Евгений КАЛАЧЁВ

В РОЗЫСКЕ НЕ ЗНАЧИТСЯ…
Рассказ о поэте Аркадии Кутилове
В 1985 году я служил в Куйбышевском РОВД города Омска. Однажды, во время моего дежурства по району в дежурную часть доставили бомжа. Сержант произвел личный досмотр задержанного, записал на листок его данные и принялся названивать в адресное бюро, чтобы установить его личность и проверить – не находится ли он в розыске за совершение какого-либо преступления. Эта обычная процедура, как правило, занимала немного времени, после чего бомж, если имел прописку и не был причастен к преступлению – отпускался, либо если личность его не была установлена – помещался в спецприемник для бродяг на сорок суток, но в тот день дежурный сержант все никак не мог дозвониться до адресного бюро.
В районе, а значит, в райотделе милиции, было затишье: телефоны, телетайп и радиостанции молчали, и я взял в руки записную книжку – единственную вещь, которую при личном досмотре сержант изъял у задержанного. Взял записную книжку и удивился. Удивился сначала её внешнему виду. Она была не новой, но добротной, с обложкой из коричневой искусственной тисненой кожи. А когда я её раскрыл, то удивился еще больше. И даже не тому, что она была оформлена с огромной любовью, тщательностью и талантом, и как настоящая книга небольшого формата. Здесь были и рисунки, выполненные разноцветными шариковыми ручками, и вензеля, и красивый рукописный стихотворный текст. А удивился тому, что эта книжка принадлежала человеку, по виду опустившемуся, с которым в метро или другом общественном месте нормальный человек постарается близко не находиться.
Настроение у меня было добродушным, но я постарался напустить строгость и, подойдя к решетке, за которой находился задержанный, грубо спросил:
– Где украл? – и показал бомжу записную книжку.
– Моя, – спокойно произнес бомж, протянув к ней руку.
Я раскрыл записную книжку и, не давая в руки, спросил:
– Что здесь написано?
– Аркадий Магнит, – сказал бомж и улыбнулся. – Это мой псевдоним.
– Кличка? – встрял в разговор сержант.
– Псевдоним, – повторил с достоинством бомж.
– А стихи чьи? – хитро улыбнулся я.
– Мои, – сказал бомж.
– Прочти, – продолжая проверку, сказал я. – Например, вот это, – и я зачитал первую строчку…
Задержанный встал с длинной лавки, непроизвольно поправил давно немытые волосы, вздохнул и начал по памяти читать:
Заря, заря, вершина декабря…
В лесах забыт, один у стога стыну.
Встает в тиши холодная заря,
Мороз, как бык, вылизывает спину.
Качнулась чутко веточка-стрела,
И на поляну вымахал сохатый…
И, падая на землю из ствола,
Запела гильза маленьким набатом…
Заря не зря и я не зря, и зверь!..
Не зря стволы пустеют в два оконца…
И, как прозренье в маленькую дверь,
Через глаза в меня входило солнце!
Сейчас, по истечении многих лет, я не помню голоса поэта, его интонации – наверное, он был хриплым – пропитым, но глаза его в тот миг неожиданно озарились огнем, не побоюсь этого слова – божественным светом, – и мы с сержантом невольно поддались этому, вне сомнения, внеземному озарению и поверили, что он говорит правду.
Но формальность надо было соблюдать, и сержант принялся вновь набирать номер телефона адресного бюро, с удивлением поглядывая на задержанного, а я спросил:
– Можно полистаю?
– Читай, – разрешил Кутилов.
Я вернулся за пульт дежурного. И телефоны по-прежнему молчали. И я начал читать:
РОССИЯ, ГОД 37
– Яма хорошая,
только на дно
набежала лужина…
Очнулся я от голоса сержанта:
– Товарищ старший лейтенант, – обратился он. – Я проверил гражданина, есть такой, судим, но в розыске не значится. Отпускать?
– Отпускай, – сказал я и снова уткнулся в записную книжку.
«Поэзия не поза и не роль.
Коль жизнь под солнцем –
Вечное сраженье, –
Стихи – моя реакция на боль,
Моя самозащита
И отмщенье!» – читал я.
– Можно все-таки, командир, я заберу, – раздалось над ухом.
Я повернул голову на голос. В коридоре, уже за пределами дежурной части, у окошка дежурного стоял человек с пропитым лицом, в ветхой старой одежде – запомнились брюки военного образца и развалившиеся ботинки, стянутые проволокой. Стоял и терпеливо ждал. Ждал свой сборник стихов. Изданный при жизни самим собой в единственном, наверное, экземпляре.
Я закрыл книжку и протянул ему:
– Извини.
– Спасибо, командир, – сказал он и неожиданно спросил: – Понравились?
Ответить я не успел. Одновременно зазвонили несколько телефонов, зашипела стационарная радиостанция, застучал телетайп, и закрутила, завертела, забурлила суета. Ежеминутная, ежечасная и каждодневная, которая поедает наше время, нашу жизнь, которая не дает ни остановиться, ни оглянуться, ни осмыслить: как живем, для чего живем?
И вот в такой же заполошный день того же года в дежурную часть поступило сообщение. Банальное. Порой за сутки их бывает до десятка. Сообщение о том, что в тепловом коллекторе, расположенном у транспортного института, обнаружен труп.
На место происшествия выехал дежурный сержант. Вскоре он вернулся назад и попросил выдать ему и водителю, с которым он ездил, противогазы.
…Доставив труп в морг, сержант возвратился в дежурную часть, сдал противогазы и неожиданно – он полгода назад бросил курить – попросил закурить. Я протянул ему пачку.
– Кажется, это был тот бомж, – сказал он.
– Какой? – не понял я.
– Ну, помните, еще стихи читал… Военные брюки, ботинки на проволоке…
– Магнит?! – воскликнул я.
– Магнит, – грустно сказал сержант и нервно закурил…
В следующий отпуск я нарушил многолетнюю традицию – не поехал в тайгу на охоту, а взял билет до Ленинграда и две недели изо дня в день ходил и ездил по музеям. Соприкасаясь с великолепием дворцов, парков, фонтанов, картинами Русского музея, экспонатами Эрмитажа, в котором я умудрился в течении четырех дней прослушать лекцию про французских импрессионистов, я понял, что мир гораздо шире и прекрасней, чем тот, в котором я жил раньше… Вернувшись в Омск, я просмотрел весь репертуар Драматического театра, написал рассказ в полстраницы и подал рапорт на увольнение из органов внутренних дел.
Знакомый журналист, которому я давал читать тот рассказ, схватился за голову:
– Что ты делаешь?! Ты в своем уме?
Я улыбнулся:
– Лучше посоветуй, где я могу общаться с себе подобными – пишущими людьми...
И начал ходить в литературное объединение при газете «Молодой Сибиряк». Однажды литератор Саша Бекешев принёс стихи, отпечатанные на машинке. Стихи были необычными и подписаны они были необычным псевдонимом – «Аркадий Магнит».