ДНЕВНИКИ ВНУЧКИ ЛЬВА ТОЛСТОГО, ПИСЬМА ДВОРЯНСКОЙ БАРЫШНИ И ДРУГИЕ ЗАПИСИ: РЕВОЛЮЦИЯ В ДОКУМЕНТАХ

Солдат-фронтовик
Это письмо было написано анонимным солдатом за неделю до Октябрьской революции в адрес Петроградского совета. В 1917 году армия постепенно разваливалась, солдаты массово дезертировали. Временное правительство обещало прекратить войну, казавшуюся бессмысленной, но не сдержало своего слова, что привело к еще большей озлобленности.
Товарищи солдаты и раб[очие]. Нам в газетах все пишут, что свобода и родина в опасности, — от кого это зависит? Мы слышим, что это все на наших братьев ложится пятно, которые, 4-й год пошел, сидят в гнилых окопах, терпят голод и холод, а также и нашим семьям приходится нести холод и голод в своих деревнях, а как в городах, так там и приходится и руки наложить на своих детей, а также и на себя от такого положения. На Юге хлеб берут 3 руб., а на Север везут — продают тот пуд за 25 руб. И вот эти кулаки и кричат, что родина и свобода наша на краю гибели, надо войну продолжать. А в окопы идти не хотят, потому что они за продолжение войны набивают свои карманы и живут себе припеваючи, у его всего хватает. И пойдет погулять, над его головой ни снаряд не гудит и пуля не визжит, — чего ему не жить и не кричать продолжать войну. А тому, который, пострадавши, сидит в окопах три года, 4-й, только сулят свободу, землю и равенство. Но как нам видно уже хорошо, что прошло 7 месяцев после перевороту, и нет ему ни свободы, ни земли, ни равенства, — что хотят, то командный состав и делает. Схотят продать дивизию — продают, схотят продать корпус или армию — продают, и с такими предателями носится наше временное правительство, как курица с яйцом. Такому предателю крючок на горло и на столб его повесить, а других, подобных ему, подвесть к нему и заставить их, чтобы они сами себе зацепливали эти крючки за свое тело, чтобы они скорее вздумали за тот народ, который страдал десятки тысяч лет, и тогда они скорее передадут свои богатства тому в руки, чьим горбом они их себе нажили.
Товарищи солдаты и рабочие. Я уверен, что мы, если будем так к ним относиться хладнокровно, то мы еще не получим долгое время свободу и землю и равенство и что этим отношением ведут они всю Россию до погибели. Ведь нет ничего такого на свете, чтобы нельзя с ними ничего сделать. Надо сперва нам прийти с фронта в руках с оружием и выколоть всех своих внутренних врагов, а внешний нам тогда не страшен будет. Нам враг внешний страшен через наших внутренних врагов, капиталистов. Так вот, тов. солдаты и раб[очие], не сулить, а надо дать свободу и землю и равенство, так как мы вам пока верим, чтобы нам не оставлять фронт и не идти после вас дело делать».
Николай
Санкт-Петербург
О Николае, авторе писем к Клаве, не известно ничего, кроме того, что он служил в военно-воздушном флоте. Переписка велась с весны 1917 года, сохранилось только шесть писем. Если в Москве революция прошла достаточно заметно — было вооруженное восстание и обстрел Кремля большевиками, то в Петербурге ее никто не заметил: жизнь шла своим чередом, и, как видно из этих писем, революционные события были только фоном обычной жизни.
8 ноября 1917 года
Ну и холодно, Клавочка! Долго бегал сегодня по Невскому, искал книжку для Вари, подруги Лизы. Замерз, 11 градусов мороза; второй день ездят уже на санках. Сегодня я в карауле в Упр. возд. флота. Грязно в караульном помещении, холодно. Около трех часов придумал сходить к Кулешевым, думаю — нет ли писем? И получил сразу 3: от мамы, от Лизы и твою открыточку, исписанную 31 октября. Вернулся в Управление, прочел письма. Мама жалуется на дороговизну, Лиза — на скуку, а ты так мало пишешь, что читать нечего. Тотчас же стал писать тебе, написал 2 страницы, да холодно стало. Опять поехал к Кулешевым (недалеко). Там застал Свешникова, занимается с Шурочкой латынью. Словно предчувствовал: с вечерней почтой опять пришли 2 твоих открытки, от 28 о. и 4 н.
Спасибо, милая, за память. Давно не получал писем, чувствовалась какая-то оторванность. Теперь лучше. У Кулешевых был недолго, потренькал на гитаре, поиграл на концертине. Так и играл одно и то же: «Забыты нежные лобзанья», больше ничего не могу. Очень уже близок душе моей этот романс, играю — кружится голова, вот-вот брызнут слезы. <…>
Клавочка, ты ведь не считаешь меня поверхностным, сентиментальным человеком из-за того, что я так много говорю о любви своей, нет? Я, м. б., раньше сказал бы это, если бы мог прочитать мои настоящие письма.
Клавочка, голубка моя, что же мне делать, если душа полна одних звуков, одних писем! Ну, назови меня ненормальным, только не считай глупцом. Конечно, я мог бы писать о политике, о мелочах, впечатлениях, но первые утомили меня, вторые слишком ничтожны. И все это так чуждо мне, так далеко. Тобою полна душа… <…>
Да очень уже надоело в батальоне без дела болтаться, опротивела безумная петроградская неразбериха. Уехать бы недельки на 3.
Клава, скажи, что бы ты сделала на моем месте? Я согласен вырваться из Петрограда хотя бы на фронт. Съезжу в Штаб…
Нет, большевикам нельзя верить. М. б. соберется Учред. собрание и прояснятся сумерки русской жизни. До декабря буду ждать и надеяться. А там все будет зависеть от обстоятельств.
Милая моя, любимая Клава! Пиши лишь почаще, если не лень и есть время. Напрасно, напрасно ты поступила на службу. Не ходи лучше в Управу. Опять утомишься. Все равно, если и будешь служить, — приеду я и не пущу больше на службу. Клавочка, лучше побольше играй на пианино, обещала ведь.
Ну, до свидания! Очень уж холодно, ниже нуля, наверное, ибо дверь неплотно прикрывается и стекло в окне разбито.
Целую милую!
Твой Коля
Вася и Ольга
около 7 и 9 лет
Санкт-Петербург
Письма двух детей, Василия и Ольги Венковых, адресованы их тете и крестной Василия Ирине. В Первую мировую войну Ирина была сестрой милосердия на фронте. В письме Ольга упоминает перемещения Ирины по Украине: Киев, Тернополь, Одесса. Во время революции семья собиралась уехать в Финляндию, но в итоге осталась в Петербурге.
24 апреля 1917 года
Дорогая крестная когда я получил твои конфеты, тогда был болен ивсо ел зимлиничку и клюкву типеря поправился.
Мы все очинь ждом твоаго приезда к нам.
Пиши нам чаще мама бывает оченрада когда получаит тваи писмы.
Твои крестник
Вася
24 апреля 1917 года
Дорогая тетя Ириша, как ты поживаешь как твое здоровье я здарова у нас погода день 15 градусов тепла а на другой день 2 градуса тепла токо думаим што вот тепло, а опять холодно тетя Ириша как ты скоро переезжаешь была в Киеве, а теперь Тарнопале и теперь наверно скоро будешь в Адессе.
Тетя Ириша попадай в отпуск в июле на мои имянины приезжай пожалуста теба кланиятся Нина Александровна Вася и Тася с Гулей.
Мама и папа здоровы и кланиются папа вчерась уехал в Петроград.
Ну кажется все тебе описала.
Целую тебя крепко крепко.
Остаюсь горячо любимая твоя племянница
Оля Венкова
Извени что очень плохо писала.
М. Сапожникова