Нежданный ребёнок– 1,2

О таком подарке они и не мечтали. Ни сорокапятилетний располневший добрый и неутомимый Ефим Павлович, ни его жена – миролюбивая, немного нервная, но очень заботливая Агнесса Ивановна.
Хотя если подумать и поразмыслить логически, учесть доброту мироздания, помощь Всевышнего, и законы бумеранга добрых дел, кому-кому как не им, трепетным и мягкосердечным, крепко стоящих на ногах в плане бытовом и финансовом должен был послать Бог дитя.
И он послал.
Летом происходило в их жизни волнительное, важное и очень ответственное мероприятие – они переезжали в новый дом под Волгоградом.
Особой необходимости в переезде у них не было, квартира в городе у них имелась большая, благоустроенная, поэтому дом они строили целых семь лет, всё больше и больше благоустраивая его, придумывая и воплощая новые идеи, загружая себя важными целями и задачами, стараясь сделать новое жилище своё, как можно более удобным для их двоих.
– Агнешенька, может всё же корзину с цветами чуть дальше от выхода поставим?
– Ну, Фим, зачем она нам в тёмном углу?
– А тут мешаться будет...
– Украшать, Фимочка, украшать, а не мешаться...
Ефим Павлович давно смирился со своим несостоявшимся отцовством, с болезненностью и некоторой нервозностью жены. Он жалел её. Конечно, для женщины бездетность куда страшнее, чем для мужчины. От того и берёг он свою Агнессу, оттого и любил ещё больше.
Плохое самочувствие жены в начале осени Ефим Павлович соотнёс с тяжёлым переездом. Агнеша так переживала за каждую мелочь! Но переживала не зря. Все ее задумки и исправления были дельны и верны.
Дом и впрямь был хорош. От проекта до калитки. Жёлтый кирпич, мансарда, каменный забор, плитка двора. А внутри – комфорт, свет и уют. Не зря семь лет спорили вечерами о том, каким дому быть, не зря Ефим из дилетанта в вопросе строительства превратился в знатока, не зря Агнесса изучала вопросы дизайна, не зря вложены были сюда большие средства.
А средства в их семьи были. Ефим занимал весомый пост в городском управлении. Там же трудилась и Агнесса.
– Агнесса, в больницу нужно. Нельзя так. Уж какой раз...
Жена закрылась в туалете, ее тошнило. Случилось это уже второй раз, первый раз посчитали – виноваты грибы.
– Поехали, – вышла, держась за косяк, – Фимочка, так плохо мне. Может дело в этом доме? Ведь раньше такого не было.
Она переоделась в крепдешиновое платье, натянула вязаную из полотняных ниток шляпку. Муж помог застегнуть кнопочку на босоножках – даже наклоняться было страшно. Поехали в поликлинику сразу.
Агнесса в дороге плакала, утирая слезу потихоньку от мужа. Обидно... новый дом, заботы, а тут ... Неужели самое страшное? В голову лезли только плохие мысли.
Ефиму – тоже. Поэтому, когда жена вышла от гастроэнтеролога и упала на кушетку с вытаращенными глазами, он обнял ее, а потом наклонился и начал трясти жену за плечи:
– Агнеша! Агнеша! Мы справимся! Мы найдем доктора! Вот увидишь...
Она подняла на мужа глаза.
– Доктора? Фима... Фимочка, кажется, у нас будет ребенок.
Ефим разогнулся, опустил руки и сказал совсем не то, что следовало говорить в подобном случае:
– Агнеша, ну, так нельзя. У тебя же желудок...
– Фим, я ведь не хотела. Я – случайно...
Агнесса Ивановна упала на руки и разрыдалась. И сама не понимала – с радости или с горя. Скорее – от неожиданности ...
Беременность Агнессы Ивановны проходила тяжело. Возможно, и не так, чтоб особенно тяжело, но склонность к идеализму, привычка доводить всё до совершенства, нервозность и излишняя хлопотливость порой добавляли суеты.
Уже ушли на второй план хозяйственные заботы по благоустройству нового дома, все крутилось вокруг предстоящих родов. Агнесса Ивановна, по обоюдному согласию с мужем, ушла с работы. А находясь дома, посвятила себя единственному делу – вынашиванию малыша.
Однако ее токсикоз проходил довольно длительно, живот рос значительно, мучали отеки, нос распух, а лицо покрылось тёмно-коричневыми пятнами.
– Девчонка будет. Красоту вашу всю высосала, – констатировала домработница Дуся – деревенская женщина, которую нанял на время беременности жены Ефим Павлович.
– Дусенька, расскажите нам о своих родах.
Дуся размашисто мыла пол на кухне и рассказывала.
– Так четверых выродила за три раза, и всех по-разному. Первый-то раз муж мне не поверил, рукой махнул, да на работу ушел. Я ведь разок уж начала рожать, а сказали – ложно, домой отправили. Вот он и решил, что опять... А у меня уж и началось. Побегла сама по пути, по шпалам. Бегу, считаю... как тридцать шпал, так остановлюсь, покорчусь...думаю, ну, сейчас выложу прям тут... А холодно, осень же... Поезд идёт, люди из окон смотрют, а я сижу, как в туалет присела... И уж не до чего. Но дошла... В роддоме сразу и родила Кольку. Орала... Весь роддом сбежался, как орала...
– Ой, Дусенька, ну, как же так! – хвасталась за грудь Агнесса Ивановна, – Я вот кричать не хочу. Стыдно это... Ни за что не стала б кричать.
– Так все кричат. Нет, когда вторую рожала, Ленку, я не много кричала. Только рвало меня. Я яблок тогда переела. Так сама там и ползала, в родилке, убирать заставили... А Ленка славная у меня...
– Как заставили? Вы ж рожали...
– Так. Сказали: сползай, матушка, да убирай. Кто за тебя убирать будет? А Веньку и Женьку кесарили меня. Я ведь не ждала двойню-то. И не знала, пока рожать не пришла. Ой, лучше б сама родила! Укол в спину, ног не чую...Ниче не видно. Ещё и ширму поставили, как будто я вижу чё из-за живота-то. А ноги лежат где-то там отдельно от туловища. И тебя потрошат. Бррр, – она отжала тряпку, передернула плечами.
Агнесса Ивановна от этих рассказов приходила в полуобморочное состояние. Ей тоже предстояло кесарево.
– Фима, ты ребенка вырасти, если что со мной. И лучше написать завещание...
– Что ты, Агнеша.. у нас же лучший доктор. И роддом лучший. Ты ляжешь в назначенный срок. Я буду рядом.
До срока они успели оборудовать ребенку комнату.
– Только ведь оклеили, может оставим? – предлагал Ефим, который уж устал от ремонта и навалившихся проблем.
– Ну, что ты! Это же детская! Разве можно тут оставить обои в полоску?
УЗИ показало мальчика. Комната стала голубой, обои с облачками и корабликами, кроватка в виде морского судёнышка, белье и бутылочки – в стиль.
Вечерами Ефим выгуливал жену, они прохаживались по поселку, как рекомендовал врач. Агнесса соблюдала строгую диету. Роды, хирургическим путем, были назначены на 21 марта.
– Мне все время кажется, что мы не справляемся, – переживала Агнесса, заламывала руки, – Я не смогу...
– Я буду рядом, – сотый раз отвечал Ефим. Он никак не мог дождаться конца этим мукам беременности жены.
Он купил жене две шубы: из норки и мутона. Но шубы не помогли. После Нового года Агнесса почувствовала боль внизу живота. Она боялась подняться с постели, с трудом довел ее Ефим до автомобиля, и вскоре она уже лежала в больнице на сохранении.
Врач отделения ей не понравилась сразу, и Ефим сделал все, чтоб ее посетил тот доктор Шерстнев, который вел, и который собирался принимать роды за приличную оплату. Он и назначил лечение.
Ее перевели из большой общей палаты в палату на двоих. Там уже лежала молоденькая девушка Рита. Была она миниатюрная, с тонкой талией со спины и слегка выдающимся животиком ( хоть срок у нее был чуть больше срока Агнессы), шикарными длинными волосами, которые она быстро затягивала в тугой узел.
В ней было всё то, чего не было в Агнессе: лёгкость восприятия проблем, неисполнительность требований врача, отношение к беременности, как к чему-то второстепенному, временно мешающему жить полноценно. Она ела все подряд, не задумываясь над качеством продуктов, она забывала пить таблетки, она сбегала потихоньку в город и даже покуривала.
Наверное, если б не дефицит общения, скукота вынужденного пребывания в больнице и общая проблема сохранения плода, Агнесса не стала бы общаться с подобной девушкой. Но ...
– Рита, а разве Вас никто не навещает? –спросила Аннесса соседку день на третий, когда страх потерять дитё отпустил.
– Не-е, я сама... Мамка вообще не знает, что я беременна. Не хочу говорить. Орать будет. Она сама нас троих тянула, только и говорила: не принеси мне в подоле, не принеси мне в подоле. У нее ведь ещё Лариска с Максом, а я..., – Рита щелкала семечки, – В общем, барахло – я.
– Разве у ребенка нет отца?
– Нет. Вернее есть, конечно, теоретически, – Рита неприлично захихикала, – Но он "сделал ноги". Был, да сплыл. Снесло его потоком грядущей ответственности.
– А как же... У вас есть доход? Вы где живёте?
Глаза Агнессы расширялись от невероятного легкомыслия беременной соседки. Оказалось, что живёт она на квартире с подругой, доход минимальный, и как будет жить дальше, она не знает.
– Я думаю на дому работать. Я шить могу, или... Ну, можно упаковку какую-нить клеить. Уборщицей можно. Вечерами и Светка с ребенком пересидит, и с собой взять можно.
– Куда? На уборку?
– Ну, да...
Оказалось, что Рита и не думала ещё покупать что-то для ребенка. Говорила – примета плохая. Но Агнесса судила по заштопанности Ритиного халатика и понимала – не на что.
Как ни странно, общение с Ритой действовало на Агнессу положительно. Она делала выводы, что они с Ефимом все же более подходящие кандидаты в родители, чем вот такие "Риты".
Но именно Рита отвечала в их палате за позитив. Это она успокаивала Агнессу при малейшем недомогании, поднимала настроение, увлекала разговорами на другие "небольничные" темы. Она рассказывала анекдоты и веселила медсестер, она никогда не жаловалась, хоть, судя по симптомам и обеспокоенности врача, состояние ее беременности находилось куда в большей опасности, чем у Агнессы.
– Всё! Не курю больше, – она клала руку на маленький животик, – Неужели и правда она уже все-все чувствует?
– Вы ждёте девочку?
– Да...
– А мы с мужем мальчика. Да, Риточка. Нельзя курить. Наши детки чувствуют все.
Ефим приезжал каждый день. Привозил Агнессе обед. Сёмга, яйцо, свежий салат, кусок пирога с зелёным чаем. Рита жевала жжёную котлету с макаронами из столовки и никогда не жаловалась.
В конце концов, добряк Ефим начал возить фруктов больше, отдавал часть Рите. Агнессе было приятно, она гордилась мужем, собою и своим таким определенным и статусным положением.
– Спасибо, Агнесса. Такой муж у вас замечательный. Прям повезло... Мне б такого.
Они стояли вечером у больничного окна. Оно белело в снеговых узорах, отделяя их двоих от холодного мира вокруг. Внизу горели желтые огни города.
– А я все думаю, Рита. Как же Вы? Без мужа, без жилья... Ведь невозможно вырастить дитя вот так.
Рита подошла к кровати, повалилась ничком, обняла подушку. И, глядя в потолок, немного непохожая на себя обычную, мечтательно произнесла:
– А я думаю, что и меня где-то ждёт счастье. Если я не отказалась от ребёночка, ведь должен меня наградить Бог. Как думаете, должен?
Агнесса качала головой, про себя осуждая. Но вслух сказала:
– Пусть наградит. Будем надеяться.
Из больницы Агнессу выписали первой. У Риты всё еще висела угроза выкидыша, она осталась в больнице. Агнессе даже казалось, что врач, зная жизненную ситуацию Риты, специально придерживает ее тут. Вполне возможно так и было.
А Агнесса полнела, ходила с одышкой, отекала все больше. Теперь она только лежала, вставала на "покушать", искупаться и вечером пройтись с Ефимом вокруг дома.
Ефим взял запланированный в марте отпуск.
Восьмого марта он специально встал гораздо раньше жены, потихоньку улизнул из дома, прыгнул в машину, выехал из гаража и направился за подарком-сюрпризом. Он хотел купить жене золотую подвеску и цепочку, цветы, продукты и сладости.
Агнесса проснулась тоже достаточно рано. Очень хотелось в туалет. Но как только встала она на отекшие ноги, живот скрутило. Она согнулась, потом опустилась на колени и вот так, на коленях, стояла, пока не отпустило.
– Ефим! Ефим! – звала она мужа.
Так на коленях и поползла она к телефону. После звонка, скрутило опять, она свернулась калачом прямо на полу.
Неужели – схватки? Нет. Ведь ей рано. А главное – сегодня женский день. И рожать мальчика в такой день категорически нельзя. Это неправильно! Это не лезет ни в какие рамки.
И Агнесса решила, что опять едет на сохранение, опять – угроза выкидыша. Ни о каких родах даже думать не хотела. Она даже не взяла приготовленную для родов сумку, на скорую руку побросала то, что может пригодиться в больнице.
Ефиму черкнула записку.
– Ой, у вас уже большое раскрытие. Вы разве не ощущаете схватки? Срочно на клизму.
– Нет, нет, что Вы! Я – на кесарево. И меня оперировать должен сам Шерстнев. И дайте мне тапки! Вы что не видите, что я босая? – ее почему-то босую уже вели по коридору, акушерка тянула ее за рукав.
– Да какое кесарево! – кричала врач, – У вас уж роды. А Шерстнев в отъезде... Быстро: клизма, готовим и – на стол!
– Нет! Нет! Сегодня же восьмое марта! Нет! Я не пойду. Ой! – ее опять скрутило.
– Агнесса Ивановна, – вдруг услышала она знакомый голос в коридоре.
Оглянулась – Рита! Свой человек. Вот она-то точно должна ее понять. Рита подскочила, начала растирать Агнессе спину. Она, как всегда улыбалась.
– Держитесь, Агнессочка! Держитесь. Значит вместе родим...
Агнессу отпустило, она выдохнула.
– Рита! Рита, пожалуйста, хоть вы им объясните, что мне рано, что я у Шерстнева, что...
Но Рита махала ей рукой и улыбалась. Акушерка тянула Агнессу в предродовую.
Потом Агнессу укладывали на стол, а она все крутила головой, смотрела на кружащих вокруг нее медиков в масках и белых халатах. Она не понимала кто есть кто, поэтому говорила всем подряд о том, что рожать ей нельзя.
Она оглядывалась на дверь, ждала мужа. Уж он-то точно их остановит, уведет ее отсюда. Ведь он обещал, что будет рядом. Где же он?
– Зачем? Зачем вы привязывает мне руки? Я не буду рожать! Слышите? Я не собираюсь...
И тут боль пронзила невообразимая. Агнесса дико закричала. Закричала, как зверь. На шее посинели вены, побагровело лицо.
– Тужьтесь! Тужьтесь, мамочка! Что Вы как орете?
Кого тут называют "мамочка" Агнесса не понимала. Она кричала не от родов, а от страшного испуга, от боли, от которой нельзя было убежать.
– Я...я... Я умру!
– Не умрёте, просто тужьтесь... А Вы...
Она видела глаза, не понимала, кто говорит, мотала головой, как в сумасшествии. И тут новый приступ боли, и она заорала опять... Кричала неистово. Первый раз в жизни ей причиняли такую боль. И никто не пришел на помощь... Она была одинока в этой боли. Дикий страх сковал.
– Агнесса Ивановна! Агнесса Ивановна! – раздалось, как в трубе, откуда-то справа...
Она повернула голову. На другом столе совсем недалеко лежала Рита, смотрела на нее, звала.
– Ри-та, – прохрипела Агнесса...
– Все хорошо. Сейчас вместе и родим. Вон, я тоже...
Агнесса повела мутным взглядом, и поняла, что Риту тоже готовят к родам.
– Я не рожаю...Я... Мне рано..., – стояла на своем Агнесса.
– Рожаете, рожаете. Вон как кричали. А если тужиться, то не так больно. Попробуйте чуток. Вот так..., – и Рита собралась, ухватилась за рукоятки, встала на локти и, покраснев в лице, застыла в потуге, потом тяжело задышала, откинулась.
– Умница, умница. Ещё чуток..., – вдруг сказали ей, а она даже улыбнулась.
Агнесса удивилась. Но теперь ей вдруг стало все понятно. Она рожает тоже. И никуда от этого не денешься. И как только пришла боль, она постаралась сделать так, как Рита. Но до конца не выдержала, опять опустила потугу и дико закричала.
– Агнесса, Агнесса... А давайте по очереди. Я – сейчас..., – и Рита опять поднатужилась, дышала, как будто показывая своим примером, что можно и без крика.
Медики, понимая, что орущая возрастная роженица слушает вторую, молодую, больше, чем их, общению не мешали.
Агнесса во все глаза смотрела на Риту. Больше тут и смотреть-то было не на что. Свои колени мешали обзору.
– Вот сюда пятками жмите, вон подставки.
И Агнесса и правда нащупала подставки для ног. И следующую схватку выдержала лишь со стонами. Ее уже тоже хвалили.
Рита родила первая. Ребенок запищал тоненько и жалостливо, и Агнесса вдруг подумала о своем ребенке. Господи, как же ему плохо сейчас!
Рита попросила ее не увозить. Она лежала рядом, говорила, поддерживала, помогала в потугах.
Агнесса промучилась ещё два часа. Ей сказали, что приехал муж. Но он ей сейчас был совсем не нужен. Ей нужна была Рита.
– Рит, ты тут?
– Тут, тут... Ещё чуток, и Вы родите. Давайте, Агнессочка..., – у Риты от укола слипались глаза, но она держалась, старалась не отключаться.
Волосы Агнессы были насквозь мокрые, уже не было сил, но она смотрела и смотрела на Риту, а та говорила и говорила с ней.
– Ещё чуток, чуток! – руководила врач, – Теперь ты молодец "мамочка"! Молодец!
Агнессе сделали рассечку, и наконец, и она услышала тонкий голосок своего младенца. Мальчик, почти четыре кило... Красненький, с широким прыщавым носиком. Неужели, это ее ребенок?
Сейчас почему-то совсем не думалось о муже. Эти страдания делали мальчика только ее ребенком. Разве мужу это понять?
Рита моментально провалилась в сон, а Агнесса все смотрела на нее спящую. И сейчас эта девочка казалась ей такой беспомощной. Губы синие, худенькое тело слегка видно под простыней.
– Та-ак, Рита спит. Давайте тогда ее потом..., – говорили меж собою медики, решая, кого из родильного увозить первым.
– Нет, нет... Везите ее. Она так устала, бедная девочка. Везите, я подожду...
– Фима! Я такое вынесла! Такое... , – Ефима пустили в палату к жене на следующий день, – Наш сын родился восьмого марта! Какой ужас, Фима. Как мальчик будет с этим жить? И тут Рита. Та бедная девочка, что лежала со мной в январе. Помнишь? Привези и ей фрукты и пеленки, пожалуйста. У нее вообще никого нет. Привези, Фима...
***
Мальчика назвали Гербертом.
В день выписки, которую Ефим не мог не сделать помпезной, Агнесса излучала гордость. Цветы, шампанское и конверт с деньгами поплыли в руки медперсонала.
Ефим держал на руках малыша в голубой упаковке, рассматривал.
Но, приехав домой, оба растерялись.
Домработнице Дусе дитё Агнесса не доверила. Уж слишком груба была та. Чему она ребенка научит? И сейчас Дуси в доме не было.
После приезда они уложили ребенка в его комнате, только вышли, чтоб отдохнуть, вздохнуть спокойно, как ребенок заплакал. Они его кормили, дружно по очереди меняли пеленки, укачивали, но минут через десять ребенок просыпался опять.
Они промаялись до вечера. Агнесса звонила приятельнице Ольге, советовалась. В результате с трудом, спорами и слезами Агнессы ребенка искупали и забрали к себе в спальню.
За первые несколько дней у Агнессы навыскакивали ячмени на глазах. Они начали было вести тетрадь, где отмечали, когда и сколько ребенок поел, когда пописал и покакал, но вскоре забросили и это.
Вся система, продуманная и привычная, пошла наперекосяк. Агнесса чувствовала себя "едой", переживала за всё съеденное, поссорилась с Дусей, которая, как ей казалось, готовила не то, и не так. Выгнала ее из дома.
Ефим понимал, что им нужна помощь. Сейчас он в отпуске, но даже вдвоем они терялись.
Возраст? Неужели они не справляются?
Он все время переживал за сынишку, просыпался от каждого его кряхтения, трогал лобик, проверял пеленки. Он никак не думал, что ребенок будет настолько беспомощным. Когда уезжал из дома за продуктами, спал на стоянках упав головой на руль, а потом мучился угрызениями совести. Дома выспаться он не мог.
Один раз ночью он застал жену ползающей на четвереньках по полу, ищущей сына, хотя тот спокойно спал у себя в кроватке.
Через пару недель мучений они наняли платную няню, медсестру. Она велела снять дома все паласы, ежедневно мыть полы. И теперь их комнаты, ранее покрытые гэдэровскими паласами, смотрелись голыми.
Но няня продержалась недолго. Родители не доверяли ей дитя, все равно крутились рядом, не отдыхали, а в результате – конфликты.
– Что же делать, Фима? Как я буду на следующей неделе одна? – Агнесса в бордовом стеганом халате, в длинной бумазейной рубашке из-под него, с распущенными жидкими волосами, больными глазами выглядела сейчас такой несчастной.
– Мы справимся, Агнеша... Справимся...
– Я вот, знаешь ... ты удивился, но я всё думаю о Рите. Она когда кормила Герочку, пока мне молоко не пришло, так смотрела на него... Любя что ли... Понимаешь? Я все думаю – как она там? Девочка одна, без средств.
– Хочешь, чтобы я съездил к ней?
Ефим знал адрес. По просьбе жены он отвозил из роддома девушку с ребенком домой, провожал до квартиры. Жила Рита на другом краю города, в трехэтажном доме за заводским забором, почерневшем от старости и вросшем в землю до подоконников первого этажа.
Она тогда постучала в квартиру, дверь открыл помятый мужичок с характерным ароматом "бодуна". Ефим удивился, но оказалось, что комната, которую снимали девушки – в коммунальной квартире. Здесь стоял сырой, нездоровый дух. Пахло гнилой картошкой и чем-то кислым. Как говорится – не продохнуть.
Ефим уехал из этих места с радостью, и сейчас не горел желанием возвращаться туда.
– Фим, а отпусти меня. Я б съездила. Сколько времени это займет? Я хочу сама просмотреть, как она живёт.
И первый раз после роддома больные глаза ее загорелись.
– Ничего хорошего ты там не увидишь. Но съезди... Только... Только не одна. Одну не отпущу. Я попрошу Николая.
Николай был бывшим студентом Ефима, когда-то Ефим преподавал в вузе. Это он предложил им участок под дом. Сам с семьёй жил на этой же улице.
Вернулись они уже вчетвером. Впереди шел Николай, нёс чемодан. За ним – Агнесса с ребенком на руках, а позади, тоже нагруженная баулами, Рита.
– Фимочка, там... Там такое... Рита поживет пока у нас. Ты же не против? Я думаю в Дусиной дальней комнате. Там ведь так тепло. Для ее девочки...
Вопрос был риторический. Решение жена уже приняла. Ефим кивнул, хоть двое детей в доме его обрадовало не слишком. Да и вообще он не очень понимал сейчас Агнессу: опытную в детских делах Дусю она прогнала, профессиональной няне не доверяла, а эту деревенскую девчонку притащила в дом.
Но он решил, что это некий временный каприз жены, и вскоре об этом решении она пожалеет, и девушка Рита отправится восвояси туда, откуда приехала. Свои сомнения он высказал ей вечером, когда легли в кои-то веки в постель вместе без дитя, она ответила нечто неопределенное и провалилась в спокойный сон.
А Ефим первую ночь спал плохо, он бегал в комнату Риты. Первый раз постучал, слыша, ее лёгкий шепот, говор с детьми, она лежала на тахте, посмотрела на него с лёгкой улыбкой, тихонько кивнула, мол, хорошо всё. А потом, убедившись, что Рита спит одетая, в халате, он и вовсе заглядывал к ней без стука. В конце концов, его сын там. Сын с абсолютно чужим для него человеком. Мало ли ...
Рита и сама ночью пришла к ним в спальню без стука, разбудила Агнессу, сунула сына для кормления и ушла. Ефим сразу провалился в сон, а когда проснулся по будильнику на работу, сына с ними не было, а жена, с голой грудью спала, раскинувшись на спине.
Медсестра-няня, когда жила в их доме, поступала по-другому. Она стучала, заходила и стояла рядом, над кормящей Агнессой, ждала, когда та закончит кормить. Конечно просыпался и Ефим, он ждал тоже, когда уйдет стоящая над постелью няня. В конце концов стал спать в другой комнате. Агнессу это удручало, она говорила, что он прячется от забот о сыне.
Ладно... Пускай побудет эта Рита. Главное, чтоб сыну не навредила, и чтоб жена была спокойна. Ефим вообще не любил спорить.
– А почему вы не постелете дорожки? – спросила Рита.
И они вернули паласы.
Но Ефим присматривался. Ему не нравилось многое. Вот Рита берет со стола пустышку, облизывает ее и сует Гере в рот.
– Что Вы делаете! – восклицает он.
Рита даже не сразу соображает, о чем он.
– А чего такого? – сообразив, спрашивает.
– Агнеша, объясни, что так нельзя! –оборачивается он к жене.
Но придирчивая и дотошная в вопросах гигиены и эстетики жена, реагирует довольно легко:
– Да, Риточка. Лучше сполоснуть пустышку. Но мы же часто кипятим их, Ефим.
– А Вы не путаете пустышки? Где Геры, где Вашей Маши? Я надеюсь...
Похоже, особой разницы меж пустышками не существовало.
– Агнесса, – говорил он уж строго наедине, –Ты совсем не знаешь эту девушку. А вдруг она больна... Вдруг...
– Ефим, она здорова. Мы лежали в одной палате. К ней ходили врачи, я все слышала. И сейчас деток проверяем. Не беспокойся...
Ефим только пожимал плечами. Спокойствие жены для него было важно. Но лёгкое чувство ревности поселилось в сердце. Теперь все детские проблемы жена обсуждала не с ним, а с этой Ритой, щебетала с ней, делилась секретами, и, похоже, и его обсуждала с ней тоже.
Немного успокоила его сама же Рита. Они ехали за продуктами в магазин, оставив детей на Агнессу.
– Ефим Иванович, Вы не беспокойтесь. Я ведь только весну да лето у вас и поживу. Пока огород, сад. Помогу. Нахлебником не буду, мне платят пока по декрету-то, и чуток денежек отложила я.
– Да я и не беспокоюсь, – оправдывался Ефим, – Живите. А потом?
– Работать пойду. Жить-то как-то надо. Подыщу чего...
– С ребенком?
– Ничего. Где наша не пропадала, – ее уверенности можно было завидовать.
– Поговорите с Агнессой, чтоб Дусю вернуть. Хорошая она кухарка. И вам полегче будет. Вон ведь... , – повернулся он к Рите, кивнул подбородком, – Светишься уж, – перешёл он на "ты".
– Поговорю... Здорово бы! – она всё принимала с оптимизмом.
Острые коленки ее в застиранных трикотажных колготках торчали из-под короткого пальтишка, сапожки с облупленными носами...
И Ефим ехал, молчал и вспоминал, как одеты его молодые женщины-коллеги. Они ж примерно такого ж возраста. Особого внимания на наряды он никогда не обращал, а теперь, припомнив, вдруг понял, что одежда на Рите больше похожа на одежду школьницы-переростка: рукава клетчатого пальто коротковаты, шапка с помпоном совсем детская. Оттого и сама казалась она подростком, оттого и страшно было ей доверять сына.
А ещё оттого, что жила в Рите уверенность, которая Ефиму казалась сродни глупости. Объективность, оценка фактов своего такого неопределенного и сложного положения у Риты отсутствовала напрочь. По крайней мере, так ему казалось.
Несмотря ни на что, жило в ней радостное восприятие жизни. Она напевала, шутила, вспоминала анекдоты и все время подшучивала над собой.
– Вот я недалекая! Сказывается босоногое мое деревенское детство.
И в то же время Ефим, который считал себя человеком вполне себе разбирающемся в людской психологии, понимал, что девушка Рита не глупая.
Она умела общаться. Агнесса часто ее поучала, была категоричной в суждениях, убежденной и неоспоримой. Ходила вдоль своих флажков из когда-то усвоенных истин, опираясь на палку своей опытности, неприкрыто гордясь тем, что имеет.
Рита улыбалась в ответ, поддакивала, хвалила и восхищалась. Но... Хваля, не споря, как-то не по возрасту мудро, потихоньку могла и переубедить. И вскоре суждение Агнессы менялось.
Так вышло и с Дусей. Выслушав доводы Агнессы о том, какая Дуся неподходящая им, Рита сделала так, что вскоре Агнесса уж сама утверждала, что Дуся им нужна, просила мужа ее вернуть.
Ефим посмотрел на Риту, она взгляд его поймала, но тут же отвела глаза, как будто ей стало стыдно за это свое могущество – убеждать.
А Ефиму в этот момент показалось, что эта девочка гораздо умнее, чем кажется. По крайней мере точно умнее его жены.
Теперь в доме у Ефима жили три взрослые женщины и двое малышей. Его встречали, кормили, заботились. Он успокоился. А когда начались дворовые работы сдружился с Ритой ещё больше.
Оказалось, что Рита отлично разбирается в огородничестве, а ещё отличает долото от стамески, может запросто подремонтировать плитку двора, подштукатурить забор. И главное делает всё это с интересом, радостью и лёгкостью.
– Ефим Иваныч! Приветствую и докладаю: штукатурка посыпалась и выше. Поэтому отковыряла, замазала только низ. Пусть сохнет пока. И это... цементику подкупить надо. Не хватит.
– Фимочка, ну, что ж это мать кормящая у нас цемент таскает..., – качала головой Агнесса, которая далека была от работ подобных.
– Не-не, я доделаю. Мне нравится. Там так красиво выходит... ровненько...
А к середине лета Рита, со своей миниатюрной грудью, с вечными нарушениями диеты кормящих мам, стала единственной кормилицей двоих детей – у Агнессы молоко пропало. Грудь Агнессы была ее гордостью, шестого размера, но, увы, долго дитё покормить не пришлось. Видимо, возраст...думала она.
Теперь она тщательно следила за диетой Риты, и та легко подчинялась.
– Фима, у Риты молока очень много. Ты подумай: совершенно нет груди, а молока, хоть залейся.
– Агнеш, ну, зачем мне эти подробности?
– Да я всё думаю. Может, пусть ещё поживет. Она ведь осенью уезжать собралась. А как же Герочка?
Несмотря на трудности, на детские животики, проблемы, частые бессонные ночи, эту весну и лето можно было назвать вполне себе счастливыми. Так вовремя случился у них ребенок – считали они оба. И именно здесь. Не в городской суете и запылённости, а в этих прекрасных сельских пейзажах.
— Здравствуй, утро жёлтое! — Рита выходила утром с детьми во двор, – А мы одуванчиками любоваться идём.
Дети были ещё малы, но неутомимая Рита таскала их на лужайку перед домом любоваться желтками цветами.
Ефим в выходные шел тормошить и целовать жену. Агнесса, не открывая глаз, блаженно улыбалась. Ей нравилось, что муж, не смотря на свои сорок пять, так будит ее.
– Посмотри, Агнеша, какое утро жёлтое! Просто райское утро! Рита с детьми уж на лужайке. А Дуся такой чай заварила. Уууу... С душницей, говорит. Я о такой траве и не слыхал. Вставай...
Жили они дружно, ссорились редко. Агнесса полноправно хозяйничала, остальные женщины подчинялись. Дуся уезжала порой на неделю к себе в деревню, справлялись и без нее.
Когда шел дождь, сидели на веранде – там оборудовали широкую люльку для малышей. Крупные капли летнего дождя жужжали по широким листам растущего перед домом тополя, стучали в стекла веранды и рокотали по желобам над окнами. Часто Дуся присоединялась к ним, рассказывала деревенские были и небылицы.
Лето пролетало. Когда столько дел, когда каждый день дарят маленькие радости дети, видит ли человек, как летит время?
Дети росли, наливались. Машенька, хоть родилась и мельче, сейчас уж была крупнее. Розовощекая, синеглазая, с россыпью кудряшек. Герберт был худощавым, лысеньким, мучался животиком часто, в весе прибывал медленней. Агнесса по этому поводу переживала, приходящая медсестра ее успокаивала. Мол, все хорошо, но у мальчиков так бывает.
Рита, казалось, любит детей одинаково. Уж не раз наблюдала Агнесса как неистово во все места целует она ее Герочку, точно также, как и свою Машеньку. Эти нежности удивляли. Нет, на Агнессу порой тоже нападали нежности, и она могла целовать Герочку в шейку, щекотать губами пяточки, но так она могла делать лишь с Герой. Чужого ребенка она бы целовать не стала.
Агнесса думала об этом, и решила, что это просто деревенская простоватость. Точно также целовала детей и Дуся. Что могут дать детям эти деревенские, кроме вот этой частой дурманящей нежности? Да ничего... А они дадут ребенку хорошее воспитание, лучшее образование, обеспечат ему светлое будущее. Поцелуи и объятия ребенку нужны гораздо в меньшей степени.
Когда было тепло, они гуляли по сельским улочкам и пригоркам, уложив детей в одну коляску. В жару солнце звало на реку, и Агнесса, глядя на смелую Риту, которая купалась прямо в нижнем белье, даже решилась искупаться тоже.
– Ох, Ритуля... Наведешь ты на грех!
Раз подарили Ефиму Павловичу в управлении два билета в театр, и он решил дать отдохнуть женщинам.
– Агнеша, а может, я побуду с детьми, а вы с Ритой ...
Агнесса бросилась его целовать.
– Да! Да! А то мы совсем, как эксплуататоры. Замучили Риту. Спасибо тебе!
Но тут – затор. Рите совсем не в чем было поехать в театр. Те пара платьев, которые у нее имелись, были заношены и простоваты. Одежда Агнессы Рите была велика. Они старались комбинировать, нашли более-менее подходящую юбку и кофточку, но тут вмешался Ефим:
– Та-ак. Завтра оставляем малышню на Дусю. Едем в центральный универсам за обновками.
Рита приуныла.
– Давайте без меня. У меня денег совсем мало осталось, – она старалась вносить свой вклад, тратилась порой на продукты.
– Рита, мы подарим вам наряд. Вы на нас уж сколько месяцев работаете. Неужели мы не можем сделать вам подарок? – Ефим старался говорить легко. И правда расходы эти для него были незначительными.
– Но мы же... Мы живём у вас с Машей, мы... Нет, я не могу. В театр ведь можно и не ходить. Подите вы, а я – с детьми ..., – а в голосе грустинка, они уж успели обсудить спектакль и актеров.
– Нет, Риточка, не спорь! Ты – кормящая мать нашего мальчика. Так неужели мы не можем тебя отблагодарить?
Там, в универсаме, Ефим вдруг оцепенел. В ситцевом платьице девчушка нырнула в примерочную, а в шелковом бордовом льющемся платье, в туфлях на каблуках выплыла из-за занавесей красивая эффектная молодая женщина с густыми распущенными волосами. Она выглядела старше, смотрела на себя в зеркало несколько озадаченно и грустно.
– Риточка, да ты просто красавица! – сложила перед пышной грудью ладони Агнесса.
А Рита, казалось, стеснялась этого своего непривычного вида.
– Нет. Вычурно очень. Давайте вон то – серенькое возьмём.
Взяли оба. А ещё пять пар обуви для Риты и столько же для Агнессы.
– Я, когда работать устроюсь, рассчитаюсь. А то ...
– Брось, Риточка!
Они ехали обратно.
– Ага... Только дорого. Как в том анекдоте: — Мадам! Почем ваша лошадь? — Куда вы смотрите? Это курица! — Я смотрю на ценник!
Рита улыбалась, но как-то горько. Ефим видел ее, сидящую сзади, в зеркало.
– Рит, а хотите я поспрашиваю в Горисполкоме у нас работу в городе?
– Работу? Для меня? – Рита оживилась.
– Ну, да. Конечно, не первым секретарем, но ... У нас много специальностей. Вахтёры, уборщицы, секретари, администраторы ...
– Да, хочу конечно.
– Ну, вот только не уборщицей, дорогой, – вставила Агнесса, – Уж посмотри что-нибудь получше. И чтоб не с утра до вечера там... Ну, ты понимаешь...,– в такие моменты управления мужем – большим чиновником, она становилась особенно важной.
В сентябре Рита уже работала консьержем в гостинице: сутки – через трое. Детей к тому времени перевели на искусственное вскармливание.
В ее рабочий день уезжали они вместе с Ефимом Павловичем, гостиница находилась недалеко от Горкома. А вот следующим утром возвращалась она сама, на автобусе. И, несмотря на усталость, впрягалась в дела домашние. Лишь после обеда спала на оттоманке в столовой.
Осень переливалась в зиму. Рите купили новую куртку. Она заработала на нее сама.
Казалось, она успокоилась и уже никуда не стремилась. Зарплата ее была маленькой, но она была. Общения теперь ей хватало с избытком. Дочка под надёжным присмотром.
Подружка Светка, с которой снимали они комнату, приезжала в гостиницу. Она даже завидовала ей, говорила, что устроилась она с ребенком – лучше некуда.
Никто не ожидал неприятностей.
И как же удивилась та самая Светка, когда в начале ноября прискакал ней взбудораженный Ефим Павлович, и заявил, что ищет Риту. Рита ушла от них, оставив дочку. Уехала в неизвестном направлении.
От нее он направился в деревню, к матери Риты. Искали ее уже с милицией.
А Агнесса, опухшая от слез, ждала его дома. Она уже сто раз перебрала чешские полки в комнате, где жила Рита, пересмотрела белье в полированном шифоньере, в надежде найти хоть какую-то зацепку, записку, намек на причину такого непонятного поступка. Но так ничего и не нашла. Нашла только те обновки, которые покупались Рите в их доме, и французский крем, который подарила она ей недавно.
Агнесса все перебирала и перебирала в памяти тот день. Пересказывала подробности Ефиму, приятельнице Ольге по телефону, Дусе.
Рита в тот день вернулась с работы, с автобуса, как обычно. Агнесса плохо себя чувствовала, простудилась, ждала ее, чтоб отправить в аптеку.
Но Рита как будто не слышала ее, прошла мимо, а потом вышла из комнаты с дочкой на руках.
– Агнесса Ивановна, я уезжаю.
– Что? Куда? В аптеку? Что ты говоришь, Рита?
– Так вышло, понимаете, – бормотала Рита что-то непонятное, – Мне предложили работу, но надо срочно. Срочно. Понимаете? Ждать совсем нельзя.
– Но у тебя же есть работа. Фима же... А как же Фима? Как мы? Ты должна его дождаться, Рита...
Но она не слушала. И тогда Агнесса не нашла ничего лучше, как надуться, хлопнуть дверью и уйти к себе в комнату. Прибежит... Не может же Рита уехать просто так. Это же Рита... мягкая, добросердечная...
Своим она говорила так:
– Я не думала, что она такая непорядочная! Не ожидала. Решила, что увидит, как расстроилась я, и останется, никуда не уедет.
Окна спальни Агнессы выходили на другую сторону, но она периодически ходила в детскую, смотрела на калитку. Было уже холодно, но снег задерживался. Дымчатые облака, богатые дождем, сгущались на горизонте. Вот-вот – дождь.
Она видела, как Рита поставила большой свой чемодан у калитки, чтоб открыть ее, как с дочкой на руках выходила на улицу. Агнесса отпрянула от окна, когда Рита посмотрела в ее сторону.
А потом заплакал Герочка, и обиженная на Риту Агнесса отправилась к сыну. Глаза ее наливались слезами. Вот уж не ожидала она такого от Риты! И где человеческая благодарность? Почему-то вспоминался дорогой французский крем, который подарила она Рите совсем недавно.
Минут через пять рванул сильный ливень. Агнесса утерла слезы, пошла на веранду проверить, закрыты ли там окна.
И вдруг ... в детской люльке увидела спящую Машеньку. Первая мысль – фух, не уехала... Но кричать, звать ее ещё не позволила обида. Она деловито взяла девочку и занесла в дом.
Но далеко не понесла, положила на диван в зале. Решила, что Рита вернулась к себе в комнату, забыла что-то.
Лишь спустя пару минут обнаружила, что Риты в комнате нет. Она звала ее в доме.
– Рита! Рит, ты где? – покричала она во двор, но ответа не последовало.
Она вернулась, присела на стул в раздумье. Дети не тревожились, и она оделась, взяла зонт, прошлась по двору. Ливень вперемежку с колючим снегом хлестал, покрывая все видимое пространство вокруг седой водяной пылью.
Может плачет где-то? Может обиделась на нее? Она заглянула в сарай, в сад.
– Рита! Ну, ты чего? Рит! Я Машу занесла, слышишь?
Но Риты нигде не было.
Что только не передумала Агнесса за эти дни! Она предполагала, приводила доводы, делала выводы. И интуиция ей вообще ничего не подсказывала.
А вот Ефим действовал. Он не рассуждал, он знал чуть больше жены. Но такого поворота не ожидал и он.
Искал он Риту с неистовым рвением.
Продолжение следует...
Автор: Наталья Павлинова