Историческое Путешествие

Париж, 1886 год. В маленькой квартирке на чердаке сидела женщина с огненно-рыжими волосами и выводила пером строчку за строчкой. Её губы, все ещё подведённые ярко-красной помадой, кривились в усмешке. Перо царапало бумагу, словно когти состарившейся кошки обивку кресла. "Я была нежнее розовой пены и светилась, как жемчужина", – писала она, окуная перо в чернильницу. За окном шумел вечерний Париж, город, который когда-то лежал у её ног. Кора Перл – та самая, чья синяя коляска заставляла замирать весь Булонский лес, та самая, чьи жемчуга сводили с ума принцев крови, теперь корпела над мемуарами, пытаясь продать свои воспоминания так же выгодно, как когда-то продавала свою благосклонность. Она взглянула в зеркало. Из потускневшего стекла на неё смотрела женщина с лицом, похожим на потрескавшуюся фарфоровую маску. Молодые повесы теперь называли её "старым клоуном", но разве они знали ту Кору, перед которой заискивали сам герцог де Морни и принц Жозеф Бонапарт? В камине догорали письма, пос

В истории Испании XVI века блистало немало невероятных личностей, но даже на их фоне Ана де Мендоса сверкала особенно ярко. Впрочем, "сверкала" – не совсем точное слово. Она обжигала. Словно раскаленное южное солнце, она заставляла трепетать самых могущественных мужчин королевства, включая самого Филиппа II, чье сердце считалось холодным, как горные вершины Сьерра-Невады. Казалось бы, судьба сыграла с ней злую шутку – в юности несчастный случай лишил ее правого глаза. Для любой другой придворной дамы это стало бы концом карьеры и поводом укрыться в монастыре. Но только не для Аны. Черная повязка из тончайшей тафты, которой она прикрывала увечье, превратилась в изысканное украшение, приковывающее взгляды. А единственный уцелевший глаз смотрел на мир с такой властной силой, что перед ним пасовали даже закаленные в интригах царедворцы. Мадридский двор трепетал при ее появлении. Когда она шла по длинным галереям королевского дворца, шелест ее платья напоминал змеиное шипение, а стук каблуч

Париж, май 1927 года. В роскошном особняке дома моды "Ланвен" царило необычное оживление. Сама мадам Жанна, величественная законодательница мод, внимательно разглядывала стоящую перед ней шестнадцатилетнюю девушку. А та, с гордо поднятой головой и осанкой истинной аристократки, ждала вердикта. Рядом, нервно теребя шляпу, переминался с ноги на ногу седовласый господин в потёртом, но безупречно отглаженном костюме. Полковник лейб-гвардии Конного полка Николай Бобриков никогда не думал, что ему придётся подписывать контракт с модным домом. Да ещё и за свою дочь, крестницу самого императора. Но времена не выбирают. — Идеально! — воскликнула мадам Ланвен. — У неё та самая русская стать, которую не купишь ни за какие деньги. Катя, а теперь уже Тея, украдкой улыбнулась. Если бы знала мадам, сколько часов юные воспитанницы института благородных девиц проводили с книгой на голове, вырабатывая эту самую стать. А ведь когда-то она считала эти уроки пустой тратой времени. Всего десять лет назад её

Весной 1417 года королева Франции Изабелла Баварская получила письмо, от которого её прекрасное личико тотчас вспыхнуло от гнева. Невестка осмелилась не просто отказать ей, она умудрилась это сделать с убийственной иронией: "Женщине, которая живёт с многими мужчинами, ребёнок абсолютно не нужен. Не для того я его кормила и воспитывала, чтобы он угас под вашей опекой, как его братья, или вы сделали бы из него англичанина, как вы сами, или довели бы до сумасшествия, как его отца. Он останется у меня, а вы, если осмелитесь, попробуйте его отобрать". Автором этого дерзкого послания была Иоланда Арагонская, герцогиня Анжуйская, формальная королева четырёх королевств и фактическая хозяйка французской политики. В тот момент она держала в своих руках главный козырь – юного дофина Карла, будущего короля Франции. Изабелла могла только бессильно скрежетать зубами. Её армия увязла в войне с англичанами, казна была пуста, а единственный оставшийся в живых сын находился в руках этой хитрой арагонки.

В декабре 1909 года спальня бельгийского короля Леопольда II превратилась в импровизированную часовню. Умирающий монарх дрожащими руками подписывал брачный контракт, пока придворный священник торопливо читал молитвы. Рядом стояла невеста, сверкающая бриллиантами. Её молодость (шестнадцатилетняя разница в возрасте) казалась насмешкой над угасающим королём. В коридорах дворца метались разъярённые принцессы, дочери Леопольда, но войти в комнату им запретили. А новоиспеченная невеста победно улыбалась, ведь она прошла путь от парижского кабачка до королевской спальни. Брюссельские газеты на следующий день взорвались гневом. "Наш монарх окончательно выжил из ума!" – вопили одни. "Позор королевскому дому!" – вторили другие. Но виновница скандала, Каролина Лакруа, урождённая Бланш, лишь пожимала плечами. Она привыкла к ненависти высшего общества. В конце концов, разве не аристократы научили её искусству продаваться подороже? Девочка из подворотни В маленьком парижском кабачке 1890-х годов вос

В полумраке церкви на Конюшенной площади, среди скорбящей толпы, стояла немолодая женщина в потертом черном платье. Она плакала, не вытирая слез, глядя на гроб Александра Пушкина. Никто из присутствующих не обращал на нее внимания, кто бы мог узнать в этой незаметной фигуре ту самую "гения чистой красоты", которой великий поэт посвятил одно из самых прекрасных стихотворений о любви? Но история Анны Керн, это не просто история мимолетной встречи и поэтического вдохновения. Это рассказ о том, как одно стихотворение может стать и благословением, и проклятием. О том, как слава может затмить реального человека. И о том, что настоящая любовь приходит совсем не так, как мы ее ждем. В тот февральский день 1837 года, стоя у гроба поэта, Анна Петровна вспоминала не его пылкие письма и не тот летний вечер в Михайловском, когда ей было вручено знаменитое стихотворение. Она думала о своей удивительной судьбе, которая словно в насмешку превратила ее из блистательной красавицы в полузабытую старуху,

Январским утром 1870 года в московском суде наблюдалось небывалое оживление. Судили не душегуба, не вора - разбирали дело о тридцати пяти тысячах рублей серебром. Немалые деньги, но не такие уж редкие для судебной практики. Однако публику привлекала не сама сумма, а главная героиня процесса, княгиня Щербатова, чья жизнь уже давно превратилась в городскую легенду. В зал вплыла грузная старуха, увешанная драгоценностями как рождественская ёлка. Её появление вызвало шепотки: — Та самая! Это она в семьдесят семь лет купила себе молодого мужа. — И княгиней стала. — А правда, что она даже читать не умеет? Последнее замечание било в точку. Неграмотность княгини и стала причиной судебного разбирательства. Напротив неё сидел бывший управляющий, титулярный советник Пётр Торчаловский, холёный господин с плутоватым взглядом. Он утверждал, что княгиня задолжала ему кругленькую сумму за верную службу. — Ваша светлость, — елейным голосом начал Торчаловский, — разве не вы собственноручно подписали это

Краковский замок Вавель, 1539 год. В королевских покоях за карточным столом собралась примечательная компания: сам король Сигизмунд Старый, несколько магнатов и князь Илья Острожский. Последний то и дело потирал ушибленное во время недавнего турнира плечо, раны, полученные на собственной свадьбе, заживали плохо. — Ваше Величество, — обратился один из магнатов к королю, — говорят, у князя Ильи будет наследник. Молодая жена уже на сносях. — Наследник или наследница, неважно, — усмехнулся король, перебирая карты. — Главное, что этот младенец уже сейчас богаче половины присутствующих. Никто не рассмеялся. Все понимали, что король не шутит. Острожские владели землями, превышающими по размеру иное европейское княжество. А если учесть приданое Беаты Косцелецкой, молодой жены князя Ильи... Впрочем, о происхождении этого приданого предпочитали не говорить вслух. Ходили упорные слухи, что Беата внебрачная дочь самого короля Сигизмунда. — Нехорошо считать цыплят до Пасхи, — пробормотал князь Илья

В весенний день 1674 года Луиза де Лавальер, бывшая фаворитка Людовика XIV, шла по роскошным залам Фонтенбло с высоко поднятой головой. Придворные дамы, привыкшие шушукаться за её спиной, застыли с приоткрытыми ртами - никогда прежде эта женщина не выглядела столь величественной. А ведь ещё вчера они потешались над её хромотой и называли "хромой уткой короля". — Прошу у вас прощения за все прегрешения, Ваше Величество, — произнесла Луиза, опускаясь на колени перед королевой Марией-Терезией. Испанка, годами ненавидевшая соперницу, растерянно хлопала глазами. Впервые за долгие годы она не знала, что ответить, ведь именно сейчас, уходя навсегда, её извечная мучительница выглядела как настоящая королева. При французском дворе красавиц всегда называли цветами, но никто и подумать не мог, что самым ядовитым из них окажется скромная фиалка. Весь этот букет придворных интриг начал складываться, когда королева-мать Анна Австрийская решила отвлечь своего пылкого сына от опасного увлечения собств