Благословен святое возвестивший!
Но в глубине разврата не погиб
Какой-нибудь неправедный изгиб
Сердец людских пред нами обнаживший.
Две области - сияния и тьмы -
Исследовать равно стремимся мы.
Плод яблони со древа упадает:
Закон небес постигнул человек!
Так в дикий смысл порока посвящает
Нас иногда один его намек.

Были бури, непогоды,
Да младые были годы!

В день ненастный, час гнетучий
Грудь подымет вздох могучий;

Вольной песнью разольется -
Скорбь-невзгода распоется!

А как век то, век-то старый
Обручится с лютой карой.

Груз двойной с груди усталой
Уж не сбросит вздох удалый:

Не положишь ты на голос
С черной мыслью белый волос!

Еще, как патриарх, не древен я; моей
Главы не умастил таинственный елей:
Непосвященных рук бездарно возложенье!
И я даю тебе мое благословенье
Во знаменьи ином, о дева красоты!
Под этой розою главой склонись, о ты,
Подобие цветов царицы ароматной,
В залог румяных дней и доли благодатной.

Пока человек естества не пытал
Горнилом, весами и мерой,
Но детски вещаньям природы внимал,
Ловил ее знаменья с верой;

Покуда природу любил он, она
Любовью ему отвечала,
О нем дружелюбной заботы полна,
Язык для него обретала.

Почуя беду над его головой,
Вран каркал ему в опасенье,
И замысла, в пору смирясь пред судьбой,
Воздерживал он дерзновенье.

На путь ему, выбежав из лесу, волк,
Крутясь и подъемля щетину,
Победу пророчил, и смело свой полк
Бросал он на вражью дружину.

Чета голубиная, вея над ним,
Блаженство любви прорицала.
В пустыне безлюдной он не был одним,
Нечуждая жизнь в ней дышала.

Но, чувство презрев, он доверил уму;
Вдался в суету изысканий...
И сердце природы закрылось ему,
И нет на земле прорицаний.

Толпе тревожный день приветен, но страшна
Ей ночь безмолвная. Боится в ней она
Раскованной мечты видений своевольных.
Не легкокрылых грез, детей волшебной тьмы,
Видений дня боимся мы,
Людских сует, забот юдольных.

Ощупай возмущенный мрак -
Исчезнет, с пустотой сольется
Тебя пугающий призрак,
И заблужденью чувств твой ужас улыбнется.

О сын фантазии! ты благодатных фей
Счастливый баловень, и там, в заочном мире,
Веселый семьянин, привычный гость на пире
Неосязаемых властей!
Мужайся, не слабей душою
Перед заботою земною:

Ей исполинский вид дает твоя мечта;
Коснися облака нетрепетной рукою -
Исчезнет; а за ним опять перед тобою
Обители духов откроются врата.

Любить. Молиться. Петь. Святое назначенье
Души, тоскующей в изгнании своем,
Святого таинства земное выраженье,
Предчувствие и скорбь о чем-то неземном,
Преданье темное о том, что было ясным,
И упование того, что будет вновь;
Души, настроенной к созвучию с прекрасным,
Три вечные струны: молитва, песнь, любовь!
Счастлив, кому дано познать отраду вашу,
Кто чашу радости и горькой скорби чашу
Благословлял всегда с любовью и мольбой
И песни внутренней был арфою живой!

Икалось ли тебе, Давыдов,
Когда шампанское я пил
Различных вкусов, свойств и видов,
Различных возрастов и сил,

Когда в подвалах у Моэта
Я жадно поминал тебя,
Любя наездника-поэта,
Да и шампанское любя?

Здесь бьет Кастальский ключ, питая
Небаснословною струей;
Поэзия — здесь вещь ручная:
Пять франков дай — и пей и пой!

Моэт — вот сочинитель славный!
Он пишет прямо набело,
И стих его, живой и плавный,
Ложится на душу светло.

Живет он славой всенародной;
Поэт доступный, всем с руки,
Он переводится свободно
На все живые языки.

Недаром он стяжал известность
И в школу все к нему спешат:
Его текущую словесность
Все поглощают нарасхват…

26.08 39
Русский царь созвал дружины
Для великой годовщины
На полях Бородина.
Там земля окрещена:
Кровь на ней была святая;
Там, престол и Русь спасая,
Войско целое легло
И престол и Русь спасло.

Как ярилась, как кипела,
Как пылила, как гремела
Здесь народная война
В страшный день Бородина!
На полки полки бросались,
Холмы в громах загорались,
Бомбы падали дождем,
И земля тряслась кругом.

А теперь пора иная:
Благовонно-золотая
Жатва блещет по холмам;
Где упорней бились, там
Мирных инокинь обитель;1
И один остался зритель
Сих кипевших бранью мест,
Всех решитель браней - крест.

И на пир поминовенья
Рать другого поколенья
Новым, славным уж царем
Собрана на месте том,
Где предместники их бились,
Где столь многие свершились
Чудной храбрости дела,
Где земля их прах взяла…

3.12. 39
Прости мне, боже, прегрешенья
И дух мой томный обнови,
Дай мне терпеть мои мученья
В надежде, вере и любви.

Не страшны мне мои страданья:
Они залог любви святой;
Но дай, чтоб пламенной душой
Я мог лить слезы покаянья.

Взгляни на сердца нищету,
Дай Магдалины жар священный,
Дай Иоанна чистоту;

Дай мне донесть венец мой тленный
Под игом тяжкого креста
К ногам Спасителя Христа.

2.09 1839
Загрустила, запечалилась
Моя буйная головушка;
Ясны очи — соколиные —
Не хотят смотреть на белый свет.

Тяжело жить дома с бедностью;
Даром хлеб сбирать под окнами;
Тяжелей того в чужих людях
Быть в неволе — в одиночестве.

Дни проходят здесь без солнышка;
Ночи темные — без месяца;
Бури страшные, громовые,
Удалой души не радуют.

Где ж друзья мои — товарищи?
Куда делись? разлетелися?
Иль не хочут дать мне помочи?
Или голос мой разносит ветр?

Знать, забыли время прежнее —
Как, бывало, в полночь мертвую
Крикну, свистну им из-за леса:
Альни темный лес шелохнется...

И они, мои товарищи,
Соколья, орлы могучие,
Все в один круг собираются,
Погулять ночь — пороскошничать.

А теперь, как крылья быстрые
Судьба злая мне подрезала,
И друзья, мои товарищи,
Одного меня все кинули...

Гой ты, сила пододонная!
От тебя я службы требую —
Дай мне волю, волю прежнюю!
А душой тебе я кланяюсь...

5.09 1839
За рекой, на горе,
Лес зеленый шумит;
Под горой, за рекой,
Хуторочек стоит.

В том лесу соловей
Громко песни поет;
Молодая вдова
В хуторочке живет.

В эту ночь-полуночь
Удалой молодец
Хотел быть, навестить
Молодую вдову...

На реке рыболов
Поздно рыбу ловил;
Погулять, ночевать
В хуторочек приплыл.

«Рыболов мой, душа!
Не ночуй у меня:
Свекор дома сидит,—
Он не любит тебя...

Не сердися, плыви
В свой рыбачий курень;
Завтра ж, друг мой, с тобой
Гулять рада весь день».

«Сильный ветер подул...
А ночь будет темна!..
Лучше здесь, на реке,
Я просплю до утра».

Опознился купец
На дороге большой;
Он свернул ночевать
Ко вдове молодой.

«Милый купчик-душа!
Чем тебя мне принять...
Не топила избы,
Нету сена, овса.

Лучше к куму в село
Поскорее ступай;
Только завтра, смотри,
Погостить заезжай!»

«До села далеко;
Конь устал мой совсем;
Есть свой корм у меня,-
Не печалься о нем.

Я вчера в городке
Долго был — все купил;
Вот подарок тебе,
Что давно посулил».

«Не хочу я его!..
Боль головушку всю
Разломила насмерть;
Ступай к куму в село».

«Эта боль — пустяки!..
Средство есть у меня:
Слова два — заживет
Вся головка твоя».

Засветился огонь,
Закурилась изба;
Для гостей дорогих
Стол готовит вдова.

За столом с рыбаком
Уж гуляет купец...
(А в окошко глядит
Удалой молодец)...

«Ты, рыбак, пей вино!
Мне с сестрой наливай!
Если мастер плясать —
Петь мы песни давай!

Я с людями люблю
По-приятельски жить;
Ваше дело — поймать,
Наше дело — купить...

Так со мною, прошу,
Без чинов — по рукам;
Одну басню твержу
Я всем добрым людям:

Горе есть — не горюй,
Дело есть — работай;
А под случай попал —
На здоровье гуляй!»

И пошел с рыбаком
Купец песни играть,
Молодую вдову
Обнимать, целовать.

Не стерпел удалой,
Загорелась душа!
И — как глазом моргнуть -
Растворилась изба...

И с тех пор в хуторке
Никого не живет:
Лишь один соловей
Громко песню поет...

15.09 39
Не разливай волшебных звуков!
Не уноси ты в свой прекрасный мир!
Твоя душа — как божий ангел!
Вся жизнь твоя — как светлый день!

Ты можешь силой дивной песни
Созвать невидимых духов:
Они всю прелесть чудной жизни
В твоих виденьях разольют;

Мятежный мир в мечтах сокроют,
С печалью радость съединят;
Коснется ль грусть — на душу снидет
Всесильной жизни благодать!

А предо мной — лишь прошлых дней
Все образы страстей безумных
Из глубины души поднимут
Во всей их страшной наготе.

И если ты, мой милый друг,
Не озаришь меня своим сияньем,
Не дашь руки, «люблю» не скажешь,
Со мною вместе не пойдешь,—

Тогда погиб я навсегда!
Тогда, страдалец одинокий,
Ни для земли, ни для небес
Я не воскресну никогда!

25.09 1839
Что ты спишь, мужичок?
Ведь весна на дворе;
Ведь соседи твои
Работают давно.

Встань, проснись, подымись,
На себя погляди:
Что ты был? и что стал?
И что есть у тебя?

На гумне — ни снопа;
В закромах — ни зерна;
На дворе, по траве —
Хоть шаром покати.

Из клетей домовой
Сор метлою посмел;
И лошадок за долг
По соседям развел.

И под лавкой сундук
Опрокинут лежит;
И, погнувшись, изба,
Как старушка, стоит.

Вспомни время свое:
Как катилось оно
По полям и лугам
Золотою рекой!

2.11 1839
Говорил мне друг, прощаючись:
«Не грусти, не плачь ты попусту,
Не печаль лица ты белого,
Не гаси румянца алого.

Ты ведь знаешь, моя милая,
Что иду я не охотою:
Но судьба велит, нужда несет,—
Отец силой просит дома жить.

Я пойду, скажу: «Вот, батюшка,
Мой избыток весь — возьми себе;
Но в твоем дому родительском
Не жилец я, не кормилец твой!

Не держи ж, пусти, дай волюшку
Там опять мне жить, где хочется,
Без талана — где таланится,
Молодым кудрям счастливится...»

Говорил так друг, прощаючись,
А в душе его был замысел:
Не к отцу идти — в ином селе
Замуж взять вдову богатую...

Ну, господь с тобой, мой милый друг,
Я за твой обман не сержуся...
Хоть и женишься — раскаешься,
Ко мне, может быть, воротишься.

15.01 1839
Они моих страданий не поймут,
Для них смешон унылый голос боли,
Которая, как червь, таится тут
В груди моей.— Есть силы, нет мне воли.
Хоть миг покоя дайте!— нет и нет!
Вот вспыхнуло: я вспрянул, я поэт;
Божественный объемлет душу пламень,
Толпятся образы, чудесный свет
В глазах моих,— и всё напрасно: нет!
Пропало всё!— Добро бы с неба камень
Мне череп раздвоил, или перун
Меня сожег: последний трепет струн
Разорванных вздохнул бы в дивных звуках
И умер бы, как грома дальный гул;
Но я увяз в ничтожных, мелких муках,
Но я в заботах грязных утонул!
Нет! не страшусь убийственных объятий
Огромного несчастья: рок, души!
Ты выжмешь жизнь, не выдавишь души
Но погибать от кумушек, от сватий,
От лепета соседей и друзей!..
Не говорите мне: «Ты Промефей!»
Тот был к скале заоблачной прикован,
Его терзал не глупый воробей,
А мощный коршун.— Был я очарован
Когда-то обольстительной мечтой;
Я думал: кончится борьба с судьбой,
И с нею все земные испытанья;
Не будет сломан, устоит борец,
Умрет, но не лишится воздаянья
И вырвет напоследок свой венец
Из рук суровых,— бедный я слепец!
Судьба берет меня из стен моей темницы,
Толкает в мир (ведь я о нем жалел) —
А мой-то мир исчез, как блеск зарницы,
И быть нулем отныне мой удел!

Михаил Лермонтов
Терек воет, дик и злобен,
Меж утесистых громад,
Буре плач его подобен,
Слезы брызгами летят.
Но, по степи разбегаясь,
Он лукавый принял вид
И, приветливо ласкаясь,
Морю Каспию журчит:

"Расступись, о старец море,
Дай приют моей волне!
Погулял я на просторе,
Отдохнуть пора бы мне.
Я родился у Казбека,
Вскормлен грудью облаков,
С чуждой властью человека
Вечно спорить я готов.
Я, сынам твоим в забаву,
Разорил родной Дарьял
И валунов им, на славу,
Стадо целое пригнал".

Но, склонясь на мягкий берег,
Каспий стихнул, будто спит,
И опять, ласкаясь, Терек
Старцу на ухо журчит:

"Я привез тебе гостинец!
То гостинец не простой:
С поля битвы кабардинец,
Кабардинец удалой.
Он в кольчуге драгоценной,
В налокотниках стальных:
Из Корана стих священный
Писан золотом на них.
Он упрямо сдвинул брови,
И усов его края
Обагрила знойной крови
Благородная струя;
Взор открытый, безответный,
Полон старою враждой;
По затылку чуб заветный
Вьется черною космой"…

В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть,
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная
В созвучьи слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,
Сомненье далеко —
И верится, и плачется,
И так легко, легко...

Не верь, не верь себе, мечтатель молодой,
Как язвы, бойся вдохновенья...
Оно — тяжелый бред души твоей больной
Иль пленной мысли раздраженье.
В нем признака небес напрасно не ищи:
То кровь кипит, то сил избыток!
Скорее жизнь свою в заботах истощи,
Разлей отравленный напиток!

Случится ли тебе в заветный чудный миг
Отрыть в душе давно безмолвной
Еще неведомый и девственный родник,
Простых и сладких звуков полный,—
Не вслушивайся в них, не предавайся им,
Набрось на них покров забвенья:
Стихом размеренным и словом ледяным
Не передашь ты их значенья.

Закрадется ль печаль в тайник души твоей,
Зайдет ли страсть с грозой и вьюгой,—
Не выходи тогда на шумный пир людей
С своею бешеной подругой;
Не унижай себя. Стыдися торговать
То гневом, то тоской послушной
И гной душевных ран надменно выставлять
На диво черни простодушной.

Какое дело нам, страдал ты или нет?
На что нам знать твои волненья,
Надежды глупые первоначальных лет,
Рассудка злые сожаленья?
Взгляни: перед тобой играючи идет
Толпа дорогою привычной;
На лицах праздничных чуть виден след забот,
Слезы не встретишь неприличной.

А между тем из них едва ли есть один,
Тяжелой пыткой не измятый,
До преждевременных добравшийся морщин
Без преступленья иль утраты!..
Поверь: для них смешон твой плач и твой укор,
С своим напевом заученным,
Как разрумяненный трагический актер,
Махающий мечом картонным...

1
Я знал его: мы странствовали с ним
В горах востока, и тоску изгнанья
Делили дружно; но к полям родным
Вернулся я, и время испытанья
Промчалося законной чередой;
А он не дождался минуты сладкой:
Под бедною походною палаткой
Болезнь его сразила, и с собой
В могилу он унес летучий рой
Еще незрелых, темных вдохновений,
Обманутых надежд и горьких сожалений!
2
Он был рожден для них, для тех надежд,
Поэзии и счастья... Но, безумный -
Из детских рано вырвался одежд
И сердце бросил в море жизни шумной,
И свет не пощадил - и бог не спас!
Но до конца среди волнений трудных,
В толпе людской и средь пустынь безлюдных
В нем тихий пламень чувства не угас:
Он сохранил и блеск лазурных глаз,
И звонкий детский смех, и речь живую,
И веру гордую в людей и жизнь иную.
3
Но он погиб далеко от друзей...
Мир сердцу твоему, мой милый Саша!
Покрытое землей чужих полей,
Пусть тихо спит оно, как дружба наша
В немом кладбище памяти моей!
Ты умер, как и многие, без шума,
Но с твердостью. Таинственная дума
Еще блуждала на челе твоем,
Когда глаза закрылись вечным сном;
И то, что ты сказал перед кончиной,
Из слушавших тебя не понял ни единый...

В песчаных степях аравийской земли
Три гордые пальмы высоко росли.
Родник между ними из почвы бесплодной,
Журча, пробивался волною холодной,
Хранимый, под сенью зеленых листов,
От знойных лучей и летучих песков.

И многие годы неслышно прошли;
Но странник усталый из чуждой земли
Пылающей грудью ко влаге студеной
Еще не склонялся под кущей зеленой,
И стали уж сохнуть от знойных лучей
Роскошные листья и звучный ручей.

И стали три пальмы на бога роптать:
"На то ль мы родились, чтоб здесь увядать?
Без пользы в пустыне росли и цвели мы,
Колеблемы вихрем и зноем палимы,
Ничей благосклонный не радуя взор?..
Не прав твой, о небо, святой приговор!"

И только замолкли - в дали голубой
Столбом уж крутился песок золотой,
Звонком раздавались нестройные звуки,
Пестрели коврами покрытые вьюки,
И шел, колыхаясь, как в море челнок,
Верблюд за верблюдом, взрывая песок.

Мотаясь, висели меж твердых горбов
Узорные полы походных шатров;
Их смуглые ручки порой подымали,
И черные очи оттуда сверкали...
И, стан худощавый к луке наклоня,
Араб горячил вороного коня…

Как часто, возмущен сна грустным обаяньем,
Мой дух кипит в избытке сил!
Он рвется в облака мучительным желаньем,
Он жаждет воли, жаждет крыл.
О! молодая мысль с презреньем и тоскою
Глядит на жизни темной даль,
На труд, лелеемый пурпурною зарею,
На скорбь, на радость, на печаль...
Питая свой восторг, безумный и строптивый,
Мятежно рвется ввысь она...
В чертоги вымысла влекут ее порывы,-
Уж вот пред ней блестит волна,
Корабль готов отплыть, натянуты канаты,
Вот якорь поднят... с берегов
Народ подъемлет крик... вот паруса подъяты:
Лишь ветра ждут, чтоб грудь валов
Кормою рассекать... на палубе дрожащий
Пловец желанием горит:
"Простите, берега!.." Но - моря в влаге спящей
Ни зыби вкруг не пробежит,
Не будит ветерок игривыми крылами
Отяжелевших моря вод,
И туча сизая с сребристыми кудрями
Грозы дыханьем не пахнет...
На мачте паруса висят и упадают
Без силы долу... и пловец
В отчаяньи глядит, как воды засыпают,
Везде недвижны, как свинец;
Глядит на даль... но там лишь чаек слышит крики
И видит резкий их полет…

Во дни минувшие, дни радости блаженной,
Лились млеко и мед с божественных холмов
К долинам бархатным Аонии священной
И силой дивною, как нектаром богов,
Питали гения младенческие силы;
И нимфы юные, толпою легкокрылой,
Покинув Геликон, при блеске звезд златых,
Руками соплетясь у мирной колыбели,
Венчанной розами, плясали вкруг и пели,
Амброзией дитя поили и в густых
Дубравах, где шумят из урн каскада воды,
Лелеяли его младенческие годы...
И рано лирою певец овладевал:
И лес и водопад пред нею умолкал,
Наяды, всплыв из волн, внимали ей стыдливо,
И львы к стопам певца златой склонялись гривой.

Грядущих наших дней святая глубина
Подобна озеру: блестящими водами
Оно покоится; волшебного их сна
Не будит ранний ветр, играя с камышами.
Пытливый юноша, годов пронзая мглу,
Подходит к берегам, разводит осторожно
Густые ветви ив и мыслию тревожной
За взором следует... По водному стеклу
Аврора пурпур свой рассыпала струисто...
Как темны гряды скал! как небо золотисто!
Как стаду мелких рыб, блистая в серебре,
На солнце радостно играть и полоскаться!
Но... юноша, беги! на утренней заре
Опять не приходи смотреть и любоваться
На это озеро! Теперь внимаешь ты
Лишь шепоту дерев и плеску волн шумливых;
А там, под образом блестящей красоты,
С приманкою любви, с приманкой ласк стыдливых,
Красавиц легкий рой мелькнет перед тобой;
Ты кинешься за ней, за милою толпой,
С родного берега... Паденья шум мгновенный,
Урчание и стон пучины пробужденной
Окрестность огласит, и скоро смолкнет он,
И стихнет всё. И что ж, под зеркалом кристалла,
Увидишь ты?.. Увы! исчезнет всё, как сон!

Морозит. Снег хрустит. Туманы над полями.
Из хижин ранний дым разносится клубами
В янтарном зареве пылающих небес.
В раздумии глядит на обнаженный лес,
На домы, крытые ковром младого снега,
На зеркало реки, застынувшей у брега,
Светила дневного кровавое ядро.
Отливом пурпурным блестит снегов сребро;
Иглистым инеем, как будто пухом белым,
Унизана кора по ветвям помертвелым.
Люблю я сквозь стекла блистательный узор
Картиной новою увеселять свой взор;
Люблю в тиши смотреть, как раннею порою
Деревня весело встречается с зимою:
Там по льду гладкому и скользкому реки
Свистят и искрятся визгливые коньки;
На лыжах зверолов спешит к лесам дремучим;
Там в хижине рыбак пред пламенем трескучим
Сухого хвороста худую сеть чинит,
И сладостно ему воспомнить прежний быт,
Взирая на стекло окованной пучины,-
Про зори утренни и клики лебедины,
Про бури ярые и волн мятежный взрыв,
И свой хранительный под ивами залив,
И про счастливый лов в часы безмолвной ночи,
Когда лишь месяца задумчивые очи
Проглянут, озлатят пучины спящей гладь
И светят рыбаку свой невод подымать.

О солнце! твой щит вечным золотом блещет -
А море племен здесь клокочет и плещет...
Вдали от серебряных рек и ручьев,
Там бродит и гибнет в степи караван позабытый;
Напрасно ждут люди от вихрей песчаных защиты
Под грудью верблюдов и сенью шатров.

О солнце! накрой ты порфирой зеленой
Пустыни нагие; росой благовонной
Кокос наш, и финик, и пальму питай;
Смягчи серебро ты овнов белорунных Кедара;
Верблюдам дай силу идти средь безводья и жара;
Коням легкость ветра пустынного дай!
Самума от нас отврати ты заразы;
А к вечеру звезд сыпь на небе алмазы:
Пусть кроткий их блеск в сень радушных шатров
К нам путников степи ведет на ночлег издалёка!
И ярче лей пурпур и розы с златого востока
На люльки детей и гробницы отцов!

О мысль поэта! ты вольна,
Как песня вольной гальционы!
В тебе самой твои законы,
Сама собою ты стройна!
Кто скажет молнии: браздами
Не раздирай ночную мглу?
Кто скажет горному орлу:
Ты не ширяй под небесами,
На солнце гордо не смотри
И не плещи морей водами
Своими черными крылами
При блеске розовой зари?

Пусть говорят: поэзия - мечта,
Горячки сердца бред ничтожный,
Что мир ее есть мир пустой и ложный,
И бледный вымысл - красота;
Пусть нет для мореходцев дальных
Сирен опасных, нет дриад
В лесах густых, в ручьях кристальных
Золотовласых нет наяд;
Пусть Зевс из длани не низводит
Разящей молнии поток
И на ночь Гелиос не сходит
К Фетиде в пурпурный чертог;
Пусть так! Но в полдень листьев шепот
Так полон тайны, шум ручья
Так сладкозвучен, моря ропот
Глубокомыслен, солнце дня
С такой любовию приемлет
Пучина моря, лунный лик
Так сокровен, что сердце внемлет
Во всем таинственный язык;
И ты невольно сим явленьям
Даруешь жизни красоты,
И этим милым заблужденьям
И веришь и не веришь ты!

Когда ложится тень прозрачными клубами
На нивы желтые, покрытые скирдами,
На синие леса, на влажный злак лугов;
Когда над озером белеет столп паров
И в редком тростнике, медлительно качаясь,
Сном чутким лебедь спит, на влаге отражаясь,-
Иду я под родной соломенный свой кров,
Раскинутый в тени акаций и дубов;
И там, в урочный час, с улыбкой уст приветных,
В венце дрожащих звезд и маков темноцветных,
С таинственных высот, воздушною стезей,
Богиня мирная, являясь предо мной,
Сияньем палевым главу мне обливает
И очи тихою рукою закрывает,
И, кудри подобрав, главой склонясь ко мне,
Лобзает мне уста и очи в тишине.

Здорово, русский снег, здорово!
Спасибо, что ты здесь напал,
Как будто бы родное слово
Ты сердцу русскому сказал.

И ретивое запылало
Любовью к родине святой,
В груди отрадно заиграло
Очаровательной мечтой.

В родных степях я очутился,
Зимой отечества дохнул,
И от души перекрестился,
Домой я точно заглянул.

Но ты растаешь, и с зарею
Тебе не устоять никак.
Нет, не житье нам здесь с тобою:
Житье на родине, земляк!

1.01 1839
Вот год еще прошел, как сновиденье,
Исчез, примкнулся к тьме годов;
Недавний труп нашел успокоенье
Среди истлевших мертвецов.
Остался жить среди воспоминаний,
С толпой утрат, с толпой скорбей,
С толпой возвышенных мечтаний,
С толпой обманов меж людей.
Всегда в борьбе, всегда против теченья
Мы правим нашею ладьей,
За годом год в стремительном движенье
Бежит обратною волной.
Пусть так, пускай мы каждый год с борьбою
Против течения плывем.
Друзья, начало скрыто за рекою,
Начало жизни мы найдем.
Пусть много бед останется за нами,
Волна обратная пройдет,
А на конце пред нашими глазами
Завеса с истины спадет.

17.03 1839
Благодарю тебя, о провиденье,
Благодарю, благодарю тебя,
Ты мне дало чудесное мгновенье,
Я дожил до чудеснейшего дня.
Как я желал его! В душе глубоко
Я, как мечту, как сон, его ласкал -
Сбылась мечта, и этот миг высокой
Я не во сне, я наяву узнал.
Любовь и дружба! вы теперь со мною,
Теперь вы вместе, вместе у меня -
О боже мой, я радостной слезою
Благодарю, благодарю тебя.
Благодарю! О, с самого рожденья
Ты два зерна мне в душу посадил,
И вот я два прекрасные растенья
Из них, мой боже, свято возрастил.
Одно - то дуб с зелеными листами,
Высокий, твердый, гордою главой
Он съединился дивно с небесами
И тень отрадно бросил над землей.
Другое - то роскошное явленье,
То южных стран душистое дитя,
Магнолия - венец всего творенья...
О боже мой, благодарю тебя.
Любовь и дружба!- вы теперь со мною.
Друзья! так обнимите же меня.
Вот вам слеза,- пусть этою слезою
Вам скажется, что ощущаю я...

23.03 1839
Я с юных лет знал тяжкие гоненья,
И, истины в душе смиренный жрец,
Из рук ее, в залог благословенья,
Я получил страдальческий венец.
Я отчужден был от моих собратий
В глухих стенах безжалостной тюрьмы;
Но от молвы и от ее проклятий
Уже тогда меня спасали вы.
Уже тогда вы, юному страданью
Сочувствуя прекрасною душой,
Смягчали скорбь и горечь испытанья
Таинственно, неведомой рукой.
И с той поры всегда, как добрый гений,
Носились вы над жизнию моей,
И длили жар высоких вдохновений,
Вводя меня в семью моих друзей.
Благодарю! Вы много мне послали
Минут святых в моем пути земном,
И вы не раз свевали мне печали,
Мой скорбный дух давившие свинцом.
Теперь вас нет! Мне не было судьбою
Вас знать дано,- а я мечтал не раз,
Как хорошо мы братственной толпою
Когда-нибудь стеснились бы вкруг вас.
Теперь вас нет! Вас ждал удел высокой.
Теперь вы там - вы ангел в небесах;
И, может быть, из области далекой
Вы видите меня в земных краях.
Смотрите! Вам душа моя открыта,
Теперь печаль живет уныло в ней,
По вас она вся трауром покрыта,
Грустит, как сын о матери своей.
О, вы меня с небес своих призрите,
Пошлите мир душе в тяжелый час,
И тихо вы меня благословите,
Как я теперь благословляю вас.

21.07 1839
Я знаю, друг, что значит слово мать,
Я знаю - в нем есть мир любви чудесный,
Я знаю - мать прискорбно потерять
И сиротой докончить путь безвестный.
Я матери лишился с детских лет,
И нет ее в моем воспоминанье,
Но сколько раз, забыв земной наш свет,
Носился к ней я в пламенном желанье!
И знаешь, друг, душе в ее скорбях
Есть тайное, святое утешенье
Знать, что душа родная в небесах
Ее хранит и в горе и в смятенье.
И вот, когда вечернею порой
Ты взглянешь вдруг на небо голубое -
Подумаешь: вот матери родной
С любовью тень несется надо мною.
И вот, когда толпу людей пустых
Вдруг оскорбил в порыве благородном
Ты правды чистой голосом свободным,-
Тебе не страшны будут козни их:
Ведь на тебя из горнего селенья
Взирает мать с улыбкой одобренья.

Нет, право, эта жизнь скучна,
Как небо серое, бесцветна,
Тоской сжимает грудь она
И желчь вливает неприметно;
И как-то смотрится кругом
На все сердитей понемногу,
И что-то ничему потом
Уже не верится — ей-богу!

В прогулке поздней видел я
Сквозь окны - в пышной зале
Толпу людей и блеск огня
И гости пировали.

А снег валился, в стеклы бил,
И веял ветер смелый,
И кровлю темную покрыл
Печально саван белый.

Сквозь дымных облаков луна,
Туманная, смотрела,
И все казалося, она
Как будто что жалела.

И я глядел ей в бледный лик
С участием, уныло:
Нам так обоим в этот миг
На сердце грустно было!

Смеркаться начинает,
Уж звезды надо мной,-
И вот мы подъезжаем
К заставе городской.

Дома стоят рядами,
Огонь мелькает в них,-
И стук от экипажей
Несется с мостовых.

Вся скука городская
Приходит мне на ум,
И как гнетет здесь душу
Забот вседневных шум.

Скорей! насквозь чрез город,
Ямщик, скачи же ты:
Там - снова бесконечность
И вольный мир мечты.

Опять они, мои мечты
О тишине уединенья,
Где в сердце столько теплоты
И столько грусти и стремленья.

О, хороши мои поля,
Лежат спокойны и безбрежны...
Там протекала жизнь моя,
Как вечер ясный, безмятежный...

Хорош мой тихий, светлый пруд!
В него глядится месяц бледный,
И соловьи кругом поют,
И робко шепчет куст прибрежный.

Хорош мой скромный, белый дом!
О! сколько сладостных мгновений,
Минут любви я прожил в нем,
Минут прекрасных вдохновений.

Опять туда манят мечты,
Все прочь от этой жизни шумной,
От этой пошлой суеты,
От этой праздности безумной,

Опять душа тоски полна
И просит прежнего покоя;
Привыкла там любить она,
Там гроб отца, там все родное.

Опять они, мои мечты
О тишине уединенья,
Где в сердце столько теплоты
И столько грусти и стремленья.

Тихо в моей комнатке,
И кругом все спит,
Свечка одинокая
Предо мной горит.

Посмотрю ль в окошечко -
Все темно кругом,
Не видать и улицы
В сумраке ночном.

Звездочки попрятались,
На небе темно,
Тучами подернулось
Черными оно.

Ветер воет жалобно
Под моим окном,
И метель суровая
Все стучит по нем.

Страшно мне смотреть туда,
В сумрачную даль,
И ложится на душу
Тайная печаль.

Тихо в моей комнатке,
И кругом все спит,
Свечка одинокая
Предо мной горит.

Ночь туманная темна,
Снег на стогнах тает,
Вкруг немая тишина
Робость навевает.
Не пугай, зловещий мрак!
Без того - смущенья
Не сгоню с души никак.

Ты, что волею своей
Жизнь даешь в отраду -
Дай же мир душе моей,
Если жить уж надо.

О, возвратись, любви прекрасное мгновенье,
О, исцели тоскующую грудь,
Дай тихо, свято, радостно дохнуть
Восторгом чистым неземного упоенья.

Минуты чудные живого наслажденья:
Влюбленных душ безмолвный разговор,
И поцелуй, и неги полный взор,
И мира дольнего прекрасное забвенье.

Я отвыкал от вас - и тьма на ум ложилась,
И сердце сохло в душной пустоте,
И замирала жизнь в бесцельной суете,
И скука надо мной тяжелая носилась.

Теперь опять ко мне, сдружись с моей душою,
Знакомый рай святой любви моей,
Я выплакал тебя бесцветных дней
Несносной, длинною и скучной чередою.

Ты пришло уже, небо туманное,
Ты рассыпалось мелким дождем,
Ты повеяло холодом, сыростью
В опечаленном крае моем.
Улетели куда-то все пташечки;
Лишь ворона, на голом суку
Сидя, жалобно каркает, каркает -
И наводит на сердце тоску.
Как же сердцу-то грустно и холодно!
Как же сжалось, бедняжка, в груди!
А ему бы все вдаль, словно ласточке,
В теплый край бы хотелось идти...
Не бывать тебе, сердце печальное,
В этих светлых и теплых краях,
Тебя сгубят под серыми тучами
И схоронят в холодных снегах.

Отец! вот несколько уж дней
Воспоминанье все рисует
Твои черты душе моей,
И по тебе она тоскует.
Все помню: как ты здесь сидел,
С каким, бывало, наслажденьем
На дом, на сад, на пруд глядел,
Какую к ним любовь имел,
Про них твердил нам с умиленьем,
"Все это,- ты тогда мечтал,-
Оставлю сыну в достоянье... "
Но равнодушно я внимал,
И не туда несло желанье,
Я виноват перед тобой:
Я с стариком скучал, бывало,
Подчас роптал на жребий свой...
Прости меня! На ропот мой
Набрось забвенья покрывало.
Скажи, отец, где ты теперь?
Не правда ль, ты воскрес душою?
Не правда ль, гробовая дверь
Не все замкнула за собою?
Скажи, ты чувствуешь, что я
Здесь на земле грущу, тоскую,
Все помню, все люблю тебя,
Что падала слеза моя
Не раз на урну гробовую?..

"Ты откуда, туча, туча,
Пролетаешь над горой?
Не встречался ли могучий
Воин где-нибудь с тобой?

Свеж, как утро молодое,
Прям, как тополь средь полей,
Смел, как лев в отваге боя,
Конь его тебя быстрей
Пролетает средь степей?"

Туча мрачно отвечала:
"Нет, его я не видала".

Плачет дева над рекой:
"Ах!- ему я говорила,-
Не ходи, мой милый, в бой,
Не бросай своей ты милой.
Иль милей тебе война
Тайных в полночи свиданий,
С девой сладостного сна,
С девой пламенных лобзаний?
Но коня он оседлал
И на битву ускакал".

"Ты отколь летишь, орлица?
Не видала ли порой,
В блеске утренней денницы
Скачет воин молодой?
Гордо смотрит под чалмою,
Нет усов его черней,
Брови высятся дугою,
И еще твоих очей
Очи воина ярчей?"

И орлица отвечала:
"Нет, его я не видала"…
Плачет дева над рекой:
"Ах,- ему я говорила,-
Не ходи, мой милый, в бой,
Не бросай своей ты милой,
И, когда взойдет луна,
Сон мы стражи околдуем,
Ты придешь на ложе сна,
Ты придешь за поцелуем,
Но коня он оседлал
И на битву ускакал".

"Ты отколь в пути летучем,
Буря, мчишься надо мной?
Буря! с витязем могучим
Не встречалась ли порой?

Пылко сердце молодое,
Нет любви его жарчей,
Он спешит на праздник боя,
Конь его тебя быстрей
Пролетает средь степей".

Буря с свистом отвечала:
"В поле мертвого видала".

Плачет дева над рекой:
"Ах!- ему я говорила,-
Не ходи, мой милый, в бой,
Не бросай своей ты милой.
Унесла его война!
Не дождусь его лобзанья!
Так умчи ж меня, волна,
К другу, к другу на свиданье".
И над трупом злобный вал
Белой пеной заплескал.

С полуночи ветер холодный подул,
И лист пожелтелый на землю свалился
И с ропотом грустно по ней пропорхнул,
От ветки родной далеко укатился.

С родимой сторонки уносит меня
Безвестной судьбы приговор неизменный,
И грустно, что край оставляю тот я,
Где жил и любил я в тиши отдаленной.

Я вспомнил, как ты здесь страдала,
Как сердце билось и чело
Болезни муки выражало,-
И как мне было тяжело!
Как каждый стон подруги милой
Мне скорбно душу волновал,
Я то молился, то, унылый,
Себя отчаяньем терзал.
Но все тогда мне легче было,
Все были вместе мы с тобой,
И все, что сердце так любило,
Не разлучалося со мной.
Теперь я на дороге снова,
Но я один, и грустен путь,
И не с кем нежно молвить слова,
С любовью не на что взглянуть.
Кругом зима, да ночь, да тучи,
Да вьюга снег метет с земли,
И завывает ветр могучий,
Да лес чернеется вдали;
А в сердце тайная тревога,
Душа печальна и мрачна!..
О одинокая дорога,
Как ты мучительно скучна!
И ты одна, моя подруга,
И ты грустишь, и в тяжком сне,
Быть может, горестного друга
Ты видишь в дальней стороне.
О! Тяжело нам разлученье,-
Ведь нас навек в пути земном
Соединило провиденье
Любви негаснущей узлом.

Старый дом, старый друг, посетил я
Наконец в запустенье тебя,
И былое опять воскресил я,
И печально смотрел на тебя.

Двор лежал предо мной неметеный,
Да колодец валился гнилой,
И в саду не шумел лист зеленый -
Желтый тлел он на почве сырой.

Дом стоял обветшалый уныло,
Штукатурка обилась кругом,
Туча серая сверху ходила
И все плакала, глядя на дом.

Я вошел. Те же комнаты были;
Здесь ворчал недовольный старик;
Мы беседы его не любили,
Нас страшил его черствый язык.

Вот и комнатка: с другом, бывало,
Здесь мы жили умом и душой;
Много дум золотых возникало
В этой комнатке прежней порой.

В нее звездочка тихо светила,
В ней остались слова на стенах;
Их в то время рука начертила,
Когда юность кипела в душах.

В этой комнатке счастье былое,
Дружба светлая выросла там...
А теперь запустенье глухое,
Паутины висят по углам.

И мне страшно вдруг стало. Дрожал я,
На кладбище я будто стоял,
И родных мертвецов вызывал я,
Но из мертвых никто не восстал.

За листком листок срывая
С белой звездочки полей,
Ей шепчу, цветку вверяя,
Что скрываю от людей.
Суеверное мечтанье
Видит в нем себе ответ
На сердечное гаданье -
Будет да мне или нет?

Много в сердце вдруг проснется
Незабвенно-давних грез,
Много из груди польется
Страстных просьб и горьких слез.
Но на детское моленье,
На порывы бурных лет
Сердцу часто провиденье
Молвит милостиво: нет!

Стихнут жажды молодые;
Может быть, зашепчут вновь
И мечтанья неземные,
И надежда, и любовь.
Но на зов видений рая,
Но на сладкий их привет
Сердце, жизнь воспоминая,
Содрогнувшись, молвит: нет!

Да, много было нас, младенческих подруг;
На детском празднике сойдемся мы, бывало,
И нашей радостью гремела долго зала,
И с звонким хохотом наш расставался круг.

И мы не верили ни грусти, ни бедам,
Навстречу жизни шли толпою светлоокой;
Блистал пред нами мир роскошный и широкой,
И все, что было в нем, принадлежало нам.

Да, много было нас,— и где тот светлый рой?..
О, каждая из нас узнала жизни бремя,
И небылицею то называет время,
И помнит о себе, как будто о чужой.

Он вселенной гость, ему всюду пир,
Всюду край чудес;
Ему дан в удел весь подлунный мир,
Весь объем небес;
Всё живит его, ему всё кругом
Для мечты магнит:
Зажурчит ручей - вот и в хор с ручьем
Его стих журчит;
Заревет ли лес при борьбе с грозой,
Как сердитый тигр,-
Ему бури вой - лишь предмет живой
Сладкозвучных игр.

Я помню, на гульбище шумном,
Дыша веселием безумным,
И говорлива и жива,
Толпилась некогда Москва,
Как в старину, любя качели,
Веселый дар Святой недели.
Ни светлый праздник, ни весна
Не любы ей, когда она
Не насладится под Новинским3
Своим гуляньем исполинским!
Пестро и пышно убрана,
В одежде праздничной, она
Слила, смешала без вниманья
Сословья все, все состоянья.
На день один, на краткий час
Сошлись, другу другу напоказ,
Хмельной разгул простолюдина
С степенным хладом знати чинной,
Мир черни с миром богачей
И старость с резвостью детей.
И я, ребенок боязливый,
Смотрела с робостью стыдливой
На этот незнакомый свет,
Еще на много, много лет
Мне недоступный... Я мечтала,
Приподымая покрывало
С грядущих дней, о той весне,
Когда достанется и мне
Вкусить забавы жизни светской,—
И с нетерпеньем думы детской
Желала время ускорить,
Чтоб видеть, слышать, знать и жить!..

Где ты, наш воин-стихотворец?..
Вдвойне отчизны милый сын,
Ее певец и ратоборец,
Куда ты скрылся?.. Ты один
Не пробужден еще призывом,
Собравшим тысячи полков,
Одним всеобщим войск приливом,
Единодушным их порывом
Не привлечен на пир штыков...
Проснись!.. Все русские дружины
Шлют представителей своих
На бородинские равнины
Свершить поминки битв святых...
Проснись!.. Там все уж остальные,
Все однокашники твои,
С кем ты делил труды былые,
С кем ты в торжественные дни,
За наши рубежи родные,
За Русь, за веру в бой летал,
Пред кем губительной стрелою
Кровавый путь ты пролагал,
Кого, как молнья пред грозою,
С своей ватагой удалою
Врагам ты смертью предвещал.
Все там!.. Вожди уж с удивленьем
Тебя искали меж собой,
Солдаты наши с нетерпеньем
Давно справлялись: «Где ж лихой?»
И он, хозяин вседержавный,
Кто храбрых царски угощал,—
И он, быть может, вопрошал:
«Где званый гость, где ратник славный?»

На мир таинственный духов,
Над этой бездной безымянной,
Покров наброшен златотканный
Высокой волею богов.
День - сей блистательный покров
День, земнородных оживленье,
Души болящей исцеленье,
Друг человеков и богов!

Но меркнет день - настала ночь;
Пришла - и с мира рокового
Ткань благодатную покрова
Сорвав, отбрасывает прочь...
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами -
Вот отчего нам ночь страшна!

Не верь, не верь поэту, дева;
Его своим ты не зови —
И пуще пламенного гнева
Страшись поэтовой любви!

Его ты сердца не усвоишь
Своей младенческой душой;
Огня палящего не скроешь
Под легкой девственной фатой.

Поэт всесилен, как стихия,
Не властен лишь в себе самом;
Невольно кудри молодые
Он обожжет своим венцом.

Вотще поносит или хвалит
Его бессмысленный народ...
Он не змиею сердце жалит,
Но как пчела его сосет.

Твоей святыни не нарушит
Поэта чистая рука,
Но ненароком жизнь задушит
Иль унесет за облака.

Николай Языков

15.12 1839
Громадные тучи нависли широко
Над морем и скрыли блистательный день.
И в синюю бездну спустилась глубоко
И в ней улеглася тяжелая тень;
Но бездна морская уже негодует,
Ей хочется света, и ропщет она,
И скоро, могучая, встанет, грозна,
Пространно и громко она забушует.

Великую силу уже подымая,
Полки она строит из водных громад,
И вал-великан, головою качая,
Становится в ряд, и ряды говорят;
И вот, свои смуглые лица нахмуря
И белые гребни колебля, они
Идут. В черных тучах блеснули огни,
И гром загудел. Начинается буря.

Толпа ли девочек крикливая, живая,
На фабрику сучить сигары поспешая,
Шумит по улице; иль добрый наш сосед,
Окончив чтение сегодняшних газет,
Уже глядит в окно и тихо созерцает,
Как близ него кузнец подковы подшивает
Корове иль ослу; иль пара дюжих псов
Тележку, полную капусты иль бобов,
Тащит по мостовой, работая всей силой;
Служанка ль, красота, развившаяся мило,
Склонилась над ведром, готова мыть крыльцо,
А холод между тем румянит ей лицо,
А ветреный зефир заигрывает с нею,
Теребит с плеч платок и раскрывает шею,
Прельщенный пышностью живых лилей и роз;
Повозник ли, бичом пощелкивая, воз
Высокий, громоздкой и длинный-передлинный,
Где несколько семей под крышкою холстинной,
Разнобоярщина из многих стран и мест,
Нашли себе весьма удобный переезд,
Свой полновесный воз к гостинице подводит,
И сам почтенный Диц встречать его выходит,
И "Золотой Сарай" хлопочет и звонит;
Иль вдруг вся улица народом закипит:
Торжественно идет музыка боевая,
За ней гражданский полк, воинственно ступая,
В великолепии, в порядке строевом
Красуется, неся ганавский огнь и гром:
Защита вечных прав, полезное явленье.
Торопится ль в наш дом на страстное сиденье
Прелестница, франтя нарядом щегольским,
И новым зонтиком, и платьем голубым,
Та белотелая и сладостная Дора...
Взойдет ли ясная осенняя Аврора,
Или туманный день, печален и сердит,
И снегом и дождем в окно мое стучит,-
И что б ни делалось передо мною - муки
Одни и те ж со мной; возьму ли книгу в руки,
Берусь ли за перо - всегда со мной тоска:
Пора же мне домой... Россия далека!
И трудно мне дышать, и сердце замирает;
Но никогда меня тоска не угнетает
Так сокрушительно, так грубо, как в тот час,
Когда вечерний луч давно уже погас,
Когда всё спит, когда одни мои лишь очи
Не спят, лишенные благословений ночи.