Когда-то здесь я проводила все свое лето.

Чумазая, с расцарапанными комариными укусами и вечно ободранными ногами, я целыми днями носилась на велике по кустам, песчаным карьерам и невероятным кручам в компании своих друзей. Мы купались прямо в одежде, а наши животы были набиты неспелой брусникой и лесной земляникой.
Однажды мы нашли заброшенное здание торфяного завода. От него и остались-то одни бетонные стены и металлические перекрытия. И мы залезли по этим стенам наверх, под крышу цеха, и ходили по ржавым балкам на уровне четвертого или пятого этажа… и сидели на них, болтая грязными пятками и рассматривая внизу кучи гнилого железа и битых кирпичей… Какой ангел хранил меня в тот день, с моим паническим страхом высоты, и в целости и сохранности доставил меня до дома?
Сейчас на месте этого завода - огромное торфяное поле. Пустое и почему-то без единой травинки.
В поселке за хлебным магазином была станция узкоколейки. По смешным узким рельсам игрушечные паровозы, которые топились углем, как в каменном веке, таскали крошечные, словно кукольные, вагончики. Несколько раз в жизни мы с дедом ездили на этой узкоколейке в Рустай за грибами. Внутри вагончиков были деревянные сиденья, а у каждого окна был столик, словно в купе.
Наша лихая компашка пробиралась на станцию через дырку в заборе. Дальше осторожно, чтобы нас не заметили железнодорожники, мы крались к пассажирским вагонам, стоявшим на запасных путях, и залезали в них. В вагонах была полная разруха: выбиты окна, обшивка стен вздулась, доски пола прогнили, двери перекошены. Но мы находили местечки, где можно было посидеть за столиком и представить, что мы по-настоящему едем… пока нас не обнаруживали железнодорожники и не приходилось улепетывать от них обратно за забор.
Лет 6 назад я привела сюда своих уже почти взрослых детей, чтобы показать им узкоколейку. Однако на месте станции оказалась лесопилка и бараки. Все это великолепие окружал глухой забор с коваными воротами, у которых вышагивал бородатый сторож, похожий на киношного злодея.
⁃ А где узкоколейка, здесь же была станция? - спросила я его.
⁃ Ууу, милая, вспомнила! - засмеялся сторож и от этого сразу преобразился из бандита в старичка-лесовичка. - Её в начале двухтысячных разобрали на металлолом и сдали!
⁃ И ничего не осталось? - расстроилась я.
⁃ Ничего, - развел руками лесовичок.
Он оказался не совсем прав. За поселком, где рельсы убегали в Рустай, осталась бесконечная, прямая как стрела, насыпь, а в ней - вросшие в землю нелепо короткие шпалы. Пришлось доказывать Кате и Мише на шпалах, что узкоколейная железная дорога существовала, а не приснилась мне во сне.
А так жаль, что не осталось ни одного вагончика! Грустно, что наши дети уже не увидят этот милый и словно игрушечный транспорт…
И вообще все сильно изменилось.
Высоченные берега реки Линды заросли соснами и березами. Реку больше не видно с обрыва, по которому детьми мы пролетали на велике - словно над пропастью, затаив дыхание. Дома в садах подошли почти вплотную к воде. По лесу накатали дорог, и люди теперь легко проезжают на машинах в самую глухомань. И ставят там палатки, катаются на сапах, устраивают дискотеки…
Тихая, заброшенная Линда теперь переполнена людьми, словно центральный городской пляж. Гудит, волнуется, будто улей.
И мне немножко грустно, что у моих детей не было лазаний по заброшкам и беготни от смотрителей. А с другой стороны - тьфу-тьфу-тьфу, и слава богу, что никаких заброшек давно нет. Хватит ли на всех ангелов-хранителей…