Но улыбался он редко.

И мне улыбнулся не потому, что я
был тем, кто я есть, а потому, что я был его Другом Детства.
Другу Детства суждено быть единственным вашим другом, ибо вас он, в
сущности, не видит. Он мысленно видит лицо, давно не существующее, он
произносит имя - Спайк, Бад, Снип, Ред, Расти, Джек, Дейв, - которое
принадлежало тому ныне не существующему лицу, а сейчас из-за какой-то
маразматической путаницы во вселенной досталось незваному и тягостному
незнакомцу. Но, поддакивая вселенской околесице, он вежливо зовет этого
скучного незнакомца именем, по праву принадлежащим мальчишескому лицу, и
тем временам, когда тонкий мальчишеский голос разносился над водой, шептал
ночью у костра или днем на людной улице: "А ты знаешь это: "Стонет лес на
краю Венлока. Гнется чаща, Рикина руно"
Друг
Детства потому остается вашим другом, что вас он уже не видит.
А может, и никогда не видел. Вы были для него лишь частью обстановки
чудесного, впервые открывающегося мира. А дружба - неожиданной находкой,
которую он должен подарить кому-нибудь в знак благодарности, в уплату за
этот новый, захватывающий мир, распускающийся на глазах, как луноцвет.
Кому подарить - неважно, важно только подарить; и если рядом оказались вы,
вас наделяют всеми атрибутами друга, а ваша личность отныне не имеет
значения. Друг Детства навсегда становится единственным вашим другом, ибо
ему нет дела ни до своей выгоды, ни до ваших достоинств. Ему плевать на
Преуспеяние и на Преклонение перед Более Достойным - два стандартных
критерия дружбы взрослых, - и он протягивает руку скучному незнакомцу,
улыбается (не видя вашего настоящего лица), произносит имя (не относя его
к вашему настоящему лицу) и говорит: "Здорово, Джек, заходи, как я рад
тебя видеть!"