В ДУХЕ И ИСТИНЕ

Когда мне исполнилось 44 года, Бог открыл мне нечто, что удержало меня до самого заката моей жизни на том узком и скорбном пути, который я избрал. Я имею в виду то, что преподобный Иоанн Лествичник называет "очистительным питием бесчестия". С этого момента и до самого конца ни на секунду не оставляли меня клевета, оскорбления, презрение. Опущу подробности и конкретных лиц, чтобы не дать тебе повода впасть в помыслы возмущения и осуждения. Если ты начнёшь осуждать и возмущаться, то не сможешь понять самое важное: я, в конце-концов всё это полюбил. И клевету полюбил и оскорбления и бесчестье. Тебе это удивительно? Не удивляйся, пожалуйста: я научился смотреть на это, как на гвозди креста моего. Таким был путь моего воскресения. Да будут благословенны эти гвозди. Они научили меня любить. Любить освобожденным от тревоги - понравлюсь я кому-то или нет, от стремления угодить, стараний считаться уважаемым человеком. Эти гвозди научили меня обратить свой взор к людям смиренным и презираемым, к тем, кого ни во что не ставят, к простецам, к людям самым простым, обычным и "безымянным". То есть, к золоту земли. Святитель Нектарий Эгинский

«Для чего притчами говоришь им? - спрашивают ученики Христовы. Он сказал им в ответ: для того, что вам дано знать тайны Царства Небесного, а им не дано. Ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет; потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют». Господь не стремится затемнить смысл. Он говорит притчами не для того, чтобы скрыть от некоторых сокровенные тайны. На самом деле Господь не может говорить о Боге иначе, чем в притчах. Его проповедь открывает тайны, которые бесконечно превосходят разумение человека, и остаются большей частью сокрытыми. И в этой-то «неочевидности» и раскрывается свобода человека. Перед тем, что очевидно, - человек несвободен. Тайна Царства Божия во всем ее богатстве не может быть навязанной истиной. Это тайна, которая доверяется лишь расположенным к слушанию сердцам, - не очевидность. Надо искать, надо желать. Надо непрестанно предпочитать добро злу, лучшее худшему. «И сбывается над ними пророчество Исаии, которое говорит: слухом услышите - и не уразумеете, и глазами смотреть будете - и не увидите, ибо огрубело сердце людей сих и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и да не обратятся, чтобы Я исцелил их» (Ис. 6, 9-10). Как ощутима скорбь Господа перед этим отказом от дара Божия. Он пришел, чтобы принести свет, чтобы открыть им глаза, чтобы исцелить их от слепоты. Но Он не может совершить это насильно. Ибо Он уважает их свободу. «Ваши же блаженны очи, что видят, и уши ваши, что слышат. Вы же выслушайте значение притчи о сеятеле». Ей, Господи, мы хотим Тебя слушать. Даруй нам уши, имеющие слух и глаза, способные видеть! «Ко всякому, слушающему слово о Царствии и не разумеющему, приходит лукавый и похищает посеянное в сердце его - вот кого означает посеянное при дороге». Объясняя притчу, Господь делает ударение не на силе семени и не на невидимой надежде сеятеля - но на различии почвы, то есть внутреннего расположения тех, кто должен принять слово Божие. В первой группе людей даже не заходит речь о вере. Вера не проникает в них. Семя даже не начинает прорастать - потому что налетевшие птицы склевывают его на дороге. Этим образом Господь ясно показывает, что у человека, слушающего слово Божие, есть враг. Как часто мы забываем об этом! Страшный враг, которого Господь называет лукавым. За человеком, не приходящем к вере, есть некая таинственная бездна, которая, как и вера сама, не поддается рациональному объяснению - сокрытая сила, над которой человек не властен. Господи, избави нас от лукавого! «А посеянное на каменистых местах означает того, кто слышит слово и тотчас с радостью принимает его; но не имеет в себе корня и непостоянен: когда настанет скорбь или гонение за слово, тотчас соблазняется». После неверующего и живущего с не проросшей верой, Господь показывает верующего, имеющего глубокие духовные изъяны, того, кто «отпадает», как сказано об этом в другом Евангелии - от Луки. Что значит отсутствие корней? Это значит, что можно зажечься верой во Христа, когда все легко и благополучно. И оставить ее, когда начнутся трудности, испытания, скорби, гонения. Мы знаем хорошо, как это часто бывает - и не только во времена великих гонений на Церковь. Как укорениться нам по-настоящему в Господе - вот о чем должна быть наша главная забота. «А посеянное в тернии означает того, кто слышит слово, но забота века сего и обольщение богатства заглушает слово, и оно бывает бесплодно». Это образ верующего, который не достигает зрелости, потому что он захвачен духом мира сего, атмосферой ложных ценностей окружающего его неверия. Мы понимаем теперь, что вера - это долгий рост, это преодоление разного рода препятствий. Христос часто предупреждает Своих учеников об опасности любви к миру. Заглушенная терниями вера! Вера, которая постепенно задыхается - оттого, что ей нечем дышать, и в один прекрасный день угасает. Все остальное занимало слишком много места в жизни: почему я не пошел в храм в воскресенье? «Вы понимаете, не мог же я отменить вечеринку с друзьями. И потом, я так устаю за неделю, надо же хоть денек отдохнуть!» Так суть уступает суете. Только благодать Божия, которая обретается решимостью сохранить верность Христу и горячей молитвой, может избавить нас от соблазнов мира и обольщения богатства. «Посеянное же на доброй земле означает слышащего слово и разумеющего, который и бывает плодоносен, так что иной приносит плод во сто крат, иной в шестьдесят, а иной в тридцать». Быть плодоносным! Этого больше всего желает нам Господь. Ужасна участь дерева, не приносящего доброго плода. Царство Божие будет дано народу, приносящему плоды его (Мф. 21, 43). Господь говорит, что главным условием плодоносности нашей жизни является слушание слова Божия и разумение его. Мы понимаем из этой картины различных степеней веры, что ничто у нас еще окончательно не решено. Хорошо, если мы отдаем отчет в том, что происходит сегодня с нами и вокруг нас. Вера - это семя жизни. Посеянное однажды, оно всходит, растет и плодоносит. Но эта хрупкость жизни должна развиваться посреди множества угрожающих ей преград. Для возрастания нашей веры мы должны также быть сеятелями слова и заботиться о том, чтобы сердца наших ближних стали доброй землей, приносящей стократный плод. Только в этом заключается смысл жизни каждого человека: «Блаженны слышащие слово Божие и исполняющие его». Протоиерей Александр Дьяченко

18 ИЮЛЯ ДЕНЬ ПАМЯТИ ПРЕПОДОБНОМУЧЕНИЦЫ ВЕЛИКОЙ КНЯГИНИ ЕЛИСАВЕТЫ И ИНОКИНИ ВАРВАРЫ (ЯКОВЛЕВОЙ) Пре­по­доб­но­му­че­ни­ца ве­ли­кая кня­ги­ня Ели­са­ве­та ро­ди­лась 20 ок­тяб­ря 1864 го­да в про­те­стант­ской се­мье ве­ли­ко­го гер­цо­га Гес­сен-Дарм­штадт­ско­го Лю­дви­га IV и прин­цес­сы Али­сы, до­че­ри ан­глий­ской ко­роле­вы Вик­то­рии. В 1884 го­ду она вы­шла за­муж за ве­ли­ко­го кня­зя Сер­гея Алек­сан­дро­ви­ча, бра­та им­пе­ра­то­ра Рос­сий­ско­го Алек­сандра III. Ви­дя глу­бо­кую ве­ру сво­е­го су­пру­га, ве­ли­кая кня­ги­ня всем серд­цем ис­ка­ла от­вет на во­прос – ка­кая же ре­ли­гия ис­тин­на? Она го­ря­чо мо­ли­лась и про­си­ла Гос­по­да от­крыть ей Свою во­лю. 13 ап­ре­ля 1891 го­да, в Ла­за­ре­ву суб­бо­ту, над Ели­са­ве­той Фе­о­до­ров­ной был со­вер­шен чин при­ня­тия в Пра­во­слав­ную Цер­ковь. В том же го­ду ве­ли­кий князь Сер­гей Алек­сан­дро­вич был на­зна­чен ге­не­рал-гу­бер­на­то­ром Моск­вы. По­се­щая хра­мы, боль­ни­цы, дет­ские при­юты, до­ма для пре­ста­ре­лых и тюрь­мы, ве­ли­кая кня­ги­ня ви­де­ла мно­го стра­да­ний. И вез­де она ста­ра­лась сде­лать что-ли­бо для их об­лег­че­ния. По­сле на­ча­ла в 1904 го­ду рус­ско-япон­ской вой­ны Ели­са­ве­та Фе­о­до­ров­на во мно­гом по­мо­га­ла фрон­ту, рус­ским во­и­нам. Тру­ди­лась она до пол­но­го из­не­мо­же­ния. 5 фев­ра­ля 1905 го­да про­изо­шло страш­ное со­бы­тие, из­ме­нив­шее всю жизнь Ели­са­ве­ты Фе­о­до­ров­ны. От взры­ва бом­бы ре­во­лю­ци­о­не­ра-тер­ро­ри­ста по­гиб ве­ли­кий князь Сер­гей Алек­сан­дро­вич. Бро­сив­ша­я­ся к ме­сту взры­ва Ели­са­ве­та Фе­о­до­ров­на уви­де­ла кар­ти­ну, по сво­е­му ужа­су пре­вос­хо­див­шую че­ло­ве­че­ское во­об­ра­же­ние. Мол­ча, без кри­ка и слез, стоя на ко­ле­нях в сне­гу, она на­ча­ла со­би­рать и класть на но­сил­ки ча­сти те­ла го­ря­чо лю­би­мо­го и жи­во­го еще несколь­ко ми­нут на­зад му­жа. В час тя­же­ло­го ис­пы­та­ния Ели­са­ве­та Фе­о­до­ров­на про­си­ла по­мо­щи и уте­ше­ния у Бо­га. На сле­ду­ю­щий день она при­ча­сти­лась Свя­тых Тайн в хра­ме Чу­до­ва мо­на­сты­ря, где сто­ял гроб су­пру­га. На тре­тий день по­сле ги­бе­ли му­жа Ели­са­ве­та Фе­о­до­ров­на по­еха­ла в тюрь­му к убий­це. Она не ис­пы­ты­ва­ла к нему нена­ви­сти. Ве­ли­кая кня­ги­ня хо­те­ла, чтобы он рас­ка­ял­ся в сво­ем ужас­ном пре­ступ­ле­нии и мо­лил Гос­по­да о про­ще­нии. Она да­же по­да­ла го­су­да­рю про­ше­ние о по­ми­ло­ва­нии убий­цы. Ели­са­ве­та Фе­о­до­ров­на ре­ши­ла по­свя­тить свою жизнь Гос­по­ду через слу­же­ние лю­дям и со­здать в Москве оби­тель тру­да, ми­ло­сер­дия и мо­лит­вы. Она ку­пи­ла на ули­це Боль­шая Ор­дын­ка уча­сток зем­ли с че­тырь­мя до­ма­ми и об­шир­ным са­дом. В оби­те­ли, ко­то­рая бы­ла на­зва­на Мар­фо-Ма­ри­ин­ской в честь свя­тых се­стер Мар­фы и Ма­рии, бы­ли со­зда­ны два хра­ма – Мар­фо-Ма­ри­ин­ский и По­кров­ский, боль­ни­ца, счи­тав­ша­я­ся впо­след­ствии луч­шей в Москве, и ап­те­ка, в ко­то­рой ле­кар­ства от­пус­ка­лись бед­ным бес­плат­но, дет­ский при­ют и шко­ла. Вне стен оби­те­ли был устро­ен дом-боль­ни­ца для жен­щин, боль­ных ту­бер­ку­ле­зом. 10 фев­ра­ля 1909 го­да оби­тель на­ча­ла свою де­я­тель­ность. 9 ап­ре­ля 1910 го­да за все­нощ­ным бде­ни­ем епи­скоп Дмит­ров­ский Три­фон (Тур­ке­ста­нов; † 1934) по чи­ну, раз­ра­бо­тан­но­му Свя­тей­шим Си­но­дом, по­свя­тил на­сель­ниц в зва­ние кре­сто­вых се­стер люб­ви и ми­ло­сер­дия. Сест­ры да­ли обет, по при­ме­ру ино­кинь, про­во­дить дев­ствен­ную жизнь в тру­де и мо­лит­ве. На сле­ду­ю­щий день за Бо­же­ствен­ной ли­тур­ги­ей свя­ти­тель Вла­ди­мир, мит­ро­по­лит Мос­ков­ский и Ко­ло­мен­ский, воз­ло­жил на се­стер вось­ми­ко­неч­ные ки­па­ри­со­вые кре­сты, а Ели­са­ве­ту Фе­о­до­ров­ну воз­вел в сан на­сто­я­тель­ни­цы оби­те­ли. Ве­ли­кая кня­ги­ня ска­за­ла в тот день: «Я остав­ляю бле­стя­щий мир ... но вме­сте со все­ми ва­ми я вос­хо­жу в бо­лее ве­ли­кий мир – в мир бед­ных и стра­да­ю­щих». В Мар­фо-Ма­ри­ин­ской оби­те­ли ве­ли­кая кня­ги­ня Ели­са­ве­та Фе­о­до­ров­на ве­ла по­движ­ни­че­скую жизнь: спа­ла на де­ре­вян­ной кро­ва­ти без мат­ра­са, ча­сто не бо­лее трех ча­сов; пи­щу упо­треб­ля­ла весь­ма уме­рен­но и стро­го со­блю­да­ла по­сты; в пол­ночь вста­ва­ла на мо­лит­ву, а по­том об­хо­ди­ла все па­ла­ты боль­ни­цы, неред­ко до рас­све­та оста­ва­ясь у по­сте­ли тя­же­ло­боль­но­го. Она го­во­ри­ла сест­рам оби­те­ли: «Не страш­но ли, что мы из лож­ной гу­ман­но­сти ста­ра­ем­ся усып­лять та­ких стра­даль­цев на­деж­дой на их мни­мое вы­здо­ров­ле­ние. Мы ока­за­ли бы им луч­шую услу­гу, ес­ли бы за­ра­нее при­го­то­ви­ли их к хри­сти­ан­ско­му пе­ре­хо­ду в веч­ность». Без бла­го­сло­ве­ния ду­хов­ни­ка оби­те­ли про­то­и­е­рея Мит­ро­фа­на Се­реб­рян­ско­го и без со­ве­тов стар­цев Оп­ти­ной Вве­ден­ской пу­сты­ни, дру­гих мо­на­сты­рей она ни­че­го не пред­при­ни­ма­ла. За пол­ное по­слу­ша­ние стар­цу она по­лу­чи­ла от Бо­га внут­рен­нее уте­ше­ние и стя­жа­ла мир в сво­ей ду­ше. С на­ча­ла Пер­вой ми­ро­вой вой­ны Ве­ли­кая кня­ги­ня ор­га­ни­зо­ва­ла по­мощь фрон­ту. Под ее ру­ко­вод­ством фор­ми­ро­ва­лись са­ни­тар­ные по­ез­да, устра­и­ва­лись скла­ды ле­карств и сна­ря­же­ния, от­прав­ля­лись на фронт по­ход­ные церк­ви. От­ре­че­ние им­пе­ра­то­ра Ни­ко­лая II от пре­сто­ла яви­лось боль­шим уда­ром для Ели­са­ве­ты Фе­о­до­ров­ны. Ду­ша ее бы­ла по­тря­се­на, она не мог­ла го­во­рить без слез. Ели­са­ве­та Фе­о­до­ров­на ви­де­ла, в ка­кую про­пасть ле­те­ла Рос­сия, и горь­ко пла­ка­ла о рус­ском на­ро­де, о до­ро­гой ей цар­ской се­мье. В ее пись­мах то­го вре­ме­ни есть сле­ду­ю­щие сло­ва: «Я ис­пы­ты­ва­ла та­кую глу­бо­кую жа­лость к Рос­сии и ее де­тям, ко­то­рые в на­сто­я­щее вре­мя не зна­ют, что тво­рят. Раз­ве это не боль­ной ре­бе­нок, ко­то­ро­го мы лю­бим во сто раз боль­ше во вре­мя его бо­лез­ни, чем ко­гда он ве­сел и здо­ров? Хо­те­лось бы по­не­сти его стра­да­ния, по­мочь ему. Свя­тая Рос­сия не мо­жет по­гиб­нуть. Но Ве­ли­кой Рос­сии, увы, боль­ше нет. Мы... долж­ны устре­мить свои мыс­ли к Небес­но­му Цар­ствию... и ска­зать с по­кор­но­стью: «Да бу­дет во­ля Твоя». Ве­ли­кую кня­ги­ню Ели­са­ве­ту Фе­о­до­ров­ну аре­сто­ва­ли на тре­тий день свя­той Пас­хи 1918 го­да, в Свет­лый втор­ник. В тот день свя­ти­тель Ти­хон слу­жил мо­ле­бен в оби­те­ли. С ней раз­ре­ши­ли по­ехать сест­рам оби­те­ли Вар­ва­ре Яко­вле­вой и Ека­те­рине Яны­ше­вой. Их при­вез­ли в си­бир­ский го­род Ала­па­евск 20 мая 1918 го­да. Сю­да же бы­ли до­став­ле­ны ве­ли­кий князь Сер­гей Ми­хай­ло­вич и его сек­ре­тарь Фе­о­дор Ми­хай­ло­вич Ре­мез, ве­ли­кие кня­зья Иоанн, Кон­стан­тин и Игорь Кон­стан­ти­но­ви­чи и князь Вла­ди­мир Па­лей. Спут­ниц Ели­са­ве­ты Фе­о­до­ров­ны от­пра­ви­ли в Ека­те­рин­бург и там от­пу­сти­ли на сво­бо­ду. Но сест­ра Вар­ва­ра до­би­лась, чтобы ее оста­ви­ли при ве­ли­кой кня­гине. 5(18) июля 1918 го­да уз­ни­ков но­чью по­вез­ли в на­прав­ле­нии де­рев­ни Си­ня­чи­хи. За го­ро­дом, на за­бро­шен­ном руд­ни­ке, и со­вер­ши­лось кро­ва­вое пре­ступ­ле­ние. С пло­щад­ной ру­га­нью, из­би­вая му­че­ни­ков при­кла­да­ми вин­то­вок, па­ла­чи ста­ли бро­сать их в шах­ту. Пер­вой столк­ну­ли ве­ли­кую кня­ги­ню Ели­са­ве­ту. Она кре­сти­лась и гром­ко мо­ли­лась: «Гос­по­ди, про­сти им, не зна­ют, что де­ла­ют!» Ели­са­ве­та Фе­о­до­ров­на и князь Иоанн упа­ли не на дно шах­ты, а на вы­ступ, на­хо­дя­щий­ся на глу­бине 15 мет­ров. Силь­но из­ра­нен­ная, она ото­рва­ла от сво­е­го апо­столь­ни­ка часть тка­ни и сде­ла­ла пе­ре­вяз­ку кня­зю Иоан­ну, чтобы об­лег­чить его стра­да­ния. Кре­стья­нин, слу­чай­но ока­зав­ший­ся непо­да­ле­ку от шах­ты, слы­шал, как в глу­бине шах­ты зву­ча­ла Хе­ру­вим­ская песнь – это пе­ли му­че­ни­ки. Несколь­ко ме­ся­цев спу­стя ар­мия адми­ра­ла Алек­сандра Ва­си­лье­ви­ча Кол­ча­ка за­ня­ла Ека­те­рин­бург, те­ла му­че­ни­ков бы­ли из­вле­че­ны из шах­ты. У пре­по­доб­но­му­че­ниц Ели­са­ве­ты и Вар­ва­ры и у ве­ли­ко­го кня­зя Иоан­на паль­цы бы­ли сло­же­ны для крест­но­го зна­ме­ния. При от­ступ­ле­нии Бе­лой ар­мии гро­бы с мо­ща­ми пре­по­доб­но­му­че­ниц в 1920 го­ду бы­ли до­став­ле­ны в Иеру­са­лим. В на­сто­я­щее вре­мя их мо­щи по­чи­ва­ют в хра­ме рав­ноап­о­столь­ной Ма­рии Маг­да­ли­ны у под­но­жия Еле­он­ской го­ры. Пре­по­доб­но­му­че­ни­ца ино­ки­ня Вар­ва­ра бы­ла кре­сто­вой сест­рой и од­ной из пер­вых на­сель­ниц Мар­фо-Ма­ри­ин­ской оби­те­ли в Москве. Бу­дучи ке­лей­ни­цей и сест­рой, са­мой близ­кой к ве­ли­кой кня­гине Ели­са­ве­те Фе­о­до­ровне, она не пре­воз­но­си­лась и не гор­ди­лась этим, а бы­ла со все­ми добра, лас­ко­ва и об­хо­ди­тель­на, и все лю­би­ли ее. В Ека­те­рин­бур­ге сест­ру Вар­ва­ру от­пу­сти­ли на сво­бо­ду, но и она, и дру­гая сест­ра – Ека­те­ри­на Яны­ше­ва про­си­ли вер­нуть их в Ала­па­евск. В от­вет на за­пу­ги­ва­ния Вар­ва­ра ска­за­ла, что го­то­ва раз­де­лить судь­бу сво­ей ма­туш­ки-на­сто­я­тель­ни­цы. Как бо­лее стар­шую по воз­рас­ту, в Ала­па­евск вер­ну­ли ее. Му­че­ни­че­скую кон­чи­ну она при­ня­ла в воз­расте око­ло 35 лет. Па­мять пре­по­доб­но­му­че­ниц ве­ли­кой кня­ги­ни Ели­са­ве­ты и ино­ки­ни Вар­ва­ры со­вер­ша­ет­ся 5 (18) июля и в день Со­бо­ра но­во­му­че­ни­ков и ис­по­вед­ни­ков Рос­сий­ских. Тропарь преподобномученице великой княгине Елисавете Феодоровне, глас 1 Смире́нием досто́инство кня́жеское сокры́вши,/ богому́драя Елисаве́то,/ сугу́бым служе́нием Ма́рфы и Мари́и/ Христа́ почти́ла еси́./ Милосе́рдием, терпе́нием и любо́вию себе́ предочи́стивши,/ я́ко же́ртва пра́ведная Бо́гу принесла́ся еси́./ Мы же, чту́ще доброде́тельное житие́ и страда́ния твоя́,/ я́ко и́стинную наста́вницу усе́рдно про́сим тя:/ свята́я му́ченице вели́кая княги́не Елисаве́то,// моли́ Христа́ Бо́га спасти́ и просвети́ти ду́ши на́ша. Перевод: В смирении скрыв княжеское достоинство, Богомудрая Елисавета, особым служением Марфы и Марии ты почтила Христа. Милосердием, терпением и любовью себя предочистив, как жертва праведная ты принесла себя Богу. Мы же, почитая добродетельное житие и мучения твои, как истинную наставницу усердно просим тебя: «Святая мученица великая княгиня Елизавета, моли Христа Бога о спасении и просвещении душ наших». Кондак преподобномученице великой княгине Елисавете Феодоровне, глас 2 Вели́чие по́двига ве́ры кто пове́сть?/ Во глубине́ земли́, я́ко в раи́ све́тлости,/ страстоте́рпица вели́кая княги́ня Елисаве́та/ со А́нгелы во псалме́х и пе́ниих ра́довашеся/ и, убие́ние претерпева́ющи,/ о безбо́жных мучи́телех взыва́ше:/ Го́споди, прости́ им грех сей,/ не ве́дят бо, что творя́т./ Тоя́ моли́твами, Христе́ Бо́же,// поми́луй и спаси́ ду́ши на́ша. Перевод: Величие подвига веры кто возвестит? Во глубине земли, как во свете рая, страстотерпица великая княгиня Елисавета с ангелами в псаломопениях и песнопениях духовных радовалась и, претерпевая убийство, о безбожных мучителях взывала: «Господи, прости им грех этот, ибо они не знают, что делают» (Лк.23:34). По ее молитвам, Христе Боже, помилуй и спаси души наши. Молитва преподобномученицам великой княгине Елисавете Феодоровне и инокине Варваре О, святы́я новому́ченицы Росси́йския, вели́кая княги́не Елисаве́то и сестро́ ея́ кресто́вая пречестна́я иноки́не Варва́ро, ку́пно путь свой во мно́зех му́ках сконча́вшия, Ева́нгельския за́поведи де́лом во Оби́тели милосе́рдия соверши́вшия, ве́ры ра́ди Правосла́вныя подвиза́ющися до сме́рти в после́дняя времена́ сия́, и до́брый плод в терпе́нии страсте́й Христу́ прине́сшия! Моли́теся Ему́, я́ко победи́телю сме́рти, да утверди́т Це́рковь Ру́сскую Правосла́вную и оте́чество на́ше, кро́вию и страда́ньми новому́чеников искупле́нныя, и не даст в расхище́ние враго́м Росси́и достоя́ния на́шего. Се бо лука́вый враг вооружи́ся на ны, хотя́ нас погуби́ти в междоусо́бных бране́х, ско́рбех, нестерпи́мых печа́лех, боле́знех, ну́ждах и беда́х лю́тых. Умоли́те Го́спода низложи́ти вся немощны́я де́рзости их; ве́ру в сердца́х люде́й росси́йских укрепи́те, да егда́ на́йдет на ны испыта́ния час, му́жества дар восприи́мем ва́шими моли́твами, отве́ргшеся себе́ и взе́мше крест свой, после́дуем, Христу́, распина́юще плоть свою́ со страстьми́ и похотьми́. Сохрани́те нас от вся́каго зла, освяти́те пути́ жи́зни на́шея, да́руйте покая́ние нелицеме́рное, тишину́ и мир душа́м на́шим, испроси́те у Го́спода всем нам мыта́рств го́рьких и ве́чныя му́ки изба́витися и Небе́сному Ца́рствию насле́дники бы́ти со все́ми святы́ми, от ве́ка угоди́вшими Бо́гу, да ра́дующеся воздади́м хвалу́, честь и поклоне́ние Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Говори чаще: «Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже, слава Тебе!», – и ты будешь жить как в раю. ⠀ Архимандрит Тихон (Агриков)

ВОЕННЫЙ ХИРУРГ ВЫБИЛСЯ ИЗ СИЛ НАД УМИРАЮЩИМ, НЕ ЗНАЯ, КАК СПАСТИ ЕГО, НО ТУТ ЕМУ ЯВИЛСЯ СВЯТОЙ ПОЧИВШИЙ ХИРУРГ... (что было дальше, это нужно только прочитать) Первая чеченская. Полевой госпиталь, на столе умирает солдат, и хирург уже опустил руки. Но вдруг в палатку входит врач, умерший сто с лишним лет назад, и властно произносит: «Коллега, не там ищете». Юрий Петрович Громов, военный хирург, ненавидел три вещи: бездействие, бессилие и тонкий, прерывистый писк монитора, означавший, что жизнь утекает прямо сейчас, сквозь его пальцы, из-под его скальпеля. Уже четвертый час он стоял над распластанным на столе телом девятнадцатилетнего паренька из-под Вологды. Осколочное в живот. Классика этой проклятой войны. И приговор. В брюшной полости было месиво. Кровь, смешанная с содержимым кишечника, заливала всё. Печень — как рваная губка, селезенки почти нет. Громов работал как автомат, на одном упрямстве и литрах черного чифиря. Зажим, тампон, отсос, снова зажим. Он латал и шил, но кровь сочилась отовсюду, словно само тело не хотело больше держаться в своих границах. Медсестричка, юная Аня, молча и быстро подавала инструменты, ее глаза были огромными и темными от ужаса и усталости. — Давление падает, Юрий Петрович... пятьдесят на тридцать. Громов не ответил. Он и сам видел. Пульс становился нитевидным, писк монитора — всё реже. Всё. Это был предел. Он сделал всё, что мог, и даже больше. Хирург — не Бог. Иногда он просто свидетель. Сняв перчатки, пропитанные чужой кровью и собственной беспомощностью, он отошел от стола и тяжело опустился на ящик из-под снарядов. Прикрыл глаза, чувствуя, как гудит затылок. Сейчас он скажет Ане: «Фиксируй время смерти». И пойдет курить, глядя на равнодушные кавказские звезды. Еще одна зарубка на сердце. В этот момент полог операционной палатки бесшумно откинулся. Громов даже не обернулся. Наверное, еще одного привезли. Он только устало прохрипел: — Аня, скажи им, чтобы подождали. У нас тут… конец. Но никто не заторопился, не зашумел носилками. Наоборот, в палатке установилась странная, густая тишина. Даже писк монитора, казалось, замер. Громов открыл глаза. Перед ним стоял пожилой, статный врач. Незнакомый. В идеально чистом, хоть и старомодном халате. Высокий крахмальный воротник, борода клинышком, пронзительный, властный взгляд из-под густых бровей. От него веяло не госпитальной смесью хлорки и крови, а чем-то забытым — морозом, карболкой и абсолютной уверенностью. — Почему сидите, коллега? — голос был спокойным, но не терпящим возражений. Глубокий, с легкой хрипотцой. Громов опешил. Кто это? Генерал из инспекции? Какой-нибудь заезжий профессор, о котором не предупредили? — Я… всё. Там ничего не сделать. Массивное кровотечение, источник не найти. Все органы… Старик, не слушая его, подошел к столу. Он не надевал ни перчаток, ни маски. Просто склонился над раненым, вглядываясь в кровавую рану с таким сосредоточенным вниманием, будто читал сложнейшую книгу. Аня замерла с открытым ртом. — Глупости, — отрезал он, не поворачивая головы. — Вы не там ищете. Вся ваша беда в том, что вы смотрите на очевидные разрушения, а причина — в малом. Он выпрямился и указал длинным, сухим пальцем вглубь раны. — Вот сюда. Левее доли печени. Пройдите зажимом вглубь, вдоль нижней связки. Там ветвь воротной вены. Маленький осколок ее надсек. Она прячется в складке, потому и не видите. Она дает основной приток. Пережмите ее. Немедленно. Громов смотрел на него, как завороженный. Сказано было с такой непререкаемой точностью и знанием, что спорить было немыслимо. Это было похоже на приказ, который отдает даже не командир — а сама Анатомия. Не думая, как во сне, он встал, взял новый зажим из рук оцепеневшей Ани и сделал в точности то, что ему велели. Его пальцы, только что дрожавшие от усталости, двигались уверенно. Он вошел зажимом в указанное место, нащупал то, что раньше казалось просто плотной тканью, и… щелкнул. И случилось чудо. Кровь, которая до этого фонтанировала, заливая все поле, разом остановилась. Не иссякла, а именно встала, словно кто-то перекрыл главный кран. На дне раны стало чисто. И Громов увидел его — тот самый сосуд, ту самую проклятую ветвь, из которой смерть хлестала четыре часа подряд. — Давление пошло вверх! — почти вскрикнула Аня. — Шестьдесят… семьдесят на сорок! Юрий Петрович, оно растет! Громов, оглушенный, наложил лигатуру, потом еще одну. Теперь можно было спокойно ушивать остальное. Мальчишка будет жить. Тяжело, с осложнениями, но будет. Внутри хирурга вместо свинцовой усталости разливалось горячее, пьянящее чувство победы. Он закончил основные манипуляции и повернулся, чтобы сказать своему спасителю что-то… поблагодарить, спросить, кто он, откуда… Но в палатке никого не было. — А где… профессор? — выдавил он. Аня смотрела на него непонимающе. — Какой профессор, Юрий Петрович? Вы один тут были… Я думала, вы с собой разговаривали от усталости. Он прошел к выходу, откинул полог. Ночь, тишина и далекие вспышки на горизонте. Ни следов, ни звуков. Словно и не было никого. Через несколько лет, уже в мирной жизни, работая заведующим отделением в крупной петербургской клинике, Юрий Петрович листал старый атлас по оперативной хирургии. И на одной из страниц замер, чувствуя, как по спине бежит ледяной холодок. С портрета на него смотрел тот самый старик. Та же осанка, тот же властный, всевидящий взгляд. Взгляд, не признающий бессилия. Под портретом была подпись: «Николай Иванович Пирогов. Основоположник военно-полевой хирургии в России». Громов закрыл книгу и долго сидел в тишине кабинета. Он, хирург до мозга костей, материалист и скептик, вдруг с абсолютной ясностью понял: есть служение, которое не уложить в рамки земной жизни. Есть врачи, которые не оставляют свой пост. Никогда. Даже через сто лет после собственной смерти. Эта история, передаваемая из уст в уста в медицинской среде, напоминает нам: истинное призвание — это вечность. И святость — это не всегда про нимбы и иконы. Иногда это просто скальпель в руке того, кто до последнего борется за жизнь, не зная границ между своим госпиталем и Царствием Небесным. © Сергий Вестник

17 ИЮЛЯ ДЕНЬ ПАМЯТИ СВЯТЫХ СТРАСТОТЕРПЦЕВ ЦАРЯ НИКОЛАЯ, ЦАРИЦЫ АЛЕКСАНДРЫ, ЦАРЕВИЧА АЛЕКСИЯ, ВЕЛИКИХ КНЯЖЕН ОЛЬГИ, ТАТИАНЫ, МАРИИ И АНАСТАСИИ. Страдальчески погибли святые Царственные страстотерпцы император Николай II и императрица Александра Феодоровна, их дети ― царевич Алексей, великие княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия. Вместе с ними приняли кончину и их верные слуги. В это же время в Алапаевске пострадали преподобномученицы великая княгиня Елисавета и инокиня Варвара. Совершенное в июле 1918 года злодеяние положило начало тем трагическим событиям, которые пережил наш народ в минувшем XX веке. В послании Архиерейского Собора Русской Православной Церкви говорится: «Воздавая честь святым Царственным страстотерпцам, мы все должны черпать в почитании их подвига силы и мужество и, взирая на их противостояние злу кротостью и смирением, подражать их вере (ср.: Евр. 13 ,7)». Степень христианского отношения человека к миру и к себе самому измеряется тем, в какой мере мы готовы принять страдания, встречающиеся на нашем жизненном пути. Мы призваны видеть в этих испытаниях не простую случайность, а скорбный и в тоже время радостный путь подражания Христу, которым Господь ведет нас ко спасению. Потому мы вновь и вновь мысленно обращаемся к воспоминаемому ныне трагическому событию российской истории, дабы духовно осмыслить прошлое и настоящее нашего народа. Десятилетия, запечатленные в истории нашей страны страданиями войны, братоубийственными распрями, голодом и, небывалыми по масштабам репрессиями, во многом были обусловлены нравственными ошибками, коренящимися в отступлении людей от вечных истин, данных Богом. Хотелось бы надеяться, что период богоборчества и связанных с ним испытаний безвозвратно ушел в прошлое. Добрые приметы этого можно видеть в духовном облике нашего времени: происходит возвращение общества к непреходящим ценностям веры, повсеместно возрождаются из небытия православные святыни, уральская земля, политая кровью невинных страдальцев, принимает сегодня десятки тысяч паломников со всех концов России и из-за рубежа стекающихся, дабы поклониться подвигу святых Царственных страстотерпцев. Храм-памятник на Крови во имя Всех Святых, в Земле Российской Просиявших, воздвигнутый на месте убиения Царской семьи, уже стал знамением возрождения нашего Отечества в покаянии, правде, любви и верности Богу, символом воссоздания исторической памяти и воскрешения Святой Руси. Другим важнейшим видимым знаком совершившегося изменения должно стать духовное и нравственное преображение общества, водворение в нем мира и согласия, прекращение смут и противоречий, коими было так богато прошедшее столетие. Однако следует помнить, что, как и во все времена, ныне перед каждым человеком предлежит обязанность ответственного нравственного выбора, определяющего его будущность, ибо Господь Вседержитель, обращаясь к сердцу каждого, говорит: «жизнь и смерть предложил Я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое» (Втор. 30, 19). Необходимо во всех обстоятельствах жизни помнить, что только Господь есть Источник жизни. Его водительство несет человеку подлинное благо и истинную полноту бытия. Только исполнение Его заповедей приводит человека к гармоничной жизни и сподобляет вечного блаженства, и напротив, всякое нарушение воли Божией ведет к новым скорбям и несчастиям. Посему выход из любого кризиса лежит на путях духовного возрождения. Господь же Сам незримо помогает всякому, кто идет за Ним. Из опыта своего двухтысячелетнего бытия Церковь Христова знает, что благодатная помощь Божия, способна кардинально изменить жизнь человека, просветить его сердце и разум, даровать ему силу. «Господь даст силу народу Своему, Господь благословит народ Свой миром» (Пс. 28, 11). Обращаясь к Богу, будем просить Его, дабы по молитвам святых Царственных страстотерпцев даровал Он нам совершать труды свои в чистоте сердца, в твердой вере и непоколебимой надежде, в мире внутреннем и в мире со всеми, кто нас окружает, ибо к нам обращены слова Священного Писания, призывающего: «не воздавайте злом за зло или ругательством за ругательство; напротив, благословляйте, зная, что вы к тому призваны, чтобы наследовать благословение» (1 Пет.3, 9). Да поможет нам Господь по примеру святых Царственных страстотерпцев, всех новомучеников и исповедников Российских изгнать из сердец своих всякую вражду и ненависть, ложь и неправду, гнев и зависть, облечься в добродетели любви и послушания, мира и терпения, смирения и братолюбия. Божие благословение да пребывает со всеми вами. Алексий II, Патриарх Московский и всея Руси Тропарь святым царственным страстотерпцам, глас 4 Днесь, благове́рнии лю́дие, све́тло почти́м/ седмери́цу честну́ю ца́рственных страстоте́рпец,/ Христо́ву еди́ну дома́шнюю Це́рковь:/ Никола́я и Алекса́ндру,/ Алекси́я, О́льгу, Татиа́ну, Мари́ю и Анастаси́ю./ Ти́и бо, уз и страда́ний многоразли́чных не убоя́вшеся,/ от богобо́рных смерть и поруга́ние теле́с прия́ша/ и дерзнове́ние ко Го́споду в моли́тве улучи́ша./ Сего́ ра́ди к ним с любо́вию возопии́м:/ о святи́и страстоте́рпцы,/ гла́су покая́ния и стена́нию наро́да на́шего вонми́те,/ зе́млю Росси́йскую в любви́ к Правосла́вию утверди́те,/ от междоусо́бныя бра́ни сохрани́те,/ мир ми́рови у Бо́га испроси́те// и душа́м на́шим ве́лию ми́лость. Перевод: Сегодня, православные люди, светло почтим семерых святых царственных страстотерпцев, единую домашнюю Церковь Христову: Николая и Александру, Алексия, Ольгу, Татиану, Марию и Анастасию. Ибо они, не убоявшись заключения и многоразличных мучений, приняли от богоборцев смерть и надругательство над телами и достигли дерзновения в молитве ко Господу. Потому к ним с любовью воззовем: «О святые страстотерпцы, внемлите голосу покаяния и стонам народа нашего, укрепите землю Российскую в любви к Православию, от междоусобной войны сохраните, мир для мира у Бога испросите и душам нашим великую милость». Кондак святым царственным страстотерпцам, глас 8 Избра́ннии Царе́м ца́рствующих и Го́сподем госпо́дствующих/ от ро́да царе́й Росси́йских,/ благове́рнии му́ченицы,/ му́ки душе́вныя и смерть теле́сную за Христа́ прии́мшии/ и венцы́ Небе́сными увенча́вшиися,/ к вам, я́ко покрови́телем на́шим ми́лостивым,/ с любо́вию благода́рне вопие́м:/ ра́дуйтеся, ца́рственнии страстоте́рпцы,// за Русь Святу́ю пред Бо́гом усе́рднии моли́твенницы. Перевод: Избранные Царем царствующих и Господом господствующих из рода царей Российских, благоверные мученики, муки душевные и смерть телесную за Христа принявшие и венцами Небесными увенчавшиеся, к вам, как к покровителям нашим милостивым, с любовью благодарно взываем: «Радуйтесь, царственные страстотерпцы, за Русь Святую перед Богом ревностные молитвенники». Величание святым царственным страстотерпцам Велича́ем вас,/ святи́и ца́рственнии страстоте́рпцы,/ и чтим честна́я страда́ния ва́ша,/ я́же за Христа́// претерпе́ли есте́. Молитва святому страстотерпцу царю-мученику Николаю II О, святы́й вели́кий Росси́йский Царю́ и страстоте́рпче Нико́лае! Вонми́ гла́су моле́ния на́шего и вознеси́ ко Престо́лу всеви́дящаго Го́спода стена́ния и воздыха́ния наро́да Ру́сскаго, не́когда богоизбра́ннаго и благослове́ннаго, ны́не же па́дшаго и от Бо́га отступившаго. Разреши́ клятвопреступле́ние, досе́ле тяготе́ющее над наро́дом Русским. Тя́жко бо согреши́хом, отступи́вше от Царя́ Небе́снаго, оста́вльше ве́ру правосла́вную на попра́ние нечести́вых, престу́пльше кля́тву собо́рную и не возбранивше убие́нию твоему́, Семьи́ твоея́ и ве́рных слу́г твои́х. Не бо послу́шахом повеле́ния Госпо́дня: «Не прикаса́йтеся пома́занным Мои́м» па́ки же Дави́ду глаго́лющу: «И́же простре́т ру́ку на Пома́занника Госпо́дня, не Госпо́дь ли порази́т его́?» И се́ ны́не досто́йная по де́лом на́шим прие́млем, тяготеет бо да́же до дне́ сего́ на на́с гре́х ца́рския кро́ви проли́тия. Доны́не оскверня́ются святы́ни на́ши. Блу́д и беззако́ние не оскудева́ют от на́с. Ча́да на́ши пре́даны на поруга́ние. Вопие́т к не́бу кро́вь неви́нная, на вся́кий ча́с в земле́ на́шей пролива́емая. Но ви́ждь сле́зы и сокруше́ние серде́ц на́ших, ка́емся бо, я́коже киевляне не́когда пред князе́м Игорем, и́ми умученным; я́коже владимирцы пред князе́м Андре́ем Боголюбским, и́ми убие́нным, и про́сим: умоли́ Го́спода, да не отврати́тся от на́с до конца́, да не лиши́т наро́д Русский вели́каго избранничества Своего́, но да пода́ст на́м ра́зум спасе́ния, во е́же восстати на́м из глубины́ паде́ния сего́. И́маши бо, Царю́ Нико́лае, дерзнове́ние ве́лие, ты́ бо кро́вь свою́ пролия́л еси́ за наро́д сво́й, и ду́шу положи́л еси́ не то́кмо за дру́ги, но и за враги́ своя́. Сего́ ра́ди предстои́ши ны́не в Невече́рнем Све́те Царю́ Сла́вы, я́ко ве́рный слуга́ Его́. Бу́ди на́м хода́тай и засту́пник, и охранитель. Не отврати́ся от на́с, и не оста́ви на́с на попра́ние нечести́вых. Да́руй на́м си́лы на покая́ние, и правосу́дие Бо́жие приклони́ на милосе́рдие, да не погуби́т на́с до конца́ Госпо́дь, но да вся́ прости́т и ми́лостивно поми́лует, и спасе́т зе́млю Ру́сскую и наро́д ея́. Да изба́вит же Оте́чество на́ше от постигших бе́д и напа́стей, возроди́т ве́ру и благоче́стие, возста́вит же престо́л Царе́й правосла́вных, е́же сбы́тися пророчествам уго́дников Бо́жиих. И да просла́вят лю́ди Ру́сские по все́й вселе́нней всехва́льное и́мя Госпо́дне и ве́рно послу́жат Ему́ до сконча́ния ве́ка, воспева́я сла́ву Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь. СЕГОДНЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ ТАКЖЕ ВСПОМИНАЕТ: Свт. Андре́я Критского, архиепископа (740); прп. Ма́рфы Антиохийской, матери Симеона Дивногорца (551); прп. Андре́я Рублева, иконописца (XV); Блгв. кн. Андре́я Боголюбского (1174); Обре́тение мощей прп. Евфи́мия, Суздальского чудотворца (1507 или 1512); мч. Феодо́та и мц. Феодо́тии (108); сщмч. Фео́дора, епископа Киринейского (310); сщмч. Са́ввы (Трлаича), епископа Горнокарловацкого (1941) (Серб.). Сщмч. Дими́трия Казанского, пресвитера (1942). Икона Божией Матери: Галатская.

НЕВЕРОЯТНЫЙ РАССКАЗ: СВЯЩЕННИК НАКРЫЛ СВОИМ ТУЛУПОМ СВОЕГО ЛЮТЕЙШЕГО ВРАГА И ТЕМ САМЫМ СПАС НЕ ТОЛЬКО ЕГО ТЕЛО, НО И ДУШУ... В ледяной бетонный «стакан» штрафного изолятора бросили человека. Тот, кто уже сидел внутри, съежившись в углу, лишь приподнял голову. Для него это была просто еще одна душа на пороге смерти, но для лагерной системы это была злая ирония: бывшего высокопоставленного сотрудника НКВД, утверждавшего расстрельные списки, бросили умирать в тот самый ад, который он помогал строить. Его сокамерником оказался священник, заключенный Арсений. Пол карцера покрывала стылая вода. Ночь обещала мороз, который не оставляет живых. Бывший чекист, интеллигентный и когда-то властный Авсенев, знал систему изнутри. Знал, что утром отсюда вынесут два окоченевших тела. Его трясло. Не от страха — страх был слишком мелким чувством для всепоглощающего холода, вгрызавшегося в кости, — а от животной дрожи умирания. Священник в углу не двигался. Он просто смотрел на нового соседа долгим, спокойным взглядом, в котором не было ни осуждения, ни ненависти, ни даже сочувствия. Было в этом взгляде что-то иное, огромное, отчего Авсеневу вдруг стало не по себе. Он ожидал проклятий, злорадства, чего угодно — только не этой оглушающей тишины в глазах старика. «Раздевайся», — вдруг тихо, почти беззвучно сказал священник. Авсенев не понял. Мысли путались, застывали. «Раздевайся, говорю, — повторил о. Арсений. — Рубаху сымай, ложись на нары, я тебя прикрою». «Ты что, поп... с ума сошел? Мы же оба замерзнем!» — прохрипел чекист. Отец Арсений медленно поднялся. Подошел. От его ветхого ватника пахло не лагерной гнилью, а чем-то забытым — сухой травой или хлебом. Он начал расстегивать пуговицы на своей телогрейке. «Не бойся. Так надо, — его голос был ровным, как у врача, делающего привычную операцию. — Ложись. Будем ждать утра». Произошло нечто, ломающее законы человеческой логики. Отец Арсений снял с себя единственную теплую одежду и укрыл ею Авсенева, лежавшего на голых досках. Сам же, в одной тонкой рубахе, отошел в самый ледяной угол, где со стен сочился иней, и встал там, прислонившись к бетону. Авсенев лежал под чужим ватником, и его колотил озноб стыда, более страшный, чем холод. Этот поп, один из тех, кого он презирал, кого тысячами отправлял в такие же лагеря, сейчас отдавал ему свою жизнь. Не ради Бога, не ради идеи — просто, буднично, как отдают последний кусок хлеба. И тогда священник начал молиться. Это была не молитва-просьба. Это не был крик отчаяния. Авсенев, атеист до мозга костей, вдруг понял это всем своим существом. Из угла, где стоял старик, пошло... тепло. Не физическое тепло, которое могло бы растопить лед. Иное. Авсенев не верил своим ощущениям. Время в карцере остановилось. Звук капающей с потолка воды пропал. Весь мир сжался до этого бетонного мешка, в котором происходило что-то невозможное. Холод никуда не ушел — он по-прежнему был вокруг, но он перестал проникать внутрь. Он словно огибал тело Авсенева, обтекал его, как вода огибает камень. Чекист видел спину священника. Тот не шевелился. Он не стоял на коленях, не бился в экстазе. Он просто стоял, и от него исходила эта немыслимая, защищающая сила. Авсеневу показалось, что стены карцера стали прозрачными, и за ними — не лагерный двор, а что-то огромное, звездное и живое. Он, тот, кто верил только в материю и директивы, лежал и смотрел на спину священника, спасающего его от им же созданного ада. И впервые в жизни ему захотелось плакать. Сам не зная как, он уснул. Утром лязгнул засов. Вошли два надзирателя и начальник режима. Они пришли забирать трупы. Их взгляды были пусты и привычны. Но они остановились на пороге. Картина, которую они увидели, была невозможной. На нарах, укрытый ватником, спал живой и невредимый бывший чекист Авсенев. В углу, спиной к ним, стоял отец Арсений. Он был полностью покрыт инеем. Белый, как изваяние из соли, он сиял в тусклом свете лампочки. Его волосы, борода, рубаха — все было одним сверкающим ледяным панцирем. «Этого, — кивнул начальник на Авсенева, — в барак. Живой, черт... А попа — в морг». Надзиратели подошли к священнику, грубо взяли его за плечо, чтобы поволочь. И тут старик медленно повернул голову. Он открыл глаза. И улыбнулся. Начальник режима отшатнулся, выронив папиросу. Он смотрел на живые, ясные глаза священника, пробивающиеся сквозь ледяную корку, и его лицо исказилось от суеверного ужаса. Он молча развернулся и вышел, только пробормотав на ходу: «Отведите его... тоже в барак...» Позже, когда потрясенный Авсенев нашел в себе силы спросить начальника, как такое могло быть, тот зло, не глядя ему в глаза, бросил: «Не твое дело. Твой поп всю ночь молился за тебя. Вот ты и жив остался. За тебя молился...» Эта история, найденная в уникальном сборнике свидетельств «Отец Арсений», — не о физике и температуре. Она о том, что нет такого ледяного ада, ни вовне, ни в собственной душе, куда не мог бы дохнуть жар тихой молитвы, спасая того, кто давно перестал ждать спасения. И являя милость там, где по всем законам мира должна была торжествовать лишь справедливость. © Сергий Вестник

Священник Кирилл Иванов прокомментировал выступление ваххабитского шейха и доходчиво объяснил, что нас ждёт, когда орды завезенных дикарей начнут, уже в прямом смысле этого слова, брать нашу Землю. При полном содействии властей государств Средней Азии, южного Кавказа, под руководством Турции и патронажем США, Великобритании и Израиля. !

Кто воздает за благодеяния, тот помышляет о будущем и во время падения найдет опору. Сирах 3:31

ПОЖАРНЫЕ, ШАГНУВШИЕ В АТОМНЫЙ АД, И АНГЕЛ, ЯВИВШИЙ СЕБЯ В ночь на 26 апреля 1986 года мир не знал, что стоит на краю бездны. Старший дозиметрист Михаил Варивода и его товарищи из бригады пожарных шли в самое сердце рукотворного ада — к дышащему смертью реактору Чернобыльской АЭС. Они шли туда умирать, выполняя приказ, но то, что они увидели в столбе огня и радиации, было страшнее и одновременно спасительнее самой смерти. Реальность расползалась на атомы. Воздух имел вкус металла и свинца. В горле стоял колючий, сухой ком, а невидимый огонь радиации прожигал легкие. Вокруг выли сирены, трещали счетчики Гейгера, заходясь в предсмертной истерике, кричали люди. Но над всем этим стоял иной звук — низкий, утробный, всепоглощающий гул вырвавшегося на волю ядерного зверя. Михаил и его люди карабкались на крышу третьего энергоблока, соседнего с разрушенным четвертым. Битум под ногами плавился, приклеивая сапоги к преисподней. Сквозь дыру в стене реактора бил в ночное небо столб неземного свечения — голубовато-белый, завораживающе прекрасный и абсолютно смертельный. Там, в этом свете, дозиметры были не нужны. Там была просто Смерть в ее чистом, концентрированном виде. Тысячи рентген в час — доза, убивающая за минуты. Они работали в полном молчании, превозмогая тошноту и головокружение. Каждый понимал: это билет в один конец. Это не работа. Это самопожертвование. В этом механическом аду, где человек стал лишь расходным материалом для затыкания дыры в мироздании, не было места мыслям о душе. Была лишь задача: сбросить графитовые стержни обратно в развал, потушить, удержать. И в этот момент они увидели. Из самого центра ядерного пламени, из дыма и разлома начала формироваться фигура. Сначала она была полупрозрачной, как марево над раскаленным асфальтом, но с каждой секундой обретала плотность и четкость. Огромная, высотой метров двадцать, она медленно поднималась над реактором. Два гигантских крыла, сотканных не из перьев, а из того же неземного света, развернулись над пылающей бездной. Фигура была человекоподобной, но в ней не было ничего человеческого. Пожарные застыли, забыв про огонь, про радиацию, про приказ. Их сознание, натренированное на экстремальные ситуации, отказалось обрабатывать происходящее. Это было видение из другой реальности, прорвавшееся в их мир вместе с плутонием и цезием. Существо подняло то, что можно было назвать рукой, и указало на небо. И в этот миг дозиметрист Михаил, атеист и коммунист, человек науки и техники, вдруг вспомнил то, чего никогда толком и не знал. Фразы, услышанные когда-то от деревенской бабки, всплыли в его сгорающем от радиации мозгу с пронзительной ясностью: «...и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и имя сей звезде Полынь». «Чернобыльник» — так в народе называли полынь. Он смотрел на это создание не со страхом. Страха уже не было. Он смотрел на него с оглушающим, всепоглощающим пониманием. Он вдруг осознал, что он и его товарищи — не просто ликвидаторы аварии. Они — свидетели чего-то библейского, стоящие в эпицентре события, о котором было предсказано две тысячи лет назад. И этот Ангел, или кем бы он ни был, явился не для того, чтобы их напугать или спасти. Он явился как Знак. Как Печать. Как грозное подтверждение того, что их локальная техногенная катастрофа — это событие вселенского, духовного масштаба. Несколько долгих минут, показавшихся вечностью, гигантская фигура висела над реактором, словно заслоняя собой мир от вырвавшегося из недр ада. А затем она начала медленно растворяться, таять в дыму и пламени, пока не исчезла совсем, оставив после себя лишь смертоносное сияние реактора и звенящую в ушах тишину в головах нескольких человек на крыше. Они молча закончили работу и спустились вниз. Никто не обсуждал увиденное. Не потому что боялись показаться сумасшедшими. А потому, что слова были бессильны и кощунственны перед лицом того, чему они стали свидетелями. Позже, в госпиталях, умирая от острой лучевой болезни, некоторые из них пытались рассказать об этом врачам и следователям из КГБ. Их слова списывали на бред и радиационные галлюцинации. Но десятки людей из числа первых ликвидаторов, не сговариваясь, в разное время и в разных местах описывали одно и то же: гигантского крылатого вестника в сердце атомного огня. Эта история, найденная в обрывках рассекреченных интервью и полушепотных воспоминаниях выживших, — не о чуде. Это о милосердии страшного суда. Она говорит, что даже когда человечество своей гордыней разверзает на земле врата ада, Господь не отворачивается молча, но посылает знак, видимый лишь тем, кто стоит у самого края — как последнее предостережение и последнюю надежду. © Сергий Вестник