Янтарные бусы.

Глава 22
Клавдия ошиблась. Она не узнала свою милую Зину. Перепутала. Никакой Ирины отродясь не было в простой крестьянской избе.
Кудрявцева Ирина Алексеевна, в девичестве – Никитина, в этот самый момент мучилась от мигрени. Эта мигрень много лет не давала ей покоя, и усиливалась, когда менялась погода. Лучшие московские специалисты посоветовали Ирине Алексеевне сменить климат. Например, очень хорошо подошел бы Ирине Алексеевне крымский берег или турецкий, например. Неплохо на Кипре. Мальдивы – вообще идеально. Один из них, явно давно не друживший с головой, чуть в Новую Зеландию Ирину Алексеевну не отправил.
- Там всегда стабильная температура, достаточно комфортная для вас. Прохладно, но не холодно. И не жарко – 18-20 градусов. И – самое главное – единственным хищником будете вы, дорогая моя!
Ирина обложила докторишку отборным матом. О, она это умела! Все вокруг смотрели на нее с ненавидящим обожанием: изысканная женщина, светская львица, дама высшего света… За это и ненавидели. Потому что они были плебеями и глупцами. За глаза шипели: шалава, престарелая проститутка, ничего, толще вилки в руках отродясь не держала… Вилка, кстати – печатное выражение. Многие ее завистники, особенно, жалкие завистницы, выражались поинтереснее. По себе судили, наверное, курицы безмозглые.
А кто мешал им в свое время поймать удачу за хвост? Поймать-то можно. Тем более, если ты обладаешь симпатичной мордочкой и стройными ножками. А вот для того, чтобы эту удачу удержать – требуются мозги. А разве могут похвастаться эти все бабы мозгами? Нет, конечно. А вот Ирина похвастаться могла. Она и поймала, и удержала, и сейчас крепко держит свою женскую удачу ухоженными, наманикюренными ручками.
А ведь начиналось все так прозаично…
Когда-то Ирина Алексеевна Кудрявцева вовсе не была Ириной Алексеевной. В родном вологодском дворе (Вологда, Вологда, Воло-гда-да) ее кликали Иркой Никитиной, Иркой – дыркой, Иркой – киркой, и еще бог знает, какой Иркой. Мама родила ее без отца. Папа не погиб на фронте, не умер от ран, а просто… В общем, Райка Никитина понятия не имела, где этот папаша Иркин. Она запуталась в своих многочисленных мужиках и потеряла им счет.
Люди говорили: такая болезнь. Так бывает, когда женщина гуляет до самой старости. Многие бабы даже не злились на шелопутную Райку, хотя, по-хорошему, ей надо было надрать задницу и вырвать космы – не один, и не два раза ловили они своих мужей, э-м-м-м, буквально, на Райке. Рае ломали челюсть и даже нос, но она угомониться не могла. Таскалась с кавалерами без устали, успевая, кстати, сбегать на хлебозавод, где числилась тестомесом! Это в пищевой промышленности, божечки!
Однажды на хлебозаводе все-таки решили организовать партийное собрание и выгнать к чертовой матери блудную Раиску за то, что она позорит честь и совесть коммунистической партии и честное имя женщин-ударниц! И самое немаловажное – пищевая промышленность! А здесь – ходячий рассадник разгуливает!
И что же? Рая устроила такой скандалище, что председательнице собрания поплохело прямо на трибуне! Она привела весомые аргументы: во первых – такая же ударница, план выполняет и перевыполняет! Во-вторых – медкомиссия ни разу не выявила у нее никаких заболеваний! И в третьих: в Советском Союзе за любовь не расстреливают и с работы не увольняют! И в четвертых: эта самая председательша просто строит козу несчастной Рае из-за своего тупого муженька Васьки! Мол, чего это Васька к ней, Райке, бегает, а на собственную жену не глядит!
- А потому и не глядит, товарищи! – звонко дерижировала Рая спектаклем, - что у нее прыщавая жопа, и к этой прыщавой жопе Ваське страшно прикасаться! И ему все кажется, что он с жабой спит, а не с женой!
И убила наповал последней фразой:
- Жопу надо мыть иногда, Галинасанна!
Вот такая «веселая» мама была у Ирины. С раннего возраста Ирка была в курсе маминых романов и отлично разбиралась, что почем. Впрочем, на ее развитии это отразилось лишь в одном – девочка отличалась невероятным цинизмом. Пока Иркины ровесницы играли в куклы и вели дневники, она выцыганила у Раисы большую копилку в форме глиняной свиньи с розовым пятачком. Каждая найденная, даденная матерью на завтрак, подаренная родственниками или «дядями» мамы копейка, гривенник или рубль отправлялись в эту самую свинью. Доступа к копилке никто не имел. Это была самая первая Иркина тайна. Ирка потихоньку росла и собирала свой первый капитал на «красивую жизнь».
Красивая жизнь в понимании голенастой девчухи – это отнюдь не счастливое замужество, и куча детей. Красивая жизнь для нее – отсутствие детей, и мужа. А еще – отдельная квартира в московской высотке, кино и театры, «победа» цвета слоновой кости и всеобщее обожание поклонников. Не такое, как у Раи – бесплатной давалки, а… такое… Чтобы Ира, как Снежная королева, одним только поцелуем замораживала сердца… И да, чтобы мужики сами в «штабеля укладывались». И драгоценности на шее как у Элины Быстрицкой.
Москва, Москва, как много в этом слове…
В семнадцать лет Ира расколотила третью свою копилку по счету. Пересчитала наличность. За четыре года получилось смехотворно мало. Крохи! Мечты рушились как рушатся песчаные замки от морской волны. Но Ирина не позволила себе плакать. Она сгребла в жалкую кучку медяки и еще раз их пересчитала. Разменяв мелочь в первом же гастрономе на приличные бумажные деньги, Ира отправилась к портнихе, стиляжнице Зойке, обшивавшей весь вологодский бомонд. Чтобы Зоя не подумала чего подозрительного, Ира наврала ей, что надобен наряд на выпускной, только «повзрослее». Чтобы спина открытая и все такое…
Зоя вопросов лишних не задавала. Есть «капуста» на кармане, значит сошьет все, что Ирка попросит. Хоть с открытой спиной, хоть с разрезом на заднице. Ирка Зое очень нравилась: спокойная, деловитая, невероятно взрослая для своих лет. С ней можно весело скоротать время за работой – уж она не падала в обморок и не вздыхала, если Зойка начинала расписывать в красках и подробностях свои любовные похождения.
Зоя с удовольствием работала для Ирины.
- Ты не представляешь, как мне обрыдли все эти жены всех этих членов! Вкуса ноль, фигуры с годами расплылись, поперек себя шире или тощие как воблы, но гонору, - трещала она, - а ты – конфетка! У меня есть несколько журналов мод «оттуда», мы с тобой такое платье забацаем – все ахнут. Кстати, для кого старемся, интересно?
Ира ответила прямо. Зойке в лоб.
- Девственность хочу продать. Чем дороже, тем лучше. Как ты думаешь, Зоя, мужья твоих клиенток купили бы?
Зоя весело рассмеялась.
- Как же, купят они, держи карман шире! За ними партия следит! Облико морале! Они ни влево, ни вправо голову не повернут – дачи, хаты и личные шоферы дороже! Это тебе лучше к торгашам качнуться. Они, народ богатый, все сплошь миллионеры подпольные. Они тебя золотом с ног до головы осыпят. Ты вообще как, замуж за них собираешься или так?
- Или так.
- Понято, - просто ответила Зойка, прикалывая булавкой ткань к выкройке, - запросы королевские.
Ира закурила.
- Зоя, а ты не знаешь, где это платье выгулять, чтобы его заметили эти… торгаши твои?
Зойка подняла на Ирину глаза, из легкомысленной щебетуньи мгновенно стала серьезной и нахмуренной.
- Ты же понимаешь, что это – не игра в бирюльки.
- Понимаю, Зоя, - Ира затушила окурок в пепельнице, - но мне нужны деньги. Я хочу свалить из нашего чудесного городка подальше. Ударным трудом их не заработаешь. И у матушки не попросишь, сама должна знать. И да, Зоя, дай мне координаты какого-нибудь фарцовщика, не мутного. Туфли очень нужны.
Зоя сшила чудесное черное платье из тонкой и нежной английской шерсти, которую не поставляли на советские фабрики. Советские фабрики шили из ситца на широкого потребителя, обычных советских женщин. А в благородные ткани облегали телеса благородных дам, имевших выход за кордон. Поэтому, когда Ирина надела на себя обнову, Зойка крякнула:
- Вот это другое дело! Сразу породу видно! Тебя бы, Ирка, в Париж! Не стоят твоей красоты все наши мужики! А туфельки мы тебе справим, - она налила себе в стопку водки, - и встречу организуем.
Зойка одним махом выпила содерджимое рюмки.
- И как у такой дуры, как Райка, такая королевна родилась, ума не приложу! Далеко пойдешь, дорогая моя! С тебя четыреста рублей, лапочка!
У Ирины было только триста. И не копейки больше.
- Ничего. Отдашь, как только заработаешь. Кстати, милая моя, раз уж пошла такая «пьянка», накину сверху еще столько же, да сто рублей за консультацию. За все надо платить! – Зойка, оказывается, вовсе не была легкомысленной простушкой, как казалась. И голова у нее работала не хуже сложного технического механизма.
Ирина не возмущалась: Зоя ей была нужна, как воздух. Именно эта рыженькая в кудряшках, с крашеными оранжевой помадой губами стиляжка помогла выбрать Ирке дорогущее немецкое белье, на взгляд такое срамное, что любая приличная девушка покраснела бы до ушей. А еще – тоненькие чулочки на застежках. И туфельки на высоком каблучке с серебристой пряжкой. Лелик, квелый паренек, из фарцы, в узеньких, цвета «вырви глаз» брючках свое дело знал отлично.
Он покуривал в Зойкином кресле, пока Ирка, ничуть этого самого Лелика не стесняясь, примеряла на себя бюстгалтер. Не сатиновый простенький лифчик, а именно – бюстгалтер. Атласный, белоснежный, в пенных кружевах… Лелик прибурел, даже его снулые глаза заблестели.
- Не про тебя птица, слюни вытри! – гаркнула на него Зойка, - чулки телесные есть?
***
А потом Лелик Ирку фотографировал. Зойка приказала Ирине раздеться до пояса, повернуться спиной к Лелику и повернуть голову так, чтобы видно было Иркину шелковистую спину, округлые плечи и изящный подбородок. Волосы Зоя собрала и заколола, оставив лишь один завиток, нечаянно выбившийся из прически.
- Лелик, - строго предупредила она, - узнаю, что ты хоть одну из карточек продал налево, донесу в органы! Ты меня знаешь, Лелик!
Зоя вошла в раж. Она подумывала содрать с Ирки хороший куш. Деньги никогда и никому не мешали. Обоим хорошо – Ирина уедет покорять Москву, а Зойка купит себе пару старинных икон – на спокойную и богатую пенсионерскую жизнь. Тридцать пять уже. И артрит не за горами! Надо головой думать, а не этим местом, которым Раиска думает. Нет, все же до чего умная у Раи дочь. Выгодно продать свою красоту – это же додуматься надо!
Фотографию Ирины Зоя решила повесить, как бы невзначай, на уголок зеркала. На следующей неделе у нее крупный заказ – Рубен Атарович, директор рынка, изъявил желание сшить у Зои костюм к юбилею. Жена Рубена расхвалила Зойкино мастерство. Придет к ней этот грузный мужлан, при первой примерке увидит Иркино фото, пустит слюни и спросит:
- Вай, что за артыстка!
И тут Зойка к-а-а-к вдарит сластолюбцу под дых (морально, конечно).
- Ой, а вы разве не знаете? Это наша, вологодская девушка, Ирочка Никитина, московская манекенщица. К маме, знаете ли, приехала на два дня. Послезавтра уедет в столицу!
Рубен загорится, конечно! Будет Зойку уговаривать: позныкомь, да позныкомь! А Зойка, такая:
- Ой, что вы! Ирочка – не того полета птица! Она не из таковских… И вообще – невинная девушка! Представляете, какой цены штучка?
Ну, он зарычит, конечно… Понты дороже денег. А восточные понты…
***
Глава 23
Так все и случилось. Зойка поставила на «правильную лошадку». Директор рынка дар речи потерял. Было, из-за чего терять дар речи-то – красотка, московская манекенщица, и невинность во плоти… Зойка даже побаивалась: вдруг он со своей супружницей разведется. Не развелся – брак для Рубена – святое. Да и родственники жены, продвинувшие Рубена на столь необъятные высоты, не позволят зятю своевольничать. Скандалы никому не нужны в советской стране. Разом турнут с тепленького места за разврат, а там и еще кое-что пошевелят. Растраты, левые накладные, нецелевые расходы – это срок. А то и вышка. Себе дороже.
Но обладание московской манекенщицей… Хоть ненадолго… Это розовая мужская мечта. За нее можно заплатить немалые деньги. Целого состояния не жалко. Такая девушка, такая девушка, персик! Рубена потряхивало от нетерпения.
На одной из респектабельных дач за городом, из тех, что стоят среди соснового леса, нарядные, с мезонином и флигелями, с закрытыми подходами к реке (на территории таких теремков не действовали советские справедливые законы), Рубенчик организовал свидание. Так что, новое платье Ирины не видел никто, кроме его. Да и то недолго – час от силы. Рубена интересовала Ирина, а не ее наряды.
Что после? После – внушительная пачка денег. И – сережки. Большие, травленого серебра с холодными отсветами бриллиантов. Они так шли Ире, так восхитительно сияли! Рубен на всю жизнь запомнил одну картину: изящное девичье ушко, тяжелые серьги и голое плечо. Снежная королева: холодная и недоступная, как сама зимняя Москва, чистая и ледяная. Покорить ее так же сложно, как Эверест. Кажется – вот она, и все уплачено… А вот и нет. Ни любви, ни страстного вздоха. Другую бы на ее месте Рубен послал ко всем чертям – бревно бесчувственное. А перед Иркой чуть ли польку бабочку танцевал. Статус!
Ирина стоически вытерпела стареющего волосатого мужчину. Больно не было. Бог с ней, с болью. Мерзость, отвращение и ненависть – вот что она чувствовала. Ненависть – сильное чувство. Это как же надо к себе относиться, чтобы делать ЭТО даром, как Раиска, маменька родная, например?
С этого дня Ирина возненавидела… не себя, нет. Мать родную возненавидела. И всех, без разбору, мужчин на свете.
Отстегнув Зойке положенный процент, и сотню сверху, Ирина вернулась в родную коммуналку. Мать копошилась на общей кухне, привычно лаясь с соседками из-за какой-то мелочи. Ирина раскрыла новенький, только что купленный чемодан, желтый, вкусно пахнувший кожей, с никелированными защелками. Откинув расшитую скатерку, выдвинула ящик комода и вынула свои немногочисленные вещички. В шкафу тоже всего пара вешалок: можно с собой и не брать, в столице купит. Но платьица, висевшие на плечиках, были такими миленькими. Модными. Узенькие лифы, юбки колокольчиком, сочные расцветки… Все-таки, уложила. А пальтишко с обдрипанным кроликом на вороте Ира оставила матери. Пусть до смерти радуется дочерней щедрости.
Рая втащила в комнату большой чайник и чугунную сковороду с скворчащей картошкой на шкварках. Бахнула на стол. И только после увидала новый чемодан Ирины.
- Доча, а ты куда? – спросила, удивленная.
Ирина накинула на плечи шерстяную кофточку.
- Я уезжаю в Москву, мама, - ровным голосом ответила.
- А как же техникум? А я как же, доченька? – растерянно спросила Раиса.
- Мне не интересно, как ты будешь. Ты у нас женщина коммуникабельная. Скучно тебе, я думаю, не будет, - Ирина подкрасила губы перед зеркалом. На стол, прямо около сковороды, кинула пару сотен, - это тебе на жизнь. Больше дать не могу, уж извини. Я тебе не собес, и не дочь подпольного миллионера. Как-то не везет тебе на миллионеров.
Раиса, обычно бойкая и острая на язык, притихла и застыла столбом у накрытого к обеду стола. Сковорода уже не скворчала.
- Что же ты эдак, Иришенька? Я же мать тебе… За что ты меня так?
- В гробу я видала такую мать, - Ира сказала эти страшные слова четко, раздельно, наслаждаясь ими, прицеливаясь, словно тяжелыми камнями, в растерянную, обескураженную Раису, - ладно, не кисни тут.
Ира толкнула дверь аккуратной туфелькой и вышла. Как ей тогда казалось, навсегда.
***
Москва ошарашила и оглушила. Люди, люди, люди! У всех – одинаковое озабоченное выражение лица. Все куда-то спешили, у всех свои неотложные дела. Через час Ира уже смогла различить «своих» и приезжих. Приезжие были растеряны, удивлены и ошеломлены. Неуверенно толклись с котомками, сумами, чемоданами и баулами на одном месте, не решаясь сделать первый шаг. У всех перекошены рты: язык, конечно, до Киева доведет, но как обратиться к коренным, франтовитым москвичам, как сказать первую фразу, обливаясь потом от стыда и духоты?
Москвичи, наоборот, уставшие от вечных приставаний неместных, закрытые в себе, деловитые, полные собственного достоинства, боги на Олимпе, ни дать, ни взять! Ирина улыбнулась иронически: то же мне, элита столичная. Поди живут в какой-нибудь вонючей коммуналке, а туда же – высший свет, голубая кровь! Ничем, собственно, от приезжих не отличаются! В Третьяковке-то ни разу не бывали! И так же жарят картошку в чугунных сковородах на допотопных примусах! И в городскую баню ходят на выходных! Но, гляди-ка, держат марку! Столица!
Нет, с такими москвичами Ирина знакомство заводить не собиралась. Половина из них – лимитчики. По поведению видно. А настоящие сливки общества по улицам просто так не ходят и живут где-нибудь ближе к Котельнической набережной. Вот туда и надо стремиться. Потом. Позже. Для начала нужно обустроиться где-нибудь попроще. Денег хватит на съем приличной комнаты, а то и квартиры. Хотя, говорят, что Москва «не резиновая», но ведь Ирина – не дура. Не на стройку сюда приехала. Хотелось бы поступить на какой-нибудь звонкий курс какого-нибудь приличного института. Зря что-ли Ирина горбатилась в школе, зубрила и зарабатывала честные пятерки?
Перед ней раскрывался целый мир. С ее-то умом и красотой… В общем, она была решительно настроена. Жалко, что Зойки рядом не было. Ну, да ладно, все когда-то надо начинать… Ирина выпила кофе и съела мороженое в привокзальном кафе, отметив про себя, что в Вологде кофе куда вкуснее. Эх, Москва, сколько в тебе напускного… И чего все сюда рвутся?
Через полгода студентка филфака, первая красавица курса (правда, красоваться там было особенно не перед кем – одни девушки), единственная и неповторимая любовь директора огромного универмага, блистала в светском академическом обществе. Члены общества – профессора и научные работники. А что? Академики тоже кушать хотят. Нравится им, или нет, но пришлось расчистить теплое местечко «в партере» и всем этим торгашам, мясникам и модисткам.
Директор универмага, лобастый, худой, даже костлявый мужик, за белы ручки вывел свою Снежную Королеву в высший московский бомонд. Снежная королева, освоившись в полном чванства и презрения ко всем, далеким от культуры плебеям, быстренько (не без сожаления, конечно) бросила директора, обаяла одного из «светлых голов», тесно связанного с космическим будущим, умницу и блестящего ученого, Кудрявцева Евгения Васильевича. Роман был честным и прямолинейным: Евгений Васильевич кота за хвост тянуть не стал. Он полюбил ненавязчивую, хладнокровную и спокойную Иру именно за ненавязчивость и хладнокровие. В роли жены Женя никого, кроме Иры, видеть не желал.
В принципе, ему и жена, как факт, не нужна была: в голове крепко засела общая идея и чаяние всей страны – отправить человека в космос. Все эти женские капризы и любови Кудрявцеву, как и его коллегам – как собаке пятая нога. Но партия сказала – надо! Семья – это крепкая цепь, державшая ученых крепко в родном государстве. И тут – Ирина. Лишенная страстей, равнодушная к бабским цацкам, сама в себе… Идеальная кандидатура.
Свадьба была скромной. Кудрявцев и так дневал и ночевал на работе. Ирина не роптала и не ныла: «скромная» свадьба ученого была роскошнее самой пышной вологодской свадьбы. И все эти «Горько», пьяные родственники, винегрет и антоновка на столах Ирине были не нужны. Хватило вполне светского раута с шампанским и сдержанных поздравлений от кремлевских товарищей.
Под их заинтересованными взглядами Ирина ежилась. Наверняка ее не очень кристально чистая персона уже тщательно проверена. И связи с директорами товарищам давно известны. Они Ирине это еще припомнят. А пока улыбаются сладко и спрашивают, отчего это Ирина Алексеевна (уже по батюшке величают) не подалась в актрисы? С ее-то красотой, с ее-то вкусом и интуицией…
Она намеки поняла и за репутацией тщательно следила. Старалась супруга любить и поддерживать. Это было легко – супруг дома, в роскошной квартире московской высотки, отсутствовал. А Ирина Алексеевна наслаждалась налаженной и изобильной жизнью: листала модные журналы, разъезжала на автомобиле с личным водителем, посещала Дом Моды в качестве постоянной клиентки. Хорошенькие девочки важно шествовали по подиуму с дежурными, так не свойственными русским людям, улыбками, и Ирина от души веселилась, глядя на них.
Нет, все-таки, ей здорово подфартило. Максимум, что она могла бы сейчас, так только в манекенщицы и подасться на оклад, равный ставке разнорабочей. И ведь не каждой из этих девочек везло – в любовницы брали с удовольствием, а в жены? Этот Кудрявцев для Ирины действительно был выигрышным лотерейным билетом. А если весь этот бред исполнится – человек, все-таки, в космос полетит? До каких небес вознесется милый муженек? Нет, тут и в Бога поверишь! Ирина была гораздо выше этих молодых красавиц, казавшихся недоступными простым смертным!
***
Глава 24
Кудрявцевы жили прекрасно. Она не мешала ему: не устраивала сцен, внимательно слушала, когда супруг рассказывал ей что-то о своей работе. Всего лишь «что-то» - более подробную информацию раскрывать было нельзя. Ну и этого «чего-то» Ирине вполне хватало. Зевать не приходилось, планы у страны грандиозные. Шутка ли, космос! Даже интересно, есть ли там Бог? Кудрявцев оказался интересным рассказчиком, да и сама Ирина – далеко не дура, понимала тему разговора и не встревала в монолог Евгения с глупыми вопросами, а уж о тряпках, отдыхе у моря или сплетнях о соседях вообще не заикалась.
Муж был внутри своей работы, своего мира, и от Ирины требовалось лишь одно – понимание и поддержка. А любовь? А что любовь – это у лириков любовь – основа основ. А у физиков – прежде всего – наука. Таким любовь не нужна, материнской любви вполне достаточно. Тем более, мама Евгения, заслуженный врач педиатрической больницы, вполне себе «эмансипе», понимала предназначение сына и боготворила его.
К Ирине, конечно, свекровь приглядывалась подозрительно. Но невестка вела себя безупречно, скандалов и истерик не закатывала, была подчеркнуто вежлива и держала дистанцию. «Непростая штучка» - подумала об Ирине Варвара Николаевна Кудрявцева и решила не проявлять попыток сместить невестку с трона.
Тем более, невестка с сыном жили отдельно и не доставляли Варваре Николаевне никаких хлопот! Отсутствие наследников никого не смущало, хотя… Варвара Николаевна как специалист и как мать знала шансы сына. Практически нулевые. И причину знала: тяжелое заболевание, перенесенное Евгешей в детстве.
Хоть тут-то Ирка была честным человеком… Не предъявляла наследников – беременность не наступала. На нет и суда нет. Варвара исподволь наблюдала за жизнью детей. Ей было интересно, а когда? Но «когда» так и не наступило. Хитрая баба ее безупречная невестка…
И все было бы прекрасно…
Но однажды случилось страшное!
Страна еще не отревела в восторге от собственных достижений. Всего-то шесть лет прошло, а космические корабли вовсю «бороздили» необъятное, неизвестное космическое пространство. За Гагариным последовали новые герои, новые имена! Леонов побывал в открытом космосе! Только что пережили невосполнимую потерю – смерть ведущего руководителя группы, создателя корабля «Восток», Сергея Павловича Королева. Но еще не оплакали гибель первого космонавта. Гагарин погибнет через год. Американцам было до космоса, как… до Луны. Похвастаться первым шагом на той самой Луне США посчастливится еще только в 1969 году. И то, многие до сих пор в этом сомневаются…
***
- Иришка, может быть, ты съездишь куда-нибудь отдохнуть? – во время завтрака Евгений ни с того ни с сего начал этот разговор.
Ира отложила салфетку. Домработница Катя поставила на стол кофейник и тактично удалилась.
- Евгений Васильевич, это, конечно, замечательно, но тебя вряд ли отпустят с работы.
- Ты права, Ирочка. Не отпустят. Но тебе необходимо немного позагорать. И представь себе, такая оказия, мама уезжает в Крым на три недели. И ты можешь составить ей компанию. Человек пожилой, мало ли что. И она, кстати, будет очень рада моему предложению. Я волнуюсь за нее что-то.
«Очень рада, старая курица», - со злостью подумала Ирина. - «Можно подумать, я ей в сиделки нанялась». Но виду не подала, улыбнулась и согласилась.
Крым был прекрасен и романтичен, как всегда. Варвара Николаевна, интеллигентка во втором поколении, особо Ирине не досаждала, увлекшись преферансом с такими же интеллигентками, как она. Сидеть с ней не требовалось.
- Отдыхай, дорогая, с ровесницами, – вежливо «отшила» Иру свекровь, - или с ровесниками. Мой сын – ужасный сухарь, совсем не уделяет нашей прелестной Ирочке внимания, - обратилась она к своим товаркам. Те понимающе хихикнули.
Лукавила старая. Знала, что Ирина даже не подумает рыпнуться куда налево. Московская прописка и сладкая жизнь интереснее советских реалий, куда Евгений может Ирину выкинуть тут же, как только супруга «нагрешит». Но супруга достопочтимого сыночка, улыбнувшись, лишь кивнула и испарилась с горизонта свекрови, будто ее и не было.
Испариться - испарилась, но, тем не менее, Варвара Николаевна знала о ней все. Правда, то, что знала Варвара, было вполне невинным: Ирина читала, купалась, загорала, играла в теннис, гуляла по набережной – всегда одна. При этом со всех сторон ее мысленно раздевали почти все мужчины вокруг.
Умная Ирина очень правильно себя вела. Она еще в поезде «вычислила» высоченного молодого человека в сером, отлично сшитом костюме. Мужчина ехал в соседнем купе и ничем не выдавал своего присутствия. То, что он комитетчик, можно было не сомневаться. Ирина понимала, что она вместе с Варварой Николаевной находится под «колпаком». Пару раз столкнувшись со взглядом серых, очень серьезных глаз, она усвоила – шутить не стоит. И не шутила, конечно.
Но уже после трех знойных, наполненных ленивой негой дней, с Ирой что-то произошло непонятное… Южное солнце растопило ледок внутри нее. Объяснить это невозможно: то ли близость благостного моря, то ли материнские гены проснулись, как просыпается от тепла мать-и-мачеха на солнечных пригорках, но Ира вдруг почувствовала странное томление в душе. Щекотящий холодок в животе говорил о чем-то неизбежном, волнующем, и это должно было обязательно случится, иначе… что?
Ира пила кофе, лакомилась чудесным шашлыком, делала зарядку на побережье и спиной буквально чувствовала: за ней неотрывно следят. Ирина стала внимательнее и заметила-таки: около кафе, где она находилась, покупал ситро тот самый молодой человек из поезда. Знакомую спину, обтянутую светлой рубашкой (пиджак парень снял из-за жары), Ирина обнаружила во время прогулки по освещенной вечерними огнями набережной. И около дома отдыха он был: читал газету в вестибюле. И на пляже – тоже.
Она выбрала самый дикий уголок, самый тихий. Здесь было хорошо, и даже бриз, казался свежее и слаще. Ирина чуть не расхохоталась, когда увидела знакомого парня, идущего по кромке берега, облизываемого морскими волнами. Он шел босиком, и штанины его, легкомысленно закатанные, были мокрыми. Рубашка расстегнута. В руках – тот самый серый пиджак и ботинки.
Парень поравнялся с Ириной.
- Мужчина, вам удобно? – Ирина с удивлением обнаружила в своем голосе игривые нотки.
- Не очень, честно говоря, - признался он.
- Ну тогда бы хоть знак мне показали, мигнули, что ли. Я бы прогуливалась в более удобных для слежки местах.
- Вы наблюдательная, - улыбнулся, наконец, парень, и эта его улыбка была такой живой, такой человечной!
Ирина, сама того не ожидая, расцвела, раскраснелась, расправила плечи. Ей захотелось, чтобы этот молодой и симпатичный атлет ее обнял. А что? Ее никогда не обнимали такие. Что у нее было вообще: жирный торгаш, тощий и сухой, как вобла, торгаш и никакой, бледная моль, ученый. А этот – молодой бог в невидимых погонах. Светловолосый, плечистый. И пахло от него морской водой и мускусом. Так пахнут юные, здоровые и сильные существа.
И уж тем более, Ирина не ожидала от себя того, что прикоснется к этому суровому Аполлону. А она прикоснулась. Аполлон не отшатнулся от нее, не отпрянул, не сказал даже: «Что это вы, гражданочка, делаете?». Аполлон прикоснулся к ее груди, а потом обвил руками ее талию. А потом был сладкий, сладкий, долгий, долгий поцелуй. У нее поплыла голова. По всему телу побежали мурашки…
В тот ясный, омытый сине-зеленой ласковой морской водой день Ирина любила мужчину. Любила так, как не любила никогда и никого.
Они сошли с ума, понимая при этом, что сумасшествие их временное, что, как только поезд привезет их в Москву, они разойдутся навсегда, слегка очумелые за странные крымские три недели. Но пока перед глазами расстилалось огромное Черное, совсем не черное море. Над головами стонали нахально, с намеком, насмешливые чайки.
И тело его. Молодое, сильное, крепкое тело. И жадные до поцелуев губы, солоноватые упругие губы. И руки. Боже, какие это были руки, словно через них проходило электричество каждый раз, когда он касался Ирины.
Это было безумие какое-то, вакханалия, бесстыдство. И Вакхом был он, а она – вакханкой, жрицей развратного и разгульного божка. Кажется, его звали Ростиславом… Или Вячеславом… Какая разница, как его звали. Имя ничего не значило. Абсолютно ничего…
Через две недели после возвращения из отпуска Ирина поняла, что беременна. Муж носил ее на руках! А Варвара, улучив момент, когда Евгения не было дома, пристально глядя в глаза невестки, едко улыбнулась.
- Интересно, когда ты успела? Оказывается, Ирочка, ты бываешь довольно шустрой!
- В моем случае ЭТО случилось через семь лет брака. Какая же я шустрая, Варвара Михайловна, дорогая? – Ира тоже умела едко улыбаться.
Позже, в осенней, противно сопливой ноябрьской Москве, на дне рождения Евгения, свекровь завела за столом интересный разговор. Гости, слушая ее, думали: «Однако!».
- Вы, дорогие мои, люди весьма близкие к науке, и вас нисколько, думаю, не удивит, как она далеко продвинулась в последнее время. Я не удивляюсь же тому, что человечество наше уверенно шагнуло в будущее. Мне не верится до сих пор, как и не верилось десять лет назад, что люди, обычные люди из мяса и костей, отправят в космос первый спутник. Но ведь он полетел! – гости, коллеги Евгения, отложили в стороны ножи и вилки, слушая Варвару.
- Так вот, и в нашей медицинской области ученые делают открытия. Уже можно пересаживать сердца, и это невероятно! Можно узнать пол будущего ребенка и выявить опасные заболевания плода! Мало того – можно узнать, кто отец ребенка! Да-да!
- Да что ты, ма! – воскликнул Евгений. - Значит, такие удивительные знания будут способствовать укреплению брака?
- Скоре всего, Женя, такие знания будут способствовать увеличению количества разводов, - заметила Варвара сладчайшим голосом, - но это тоже совсем неплохо. Жены будут думать, прежде чем ставить развесистые рога своим мужьям.
Все засмеялись, подняли бокалы и выпили за супружескую верность. Евгений сказал:
- Ну, тогда мне повезло. У меня верная жена. Да, Ирочка?
- Господи, Женя, не хватало мне еще этой ерунды! Иногда ты становишься задиристым, как школьник, уже после третьего бокала вина, - она усмехнулась, окинув мужа влюбленно-заботливым взором.
Самой же было не до смеха. Если слова, изворотливо жестоко брошенные свекровью, окажутся правдой, то браку Ирины и Евгения придет конец. Она все-таки догадалась, старая горгона… Едва выступивший животик говорил о том, что в семье Кудрявцевых ожидается пополнение (крымский климат творит чудеса), и Женя с трепетом ожидал появления наследника. Если он узнает…
Аборт делать уже поздно. Изворотливая сука свекровь специально протянула время, чтобы Ира не смогла избавиться от плода грешной любви. Криминальных абортов Ира боялась до смерти. И эта чертова заслуженная врачиха наверняка пронюхает, что да как. Ирина горела в огне. Она не знала, что делать. То, что ребенок не от Евгения, она поняла, как дважды два… Что делать, что делать?
Что делать, она придумала перед Новым Годом. Рассказала мужу басню, про то, как соскучилась по мамочке. Как хочется немного пожить у нее, подышать свежим воздухом… поставить свечку в родном вологодском храме.
- Не смейся, не смейся, Женя, - объясняла она мужу, в этот раз почему-то не пожелавшему ее отпускать одну, - не надо. Я понимаю, ты рационален до мозга костей. Но у меня такое нехорошее предчувствие. И сны эти дурацкие. Я поживу у мамы, так спокойнее.
- Ира, не мели чепухи. А вдруг – роды? – настаивал на своем муж.
- До родов как до Луны. Ну, а если начнется, рожу там. У нас больницы не хуже столичных. Там даже спокойнее. Ой, не смотри на меня так! Приеду, приеду, не волнуйся.
Она уехала на родину. Мать, увидев ее, чуть в обморок не упала. Но Ирка, выпятив свой живот, холодно поздоровалась и приказала матери найти маляров и отделочников.
- В комнате нужен ремонт. А я пока в гостинице поживу. Не очень-то мне нужен этот коммунальный гадюшник, - она снова ушла, оставив плачущую мать одну. И да, если будет звонить Евгений (чертов коммунальный телефон) - это мой супруг, сообщай ему, что я на прогулке. И еще нужна нормальная комфортная кровать. На этом, - Ира указала на кровать с никелированными шишечками на спинке, - я спать не буду.
Комнату отделали на совесть, даже обои нашлись вполне приличные. Побелили потолок, выкрасили полы. Ирина оплатила мебель: Зойка расстаралась для своей подопечной, по блату нашла вполне сносный гардеробчик и роскошную двухспальную кровать из натурального дерева. Орех, между прочим. А уж какие шикарные шторы она сшила для Ирины!
- На Новый Год тебе подарочек, - суетилась она.
- Дура ты, - незлобиво огрызалась Ира, - придумай мне лучше платье для беременной.
- Как ребеночка назовешь?
- Никак, - раздраженно отвечала Кудрявцева.
Она все просчитала. Она не жила здесь, а выжидала. Мать заискивающе прыгала перед ней, выполняя любой ее каприз. Ирине даже захотелось забрать маму с собой в Москву – чем не служанка? Что ей здесь попусту пропадать? Зойка приносила на хвостике сплетни, соседи благоговейно разговаривали шепотом и ходили на цыпочках. Ирина ела, гуляла, отдыхала и спала. Она не думала о ребенке, она думала о том, как от него избавится. И чтобы без всяких там убийств и удушений младенца. Боже упаси. Если всплывет – посадят. Сидеть за кусок мяса глупо.
Ира наблюдалась в поликлинике у очень хорошего доктора. И, конечно, доктор регулярно созванивался с матушкой мужа. И этот врач подробно описывал состояние матери и плода. В общим, Ира успешно создавала образ беременной квочки, беспокоящейся о ребеночке. Каждые три дня общалась с Евгением и уверяла его, что все «хорошо». Когда доктор предупредил ее о скором наступлении родов, Ирина три часа таскала по комнате свои тяжелые чемоданы.
Ира сообщила супругу, что до родов всего несколько дней, и она садится в поезд в надежде успеть. Мужа уговорила не рыпаться.
В поезде начались схватки и так удачно начались, что в Вологду возвращаться не было смысла, отправили роженицу в роддом в областной городишко.
Ирина надеялась подкупить какую-нибудь акушерку, чтобы она приняла ее без документов. А потом… Потом уговорить ее написать бумажку о смерти младенца. Бывает ведь так (бывший любовник, директор магазина, очень подробно рассказывал ей про «ужасы, творящиеся в некоторых роддомах»).
Младенцев можно было подменить, можно было продать, и некоторые акушеры неплохо зарабатывали на этом, искренне надеясь, что таким образом спасают детей, продавая их любящим бездетным родителям. Что делать несчастному ребеночку в детском доме? Или около злой и жестокой, чаще пьющей мамаши? Им прокатывало, несмотря на суровые советские законы и трепетное отношение советских граждан к вопросам детства. Эти преступления годами оставались безнаказанными, и акушеры (а их было, слава богу, считанные единицы) вершили судьбы людей, детей без страха перед законом, позоря благородную профессию.
В Малых Порожках Ирине несказанно повезло. Она вообще была везучей. Подвернулась под руку пьяненькая и весьма сговорчивая Клавдия. И – мертвый младенчик! Даже, если муж захочет обо всем узнать – вот оно – доказательство.
Ирина долго репетировала состояние «убитой горем матери», а у новорожденной Зины появились новые родители. Евгений еще долго бомбандировал письмами и звонками несчастную заведующую роддома. От Клавдии быстро избавились. Ирина «умирала» полгода в московской квартире. Ее свекровь испугалась по-настоящему – это чудовище запросто избавится и от нее, если ей захочется. Она уже позвонила куда надо, да вот незадача – от переживаний получила вполне легальный инфаркт. Ирина была чиста перед законом. А сын Евгений обьяснил органам, что мама в последнее время «чудила». А Ирочка…
- Пожалуйста, отставьте мою жену в покое. Она не ест и не пьет уже шесть месяцев! Проверьте, пожалуйста, можете даже эксгумацию сделать, если вам не лень! Конечно, выкопать тело нашего мальчика и перевезти его в Москву вы не разрешаете, а вот в своих интересах беспокоить его прах вам не лень!
Он чуть не сказал: «Мерзавцы», но вовремя прикусил язык. Время не то, чтобы язык распускать.
***
Глава 25
Ирина распрекрасно прожила оставшиеся годы. Она ни разу не вспомнила о дочери. Не было нужды. На Кудрявцева посыпались блага, как из рога изобилия. Спокойная брежневская эпоха способствовала налаживанию мирной атмосферы в доме. Кудрявцевы отстроили прекрасную дачу в Подмосковье, потом, подумав, приобрели симпатичный участок и в Вологодской области на берегу реки. Домик, весь резной, словно теремок, среди березовой рощи огородили на московский лад высоченным забором.
Вот тут-то Ирина проявила милость к вечно виноватой Раисе. Посадила ее в теремок и приказала долго жить и здравствовать. Свой человек – сторожа не надо. Все-таки печное отопление, никаких котлов, только изразцовая печь, бело-голубая гжель – чудо и прелесть. Пусть топит и следит за порядком.
Раиса была на седьмом небе от радости. Такой человек – зять-то! Вот тебе и Райка-шалашовка, скушали? То-то! Дочка, правда, не больно-то ласковая, ну так что же, характер такой. Да ведь не в словах дело, а в отношении! Кому еще такой дом отгрохают? А на даче прямо под березами грибы можно собирать. И бережок реки – тут же. Радость!
Кудрявцев в последние годы очень любил бывать именно на этой даче. Московская ему не нравилась, все эти сливки общества, капустники, шум, танцы… Словно и не выезжал из Москвы. А человеку необходимо было уединение. Вот он и повадился жить здесь месяцами, с апреля по сентябрь. Это уже после выхода на заслуженный отдых, в восьмидесятых годах.
Евгений Михайлович просыпался в пять утра. Раиса поднималась раньше его – хозяину необходимо подать кофе. Он не был особо привередливым, но кофе с утра – закон! Крепкий, ароматный напиток Рая приносила в комнату и бесшумно удалялась – готовить завтрак. Она нисколько не изменилась за годы. Немного поседела, но не утратила ни шустрости ни бойкости характера, и была аккуратной и расторопной. С Кудрявцевым она подружилась. С ним было легко.
Евгений купался в реке, с аппетитом уминал пышные оладьи с малиновым вареньем, запивая их крепким чаем со смородиновым листом. По деревенской традиции, за завтраком Кудрявцев мог выпить шесть стаканов – Раиса, знай, подливала ему, благо старинный самовар, купленный Ириной, был объемный.
Сам же Кудрявцев, дитя интеллигентной московской женщины, раньше никогда так не жил. И это ленивое барство в компании пожилой тещи ему очень понравилось.
- Ирка, я словно Пушкин у Арины Родионовны! Прекрасная женщина! А готовит как! Нет, я наверное задержусь, - объяснял он жене, торопившейся в Москву.
Ей здесь было ужасно скучно. Другое дело – Крым. Или «Златы Пески» в Болгарии. Или Пятигорск, на худой конец. Да и Москва, живая, шумная, была Ирине куда ближе, чем сибаритство, обжорство и сон в усадьбе под Вологдой. Провинция. И эта вечная провинциальная тоска… Ирина чмокала уже стареющего супруга в лоб и упорхала: то на юг, то в столицу. Муж не ревновал и не обижался. Ирине иногда казалось, что он даже рад их разлуке. Ну и пусть пишет мемуары и не мешает ей жить!
Были любовники. И не один. Она полюбила проводить время в обществе молодых юношей. Глупенькие и забавные, как щенки, они ей не досаждали. Никак не претендовали на наследство и в мужья не лезли: Ирина Алексеевна моментально распознавала альфонсов и шантажистов.
Она выбирала курсантов военных училищ, и легко влюбляла их в себя, больше ни о чем не беспокоясь. Мальчишки были горды и честны – кроме любви ничего не требовали. Ира, наигравшись в эту любовь, без слов покидала их и уезжала к себе в Москву. Там – никого. Репутация кристальная. Жена цезаря должна быть вне подозрений. Сплетни ей были ни к чему!
И вот тут-то Ирина оступилась, ошиблась… Не о репутации в Москве ей нужно было заботиться. Легкомысленность, с какой она оставила мужа в Вологде, даром не прошла. Он, начинающий прихварывать (сердечко барахлило) с ребячьей нежностью прирос к теще и доверял ей, как себе. А она полюбила его именно за чистоту и наивность, так свойственную людям науки. Раиса и Евгений могли часами болтать о том, о сем, и их разговоры отличались простотой и непосредственностью. Кудрявцев все время удивлялся холодности дочери по отношению к матери. Он тактично обходил эту острую тему во время вечерних посиделок с Раей. Но однажды не выдержал. Спросил.
- Вас Ирочка не очень любит, мне кажется.
- А за что меня любить? – вздохнула теща, - я ей жизнь всю переломала.
- Не может быть, - удивился Евгений Михайлович.
А Раиса рассказала ему всю свою подноготную: и как гуляла она, и какой пример подавала родной дочери… И по-бабьей простоте вывалила зятю, как дочка стала собой торговать, чтобы ее, развратную мамку, покинуть и больше никогда уже не видеть.
- Связалась с этой… модисткой… Зойкой… Та девку и надоумила. А мне потом все в красках описали. Да и ребеночка Ирка не хотела. Другая бы мать береглась, а она все – ненавижу, ненавижу… - Рая вдруг зажала рот руками, поняв, что совершила фатальную ошибку.
Евгению не хватало воздуха. В последние минуты он потянулся к телефонной трубке, но даже не смог набрать московский номер. Он рухнул на пол, как подкошенный. Раиса в ужасе закричала.
***
Похоронив Евгения, так рано ушедшего в иные миры, Ирина расправила крылья и вздохнула полной грудью. Свобода – это прекрасно. Свобода, деньги и красота – это прекрасно втройне. Распорядившись наследством с умом, (а наследство Ирине досталось немалое: две квартиры, две дачи, движимое имущество и неплохая сумма на сберегательной книжке)она показала себя отнюдь не глупой. Квартирой свекрови пока не отсвечивала. Мало ли что. Кооперативная, роскошная – сдавать всяким проходимцам глупо. Решила подождать «лучших времен».
А вот подмосковную дачу сдала: люди с деньгами с удовольствием проводили лето в престижном районе, в будущем обещающем стать «элитным». Вот и проблема заработка была решена.
Дачу под Вологдой записала на мать. И правильно сделала. Коммунальную комнату Раиса сдавала, на что и жила, не беспокоя дочь.
Принюхавшись и почувствовав в воздухе «ветер перемен», Ирина не пожалела капиталов на сберкнижке, приобретя еще пару участков возле своей дачи, пройдя сложную схему подпольных перекупов.
После развала страны сорокапятилетняя Ирина поймала жар-птицу за хвост. Цены взлетели до космических высот. И, когда многие люди волком выли, потеряв свои сбережения, Ира была на коне. Пораскинув мозгами, она поняла, что дело – выгодное. И новый бизнес пошел, удачно обходя все рифы, встречавшие каждого новоявленного бизнесмена в море дикого российского капитализма.
С братками она сумела без проблем договориться, кинув им, как собакам кость, ничтожную сумму от общей прибыли – за спокойствие надо платить. Между тем Ирина Алексеевна сообразила, что лучше бы иметь свою личную охрану. И быстренько сколотила себе надежную бригаду под руководством бывшего комитетчика, героя ее страстного крымского романа, то ли Ростислава, то ли Вечеслава… Оказалось, Вечеслав. Славе был назначен неплохой оклад и взято обещание забыть про всякие там любови. Что было, то прошло. Слава понял намек и забыл. Ирина Алексеевна была для него только начальником. И больше – никем!
Управляя своей небольшой, но внушительной империей, Ирина ни разу не задумалась о далеком будущем. Но однажды, во время очередного сильнейшего приступа головной боли, она чуть не потеряла сознание. Тот самый докторишка, чуть не отправивший Ирину Алексеевну в Новую Зеландию, не на шутку встревоженный, приказал, да-да, буквально приказал Кудрявцевой срочно пройти обследование. Результаты не обрадовали. Результаты ошеломили и убили наповал: в такой еще красивой голове Ирины росла опухоль.
- Это мне расплата за все, - Кудрявцева расхохоталась, - слишком хорошо я прожила свою жизнь.
Головная боль утихала после лекарств. Пока. А что потом? Выходит, ее живучая мамаша станет прямой наследницей империи? Больше ведь никого нет. И эта мысль бесила Кудрявцеву больше даже, чем близкая смерть. Хотя она сдаваться так просто и не собиралась – в Германии, говорят, творили настоящие чудеса. Вот как странно. Родная страна выпустила в свет блестящих специалистов, а чудеса – в Израиле и Германии.
Ничего странного в этом не было – блестящих специалистов на Родине плохо кормили, отдавая сливки зажравшимся чиновникам. Хорошо, что Евгений не дожил до столь «милого» времени. Его коллеги задыхались от нищеты, перебравшись на рынки. Позорище! А самые шустрые из них уехали заранее за границы государства. Вот и творят чудеса. Там, а не на Родине.
- Слава, я уезжаю. Меня не будет около года, - начала нелегкий разговор Ирина с Вечеславом, толковым и умным мужиком.
Тот ничего не сказал. Он умел держать дистанцию.
- Тебе задание! Задача номер раз: приехать в Вологодскую область, а точнее, в Малые Порожки. Выяснить, работает ли там некая Клавдия, акушерка роддома, трудившаяся там в 1967 году. И найти ее. Задача номер два: найти мне эту Клаву, живую или мертвую. Выяснить местонахождение девочки, родившейся 24 марта 1967 года. Найти девочку, она уже достаточно взрослая. И предоставить мне полный отчет.
Слава поднял на Кудрявцеву все понимающий взгляд.
- Слава, не смотри на меня так. Не надо. Не люблю. И губами не шевели – не считай. Можешь меня смертельно возненавидеть – это твое право. Но отчет ты сделать обязан в высшей степени слова «отлично».
Продолжение следует...
---
Автор: Анна Лебедева