КАК НА РУСИ ДЕРЕВЬЯ РУБИЛИ

В наше время деревья рубим для себя и для желающих. Современно, недорого, просто и надежно, при любой погоде, семь дней в неделю. Однако лесоруб прошлого, не знакомый с бензопилами и современным подходом к ведению лесного хозяйства, схватился бы за голову и в страхе бежал с современной делянки, чтобы не навлечь на себя обиду леса. Предки вальщиков точно знали, – небрежное отношение к вековым традициям и ритуалам рубки дерева может стать причиной того, что руки отсохнут в прямом смысле.
Смотри в оба!
Однако заветы предков забыты не везде и далеко не всеми. На севере, по замечаниям самых разных ученых, родовая память вообще крепка чрезвычайно. Это подтверждают и изыскания карельского исследователя, знатока хозяйственной магии, а также повседневного и праздничного семейного быта этнолокальных групп русского населения Обонежья, Вологодской, Архангельской областей, старшего научного сотрудника сектора этнологии Института языка, ратуры и истории Карельского научного центра Российской академии наук Константина Логинова.
Ориентируясь на сведения, записанные в начале этого века в беседах с «водлозерами», жителями восточной окраины Обонежья, Константин Логинов восстановил ритуал рубки деревьев, которые использовались на строительство и для прочих бытовых нужд прежде, но теперь почти забыты.
На Руси был строгий запрет на вырубку деревьев ради наживы и ради развлечений. В древности свято верили в одушевленность леса. Несмотря на то, что постоянное соседство с обитателями чащобы – как реальными, так и с неохотно показывавшимися на глаза людям лешими, было привычным, лес оставался миром чужим, от которого можно было ждать великих неприятностей. Обиженная душа не по правилам, не по обычаям срубленного даже для благого дела дерева могла жестоко отомстить обидчику. Для того чтобы не накликать беду на себя или на членов своих семей, лесорубы прежних веков соблюдали правила, некоторые из которых покажутся людям XXI века странными, а некоторые – вполне обоснованными.
О том, насколько опасным делом считался лесоповал, свидетельствует огромное количество заговоров и ритуалов от травм, полученных при падении деревьев.
Существовали периоды, когда живые деревья на корню рубить вообще было запрещено, как поясняет в своей статье «Обонежские ритуалы срубания дерева» Константин Логинов. Например, грехом было отправляться в лес с топором на святки, а также – в дни великих церковных праздников и на пасхальной неделе. Без опасений можно было только нарубить немного дров в своем подворье. Опасаясь за здоровье Буренок, не рубили деревьев в дни, когда стадо коров впервые отправляли на летний выгон. Леший летом мог отомстить, потравив скот. В полнолуние деревья не рубили. Такая древесина долго не служила, потому что природа не отдала её все силы.
Существовали и заветные места, где лес не рубили никогда, если, конечно, не хотели, чтобы «отсохли руки». Именно такое наказание мог наложить лес на того, кто тронул кладбищенскую рощу или лес на проклятом или, наоборот, священном острове. К таким, к примеру, относились Иламостров, где расположены могилы старообрядцев, и Кингосторов, где спит вечным сном легендарная чудь. Никогда не рубили леса и на Морьострове, где, как рассказал Логинов, в 30-х годах прошлого века умер раскулаченный владелец богатого некогда хутора. Разросшийся фруктовый сад и заброшенные, одичавшие со временем лечебные травы, вековые деревья не казались ни жителям окрестных деревень, ни рыбакам «лакомым кусочком», ведь на острове и всей его растительности лежит мощное проклятье. Даже сейчас люди стараются без особой нужды не приближаться к угодьям много лет назад ушедшего хозяина.
Остров Ильинский с древним погостом – еще одно «священное» для водлозеров место – лично для себя деревья там не рубили. Однако это не помещало расчистить поляну, на которой с большим весельем отмечается Ильин день – дрова, получившиеся из срубленных деревьев, используются уже не первый год, ведь рубка ради благого дела, а не для личной корысти греховной не считается.
Водлозеры очень не любили ездить в лес за стройматериалом и дровами в понедельник. Как считает Логинов, это было связано с поверьем, что дело, начатое в первый день недели, может затянуться надолго. А с таким опасным и непростым делом, как рубка деревьев, старались покончить как можно быстрей. Отправлялись на лесоповал в дни, указные колдунами, как наиболее удачные, до света. О цели поездки никому не говорили, чтобы не разгневать лешего.
Приехав на место, где должна была появиться в лесной «шевелюре» «проплешина», просили лесных хозяев разрешить временно обосноваться в лесу. И только после этого приступали к процессу выбора деревьев, ведь рубить можно было далеко не каждое.
Из отбора, по сведениям, полученным Логиновым от современных жителей долгое время изолированного района, выбывали священные «дорожные» деревья, у которых отдыхали путники, а также деревья, служившие ориентирами, и те, к которым причаливали рыбацкие лодки. Не касались топорами тех деревьев, которые посадили люди. Особенно страшным делом считалось срубить дерево, у которого колдун или ведьма черпали силы. Не трогали и деревья, посаженные по случаю – перед отъездом, уходом на войну, для сведения болезни, при рождении ребенка.
Рубить дерево, на котором повесился человек или то, возле которого кто-нибудь умер, также не стал бы ни один здравомыслящий водлозер. Старые, начавшие подсыхать на корню стволы также не годились для рубки. В доме, построенном из сушин, люди могли тоже «высохнуть». В качестве стройматериала не рассматривались деревья, на которых ворон вил гнездо. Лучшим и единственным признаваемым материалом для возведения дома была «рудовая» сосна.
Выбрав необходимое количество стволов, рубившие обращались к лесным хозяевам с просьбой разрешить срубить дерево, называя цель, испрашивали божьего благословения и перед первым ударом топора обязательно касались дерева рукой, свободной от топора, прося древесную душу не обижаться за то, что приходится выгнать ее из уютного «тела». Даже в начале двухтысячных годов жители Обонежья, орудующие уже не топорами, а бензопилами, отдавая дань традициям, просили прощения у первого дерева, идущего под сруб.
За несоблюдение обычаев, духи предупреждали дважды. Причем лесорубы были настолько уверены в том, что наказание за пренебрежение обычаями последует, что даже знали, какие знаки будут подавать нарушителям владыки леса. Топор, слетевший с топорища, а для особо непонятливых – треснувшая рукоять главного орудия труда, должны были предупредить, что ритуал не соблюден, и прощения не будет – руки и ноги рубившего деревья не по правилам начнут отниматься спустя некоторое время после окончания работы.
Боясь наказания, не втыкали топора в живые деревья и даже в пни надолго, а на ночь всегда уносили орудие в избушку, укладывали лезвием к стене.
С 13 до 14 часов на лесоповале наступало время всеобщей корректности и вежливости. Ругаться, кричать было нельзя. Брань могла быть услышана нечистью, кружащей в лесу в час «чертовой дюжины», а все недобрые пожелания могли исполниться.
«Вперед ногами»
Срубленные деревья везли и до сих пор возят в деревню исключительно «ногами», то есть комлем, вперед. В этом, как считает исследователь быта этнолокальных групп русского населения Обонежья, проявлялось вера в «одушевленность» леса – после срубания дерево было подобно покойнику, которого, как известно, выносят из дома так же. Нарушение обычая могло навлечь смерть на обитателей будущего дома.
Привезя стройматериал на место, лесорубы и плотники следовали обычаям, призванным «обезвредить» деревья, в «телах» которых в привычный, «свой» мир могло проникнуть «потустороннее» и враждебное. Начинать строительство не спешили. Бревна должны были отлежаться в штабеле 40 дней, поскольку, как пишет Логинов, все это время они «о своей судьбе плачут». Этот обычай носил и практическое значение – в течение этого срока идет процесс активного смоловыделения.
Сложенный сруб должен был также простоять целый год, прежде чем превращался в настоящее жилище. Только по истечении этого времени деревья считались окончательно и бесповоротно мертвыми, как и люди, чьи души, по поверьям, последний раз опускаются на землю в годовщину смерти. Все «дикое» должно было вернуться в лес.
Как последний этап «окультуривания» дерева следовал обычай «окупания» - при строительстве в бревна закладывали серебряные и медные монетки. Дух дерева требовалось уважить выполнением всех возможных обычаев от самой «смерти» до окончательного отхода лесной души в мир иной. Во время возведения новой постройки без причин старались не калечить бревна ударами топора.
Уважительное отношение к лесным богатствам, которыми Карелия знаменита и сейчас, базировалось не только на страхе, но и на стремлении сохранить «зеленое золото» для детей и внуков. Ведь, как известно, в древние времена, чувство ответственности перед своим родом и соседями было значительно сильней, чем в современности.