Сколько раз, вспоминая теперь свое детство, я старалась припомнить момент, когда впервые задумалась о Боге, но не могла. Может быть, потому что в нашем доме никогда особо и не говорили о вере. У нас были обычные дни, занятые трудом и хлопотами. Мать постоянно куда-то спешила, отец был человеком суровым и немногословным, но честным. Наверное, именно от него впервые я и услышала слово "грех", хотя и тогда оно означало для меня лишь то, что "так нельзя", а почему – никто не объяснял. Уже потом, когда я повзрослела, стала задумываться, отчего в нашем доме было как будто негласное правило избегать разговоров о душе, словно это что-то лишнее, ненужное, неуместное среди реальной жизни, в которой постоянно чего-то не хватало и приходилось бороться за каждый кусок хлеба. Но странно: именно в те времена, когда было особенно трудно, я видела, как мать тайком перекрестится, а отец, прежде чем выйти из дома, постоит минуту перед дверью, словно, собираясь с духом и шепча про себя какую-то короткую, никому не слышную молитву. Но лично мне тогда это казалось просто непонятной взрослой привычкой, вроде той, с которой отец по воскресеньям доставал из шкафа единственный праздничный пиджак и долго тщательно чистил его щеткой. Я не могла тогда осознать, что и эта молитва была для него такой же необходимостью, такой же попыткой сохранить хоть немного чистоты в душе среди тяжелой, будничной жизни. Как все начиналось. Когда мне было десять лет, умерла бабушка – тихая женщина, которая всегда сидела в углу комнаты и вязала нам носки. Я не очень хорошо ее знала, и поэтому на похоронах мне было не столько грустно, сколько страшно: вокруг были чужие люди, женщины тихо плакали, отец молча стоял с каменным лицом, а мать держала меня за руку так сильно, что пальцы потом болели. И в тот момент я впервые ясно подумала о смерти: «что это такое? куда ушла бабушка? а куда когда-нибудь уйду я?». После похорон я спросила мать, верит ли она в Бога, и помню, как она вздрогнула, посмотрела на меня с каким-то недоумением и ответила совсем коротко: «Наверное, верю». Больше мы об этом не говорили, и долго еще во мне жило чувство, что вера – это что-то личное, запретное, что-то, о чем не говорят вслух, а думают только в одиночестве. Когда я выросла и стала совсем взрослой, то поняла, как много вопросов так и остались без ответа в моей душе. И я иногда спрашивала себя: а если бы тогда, в детстве, кто-нибудь ответил мне иначе? Если бы кто-то сказал мне, что Бог – не просто слово, не просто привычка креститься перед дорогой, а Тот, Кто может быть рядом всегда, даже когда вокруг тишина и пустота? Понимаете, как важно вовремя ответить ребенку на его вопросы о Боге? Но у меня тогда такого человека не было. И потому, когда позже я сама стала матерью и женой, у меня не оказалось опоры. Мне приходилось все начинать с нуля, и это было очень трудно. Жизнь без опоры. Когда я вышла замуж, мне было двадцать пять. Тогда казалось, что это и есть начало новой, совершенно другой жизни, в которой уже не будет тех страхов и неопределенности, которые я помнила с детства. Муж был человеком простым, трудолюбивым, и поначалу мы жили неплохо. Однако очень скоро я стала понимать, что простота его характера скрывала и другую, темную сторону – он сильно выпивал. Поначалу я пыталась оправдывать его, думала, что это временно, что так бывает у многих молодых людей, когда нужно снять напряжение после тяжелого рабочего дня. Но время шло, и эти его "дни" становились все чаще, пока не превратились в настоящие запои. Каждый раз, когда он приходил домой поздно, еле стоя на ногах, я старалась встретить его спокойно, не ругаться, надеясь, что это поможет. Но не помогало ничего. Сложнее всего было с его матерью. Свекровь жила с нами в одном доме и смотрела на меня всегда осуждающе, будто именно я была виновата в том, что ее сын пил и не мог остановиться. Порой мне казалось, что она готова простить ему все, лишь бы обвинить во всем меня. Она говорила со мной сухо, резко, всегда с упреком. Я понимала, что должна быть сильной, что должна держать дом в порядке, нашего сына воспитывать правильно, но сил не хватало. И вот именно тогда, когда казалось, что сил больше совсем нет, я снова стала думать о Боге. В те моменты, когда муж лежал пьяным, свекровь сердито хлопала дверьми, а ребенок болел, и мне некуда было обратиться за помощью, я пыталась молиться. Я не знала, как это правильно делать, у меня не было специальных слов, не было понимания, что именно нужно говорить Богу, чтобы Он услышал. Я просто сидела ночью на кухне и тихо просила, даже не зная о чем: «Помоги, Господи, дай хоть немного сил». Но ответа я не чувствовала. Ни облегчения, ни покоя в душе не приходило. Мне казалось, что мои молитвы упирались в глухую стену и возвращались обратно ко мне, и я оставалась одна со своими бедами и мыслями. В такие моменты я задавалась вопросом: «почему Бог молчит? может быть, я делаю что-то неправильно? может быть, я не достойна Его внимания?». Понимаете ли вы, как тяжело жить, когда кажется, что тебя не слышат ни люди, ни Бог?. Со временем я стала замечать, что молитвы мои становились все короче, и сама я начала верить в них все меньше. Жизнь шла вперед, и вместе с ней приходила усталость, которая иногда становилась такой сильной, что я просто переставала о чем-то просить и лишь ждала, когда очередной трудный день закончится и наступит ночь, когда можно будет хоть немного передохнуть. Молитвы в пустоту. Жизнь моя шла, как будто по кругу, из которого я никак не могла выбраться. Каждый день был похож на предыдущий: утром нужно было успеть приготовить завтрак, отправить сына в школу, выслушать недовольство свекрови, проводить мужа на работу – если он вообще был в состоянии идти туда. А вечером снова встречать мужа пьяного, выслушивать его бормотание и жалобы, ссориться со свекровью, которая постоянно повторяла, что именно я не сумела создать ему нормальные условия для жизни. В такие вечера, когда силы уже совсем заканчивались, я вновь и вновь пыталась молиться. Помню, как садилась в темной комнате и шептала простые слова, которые приходили сами собой: «Господи, сделай что-нибудь, помоги». Но ничего не происходило. Не было никакого чуда. Я чувствовала себя так, будто разговариваю с пустотой, и мои слова растворяются в темноте, не достигая никакой цели. Почему так получалось – я не могла понять. Иногда я задумывалась: возможно, это потому, что я молюсь неправильно или слишком редко. Возможно, нужно знать какие-то особенные молитвы, которые Бог услышит быстрее. Я даже пыталась читать специальные молитвословы, которые покупала иногда в церкви, но, читая их, я не чувствовала ничего особенного. Мне казалось, что это лишь красивые, но далекие от меня слова, и они не могли дать мне того, чего я действительно ждала – понимания и помощи от Бога. Однажды, после особенно тяжелого дня, когда муж пришел домой в совершенно непригодном состоянии, а сын снова простудился и весь вечер кашлял, я сидела совсем одна на кухне. Было тихо, и только звук часов на стене отсчитывал длинные, томительные минуты моей безнадежности. В тот момент я подумала: «а может быть, Бога и вовсе нет?». Или, если Он есть, то Он не хочет меня слышать? В такие минуты я ощущала себя совсем одинокой и брошенной. Я не могла ни с кем поделиться своими мыслями, потому что никто из окружающих меня людей не верил в Бога по-настоящему, не думал о Нем так, как думала я. Муж был занят своим выпивкой, свекровь – обвинениями, сын – учебой, футболом, играми. И я оставалась одна, в окружении людей, но совершенно чужая для них, со своей внутренней болью и постоянным ощущением, что я никому не нужна. С каждым годом я все реже обращалась к Богу, потому что начинала привыкать к мысли, что это бессмысленно. Но каждый раз, когда наступала очередная беда, внутри меня снова вспыхивала надежда, что может быть хотя бы сейчас Он меня услышит. Переломный момент. Когда мне исполнилось тридцать пять, случилось то, что разделило мою жизнь на "до" и "после". Был обычный осенний день – сырой воздух после недавнего дождя сдавливал виски. Я возвращалась домой с работы, привычно думая о том, что еще нужно успеть сделать вечером, о сыне, о муже, который, скорее всего, снова придет домой нетрезвым. И не заметила, как на ступеньках у подъезда, на мокрой плитке, вдруг поскользнулась, и, не успев даже вскрикнуть, упала на спину, почувствовав резкую, острую боль. Люди вокруг засуетились, кто-то вызвал "скорую", кто-то пытался помочь мне встать, но я уже не могла пошевелиться. В больнице врач сказал, что у меня компрессионный перелом позвоночника, и впереди меня ждет длительное и непростое лечение, без гарантии полного восстановления. Эти слова прозвучали для меня приговором. Лежать в больнице было очень тяжело: боль не проходила ни на минуту, а в голове постоянно крутились мысли о том, как теперь будет жить моя семья, кто будет заботиться о сыне, если я не смогу встать на ноги. И вот тогда, лежа на больничной койке и глядя в белый потолок палаты, я снова начала молиться. Я не просила чуда, не умоляла Бога немедленно исцелить меня, я просто просила дать мне сил выдержать эту боль и неопределенность. Но как и прежде, я не ощущала никакого ответа, никакого облегчения, и это вызывало во мне только большее отчаяние. Реабилитация была долгой и тяжелой. Мне приходилось заново учиться ходить, двигаться, выполнять простейшие действия. Каждый шаг давался с невероятным трудом и через боль. Муж не изменился, он по-прежнему пил и не мог оказать мне никакой помощи, сын был еще слишком мал, чтобы понять всю серьезность ситуации. Свекровь помогала нехотя, постоянно напоминая мне, что я теперь стала еще большей обузой для их семьи. В те месяцы я чувствовала себя особенно беспомощной. Мне казалось, что я оказалась в западне, из которой уже никогда не выбраться. И хотя я изо всех сил старалась верить, что все наладится, где-то глубоко внутри я начала терять надежду на лучшее. И даже в молитвах своих я уже не просила Бога помочь мне, а лишь повторяла: «Пусть будет так, как Ты считаешь нужным», хотя сама не была уверена, верила ли я в то, что Он меня слышит. После травмы. Когда я, наконец, вернулась домой после долгих месяцев больницы и реабилитационного центра, жизнь моя не стала легче. Внешне все казалось прежним: та же небольшая квартира, муж, продолжавший пить, свекровь, по-прежнему выражавшая недовольство каждым моим поступком, и сын, нуждавшийся во внимании и заботе, которых у меня почти не оставалось. Я чувствовала себя усталой и опустошенной, как будто за время болезни у меня отняли последние силы и желания. Несмотря на это, я старалась держаться, заново привыкая к бытовым делам. Домашняя работа давалась мне трудно, даже простейшие действия были для меня испытанием. Муж почти не замечал моих усилий, продолжая вести привычный образ жизни, где на первом месте всегда оставалась бутылка. Свекровь, казалось, находила в моем состоянии новые поводы для раздражения и упреков, будто моя болезнь была чем-то таким, за что мне следовало бы извиняться. Через несколько лет муж умер. Это случилось внезапно, но никого особенно не удивило – он давно подорвал здоровье бесконечными запоями. Его смерть не вызвала во мне сильного горя – скорее, лишь чувство какой-то тоскливой пустоты и облегчения одновременно, что больше не придется видеть его пьяным и грубым. Это очень страшно и стыдно, когда ты испытываешь облегчение от смерти близкого человека, и когда сил нет даже на скорбь. Сын после окончания школы уехал в столицу, где поступил в университет, и там же потом нашел работу, о которой мечтал. Я была рада за него, но, вместе с тем, меня охватило новое чувство одиночества, гораздо более глубокое и тоскливое, чем прежде. Дом опустел, и дни стали похожи один на другой – молчаливые и безрадостные. В этой тишине я отчетливо слышала все свои прежние мысли и сомнения, которые не покидали меня годами. Однажды, проснувшись утром, я поняла, что мне уже за пятьдесят, и жизнь моя так и не изменилась к лучшему. Я по-прежнему была одна, без поддержки, без тепла, без веры в то, что что-то может вообще измениться. В тот день я впервые почувствовала, что больше не хочу ничего ждать и на что-то надеяться. Но вместе с этим пришло и осознание, что жить совсем без надежды невозможно. И тогда я начала искать утешение в чужих историях – в книгах, журналах, а позже и в интернете, где люди рассказывали о своих жизненных испытаниях и о том, как вера помогла им справиться. В глубине души я завидовала им, пытаясь понять, почему же именно у меня не получается также – почувствовать Бога и обрести хоть какое-то облегчение. Годы одиночества. После того, как муж умер, а сын уехал, необходимость жить со свекровью отпала, и я вернулась в дом родителей – маленький, старый, пропитанный детскими страхами и короткими воспоминаниями о хорошем. Дни тянулись медленно и однообразно, наполненные только тишиной и бесконечными мыслями о том, что я сделала неправильно, и почему моя жизнь сложилась именно так. Мне не с кем было поговорить, не с кем поделиться своими переживаниями, и это одиночество становилось невыносимым. Я придумывала себе каки-то домашние дела, но не умела жить для себя. Читала книги, смотрела телевизор, но все это не могло заполнить той пустоты, которая была внутри. Особенно тяжело было по вечерам, когда за окном темнело, и в доме становилось тихо – только шум холодильника и тиканье часов. Отчаяние, смешанное с одиночеством, иногда становилось настолько сильным, что я даже стала подумывать о том, чтобы найти какую-нибудь общину или группу людей, которые приняли бы меня к себе. Мне уже было все равно, во что они верили, главное, чтобы там были живые люди, готовые выслушать и понять. В интернете я натыкалась на форумы, где люди рассказывали свои истории – как вера помогла им справиться с трудностями – и я все больше погружалась в эти живые повести, надеясь найти там что-то свое, что-то, что могло бы дать мне силы жить дальше. Но чем больше я читала, тем сильнее становилась моя внутренняя тоска. Я не могла понять, почему другим людям удавалось почувствовать Божью помощь, обрести спокойствие и мир в душе, а я по-прежнему не ощущала ничего подобного. Эти годы одиночества были самыми тяжелыми в моей жизни. Я привыкла к мысли, что больше ничего не изменится, что так будет всегда, и мне оставалось только смириться с этим и доживать свою жизнь вот так. Но где-то глубоко, внутри, все же оставалась маленькая надежда, что может быть что-то еще способно произойти, что-то, что наконец-то даст мне понять, что я не зря так долго ждала и терпела. Случайная встреча. В один из самых обычных дней, когда я отправилась в аптеку за лекарствами, моя жизнь неожиданно начала меняться. Очередь была длинной, люди стояли молча, уставшие и задумчивые, каждый со своими заботами и переживаниями. Я тоже стояла, погруженная в собственные мысли, которые уже давно не давали мне покоя. Рядом со мной стояла пожилая женщина, выглядевшая спокойной и сосредоточенной, и в какой-то момент она просто повернулась ко мне и сказала: «Сегодня какая-то особенно долгая очередь, правда?». Мы обменялись несколькими простыми фразами, и вскоре наш разговор сам собой перешел к жизни, ее трудностям и испытаниям. Эта женщина говорила тихо, без излишней эмоциональности, но в ее словах чувствовалась какая-то глубокая уверенность и спокойствие, которых так не хватало мне. Вдруг, как бы между прочим, она сказала, что сегодня едет на встречу с одним священником, известным тем, что помогает людям не только словом, но и молитвой. Ее слова задели меня. Я спросила ее об этом священнике, и она коротко, но тепло рассказала, что люди приезжают к нему за помощью, утешением, и даже те, кто давно потерял всякую веру, уходят от него с новыми силами и надеждой. Расставшись с этой женщиной, я не могла перестать думать о ее словах. Несколько дней я боролась с собой, решая, стоит ли ехать к священнику, о котором узнала так случайно. Внутри меня шла борьба между отчаянием и крохотной надеждой. В конце концов, я поняла, что мне нечего терять, и решила поехать. Первая исповедь. Дорога к храму показалась мне непривычно долгой, хотя ехать было недалеко. Внутри меня было странное чувство: не страх и не тревога, а что-то похожее на растерянность. Я ехала к священнику, о котором знала всего лишь со слов незнакомой женщины из аптеки, но почему-то мне казалось, что он скажет мне нечто важное – не новое, нет, а то, что я, может быть, всегда знала, но боялась признать. Церковь была скромной – старая постройка, немного покосившаяся от времени, с деревянной звонницей и потемневшими иконами внутри. Я вошла и застыла у порога. Воздух в храме был прохладный, пахло воском, старым деревом и каким-то особым спокойствием, которое не ощущаешь больше нигде. Людей было немного, все стояли тихо, кто-то молился. Я поставила свечу и долго смотрела на пламя. Внутри что-то начало шевелиться, будто после долгого сна. Когда подошла моя очередь на исповедь, я шла к аналою, как будто на суд. Я не знала, что говорить. Все мои прежние молитвы казались неуместными, слишком выученными, чужими. Я просто стояла и молчала, пока священник – человек средних лет, с внимательным, но не строгим взглядом – не произнес тихо: «Говорите, как можете. Не для меня. Для себя». И тогда я начала. Я говорила долго, сбивчиво, иногда возвращалась к уже сказанному, иногда замолкала. Говорила о том, что всю жизнь пыталась верить, но не чувствовала. Что молилась, но было пусто. Что жила среди людей, но всегда одна. Что устала быть сильной, и уже не знаю, зачем все это. Священник слушал, не перебивал, не поправлял. Только в какой-то момент тихо сказал: «Вы не одиноки. Просто перестаньте искать доказательства. Живите так, будто Господь рядом. Потому что Он и есть рядом». Эти слова не показались мне новыми. Но они легли в душу как-то по-особому, как будто именно теперь я могла их услышать. Батюшка не дал мне готового ответа, не сказал, что теперь все изменится, не пообещал утешения. Но его взгляд, его внимание – все это стало для меня началом чего-то нового. Когда я вышла из храма, не было ни слез, ни ощущения озарения. Я все также шла по улице, все также болела спина, все также дома меня ждала пустота. Но где-то внутри меня все светилось. Как будто, наконец, закрылась дверь, которая все время хлопала от сквозняка. Что произошло после исповеди. С того дня в моей жизни внешне не изменилось ровным счетом ничего. Я по-прежнему жила одна, просыпалась рано, варила кашу, слушала, как скрипит старый пол в коридоре. В доме все стояло на своих местах, из окна был виден тот же двор с облупившейся скамейкой. Но внутри меня что-то сдвинулось. И я это чувствовала. Я перестала ждать от Бога ответа. Не потому, что потеряла надежду, а потому что, наконец-то, поняла: вера – это не сделка. Это не то, за что дают подтверждение, когда ты хорошо постарался. Я больше не искала ощущений, не пыталась "поймать" присутствие, не прислушивалась к себе, чтобы понять – случилось ли что-то особенное. Я просто жила и старалась помнить, что Господь рядом. Именно помнить – как вспоминают, что кто-то дорогой где-то далеко любит тебя. Ты этого не видишь, не слышишь, но живешь с этим. Я стала молиться утром и вечером, но не потому что "надо", а потому что хотелось сказать хоть что-то. Иногда это была короткая молитва своими словами, иногда – просто молчание. И знаете, это молчание уже не было пустым. Оно стало живым. В нем больше не было отчаянного: «Ответь мне». Оно стало похожим на взгляд, только не наружу, а внутрь. Появились маленькие перемены. Я стала добрее к людям, терпимее к их слабостям. Я стала внимательнее относиться к тому, что говорю и думаю. Не из страха согрешить, а потому что начала видеть, сколько боли можно причинить словами – и как легко этого избежать, если слушать, а не судить. Я вновь начала читать – уже не форумы, не истории, а Евангелие. Не для галочки, а потому что каждое утро хотелось узнать, что скажет Спаситель именно сегодня. Иногда я не понимала прочитанное. Иногда – понимала слишком ясно. Но это было уже неважно. Главное – я не чувствовала себя одинокой. Я не обрела особых чувств, не изменилась внешне. Но я впервые стала жить не в ожидании чуда, а в присутствии Того, Кто всегда был рядом. И именно это изменило меня больше всего. Новая жизнь в том же доме. Теперь моя жизнь идет тихо. Я все также живу в том же доме. Прихожу в храм, молюсь дома. В воскресенье стараюсь доехать до того батюшки в соседнем поселке. Мы разговариваем с ним про свекровь и мои отношения с ней, я пытаюсь смотреть на это теперь сквозь время, уже не злясь, отпуская, прощая. Чаще созваниваюсь с сыном. Он женился и скоро станет папой, а я надеюсь стать любящей бабушкой – уже не зацикленной на себе и своих бедах, а способной делиться теплом. Дарить любовь, ничего не ожидая взамен. Я по-прежнему одна, но я не одинока. Это трудно объяснить, особенно тем, кто ищет в вере эмоции, чувства, "знаки". Но это как будто стоишь у печки, где давно затухал огонь, и вдруг замечаешь – там тлеет тепло. Оно не обжигает, не освещает комнату, но оно есть. И ты больше не мерзнешь. Я не жду, что теперь все в моей жизни будет легко. Я уже прожила достаточно, чтобы знать – страдания не уходят насовсем. Но я знаю теперь, что они не бесконечны. И не бесплодны. Я научилась жить с Богом в обыденном: в мытье посуды, в чтении книг, в улыбке продавцу в магазине. Я стала чувствовать благодарность не за что-то особенное, а за каждый день. За возможность встать, пройтись, за то, что руки двигаются, сердце бьется. Спустя много лет, которые я искала Бога, в моей душе, наконец, наступила тишина. Пришло спокойствие. У меня больше нет вопросов. На те, что тянулись с самого детства, – я получила ответы. В Библии, в беседах со священником, в молитве. Даже обычный день наполняется, когда ты больше не ждешь, а принимаешь. Жизнь перестает быть залом ожидания, когда ты больше не торгуешься с Богом, а просто живешь с Ним. Не от случая к случаю, а каждый день. Моя жизнь, может быть, не изменилась внешне. Но я изменилась сама. И теперь я знаю: это и есть настоящее чудо. Лидия Михайлова.