В дверь позвонили. Машка рванула к двери, как угорелая. Она ждала свою подругу, которую не видела целый месяц.

«Нинка, ну, куда ты пропала? И ты меня бросила!»- Машка обняла подругу и зарыдала на ее плече.
Ну-ну, что за слёзы? Что случилось? Ты же знаешь, я отдыхать ездила, потом свою сестру в Пензе навещала. Рассказывай давай о своих печалях! И чаем меня напои. Я к тебе прямо с шопинга, видишь, кардиганчик новый прикупила.
Да ни до кардиганчиков мне, Нинка, злая я, несчастная, брошенная. Борька от меня ушёл!
Ба! Наконец-то! Слюнтяй твой, маменькин сынок! Освободил тебя от всех забот!
Нинка, да ты же знаешь, что люблю я его, недотёпу!
Ладно, подруга, давай всё по порядку? Что, где, с кем? Сволочь какая твой Борька, оказывается! И варенье свое фирменное к чаю давай! Такого ни у кого нет!
Сбежал от меня Борис как раз месяц назад, только ты уехала… Собрал сумку с трусами и носками, бросил в нее пару рубашек и брюк и ушел! Даже вещи не все забрал.
Вещи не все взял, значит скоро вернётся, черт бы его побрал! А деньги, деньги, которые вы копили на новую дачу, не взял?
Не взял. Ему, видно, ни вещи, ни деньги, ни я, никто не нужен. Всё бросил ради своей Людмилы Михайловны.
Какой такой Людмилы Михайловны? Я её знаю? Не с пятого этажа фифа такая. Она мне в твоём подъезде все время на глаза попадается, всегда сквозь зубы со мной здоровается: «Добрый день! Мария Николаевна и Борис Евгеньевич дома!». А кто её спрашивает? Может, я не к вам иду, может, вон к Витьке со второго этажа, или вон к этой, как её? К портнихе Вальке? Ну, ладно, не томи. Выкладывай, наконец, кто она, новая мамка-нянька твоего Бореньки?!!
Людмила Михайловна Тарасюк, кандидат наук, его коллега по бывшей работе.
Онa что хохлушка?
Да, какая разница, Нинка. Хохлушка, еврейка, цыганка. Как моя бабушка говорила, у всех жинок «архитектура входа одна».
Молодая что ли эта Борькина архитектура?
Да, нет, вроде даже постарше на пару лет.
Машка, говорила я тебе, что ребёнка надо было рожать, а ты всё «для себя поживем». А случилось-то что?
Да, поссорились мы, как всегда, Нинка. Мне Алла Петровна из соседнего подъезда подарила крутую картину - она досталась ей по наследству. Якобы дорогущая, написанная её талантливым прадедом. Я попросила Борьку два гвоздя прибить и повесить картину. Он взялся, и началось… Молотка найти не может. Гвозди не те. Нужна дрель, а она на даче. И картина ему не нравится - он натюрморты не любит. Нашла я ему молоток. «Вколачивай», - говорю. Он ударил по гвоздю, да по пальцам попал…В общем, рассердилась я, кричать на него стала: «Белоручка! Маменькин сынок! Поезжай на дачу за своей дрелью, а то приглашу «мужа на час» или соседа из 25 квартиры - он не чета тебе». Борька вытерпел меня в очередной раз и сказал: «Дура ты, Машка, из-за каких-то гвоздей меня сама толкаешь к другой!» Я и внимания не обратила про другую, так, думаю, словеса, а он спортивную сумку взял (я думала, в бассейн пойдёт освежиться), вещички туда побросал, и адью! На прощание сказал: «Я только время с тобой потерял, Машка, неинтеллигентная ты, грубая, неотесанная! Готовишь хорошо, и варенье у тебя отменное, но бесчувственная совсем. Это потому, что ты театр не любишь, книги не читаешь. Фильмы только по телевизору смотришь. А Интернет - так он теперь и в Африке Интернет. А ты знаешь, что я стихи пишу? Не знаешь, и не узнаешь, Машка. Не для тебя они. Прочти хотя бы детского поэта Маршака. Как из-за гвоздя город потеряли». В общем, хлопнул дверью и ушёл. Машка вытерла слёзы и достала наливочку, настоенную на можжевельнике. Такую только Машка умела делать! Подруги выпили по рюмочке.
Машка, а твой Борька,вроде, виски любил. Может, есть у тебя? Покрепче что-то надо выпить! Вижу твоё состояние.
Виски я соседу из 25 квартиры отдала - он мне натюрморт повесил.
А где ж, натюрморт-то? Что-то не вижу я на кухне.
Да, сняла я этот дорогущий злополучный натюрморт. Вон там теперь за кухонным шкафом валяется. Видеть его не могу. Нинка, а ты знаешь, что теперь Борька с этой Людмилой каждый день прогуливаются по нашей аллее возле поликлиники. Живет его краля через два дома на соседней улице. С собакой. Вот они вместе вечерами собаку эту и выгуливают. Она бегает у их ног, а они сидят всегда на одной и той же скамейке да стихи читают.
Машка! А ты откуда знаешь про их вечерние прогулки? Ты же после 18 часов не ешь, не пьёшь и не гуляешь - у тебя же «интернет-час»!!! Неужели включила в свой режим вечерний променад? Или ты следишь за ними?
Слежу, Нинка, слежу. Бегу к 20 часам на аллею, прячусь там за кустами и слежу. Или с другой стороны тоже на скамейку сажусь, да и слушаю их болтовню. Борька-то у меня плохо видит. Да и не замечает он никого вокруг, кроме своей крашеной! Чего он только в ней нашёл? Вот такой у меня теперь «интернет-час». Именно в 20 часов, как по будильнику, вылетают голубки из своего гнезда и собаку за собой тащут. Собака большая лохматая, носится вокруг них. Ньюфаундленд Лайма, я слышала. Тьфу!
Машка, откуда такие познания? Ты собак терпеть не можешь, и не знаешь ты о них ничего!
Да, Нинка, не люблю! Люди, как собаки, и жизнь собачья!
Это ты зря, подруга, так грубо выражаешься!
И ты туда же, Нинка! Я с Борькой из-за собак тоже однажды рассобачилась. Бабы во дворе псов своих выгуливали: прохода от собак не было, бегали - детей пугали, гадили прямо под ногами….Я их тогда ругала, слов не жалея. Борька рассердился очень. Может, уже шашни имел с этой Людмилой Михайловной и её собакой? Мне он тогда выдал: «Не жизнь собачья, а сердце у тебя собачье, жена, как у Швондера!» Не знала я тогда никакого Швондера, влепила Борьке пощечину, но в Интернете почитала все же про повесть Булгакова и про бездуховного хама Швондера. Возмутилась! Десять тарелок разбила от обиды! Но виду не подала… Борька тарелок разбитых не замечает. Он вообще быта не замечает. Читает свои книги да журналы. Интернет не любит! Борька, мой Борька, -всхлипнула Машка, - и почему-то добавила «Не сожрала бы его эта собака! Ньюфаундленд Лайма!»
Машка, а чего ты не борешься за Борьку своего? Вышла бы из кустов такая-растакая мадам Брошкина, да потаскала бы за крашеные волосы эту интеллигентку. Пусть знает, что неинтеллигентно чужого мужика уводить из семьи.
Ты что, Нинка, а собака?!! Бросится ещё на меня. Я хоть и вычитала в интернете, что порода Ньюфаундленд отличается спокойным и послушным мягким характером, но там же прочитала, что и сила в этих собаках большая таится. Они очень преданны хозяевам. Думаю, собаку-то эта крашеная завела, чтобы жён своих хахалей отпугивать! В общем, Нинка, все точно, как в песне: «Я знаю, что у неё, неё, неё душа кошкина. А я шикарная. Мадам Брошкина. Она такая никакая, никакая. Ну, шо он в ней нашёл? А я такая, блин, такая-растакая, но мой поезд ушёл».

Машка, а ты не боишься, что увидит он тебя на аллее за кустами? Несолидно как-то. Не простит потом.
А как же быть? Мне его видеть хочется, Нинка, скучаю я без него. Да и узнать хочется, о чем они воркуют? Садятся они на скамейку, а я тут как тут…
Да не по возрасту тебе, подруга, по кустам-то сидеть. Вызови его лучше на разговор да и поговорите по душам! Легче станет!
Не готова я пока, Нинка, говорить. На разных языках мы изъясняемся. Вот послушала, как он ей стихи читает, спать теперь не могу. Ты же знаешь, Нинка, память у меня хорошая. Последний раз он читал про этаж и про пейзаж. Сейчас вспомню. Вот: Предпоследний этаж раньше чувствует тьму, чем окрестный пейзаж, я тебя обниму и закутаю в плащ… Дальше не помню, правда, что-то про плач и дождь. Нет, сам он так не мог написать. Мудрено больно. А эта дама с собакой тоже ему в ответ стихи читала, бабские такие: «Вчера ещё в глаза глядел, а нынче — всё косится в сторону!»
Это, Машка, стихи Цветаевой. Они известные очень. Ты и, правда, подруга, темнота. Тебе эти стихи теперь наизусть выучить надо, это гимн женщин-брошенок. Открывай свой интернет, ищи.
Нет, Нинка, он, уходя, дал мне наказ про гвозди прочитать стихи, этого, поэта-то детского.
Маршака!
«Во-во»,- Машка открыла интернет и набрала два ключевых слова - Маршак и гвоздь. Нашла стихотворение и, сбиваясь, прочитала: «Не было гвоздя - подкова упала, подкова упала - лошадь захромала, лошадь захромала - командир убит, армия разбита, конница бежит, враг заходит в город, пленных не щадя, потому что в кузнице не было гвоздя!» Нинка, а, может, он меня не любит и не любил никогда? Не было любви-ссориться стали-ссориться стали-детей не зачали- детей не зачали-интерес потеряли-интерес потеряли…и после длинной паузы Машка добавила «а всё потому, что не было любви» и снова разрыдалась.
Да, ты, подруга, сама поэт, оказывается. Вон какую поэтическую концепцию вывела! Слушай, да не жалей ты ни о чем. Иногда обузой для тебя был твой Борька. Только и читал все подряд, лёжа на диване. Какой от него прок? А, может, и вернётся он, раз вещи не забрал. Машка, а интересно, что ты ещё слышала из-за кустов? Что он о тебе говорит?
В том-то и дело, Нинка, что обо мне он вообще ничего не говорит. Как будто и нет меня. А прожили немало вместе. Ладно, подруга, устала я от этих разговоров. И не пойду я сегодня на аллею. Пусть там без меня свои стихи читают. Давай выпьем ещё по маленькой!
Давай, подруга, за тебя! Варенье и можжевеловая настойка у тебя лучшие!!!
Нет, давай выпьем за даму с собакой!
С ума сошла? За что ей такая честь?!
А за то, Нинка, что есть такие женщины, к которым в одних трусах уходят!
Да ты ещё и философ, подруга! И мыслишь глубоко! Пойду я дойду до известной комнаты на дорожку, и давай провожай меня «до дому». Буду тебя теперь каждый день навещать, чтоб ты у меня совсем не закисла. В это время Машка, не теряя ни минуты, открыла Интернет и начала по опорным словам искать стихи Цветаевой. Она набрала: Цветаева, про брошенку. Интернет тут же выдал «мой милый, что тебе я сделала». Память у Нинки была отменная. «Я глупая, а ты умён. Живой, а я остолбенелая. О вопль женщин всех времён: Мой милый, что тебе я сделала…» Машка вышла из кухни в коридор, проводила Нинку и сказала: «Принеси мне завтра книгу «Дама с собакой». Почитать хочу. На компьютере глаза читать устают.
Дама с собачкой, Машка.
Тоже мне, собачка. Целая собачина. Ньюфаундленд Лайма.
У дверей расставались две старые подруги, шестидесяти пяти лет, одна из которых страдала по шестидесяти шестилетнему Борьке, сбежавшему к шестидесяти семилетней Людмиле Михайловне. «Любви все возрасты покорны», - сказал великий поэт. «Нет возраста у чувств, нет возраста у страсти. Когда любовь придёт? Над ней всевышний властен», - услышала Машка на днях стихи, которые её Борька подарил даме с собакой.