Дружба с Ахматовой стала вторым важнейшим событием в жизни Надежды Яковлевны после встречи и союза с Мандельштамом. 27 декабря 1963 года, в день двадцатипятилетия со дня смерти Осипа Эмильевича, Ахматова писала его вдове: «Думали ли мы с Вами, что доживем до сегодняшнего Дня — Дня слез и Славы». Надежда Яковлевна отвечала:

«Понимает ли мой старый друг Анна Андреевна, Ануш, Аничка, Анюта, что без ее дружбы я никогда не дожила бы до этой печальной и хорошей годовщины — двадцатипятилетия. Конечно, понимает. Ведь все было так наглядно.
В этой жизни меня удержала только вера в Вас и в Осю. В поэзию и в ее таинственную силу» 

Анна Ахматова, Надежда Мандельштам, Любовь Стенич-Большинцова, Эмма Герштейн. День рождения Анны Ахматовой. Около 23 июня 1965 года.

*** О запоминании стихов
«На террасе он диктовал мне „Шум времени“, точнее, то, что стало потом „Шумом времени“. Он диктовал кусками, главку приблизительно в раз. Перед сеансом диктовки он часто уходил один погулять — на час, а то и на два. Возвращался напряженный, злой, требовал, чтобы я скорее чинила карандаши и записывала. Первые фразы он диктовал так быстро, словно помнил их наизусть, и я еле успевала их записывать. Потом темп замедлялся, но я часто путалась в длинных периодах. Он никак не мог понять, как это я не запоминаю с одного раза целого предложения, а я тогда же поймала его на том, что он иногда забывает произнести слово, а то и несколько слов, но уверен, что я их услышала и без звука. „Ты что, не слышишь, что без этого не держится?“ — упрекал он меня. Я отругивалась: „Ты думаешь, что я у тебя в голове сижу и твои мысли читаю… Дурак, дурак, дурак…“ На дурака он сердился, а мне подносил „идиотку“. Я визжала, а он оправдывался, что это прекрасное древнегреческое слово. Дурак, дурак, дурак — да еще древнегреческий…»
«Вторая книга»

Фрагмент групповой фотографии. Осип и Надежда Мандельштам перед отъездом из Воронежа. 1937 год

Государственный музей истории российской литературы имени В. И. Даля
Не только прозаический «Шум времени», но и большинство стихотворений позднего Мандельштама были записаны Надеждой Яковлевной под его диктовку. После этого поэт просматривал их и иногда вносил поправки. А некоторые мандельштамовские тексты, например его крамольную «Четвертую прозу» (1929–1930), Надежда Яковлевна выучила наизусть, поскольку хранить записанный текст дома Мандельштамы не решались.

С февраля 1939 года Надежда Яковлевна была уже твердо уверена в том, что Мандельштам умер в лагере. Отныне едва ли не единственным смыслом ее существования стало сбережение неопубликованных произведений мужа.
Стихи и прозу она твердила наизусть, не доверяя своим тайным хранениям, а некоторые — как стихотворение о Сталине, но не только его — не смея даже записать.

Только после издания в 1964 году двух томов американского собрания сочинений Мандельштама под редакцией Глеба Струве и Бориса Филиппова Надежда Яковлевна смогла вздохнуть относительно спокойно. Казавшаяся ей почти безнадежной миссия была вопреки всему выполнена — поздние мандельштамовские произведения обрели наконец читателя, и с этим уже никто ничего и никогда не смог бы поделать.

,, К пустой земле невольно припадая.,,
1
К пустой земле невольно припадая,
Неравномерной сладкою походкой
Она идет — чуть-чуть опережая
Подругу быструю и юношу-погодка.
Ее влечет стесненная свобода
Одушевляющего недостатка,
И, может статься, ясная догадка
В ее походке хочет задержаться —
О том, что эта вешняя погода
Для нас — праматерь гробового свода,
И это будет вечно начинаться.
2
Есть женщины сырой земле родные,
И каждый шаг их — гулкое рыданье,
Сопровождать воскресших и впервые
Приветствовать умерших — их призванье.
И ласки требовать от них преступно,
И расставаться с ними непосильно.
Сегодня — ангел, завтра — червь могильный,
А послезавтра только очертанье…
Что было поступь — станет недоступно…
Цветы бессмертны, небо целокупно,
И все, что будет,— только обещанье. ОСИП МАНДЕЛЬШТАМ