 308, 309).
Врачевством против гнева предлагается любовь к Богу и ближнему. Познавший «любовь Божию» хотя бы и подвергался бесчисленным обидам и претерпевал бы от кого-либо убыток, «не гневается против него, но пребывает как бы прилепленным к душе оскорбившего его и причинившего убыток; воспламеняется же только против тех, которые или идут против бедных, или против Бога, как говорит Писание, глаголют неправду (Пс. 7
4:6), или иначе как-либо живут лукаво» (1, с. 478, 481, 482—485). Особенно примечательно наставление блаженного Диадоха о заочном примирении. Если во гневе оскорбленный нами не желает примириться с нами или же находится в удалении от нас, то мы, имея любовь, обязаны, «в некоем нестесненном излиянии души прилагая образ лица его к нашему расположению в глубине сердца», исполнить «закон любви» (1, с. 493).С гневом неразрывно связывается опаснейшая страсть – гордость. Об этом свидетельствует размышление блаженного Диадоха о «воспитательном попущении» и о попущении, бывающем «по отвращению Божию». Последнее позволяет «наполняться» душе «гневом и гордостью» (1, с. 465, 466).
Точного определения гордости блаженный Диадох не дает, но обозначает некоторые ее признаки и действия. Иногда святитель именует гордость «славолюбивой надменностью» (1, с. 444), обращая внимание на превозношение человека своими подвигами. Также он поучает, что гордость ведет даже подвижника во ад, но послушание способно победить ее. «Послушание, – говорит он, – упраздняет прежнюю гордость», а «Адам, отвергший его, поскольз-нулся в глубокий тартар» (1, с. 128—130).
«Многовещественной» страстью – обнимающей почти вселенную – является тщеславие. Мысль тщеславца направлена не на подлинно богоугодные дела, а на показность, на «уловление» человеческой похвалы, на достижение известности в мире. К славолюбию вед
...ЕщёС гневом неразрывно связывается опаснейшая страсть – гордость. Об этом свидетельствует размышление блаженного Диадоха о «воспитательном попущении» и о попущении, бывающем «по отвращению Божию». Последнее позволяет «наполняться» душе «гневом и гордостью» (1, с. 465, 466).
Точного определения гордости блаженный Диадох не дает, но обозначает некоторые ее признаки и действия. Иногда святитель именует гордость «славолюбивой надменностью» (1, с. 444), обращая внимание на превозношение человека своими подвигами. Также он поучает, что гордость ведет даже подвижника во ад, но послушание способно победить ее. «Послушание, – говорит он, – упраздняет прежнюю гордость», а «Адам, отвергший его, поскольз-нулся в глубокий тартар» (1, с. 128—130).
«Многовещественной» страстью – обнимающей почти вселенную – является тщеславие. Мысль тщеславца направлена не на подлинно богоугодные дела, а на показность, на «уловление» человеческой похвалы, на достижение известности в мире. К славолюбию ведет «слово мирской мудрости» – оно «дарует своим последователям любовь к похвалам, будучи выдумкой людей тщеславных» (1, с. 34).
Борьба с тщеславием считается весьма трудной. Предпринимаемый против нее подвиг может стать началом опять-таки тщеславия, только в какой-либо иной форме. Чтобы не позволить появиться тщеславию, а тем более укорениться, надо чаще молиться, петь псалмы, читать Священное Писание, «не пренебрегая и созерцаниями мужей-писателей, коих вера познается из (их) сочинений. Ибо, делая это, мы... не дозволим уму увлечься тщеславием... сделаем у него почти все мысли слезовидными... с тем, чтобы в великом смирении преуспевать ему и в разумении различения» (1, с. 376—378).
Но если христианин и изгнал тщеславие, его могут одолеть не менее гибельные страсти, пороки – уныние, печаль. «Когда душа наша, – размышляет святитель Фотики, – начинает более не желать прелестей земных, то тогда, большей частью, подкрадывается к ней какой-то унылый образ мыслей, ни позволяющий ей охотно служить служению слова (Деян.
6:4), ни оставляющий в ней желание будущих благ ясным, но даже эту временную жизнь (представляющий) чрезмерно ничтожной, как не имеющей дела, достойного добродетели, унижающий и самое знание, представляя оное или как данное уже и многим другим или как ничего совершенного не обещающее нам» (1, с. 269—275).А вот как советует блаженный Диадох поступать, когда душа отягощается унынием, печалью: «Должно совершать псалмопение немного большим голосом, радостью надежды выбивая звуки души до тех пор, пока то тяжелое облако не будет рассеяно веяниями мелодии» (1, с. 398, 399).
Уныние ведет к винопитию. А неумеренность, излишество в винопитии уводит человека от Бога. Подобно тому, как земля, «напоеваемая многими дождями приносит только терние и волчцы (Евр.
6:7, 8), так и земля сердца», если «будет промочена многопитием, то делает все свои помыслы подлинно терниями и волчцами» (1, с. 176, 177, 181—183). При многопитии появляются «образуемые демонами» страстные призраки и во сне и наяву (1, с. 185). «Следовательно, нам, пользующимся умеренностью, должно избегать вреда от излишества» и тем более нельзя упиваться вином, искусно приготовленным для удовольствия и угождения телу (1, с. 188, 189, 192). «Неразумное смешение» пития и яств «весьма поражает богоносную совесть» (1, с. 197—199). В пи...ЕщёА вот как советует блаженный Диадох поступать, когда душа отягощается унынием, печалью: «Должно совершать псалмопение немного большим голосом, радостью надежды выбивая звуки души до тех пор, пока то тяжелое облако не будет рассеяно веяниями мелодии» (1, с. 398, 399).
Уныние ведет к винопитию. А неумеренность, излишество в винопитии уводит человека от Бога. Подобно тому, как земля, «напоеваемая многими дождями приносит только терние и волчцы (Евр.
6:7, 8), так и земля сердца», если «будет промочена многопитием, то делает все свои помыслы подлинно терниями и волчцами» (1, с. 176, 177, 181—183). При многопитии появляются «образуемые демонами» страстные призраки и во сне и наяву (1, с. 185). «Следовательно, нам, пользующимся умеренностью, должно избегать вреда от излишества» и тем более нельзя упиваться вином, искусно приготовленным для удовольствия и угождения телу (1, с. 188, 189, 192). «Неразумное смешение» пития и яств «весьма поражает богоносную совесть» (1, с. 197—199). В питии подвижнику подобает подражать Христу Спасителю, принявшему в страданиях уксус, смешанный с желчью. «Не должно подвизающимся против греха пользоваться услаждающими напитками или яствами... ибо острота свойственна подвижникам» (1, с. 203, 204).Зараженным другой страстью – любостяжанием, или корыстолюбием, – блаженный Диадох советует лечиться покаянием. Одно возвращение ими похищенного должной пользы не принесет. «Хорошо, – пишет он, – переносить насилие покушающихся обижать и молиться за них, дабы они посредством покаяния, а не чрез отдачу похищенного ими у нас, освободились от вины любостяжания. Ибо того желает правда Господня, чтобы мы, не отнимая похищенного, освободили любостяжателя от греха чрез покаяние» (1, с. 348). А уже отрешающихся от корыстолюбия и познающих путь благочестия святитель призывает: все имеющееся у них тотчас «распродать и вырученными от сего деньгами распоряжаться по заповеди Господа (Мф.
19:21), а не ослушаться спасительной заповеди, под предлогом постоянного желания совершать заповеди». От сего произойдет «прекрасная беззаботность и не подверженная посягательству бедность, которая мыслит выше всякой неправды и всякого суда», так как отбросится вещество, возжигающее «огонь у любостяжателей» (1, с. 348, 349).Опасными также являются привидения – такие состояния, когда кто-либо «надеется, что ему видимо явится слава Божия». Чистая душа действительно «ощущает некиим неизреченным вкушением Божественное утешение», но в сем земном веке, по апостольскому слову, мы ходим верою, а не видением
(2 Кор.
5:7). Значит, если явится кому-нибудь из подвижников или свет, или некоторый огневидный образ, или глас, пусть никоим образом не принимает такого видения, ибо оно есть явное обольщение врага, – что потерпев по неведению, многие отступили от пути истины. Мы же знаем, что поскольку живем в сем смертном теле (2 Кор. 5:6), мы удалены от Господа, то есть не можем видимым образом видеть ни Его, ни что-либо из небесных Его» (1, с. 114—116).С осторожностью должно относиться также и к сновидениям, ибо они, большей частью, есть «или образы блуждающих помыслов, или наоборот – насмешки демонов». Опасаться, что, соблюдая как будто бы излишнюю осторожность, мы можем и ошибиться – не признать благост
...ЕщёОпасными также являются привидения – такие состояния, когда кто-либо «надеется, что ему видимо явится слава Божия». Чистая душа действительно «ощущает некиим неизреченным вкушением Божественное утешение», но в сем земном веке, по апостольскому слову, мы ходим верою, а не видением
(2 Кор.
5:7). Значит, если явится кому-нибудь из подвижников или свет, или некоторый огневидный образ, или глас, пусть никоим образом не принимает такого видения, ибо оно есть явное обольщение врага, – что потерпев по неведению, многие отступили от пути истины. Мы же знаем, что поскольку живем в сем смертном теле (2 Кор. 5:6), мы удалены от Господа, то есть не можем видимым образом видеть ни Его, ни что-либо из небесных Его» (1, с. 114—116).С осторожностью должно относиться также и к сновидениям, ибо они, большей частью, есть «или образы блуждающих помыслов, или наоборот – насмешки демонов». Опасаться, что, соблюдая как будто бы излишнюю осторожность, мы можем и ошибиться – не признать благость Божию и не принять действительное видение от Бога, не следует. Господь «знает, что мы поступаем так ввиду демонских обольщений» (1, с. 124). Блаженный Диадох в этом контексте рекомендует вспомнить раба, призываемого хозяином ночью после долгого отсутствия. Раб решительно отказал вернувшемуся домовладыке «в открытии дверей, ибо он боялся, чтобы сходство голоса, обольстив его, не заставило его сделаться предателем тех вещей, которые им вверены ему». И что же? «Господин его не только не разгневался на него, когда настал день, но еще удостоил его многих похвал; ибо он и голос владыки считал обманом, не желая потерять что-либо из его имущества» (1, с. 124, 125).
Добродетели
Победив пороки, человек движется к добродетелям, к выполнению «Божественных слов» (1, с. 33). «Как не разогретый или не размягченный воск долго не может принять налагаемую на него печать, так и человек, если не будет испытан трудами и немощами, не может вместить печать добродетели Божией» (1, с. 497).
Блаженный Диадох в самом начале «Слова аскетического» дает определения целому ряду добродетелей в такой последовательности:
Вера – это «бесстрастная мысль о Боге». Надежда – «исшествие ума в любви к уповаемому». Терпение – это непрестанная твердость с мысленным зрением «Невидимого как бы видимого» (Ср.: Евр.
11:27). Несребролюбие – желание так не иметь, «как кто-либо желает». Познание – незнание «самого себя в исступлении к Богу» (Ср.: 2 Кор. 5:13). Смиренномудрие – это старательное забывание подвигов. Негневливость – «сильное желание не гневаться». Чистота – чувство всегдашнего прилепления к Богу. Любовь – «умножение дружбы к оскорбляющим...ЕщёДобродетели
Победив пороки, человек движется к добродетелям, к выполнению «Божественных слов» (1, с. 33). «Как не разогретый или не размягченный воск долго не может принять налагаемую на него печать, так и человек, если не будет испытан трудами и немощами, не может вместить печать добродетели Божией» (1, с. 497).
Блаженный Диадох в самом начале «Слова аскетического» дает определения целому ряду добродетелей в такой последовательности:
Вера – это «бесстрастная мысль о Боге». Надежда – «исшествие ума в любви к уповаемому». Терпение – это непрестанная твердость с мысленным зрением «Невидимого как бы видимого» (Ср.: Евр.
11:27). Несребролюбие – желание так не иметь, «как кто-либо желает». Познание – незнание «самого себя в исступлении к Богу» (Ср.: 2 Кор. 5:13). Смиренномудрие – это старательное забывание подвигов. Негневливость – «сильное желание не гневаться». Чистота – чувство всегдашнего прилепления к Богу. Любовь – «умножение дружбы к оскорбляющим». Совершенное изменение – «в наслаждении Богом ужас смерти считать радостью» (1, с. 19—21). Определив ряд добродетелей, блаженный Диадох в дальнейшем рассуждает преимущественно о любви и смирении.Выше всех добродетелей любовь. «Во всяком духовном созерцании, братие, – учит Фотикийский святитель, – да руководствуют вера, надежда, любовь; более же любовь: ибо первые наущают презирать видимые блага, любовь же самую душу соединяет с совершенствами Божиими, умственным чувством исследуя Невидимого» (1, с. 22, 23). Сопоставляя любовь с верой, блаженный Диадох утверждает еще более решительно: только верующий «и не пребывающий в любви даже и самой веры, которую, кажется ему, имеет, не имеет; ибо он верует с некоторой легкостью ума, как невоздействуемый тяжестью мысли о любви» (1, с. 49). Величие добродетелей в вере, но «любовью воздействуемой» (1, с. 49) (См.: Гал.
5:6). Вера не «воздействуемая» – без любви «будет отвергнута» (1, с. 48).Степеней любви, по блаженному Диадоху, три. Первая степень представляется как семя – «сердечное чувство» (1, с. 41). Вторая степень, средняя, – любовь, движимая страхом Божиим. Она свойственна очищающимся. «Когда ум перейдет в состояние безмолвия и великой беззаботливости, тогда страх Божий теснит его, сильным чувством очищая его от всей земной дебелости, чтобы таким образом довести его до многой любви благости Божией. Итак, страх со средней мерой любви свойственен еще очищающимся» (1, с. 41, 42). Третья степень любви – совершенная любовь – достояние очищенных, «у которых нет более страха, ибо совершенная любовь изгоняет страх (1 Ин.
4:18)» (1, с. 42). Впрочем, любовь, достигшая даже третьей ступени в развитии, именуется совершенной только относительно, «потому что никто, находясь в сей плоти, не может стяжать совершенства ее, кроме только тех святых, которые дошли до мученичества и совершенного исповедничества» (1, с. 476).Чтобы возлюбить Бога, надо стать «вне всех житейских
...ЕщёСтепеней любви, по блаженному Диадоху, три. Первая степень представляется как семя – «сердечное чувство» (1, с. 41). Вторая степень, средняя, – любовь, движимая страхом Божиим. Она свойственна очищающимся. «Когда ум перейдет в состояние безмолвия и великой беззаботливости, тогда страх Божий теснит его, сильным чувством очищая его от всей земной дебелости, чтобы таким образом довести его до многой любви благости Божией. Итак, страх со средней мерой любви свойственен еще очищающимся» (1, с. 41, 42). Третья степень любви – совершенная любовь – достояние очищенных, «у которых нет более страха, ибо совершенная любовь изгоняет страх (1 Ин.
4:18)» (1, с. 42). Впрочем, любовь, достигшая даже третьей ступени в развитии, именуется совершенной только относительно, «потому что никто, находясь в сей плоти, не может стяжать совершенства ее, кроме только тех святых, которые дошли до мученичества и совершенного исповедничества» (1, с. 476).Чтобы возлюбить Бога, надо стать «вне всех житейских забот» (1, с. 41). Не освободившийся «от мирских забот ни Бога искренно не будет любить, ни диавола достойно гнушаться; ибо имеет уже тяжелым покрывалом житейскую заботу» (1, с. 46). Должно также и любовь к себе принести в жертву любви к Богу. «Любящий себя самого не может любить Бога, не любящий же себя самого по причине чрезвычайного обилия любви к Богу – этот любит Бога. Поэтому именно таковой никогда и не ищет славы своей, но славы Божией. Ибо любящий себя самого ищет своей славы; любящий же Бога любит славу Создавшего его» (1, с. 34, 35). Если совесть обличает кого-либо – он не может достойно любить Бога. «Никто не может или любить или веровать искренно, если будет иметь себя обвинителем самого себя» (1, с. 53, 54).
Душа, глубоко полюбившая Бога, – «несомнительно», «немечтательно», – и привлекшая «как бы и тело» в эту глубину «неизреченной любви», забывает все земное и получает от Небесной Любви великое утешение – «увеселяется какой-то неослабной радостью» (1, с. 103).
Другая добродетель, которой блаженный Диадох уделяет также преимущественное внимание, есть смирение.
Истинное смирение – это непрестанное пребывание в «горячем желании, чтобы Бог славился» в подвижнике, сам же он оставался бы «как несуществующим». Смиренный не знает о себе, кто он такой и не слышит похвал себе – «он похищает у себя памятование о своем достоинстве, в духе смирения скрывая где-то в глубине любви к Богу проистекающую из него похвалу, дабы казаться навсегда пред самим собою каким-то негодным рабом» (1, с. 36, 37).
Смирение – великая добродетель и потому приобретается с трудом. «Насколько оно велико, настолько со многими подвигами достигается» (1, с. 502, 503). Рождается оно, с Божией помощью, от послушания, которое блаженный Диадох считает «первым благом во всех вводных добродетелях» (1, с. 127, 128). Помогает появлению смирения также раздача бедным всего имущества. Первое, то есть послушание, потому что в нем осуществляется отсечение своеволия, отложение го
...ЕщёДругая добродетель, которой блаженный Диадох уделяет также преимущественное внимание, есть смирение.
Истинное смирение – это непрестанное пребывание в «горячем желании, чтобы Бог славился» в подвижнике, сам же он оставался бы «как несуществующим». Смиренный не знает о себе, кто он такой и не слышит похвал себе – «он похищает у себя памятование о своем достоинстве, в духе смирения скрывая где-то в глубине любви к Богу проистекающую из него похвалу, дабы казаться навсегда пред самим собою каким-то негодным рабом» (1, с. 36, 37).
Смирение – великая добродетель и потому приобретается с трудом. «Насколько оно велико, настолько со многими подвигами достигается» (1, с. 502, 503). Рождается оно, с Божией помощью, от послушания, которое блаженный Диадох считает «первым благом во всех вводных добродетелях» (1, с. 127, 128). Помогает появлению смирения также раздача бедным всего имущества. Первое, то есть послушание, потому что в нем осуществляется отсечение своеволия, отложение гордости. Смирение «упраздняет прежнюю гордость» (1, с. 129). Второе – раздача имущества, – потому что отбрасывается «неразумное превозношение богатством» (1, с. 352), выражающееся в показной – лицемерной – милости под предлогом исполнения заповеди Божией, а в самом деле для снискания себе славы. При таком положении «не подверженная посягательству бедность» мыслится «выше всякой неправды и всякого суда». «Согреет же нас тогда более других добродетелей смиренномудрие и успокоит нас, как нагих» (1, с. 349, и далее).
Подчеркивая важность смирения как одну из опор аскетики, блаженный Диадох призывает стяжать его, укреплять «крылья ума» смиренномудрием, «ибо если кто не очень смирит себя уничижением, то не может возвещать о величии Божием» (1, с. 33).
О других добродетелях блаженный Диадох говорит короче.
Пост, по его убеждению, имеет «похвалу сам по себе... ибо он служит как бы орудием к целомудрию» (1, с. 169—171).
Спутником всех добродетелей поставляется воздержание, ибо совершение кем-либо той или иной добродетели есть уже свидетельство о воздержании от противоположного ей порока. Например, есть смирение – значит есть и воздержание от гордости и т.д. «Воздержание, – говорит блаженный Диадох, – есть общее прозвание всех добродетелей» (1, с. 133). Но блаженный Диадох понимает воздержание и как «блюдение» в яствах. В этом «блюдении» должна сохраняться разумная умеренность. Нельзя доходить «до отвращения» к какому-либо из яств, «так как сие и проклятье и совсем демонское дело». Должно от них воздерживаться не как от чего-либо худого, но чтобы таким образом обуздать «воспламеняющиеся плотские члены», а оставшееся сберечь «для нищенствующих» (1, с. 143—148). «Воздерживаться же охотно от сладостного и излишнего и весьма
...ЕщёО других добродетелях блаженный Диадох говорит короче.
Пост, по его убеждению, имеет «похвалу сам по себе... ибо он служит как бы орудием к целомудрию» (1, с. 169—171).
Спутником всех добродетелей поставляется воздержание, ибо совершение кем-либо той или иной добродетели есть уже свидетельство о воздержании от противоположного ей порока. Например, есть смирение – значит есть и воздержание от гордости и т.д. «Воздержание, – говорит блаженный Диадох, – есть общее прозвание всех добродетелей» (1, с. 133). Но блаженный Диадох понимает воздержание и как «блюдение» в яствах. В этом «блюдении» должна сохраняться разумная умеренность. Нельзя доходить «до отвращения» к какому-либо из яств, «так как сие и проклятье и совсем демонское дело». Должно от них воздерживаться не как от чего-либо худого, но чтобы таким образом обуздать «воспламеняющиеся плотские члены», а оставшееся сберечь «для нищенствующих» (1, с. 143—148). «Воздерживаться же охотно от сладостного и излишнего и весьма рассудительно и весьма разумно» (1, с. 149). Но как тело, пресыщаемое яствами, «делает ум каким-то боязливым и неудобоподвижным, так и ослабевающее от многого воздержания делает созерцательную часть души и унылой и нерасположенной к мышлению. Поэтому должно согласно с движениями тела приготовлять и пищу, чтобы оно, когда здравствует, было надлежаще обуздываемо, а когда слабеет, умеренно утучнялось. Ибо подвизающемуся не должно быть ослабленну телом, но достаточно сильну, чтобы быть способным для подвига, дабы и силами тела душа очищалась надлежащим образом» (1, с. 150—152).
К добродетелям побуждает сердце человека богословие. Потому блаженный Диадох и призывает: «Возжелаем, возлюбленные, этой благолепной добродетели всезрительной... в сиянии света неизреченного питающей ум словами Божиими, чтобы не сказать мне много, – добродетели, настроившей чрез святых пророков разумную душу к нераздельному общению с Богом Словом» (1, с. 365—371).
Все добродетели тесно взаимосвязаны. Пренебрегший одной какой-либо извращает «все благолепие» (1, с. 137). «Ибо какая будет польза для сохранившего тело девственным, если душою потерпел любодеяние от демона непослушания? Или как будет увенчан пощадивший себя от чревобесия и всякой похоти телесной, а вознерадевший о гордости и славолюбии» (1, с. 139—141).