,, Марина Цветаева – одна из самых знаменитых поэтесс Серебряного века. Большинству читателей она известна своей любовной лирикой, в которой запечатлен психологизм душевных переживаний, их противоречивость и парадоксальность.
Цветаева – одна из первых русскоязычных поэтесс, кто громко заговорил о том, что близко каждой девушке. Ее поэзия – это исповедь человека, который умеет не только тонко чувствовать, но и передавать это стихами.

В биографии Цветаевой есть страницы, о которых любители ее творчества предпочитают не говорить. Но почему? И влияют ли они на восприятие ее поэзии? В этом мы и попробуем разобраться.

***Марина Цветаева и ее страсти.
Марина Цветаева признавалась, что все вышедшее из-под пера – это «серебряные сердечные дребезги» любви. И действительно, на протяжении всей жизни поэтессу одолевали страсти. В 19 лет она вышла замуж за двадцатилетнего Сергея Эфрона, и история их любви не лишена мистики. В 1911 г. она гостила у Волошина в Коктебеле и сказала поэту, что выйдет замуж за человека, который принесет ей сердолик. Именно Эфрон и подарил ей этот камень.

На следующий год они поженились, и у них родилась дочь Ариадна. Но через два года, в 1914 г., Цветаева познакомилась с Софьей Парнок. Эта встреча стала знаковой, и Эфрону пришлось мириться с новой страстью супруги. О разводе не было и речи. Парнок была не единственным увлечением Цветаевой, однако после каждого романа она возвращалась к мужу.
Отношения с Парнок продлились два года. За это время был написан цикл стихотворений «Подруга», но взаимная ревность и недопонимание разрушили связь.

Эта любовь нашла отражение в строках: «Любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо исключая обычное обратное – какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), заведомо исключая необычное родное – какая скука!».

***Отношение к детям.
Своеобразное отношение Цветаевой к дочерям – один из самых спорных эпизодов ее биографии. Литературное творчество всегда было для Цветаевой на первом месте. Над текстами она работала методично, к литературному труду относилась как к работе. Любые бытовые трудности были незнакомы поэтессе, она их презирала.

Все это отразилось на воспитании первой дочери, из которой она стала делать гения. Ребенок действительно был одарен. Ариадна рано начала писать стихи, и Цветаева даже включила творения семилетней дочери в свою книгу «Психея».

Период 1912–1917 гг. был для поэтессы счастливым. Она могла свободно заниматься литературой, а все бытовые хлопоты ложились на плечи нянечки. Но все изменилось после революции. Цветаева осталась без прислуги и денег, тому же у нее родилась вторая дочь. И если Ариадну поэтесса практически боготворила, то младшая для нее явно была обузой.

Причина нелюбви была зафиксирована самой Цветаевой в дневниках: «Ирина! — Я теперь мало думаю о ней, я никогда не любила ее в настоящем, всегда в мечте, меня раздражала ее тупость (голова точно пробкой заткнута!), ее грязь, ее жадность».

Цветаева не могла простить глупость даже своему собственному ребенку. Второй причиной был повышенный аппетит Ирины. Однако тут нужно учесть реалии эпохи. Голод, нищета, неопределенность будущего – все это обрушилось на Цветаеву разом. К тому же муж в это время участвовал в Белогвардейском движении, и поэтесса осталась совсем одна. Вероятно, если бы жизнь сложилась немного по-другому, то и отношение к младшей дочери было бы другим.

***Приют.
В 1919 г. Цветаева отдала дочерей в приют. Этот поступок она оправдала тем, что девочек нечем кормить и в приюте им будет лучше. В итоге Аля (Ариадна) заболела. Запись 17 декабря 1919 года в дневнике Цветаевой рассказывает: «Между кроватями мотается Ирина. Даю Але сахар… “А что ж Вы маленькую-то не угостите?” Делаю вид, что не слышу. Господи! Отнимать у Али! Почему Аля заболела, а не Ирина?!!».

Алю Цветаева забрала домой, а Ирина осталась в приюте, где в скором времени умерла от голода. Поэтесса написала пронзительные стихи на смерть дочери, но на похороны не пришла. 18 марта 1920 года Цветаева зафиксировала: «История Ириной жизни и смерти: на одного маленького ребенка в мире не хватило любви».

Но куда красноречивее следующая запись Цветаевой: «Во всем виноват мой авантюризм, легкое отношение к трудностям. Когда самому легко, не видишь, что другому трудно. И – наконец – я была так покинута! У всех есть кто-то: муж, отец, брат – у меня была только Аля, и Аля была больна, и я вся ушла в ее болезнь – вот Бог наказал».

Жизнь Цветаевой полна противоречий. Она была увлекающейся натурой и не хотела мириться с пошлостью, косностью мира, старалась ее не замечать. Жертвами такого отношения стали самые близкие люди
поэтессы.

Но не стоит забывать и про эпоху, в которую происходили все эти события. Не стоит забывать и про трагический финал жизни самой Цветаевой. О нем очень точно скажет Пастернак: «она увидела хаос, не пропущенный сквозь творчество, неподвижный, непривычный, косный, и в испуге отшатнулась, и, не зная, куда деться от ужаса, впопыхах спряталась в смерть...».

Все переживания и жизненные перипетии нашли отражение в ее поэзии – острой, страстной, пронзительной. Кому-то знание биографии Цветаевой придает восприятию ее творчества дополнительное измерение. Кого-то, наоборот, она отпугивает и заставляет другими глазами посмотреть на ее стихотворения. Но главное, что вот уже более 100 лет поэзия Цветаевой мало кого оставляет равнодушным.

Какой бы ни была матерью М.И.Цветаева, судить ее не позволяли себе даже ее дети. "Я никого не любила в жизни больше, чем мать...если бы мама была жива сейчас, я бы не отошла от нее ни на минуту..."- так писала А.Эфрон незадолго до собственной смерти. Г.Эфрон мечтал дождаться освобождения сестры и написать вместе с ней о матери книгу.,, Кирилл Сивков

**********
P.S.
По поводу Ирины, Ариадна пишет Антокольскому: "...моя сестра Ирина вовсе не была безнадежно больной. Она просто родилась и росла в ужасающе голодные годы, была маленьким недокормышем, немного — от недоедания — недоразвитым, т. е. в три года говорила, как двухлетняя, не фразами, а словами; впрочем, знала и стишки, и песенки. Ножки у нее были немного рахитичные, мама все сажала ее на подоконник на солнышко, верила, что поможет…" В приют она их решила отдать по совету подруги матери, которая наивно убеждала, что там тепло и кормят "рисом и черносливом" (Дом Цветаевой не отапливался, кстати). Двух детских пайков не хватало даже на прокорм одного ребенка. Отдала она их как сирот, потому что АРА помогала только сиротам. (Сиротские продукты беспощадно грабились- но это другая история) Алю она кормила, потому что, как она сама пишет", "Ирина еще ходила, дюжила..." А Аля под конец слегла с испанкой, тифом и дифтерией. Цветаева вывезла ее на полудохлой кляче и сразу начала строить планы, как забрать Ирину, но не успела буквально на неделю (см.письма В.Эфрон). Ее еще модно обвинять в том, что она в приюте появлялась редко. Напомню, что от Арбата до Кунцева и обратно она чаще всего ходила просто пешком -денег на лошадь часто не было, да и лошадей сильных тоже не было. Сестра С.Эфрона действительно хотела забрать Ирину, но с полной передачей родительских прав. Какой бы матерью Цветаева ни была, родительских обязанностей она никому не делегировала, и в отсутствие мужа такое решение, естественно, принимать не стала. Потом сама Лиля Эфрон начала болеть и клинически голодать.

А.Эфрон неслучайно закрыла архивы матери на десятки лет. Если она судить мать никогда не пыталась (и очень жалела о юношеских конфликтах ) , то права на это уж точно нет ни у кого из живущих ныне.

Две руки, легко опущенные... (1920)
МАРИНА ЦВЕТАЕВА
Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были -- по одной на каждую --
Две головки мне дарованы.

Но обеими -- зажатыми --
Яростными -- как могла! --
Старшую у тьмы выхватывая --
Младшей не уберегла.

Две руки -- ласкать -- разглаживать
Нежные головки пышные.
Две руки -- и вот одна из них
За ночь оказалась лишняя.

Светлая -- на шейке тоненькой --
Одуванчик на стебле!
Мной еще совсем не понято,
Что дитя мое в земле.
*************
Вот опять окно...
МАРИНА ЦВЕТАЕВА
Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может - пьют вино,
Может - так сидят.
Или просто - рук
Не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
Есть окно такое.
Не от свеч, от ламп темнота зажглась:
От бессонных глаз!
Крик разлук и встреч -
Ты, окно в ночи!
Может - сотни свеч,
Может - три свечи...
Нет и нет уму
Моему покоя.
И в моем дому
Завелось такое.
Помолись, дружок, за бессонный дом,
За окно с огнем! 1916

***********
Вы, идущие мимо меня
К не моим и сомнительным чарам, —
Если б знали вы, сколько огня,
Сколько жизни, растраченной даром,

И какой героический пыл
На случайную тень и на шорох…
И как сердце мне испепелил
Этот даром истраченный порох.

О, летящие в ночь поезда,
Уносящие сон на вокзале…
Впрочем, знаю я, что и тогда
Не узнали бы вы — если б знали —

Почему мои речи резки
В вечном дыме моей папиросы,—
Сколько темной и грозной тоски
В голове моей светловолосой.

17 мая 1913 год