Без Дивана: Психология для Реальной Жизни

Дорогой серийный производитель собственной исключительности. Вы с гордостью перечисляете, чем отличаетесь от других, как будто читаете мантру. Вы вегетарианец среди мясоедов? Медитируете в пять утра? Собираете винил? Поздравляю. Вы — идеальный потребитель ниши, которую создали для вас маркетологи. Ваша «уникальность» — это самый массовый продукт эпохи. Пока вы убеждаете себя, что идёте против системы, вы просто покупаете другой набор штампов. Вы не отличаетесь от других. Вы отличаетесь от своих прошлых версий, которые покупали другие штампы. Вы гордитесь своим нонконформизмом, как ребёнок — первым каракулем на обоях. Вам кажется, что ваше сопротивление системе — акт свободной воли. Но ваш бунт прописан в сценарии, который вам подсунули. Вы пьёте крафтовое пиво вместо массового, но делаете это в баре, где все пьют то же самое. Вы критикуете капитализм с iPhone последней модели. Ваше «инаковое» мышление — это продукт, который вы потребляете, чтобы чувствовать себя особенным. Вы не бунтар

Ваша вера в то, что гитарный герой 70-х должен меняться — это ваша иллюзия. Майкл Шенкер — не человек. Это учреждение. Заповедник, где под стеклом хранится саунд его знаменитой гитары Flying V. Его новый альбом — не творческий порыв. Это отчётность перед акционерами его легенды. После прошлогоднего трибьюта UFO с хором рок-звёзд, «Don’t Sell Your Soul» позиционируется как альбом с новым материалом. Это смело. Или отчаянно. Одиннадцать треков — это одиннадцать вариаций на тему «того самого» саунда. Это не песни, а инвентаризация: вот тяжёлый рифф, вот пауэр-баллада, вот галопирующий хард-н-ролл. Заглавный трек пятиминутная мантра, которая наставляет: «Не продавай душу... ты не можешь иметь всё». Глубоко. Но кто покупатель и какова цена — остаётся за кадром. «Surrender» и «Janey The Fox» проносятся как ураган, не оставляя следов в памяти. «Into The Storm» — внезапный проблеск, где присутствует хор и намёк, что здесь когда-то гуляла настоящая буря. Но суть не в этом. Суть в том, что паль

Дорогой алхимик собственного разложения. Вы смотрите «Одно целое» и видите странный гибрид инди-драмы и боди-хоррора. Вы ошибаетесь. Майкл Шенкс провёл вскрытие вашего брака скальпелем Брайана Юзны. Пока Тим и Милли сливаются в биологический кошмар, вы не узнаёте в этом логичный итог десятилетнего симбиоза. Ваша связь с партнёром — такая же болотистая почва, где переплетаются корни ваших невысказанных обид. А ваша любовь — тот самый мицелий, что медленно прорастает сквозь вашу индивидуальность. Тим — не жертва оккультизма. Он — продукт распада маскулинности в эпоху её тотальной девальвации. Его панические атаки, транспортная несостоятельность, наивная вера в рок-звездность — это не черты характера. Это — симптомы организма, который отвергает собственную форму. Мутация — не проклятие извне. Это — квинтэссенция его внутреннего процесса. Он не становится монстром. Он просто обретает внешнюю форму, адекватную своему внутреннему содержанию. Вы, как и Тим, годами носите в себе зародыш чудови

Акт I: Утро. Святость и сюр 13 июля 1985 года, 9 утра. Стадион имени Джона Кеннеди в Филадельфии забит под завязку. Начинается американская часть Live Aid — глобального акта милосердия, рожденного от отчаяния Боба Гелдофа перед лицом эфиопского голода. Атмосфера напоминает странный гибрид митинга, рок-фестиваля и телевизионного шоу. Ведущий в голливудском стиле объявляет событие как «Концерт помощи африканской семье». Кто-то в толпе поправляет: «О, — сказал Голод, — Это ты» (имеется в виду цитата из книги Терри Пратчетта «Вор времени». В этом отрывке Смерть находит Голода в ресторане Орлеи, где тот сидит в отдельном кабинете и ест утку с грязным рисом). Налицо первая трещина — между благим намерением и его удобной, приглаженной упаковкой. Джоан Баэз, голос целой эпохи протеста, приветствует толпу как «дети восьмидесятых» и поёт «Amazing Grace». Это момент чистой, почти что святой искренности. А следом — «We Are The World», эталон благонамеренной, но безразмерной поп-благотворительности

Дорогой собиратель чужих масок. Вы грезите о том, что как было бы здорово, если б над головами незнакомцев и просто случайных прохожих парили волшебные цифры, словно в видеоиграх, которые показывали бы их рейтинг в обществе, уровень счастья, количество денег, оставшиеся дни жизни или что-то другое — всё разом, без лишних вопросов. Просто взглянул — и уже знаешь, «что за человек». Вам кажется: стоит лишь узнать эти значения — и люди раскроются перед вами. Но на самом деле это знание навсегда запрёт дверь в мир человеческих отношений. Вы не стремитесь разглядеть их боль, не хотите почувствовать их страх и одиночество. Вам нужны лишь ярлыки, бирки, ценники — чтобы не тратить силы на подлинное понимание. Чтобы сразу определить: достоин ли этот человек вашего времени, сочувствия, любви. Но знаете ли вы, что самая страшная шкала уже висит над вами? Это барометр вашей собственной фальши. И его стрелка застыла на отметке «красная зона». Вы думаете о деньгах, статусе, IQ. Банальность. Единс

Лето 1975-го. Британия изнывает от невиданной жары. Яйца жарятся прямо на тротуарах, страна только что проголосовала за вступление в Общий рынок, а бульварные таблоиды стенают: «Прощай, рыба с чипсами, здравствуйте, лягушачьи лапки!». В это же время Джефф Линн, затворник и визионер из Бирмингема, в подвале мюнхенской студии Musicland творит свою вселенную. Снаружи — политика и предрассудки. Внутри — рождение «Face The Music». Это был акт чистого творения, почти что алхимия. Взять Моцарта, Чака Берри, The Beatles, пропустить через призму бирмингемского упрямства и получить звук, которого мир раньше не слышал. Бетховен на синтезаторе! Кантри-баллады с 40-голосым хором! Экзистенциальный взгляд: ELO стали ответом на уныние эпохи. Пока одни слушали сентиментальные баллады Тамми Вайнетт, Джефф Линн предлагал бегство — не в прошлое, а в параллельную реальность, где классика и рок-н-ролл не враги, а союзники. Это была здоровая реакция психики на серость: если реальность давит, создай свою,

Дорогой заложник собственного восприятия. Вы задаёте этот вопрос с той же лёгкостью, с какой выбираете кофе навынос. Вы не осознаёте чудовищной наглости этого предположения. Дружить с собой? Это всё равно что предлагать в тюремной камере сыграть в покер. Вы не знаете человека по ту сторону стола. Вы десятилетиями строили сложную систему зеркал и подмен, чтобы никогда не встретиться с ним взглядом. Ваше «я» — это не потенциальный друг. Это — следователь, который уже вынес приговор, палач, который ждёт сигнала, и адвокат, который давно сжёг все улики. Вы предлагаете дружбу тому, кто приговорил вас к пожизненному одиночеству в собственной черепной коробке. Вы представляете эту дружбу как идиллические прогулки с самим собой, задушевные беседы и полное принятие. Но первое же свидание закончится скандалом. Ваше «я» придёт на встречу с полным досье на вас: все ваши трусости, все подлые мысли, все постыдные поступки, которые вы тщательно хоронили в глубинах памяти. Оно не станет вас утешать. О

Дорогой зритель чужого дна. Вы включаете «Звёзды под капельницей» с тем же чувством, с каким заглядываете в замочную скважину соседа. Вам кажется, что вы будете наблюдать за лечением. Вы ошибаетесь. Вы будете наблюдать за тем, как одна зависимость элегантно заменяется другой. Алкоголь и антидепрессанты уступают место адреналину публичности, дофамину хайпа и окситоцину всеобщего внимания. Пока Волочкова требует балетный станок в реабилитационной клинике, а Джигурда подъезжает на мотоцикле с люлькой, вы не видите пациентов. Вы видите актёров в самом дорогом спектакле сезона — где сцена называется «рехаб», а зритель платит своим временем и вниманием. Вы верите, что наблюдаете за лечением. На деле вы стали свидетелем гениального маркетингового хода — когда болезнь превращается в контент, а терапия — в сюжет. Эти восемь знаменитостей не лечатся. Они участвуют в самом дорогом кастинге своей жизни — где призом является не здоровье, а продление пятнадцати минут славы. Их откровения о детских

Ваша вера в то, что группы могут бесконечно воссоединяться — трогательна и абсурдна. Atomic Rooster, чей последний альбом вышел в 1983-м, когда Рейган был у власти, а интернет — фантастикой, возвращаются не с триумфом. Они возвращаются с отчётом. Отчётом о проделанной работе по консервации собственного мифа. Основатель Винсент Крейн и барабанщик Карл Палмер — давно в ином мире. Нынешний состав — это сборная солянка во главе с гитаристом Стивом Болтоном, который присоединился ещё в 71-м. Это не группа. Это археологическая экспедиция, раскапывающая саму себя. Их стратегия проста и гениальна в своём безумии: они не пытаются быть современными. Они "перемотали" календарь на 1970 год, к своему классическому «Death Walks Behind You». Результат? Узнаваемый до слёз орган хаммонд, громоподобные риффы и оперный вокал. Композиции «Follow Me» и «Rebel Devil» — не песни. Это точные слепки с оригинальной формулы. Если бы «Собака Баскервилей» была переписана как инструкция по сборке ретро-кара с двиг

Дорогой заложник бетонной коробки. Вы смотрите «Многоэтажку» и видите триллер о поиске пропавшей девочки. Вы ошибаетесь. Антон Маслов снял не фильм. Он провёл вскрытие. Вскрытие русской многоэтажки как модели вселенной, где каждый подъезд — это чёрная дыра, всасывающая в себя надежду, а каждая квартира — изолированная вселенная с собственной трагедией, тщательно упакованной под слоем евроремонта. Это не история о том, как один мужчина ищет дочь. Это — инструкция по выживанию в мире, где все друг другу соседи, и все друг другу похитители. Вы верите, что живёте в доме. Вы живёте в саркофаге. Бетонные стены — это не защита от внешнего мира. Это — консервная банка, в которой вы томитесь вместе с десятками таких же консервов, и каждый ждёт, когда ржавчина проест жесть и содержимое начнёт просачиваться наружу. Герой Никифорова не ищет дочь. Он вскрывает банку за банкой, и из каждой вытекает густой, токсичный бульон из человеческих страхов, апатии и мелкого подлого зла. Сосед, возмущённый пот