IV. Том 4-й - "Поэмы и повести". 10). "АУЛ БАСТУНДЖИ". "Поэма", 1833-1834 год. Датируется 1833-1834 годами. Считается, что в "поэме" отражена "черкесская народная легенда" о непримиримых братьях: Канбулате и Атвонуке (или Антиноко); причиною вражды принято считать красавицу жену Канбулата. "Аул Бастунджи" - реально существовавшее в конце XVIII - начале XIX веков горское селение у горы Бештау, он был разрушен после 1804 года, так же как и многие другие соседние аулы, когда жившие здесь "кабардинцы, отрезанные от остальной Кабарды линией русских укреплений, покинули свои жилища и ушли в горы". Т.ч. литературные распри братьев - черкесов версия художественная, поскольку, известно, что любимой "церковной традицией" является перевешивание на женский род вины / ответственности за погибель и разрушение.

Кто виноват, что поселение опустело? Ищите женщину, попытка "централизовать власть" здесь совершенно ни при чём. В 1825 году М.Ю.Лермонтов мог видеть лишь развалины "аула Бастунджи" посетив в 1825 году Пятигорье. Впервые была опубликована в отрывках в 1860 года в "собрании сочинений" под редакцией Дудышкина (том 2, стр. 290 - 292), полностью - в 1883 году в "Русской мысли" (книга 2, стр. 3 - 23) с неточностями и отступлениями от текста (исправления - в "Саратовском листке", 1884 года, № 56 - 57). На обороте последнего листа "автографа" находится "черновик стихотворения" - "На серебряные шпоры", относящегося к годам пребывания М.Ю.Лермонтова в "юнкерской школе". Действие происходит в районе Пятигорья, где в конце XVIII и самом начале XIX веков реально существовал неподалеку от Бештау "аул Бастунджи". Как и в "Каллы", в "Ауле Бастунджи" отразились не только воспоминания Лермонтова о поездках на Кавказ в детстве, но и чтение литературы о нём, рассказы родственников - Хастатовых и Шан-Гиреев, московских студентов и "юнкеров-кавказцев".

Фабула "поэмы" исполнена "драматизма": по сюжету - "герой - бунтарь, не признающий нерушимости брака, освященного обычаем, страстно протестующий против 1-го из адатов - права старшинства". В назидательной форме Селим проклят, обречён на одиночество и позорную смерть (здесь уже предвосхищён конец героя поэмы "Беглец", также Селима). Самостоятельную роль приобретают описания Природы, быта и нравов горцев: обрисованы герои (в особенности Селим). Отмечалось влияние на "Аул Бастунджи" - "поэм" Байрона и "Бахчисарайского фонтана" А.С.Пушкина. Некоторые образы и стихи из "Аула Бастунджи" М.Ю.Лермонтов позднее использовал в других произведениях: "Хаджи Абреке", "Демоне", "Мцыри". Посвящение к "Аулу Бастунджи" по содержанию и форме близко к стихотворению "Тебе, Кавказ, суровый царь земли". "Поэма" написана 8-ми стишной строфой - октавой. Интерес "поэта" к этой стихотворной форме, новой для "русской поэзии", связан, очевидно, прежде всего с переводами С.Е.Раича и А.Ф.Мерзлякова (учителей Лермонтова) из "итальянских поэтов" - Тассо и Ариосто. К 1830 году относится поэма Пушкина "Домик в Коломне", написанная октавой, опубликованная, однако, лишь в 1833 году. Между тем ещё в 1831 году в "Телескопе" (№ 11 и 12) была напечатана статья С.П.Шевырева "О возможности ввести итальянскую октаву в русское стихосложение". Лермонтов, внимательно следивший за самыми последними событиями в "русской и европейской поэзии, был 1-м из 1-х русских поэтов, осваивающих эту трудную форму". Относительно горцев "поэма" является "литературным вымыслом автора", поскольку лишена правдоподобия с т.з. "адатского права", с которым боролась Российская империя, пытаясь внедрить вместо оного - "Закон", который горцы категорически отвергали.

Рисунок выше - /А.Силина, 1939 года к поэме "Аул Бастунджи", собственность художника/. ПОСВЯЩЕНЬЕ. 1. - "Тебе Кавказ - суровый царь земли, - я снова посвящаю стих небрежный: - Как сына ты его благослови и осени вершиной белоснежной! От ранних лет кипит в моей крови Твой жар и бурь твоих порыв мятежной; На севере в стране тебе чужой Я сердцем твой, - всегда и всюду твой!..." 2. - "Твоих вершин зубчатые хребты меня носили в Царстве Урагана, И принимал меня лелея ты в объятия из синего тумана. И я глядел в восторге с высоты, и подо мной как остов великана, В степи обросший мохом и травой, лежали горы грудой вековой". 3. - "Над детской головой моей венцом свивались облака твои седые; - Когда по ним катался Гром, и пробудясь от сна, как часовые, Пещеры откликалися кругом, я понимал их звуки роковые, Я в край надзвёздный пылкою Душой летал на Колеснице Громовой!..." 4. - "Моей Души не понял Мир - ему Души не надо. В мрак её глубокой Как Вечности таинственную Тьму ничьё живое не проникнет око. И в ней-то недоступные уму живут воспоминанья о далёкой Святой земле... ни свет, ни шум земной их не убьёт... Я твой! Я всюду твой!..."

ГЛАВА 1-я. I. Между Машуком и Бешту, назад тому лет 30, был аул, горами Закрыт от бурь и вольностью богат. Его уж нет. Кудрявыми кустами Покрыто поле: дикий виноград цепляясь вьётся длинными хвостами Вокруг камней, покрытых сединой, с вершин соседних сброшенных грозой!... II. Ни бранный шум, ни песня молодой черкешенки уж там не слышны боле; И в знойный, летний день табун степной без стражи ходит там, 1-н, по воле; И без оглядки с пикой за спиной донской казак въезжает в это поле; И безопасно в небесах орёл, чертя круги, глядит на тихий дол. III. И там, когда вечерняя заря бледнеющим румянцем одевает Вершины гор, - пустынная змея из-под камней резвяся выползает; На ней рябая блещет чешуя серебряным отливом, как блистает Разбитый меч, оставленный бойцом, в густой траве на поле роковом. IV. Сгорел аул - и слух об нём исчез. Его сыны рассыпаны в чужбине.... Лишь пред Огнём, в туманный день, черкес порой об нём рассказывает ныне При малых детях. - И чужих Небес питомец, проезжая по Пустыне, Напрасно молвит казаку: - "Скажи, не знаешь ли аула Бастунджи?" *(*1). - /- "Скажи, не знаешь ли аула Бастунджи?" - "Бастунджи" ("бустанджи" или "бостанджи" - означает "огородник", от тюркского "бустан", "баштан" ("огород")/.

V. В ауле том без ближних и друзей когда-то жили 2-а родные брата, И в Пятигорье не было грозней и не было отважней Ак-Булата. Меньшой был слаб и нежен с юных дней, как цвет весенний под лучом заката! Чуждался битв и крови он и зла, но искра в нём таилась... и ждала... VI. Отец их был убит в чужом краю, а мать Селим убил своим рожденьем, И хоть невинный начал жизнь свою, как многие кончают, преступленьем! Он Душу не обрадовал ничью, он никому не мог быть утешеньем; Когда он в первый раз открыл глаза, его улыбку встретила Гроза!.... VII. Он рос один... по воле, без забот, как птичка, меж Землей и Небесами! Блуждая с детства средь родных высот, привык он Тучи видеть под ногами, А над собой 1-н безбрежный свод; порой в степи застигнутый мечтами 1-н сидел до поздней ночи он, и вкруг него летал чудесный Сон. VIII. И земляки - зачем? То знает Бог - чуждались их беседы; особливо Паслись их кони... и за их порог переступали люди боязливо; И даже молодой Селим не мог, свой тонкий стан высокий и красивый В бешмет шелковый праздничный одев, привлечь 1-й улыбки гордых дев. IX. Сбиралась ли ватага удальцов отбить табун, иль бранною забавой Потешиться... Оставя бедный кров, им вслед, с усмешкой горькой и лукавой, Смотрели братья, сумрачны, без слов, как смотрит облак иногда двуглавой, Засев меж скал, на светлый бег Луны, 1-н, исполнен грозной тишины. X. Дивились все взаимной их любви, и не любил никто их... оттого ли, Что никому они дела свои не поверяли, и надменной воли Склонить пред чуждой волей не могли? Не знаю, - тайна их угрюмой доли Темнее строк, начертанных рукой прохожего, на плите гробовой... XI. Была их сакля меньше всех других, и с плоской кровли мох висел зелёной. Рядком блистали на стенах простых аркан, седло с насечкой воронёной, 2-а башлыка, 2-е шашки боевых, да 2-а ружья, которых ствол гранёный, Едва прикрытый шерстяным чехлом, был закопчён в дыму пороховом. XII. Однажды....... Акбулата ждал Селим с охоты. Было поздно. На долину Туман ложился как прозрачный дым; и сквозь него, прорезав половину Косматых скал, как буркою густым одетых мраком, дикую картину Родной Земли и Неба красоту обозревал задумчивый Бешту. XIII. Вдали тянулись розовой стеной, прощаясь с Солнцем, Горы снеговые; Машук, склоняся лысой головой, через струи Подкумка голубые, Казалось, думал тяжкою стопой перешагнуть в поместия чужие. С мечети слез мулла: аул дремал... Лишь в крайней сакле огонёк блистал. XIV. И ждет Селим - сидит он час и 2-а, гуляя в поле, горный Ветер плачет, И под окном колышется трава но чу! Далёкий топот.... Кто-то скачет.. Примчался; фыркнул конь, заржал.. Сперва спрыгнул 1-н, Потом другой.... что это значит? То не сайгак, не волк, Не зверь лесной! Он прискакал с добычею иной. XV. И в саклю входит Акбулат, самодовольно взорами сверкая. Селим к нему: - "Ты загулялся, брат! Я чай, с тобой не дичь одна лесная." И любопытно он взглянул назад, и видит он: черкешенка младая Стоит в дверях, мила как херувим; и побледнел невольно мой Селим. XVI. И в нём, как будто пробудясь от Сна, зашевелилось сладостное что-то. - "Люби её! Она моя жена!" Сказал тогда Селиму брат. "Охотой родной аул покинула она. Наш бедный дом храним её заботой Отныне будет. - Зара! Вот моя Отчизна, всё богатство, вся семья!..." XVII. И Зара улыбнулась, и уста хотели вымолвить слова привета, Но замерли. - Вдоль по челу мечта промчалась тенью. По словам поэта, Казалось, вся она была слита, как гурии*(*2), из сумрака и света; Белей и чище ранних облаков являлась грудь, поднявшая покров; *(*2). - /"Гурии" по верованиям "мусульман" - населяющие Рай "вечно юные прелестные девы, которые служат наградой правоверным"/.

XVIII. Черны глаза у серны молодой, но у неё глаза чернее были; Сквозь тень ресниц, исполнены Душой, они блаженством сердцу говорили! Высокий стан искусною рукой был стройно перетянут без усилий; Сквозь чёрный шёлк витого кушака блистало серебро исподтишка. XIX. Змеились косы на плечах младых, оплетены тесьмою золотою; И мрамор плеч, белея из-под них, был разрисован жилкой голубою. Она была прекрасна в этот миг, прекрасна вольной дикой простотою, Как южный плод румяный, золотой, обрызганный душистою росой. XX. Селим смотрел. Высоко билось в нём встревоженное сердце чем-то новым. Как сладко, страстно пламенным челом прилёг бы он к грудям её перловым! Он вздрогнул, вышел... Сумрачен лицом, кинжал рукою стиснув. - На шёлковом ковре лениво Акбулат лежал, курил и думал..... О! Когда б он знал!.... XXI. Промчался день, другой... И много дней; они живут как прежде нелюдимо. Но раз... шумела буря. Все черней утёсы становились. С воем мимо, Подобно стае скачущих зверей, толпою разных жадных псов гонимой. Неслися друг за другом облака, косматые, как перья шишака*(*3). *(*3). - /- "Косматые, как перья шишака.." - "Шишак" - "шлем", "каска с гребнем или хвостом"/.

XXII. Очами Акбулат их провожал задумчиво с порога сакли бедной. Вдруг шорох: он глядит... Пред ним стоял Селим, без шапки, пасмурный и бледный; на поясе звеня висел кинжал, рука блуждала по оправе медной; Слова кипели смутно на устах, как бьётся пена в тесных берегах. XXIII. И юноше с участием живым он молвил: - "Что с тобой? - не понимаю! Скажи!" - "Я гибну!" отвечал Селим, сверкая мутным взором: - "Я страдаю!... Одною думой день и ночь томим! Я гибну!... ты ревнив, ты вспыльчив: знаю! Безумца не захочешь ты спасти..... Так, я виновен.... Но, прости!... Прости!...." XXIV. - "Скажи, тебя обидел кто-нибудь? Обиду злобы кровью смыть могу я! Иль конь пропал? - Забудь об нём, забудь,... В горах коня красивее найду я!.. Иль от Любви твоя пылает грудь? И чуждой девы хочешь поцелуя?... Её увезть легко во тьме ночной,.. Она твоя!... Но молви: что с тобой?" XXV. - "Легко спросить,... но тяжко рассказать И чувствовать!..... Молился я Пророку, Чтоб ангелам велел он ниспослать Хоть каплю влаги пламенному оку!... Ты видишь: есть ли слёзы?... О! не трать Молитв напрасных...... К яркому Востоку И Западу взывал я.... Но в моей Душе всё шевелится грусть, как змей!..." XXVI. - "Я проклял Небо - оседлал коня; Пустился в степь. Без цели мы блуждали, Не различал ни ночи я, ни дня... Но вслед за мной мечты мои скакали! Я гибну, брат!... Пойми, спаси меня! Твоя Душа не крепче бранной стали.. Когда я был ребёнком, ты Любил Ребёнка.... Помнишь это? Иль забыл?... XXVII. - "Послушай!... Бурно молодость во мне Кипит как жаркий ключ в скалах Машука! Но ты, - в твоей суровой седине Видна усталость жизни, лень и скука. Пускай летать ты можешь на коне, Звенящую стрелу бросать из лука, Догнать оленя и врага сразить... Но... так, как я, не можешь ты Любить!.." XXVIII. - "Не можешь ты безмолвно целый час Смотреть на взор живой, но безответный, И утопать в сияньи милых глаз, Тая в груди, как месть, Огонь заветный! Обнявши Зару, я видал не раз, Как ты томился скукою приметной..... Я б отдал жизнь за поцелуй такой, И... Если б мог, не пожалел другой!..." XXIX. Как облака, висящие над ним, стал мрачен лик суровый Акбулата. Дрожь пробежала по усам седым, взор покраснел как зарево заката. - "Что произнесть решился ты, Селим!" - Воскликнул он.  - Селим не слушал брата. Как бедный раб он пал к его ногам,  И волю дал страданью и мольбам. XXX. - "Ты видишь: я погиб! -... спасенья нет... Отчаянье, Любовь..... Везде! Повсюду!... О! Ради прежней дружбы... Прежних лет... Отдай мне Зару!... Уступи!... Я буду Твоим рабом... Послушай: сжалься?... Нет, Нет!... Ты меня как ветхую посуду С презреньем гордым кинешь за порог...... Но, видишь: вот кинжал! - А там: есть Бог!.." XXXI. - "Когда б хотел, я б мог давно, поверь, Упиться счастьем, презреть всё святое! Но я подумал: нет! Как лютый зверь Он растерзает сердце молодое! - И вот пришло раскаянье теперь, Пришло - но поздно! я ошибся вдвое, Я, как глупец, остался на земли, Один, один... без дружбы и Любви!..." XXXII. - "Что медлить: я готов - не размышляй! Один удар - и мы спокойны оба. Увы! Минута с ней - Небесный Рай! Жизнь без неё - скучней, страшнее гроба! - Я здесь, у ног твоих.... Решись, иль знай: Любовь хитрей, чем ревность или злоба; Я вырву Зару из твоих когтей; Она моя - и быть должна моей!" XXXIII. Умолк. Бледней снегов был нежный лик, в очах дрожали слёзы исступленья; Меж губ слова слились в невнятный крик, мучительный, ужасный..... Сожаленье угрюмый брат почувствовал на миг: - "Пройдёт, сказал он, время заблужденья! Есть много звёзд: 1-на другой светлей; красавиц много без жены моей!...." XXXIV. - "Что дал мне Бог, того не уступлю; А что сказал я, то исполню свято. Пророк зрит мысль, и слышит речь мою! Меня не тронут ни мольбы, ни злато!... Прощай... Но если! Если..." - "Я люблю, Люблю её!" - сказал Селим, объятый Тоской и злобой: - "Я просил, скорбел... Ты не хотел!.... Так помни ж: не хотел!" XXXV. Его уста скривил холодный смех; он продолжал: - "Всё кончено отныне! Нет для меня ни дружбы ни утех!... .....Благодарю тебя!... Ты, как об сыне, об юности моей пекся: Сказать не грех.... По воле нежил ты Цветок в Пустыне, По воле оборвал его листы..... Я буду помнить - помни только ты!......" XXXVI. Он отвернулся и исчез как тень. Стоял недвижим Акбулат смущённый, Мрачней, чем громом опаленный пень. - Шумела буря. Ветром наклоненный Скрипел полуразрушенный плетень; да иногда Грозою заглушённый Из бедной сакли раздавался вдруг беспечной, нежной, вольной песни звук!.. XXXVII. Так, иногда, 1-на в степи чужой залётная певица, птичка юга, Поёт на ветке дикой и сухой, когда вокруг шумит, бушует Вьюга. - И путник внемлет с тайною тоской, и думает: то верно голос друга! Его Душа, живущая в Раю, сошла печаль приветствовать мою!........ XXXVIII. .......Селим седлает верного коня, гребёнкой медной гриву разбирая; Кубанскою оправою звеня, уздечка блещет; крепко обвивая Седло с конём, сцепились 2-а ремня. Стремёна ровны; плетка шёлковая На арчаге мотается*(*4). Храпит, косится конь... пора, садись, джигид. *(*4). - /"Арчаг" ("арчак") - деревянный остов седла/.

XXXIX. Горяч и статен конь твой вороной! Как красный угль его сверкает око! Нога стройна, косматый хвост трубой; и лоснится хребет его высокой, Как чёрный камень, сглаженный волной! Как саранча, легко в Степи широкой Порхает он под лёгким седоком, и голос твой давно ему знаком!... XL. И молча на коня вскочил Селим; нагайкою махнул, привстал немного На стременах.... Затрепетал под ним и захрапел товарищ быстроногой! Скачёк, другой.... Ноздрями пар как дым.... И полетел знакомою дорогой, Как пыльный лист, оторванный Грозой, летит крутясь по Степи голубой!... XLI. Размашисто скакал он; и кремни, как брызги рассыпаяся, трещали Под звонкими копытами. Они сырую землю мерно поражали; И долго вслед ущелия одни друг другу звук передавали, Пока вдали, мгновенный, как Симун*(*5), не скрылся всадник и его скакун... *(*5). - /"Симун" ("самум") - "сухой, знойный Ветер Пустыни"/. XLII. Как "Дух Изгнанья", быстро он исчез за пеленой волнистого тумана!.. У табуна сторожевой черкес, дивяся, долго вслед ему с кургана Смотрел и думал: - "Много есть чудес!... Велик Аллах!... Ужасна власть Шайтана! - Кто скажет мне, Что этого коня Хозяин мрачный сын земли, как я?"

ГЛАВА 2-я. I. Меж виноградных лоз нагорный ключ от мирного аула недалёко Бежал по камням, светел и гремуч. Небес Восточных голубое Око Гляделось в нём; и плавал жаркий луч в его волне студёной и глубокой; И мелкий дождь серебряных цветов в него с прибрежных сыпался дерев. II. Вот мирный час, когда на водопой бежит к потоку серн пугливых стая, Шумя по листьям и траве густой. Вот час, когда черкешенка младая Идёт купаться тайною тропой. Нагую кожу в воду погружая, Она дрожит, смеется... и вокруг кидает взгляд, где дышит страсть и юг! III. Не бойся, Зара! - всюду тишина; присядь на камень, сбрось покров узорный! Вода в ручье прозрачна, холодна; смирит волненье груди непокорной, И освежит твой смуглый стан она. Но, чу!.. Постой!.. Чей это шаг проворной не в добрый час раздался меж кустов?... Святой Пророк! - скорей, где твой покров?... IV. Но сильно чья-то жаркая рука хватает руку Зары. Страстен, молод Огонь руки сей!... Сакля далека... Что делать? - В грудь смертельный холод проник, как пуля меткого стрелка, И сердце громко билось в ней как молот! - - "Селим, ты здесь? - Злой Дух тебя принёс! Зачем пришел ты?" - "Я?... какой вопрос!" V. - "Селим!... О!.. Я погибла!.." - "Может быть; так что ж!" - "Ужель! ни капли сожаленья! Чего ты хочешь?" - "Я хочу Любить! Хочу! - Ты видишь: краткие мученья Меня уж изменили... Скучно жить как зверю, одному.... Часам терпенья настал последний срок! - Я снова здесь. Я твой: навек, Душой и телом: - весь!" VI. - "Я знал, что Ваш Пророк - не мой Порок, Что люди мне - чужие, а не братья; И странствовал в Пустыне одинок И сумрачен, как див, дитя Проклятья! - Без страху я давно б в могилу слёг; Но холодны сырой земли объятья.... Ах! я мечтал хоть миг 1-н заснуть, Мою главу склонив к тебе на грудь!... VII. - "Беги со мной!... Оставь свой бедный дом. Я молод, свеж - твой муж: старик суровый! Решись, спеши: мне тайный путь знаком; Моё ружьё верней стрелы громовой; Кинжал мой блещет гибельным лучом; Моя рука быстрей, чем взгляд и слово; - И у меня жилище есть в горах, Где отыскать нас может лишь Аллах!" VIII. - "Мой дом изрыт в расселинах скалы: В нём до меня 2 барса дружно жили. - Узнав пришельца, голодны и злы, Они, воспрянув, бросились, завыли... Я их убил - и в тот же день орлы Кровавые их кости растащили; И кожи их у входа, по бокам, Висят, как тени, в страх другим зверям". IX. - "Там ложе есть из моха и цветов, Там есть родник, меж камней иссечённый; Его питает влага облаков, И брызжет он журча струёю пленной. Беги со мной!... Никто твоих следов Не различит в Степи, мой друг бесценный! И только Месяц с Солнцем золотым Узнают, как и кто тобой любим!...." X. Обнявши стан её полунагой, едва дыша, склонился к ней устами, Он ждал ответа с страхом и тоской: - она молчала - шаткими ветвями Шумел над ними Ветер полевой, и тени листьев тёмными рядами Бродили по челу её: - она, как мраморный кумир, была бледна. XI. - "Решись же, Зара: ждать я не могу!... Ты побледнела?... Что такое? Слёзы? Но разве здесь ты предана врагу? Иль речь Любви похожа на угрозы? Иль ты меня не любишь? Нет! Я лгу... Твои уста нежней иранской розы: они не могут это произнесть!... Пусть нет в тебе Любви... но жалость есть!" XII. - "О, как я был бы счастлив, как богат, Под звёздами аллы?, один с тобою!.. Скажи: тебя не любит Акбулат? Он зол, ревнив, он пасмурен Душою, И речь его хладнее, чем булат?... Он для тебя постыл.... Беги со мною.... Но, ты качаешь молча головой.. - Не он тобой Любим!!.... Но кто ж другой?" XIII. - "Скорей: откуда? Где он? - Назови - Я вытвержу зловещее названье... Я обниму как брата - и в крови Запечатлею братское лобзанье. Кто ж он, счастливый царь твоей Любви? Пускай придёт, дразнить моё страданье, При мне тебя и нежить и ласкать.... Я рад смотреть, клянусь... и рад молчать!..." XIV. И он склонил мятежную главу, и он закрыл лицо своё руками, И видно было ей, как на траву упали 2-е слезы 2-мя звездами. Без смысла и без звука, на яву, как бы во сне, он шевелил устами И наконец припал к земле сырой, как та земля и хладный и немой. XV. Ей стало жаль... Она сказала вдруг: - "Не плачь!... Ужасен вид твоей печали! Отец мой был великий воин: - Юг, Север и Восток об нём слыхали. Он был свирепый враг, но верный друг, и низкой лжи уста его не знали.... Я дочь его, и честь его храню: - умру, погибну - но, не изменю!..." XVI. - "Оставь меня! Я счастлива с другим!" - - "Неправда!" - "Я люблю его!" - "Конечно!!! Он мой злодей, мой враг!!" - "Селим! Селим! Кто ж виноват?" - "Он прав?" - "Ужели вечно не примиритесь вы?" - "Мириться? С ним? Да кто же я, чтоб злобой скоротечной Дразнить людей и Небо!" - Ты жесток! - - "Как быть? - такую Душу дал мне Рок!" XVII. "Прощай! - Уж поздно! Бог рассудит нас! - Но если я с тобой увижусь снова, То это будет - знай - в последний раз!..." - Он тихо встал, - и более ни слова - И тихо удалился. - День угас; лишь бледный луч из-за Бешту крутова Едва светил прощальною струёй на бледный лик черкешенки младой! XVIII. Селим не возвращался. - Акбулат спокоен. Он не видит, что порою Его жены доселе ясный взгляд туманится невольною слезою. - Вот, раз, с охоты ехал он назад: аул дремал в тени таясь от зною; С мечети божей лишь мулла седой ему смеясь кивает головой. XIX. И говорит: - "Куда спешишь, мой сын! Не лучше ли гулять в широком поле? Черкес прямой - всегда, везде один, и служит только Родине да воле! Черкес Земле и Небу господин, и чуждый враг ему не страшен боле; Но, если б он послушался меня, жену бы кинул - а купил коня!" XX. - "Молись себе Пророку, злой мулла, и не мешайся так в дела чужие. Твой верен глаз - моя верней стрела: за весь табун твой не отдам жены я!" - - И тот в ответ: - "Я не желаю зла, но вспомнишь ты слова мои простые!" - Смутился Акбулат - потупил взор и скачет он скорей к себе на двор... XXI. С дрожащим сердцем в саклю входит он, глядит: на ложе смятом и разрытом Кинжал знакомый блещет без ножон. Любимый конь не ржёт, не бьёт копытом, нейдёт навстречу Зара: мёртвый сон повсюду. Лишь на очаге забытом сверкает пламень. - Он не взвидел дня: - Нет ни жены! - Ни лучшего коня!!!.. XXII. Без сил, без дум, недвижим, как мертвец, пронзённый сзади пулею несмелой, с открытым взором встретивший конец, Присел он на порог - и что кипело в его груди, то знает лишь Творец! - Часы бежали. Небо потемнело; с росой на землю пала тишина; Из Туч косматых прянула Луна. XXIII. Бледней Луны сидел он недвижим. Вдруг слышен топот: всё ясней, яснее, Вот мчится в поле конь. - Как лёгкий дым волною грива хлещет вдоль по шее; и вьётся что-то белое над ним как покрывало..... Конь летит быстрее... Знакомый конь!.. Вот близко, прискакал... Но вдруг затрясся, захрипел - и пал. XXIV. Издохший конь недвижимо лежит, на нём колеблясь блещет покрывало; Черкесской пулей тонкий холст пробит: кровь запеклась на нём струею алой! К коню в смущеньи Акбулат бежит; лицо надеждой снова заблистало: - "Спасибо, друг, - не позабыл меня!" - и гладит он издохшего коня.

XXV. И покрывала белого конец нетерпеливой поднял он рукою; Склонился - Месяц светит: о Творец, чей бледный труп Он видит пред собою? - Глубоко в грудь, как скорпион, свинец Впился, насытясь кровью молодою; ремень, обвивший нежный стан кругом, К седлу надежным прикреплён узлом. XXVI. Как ранний снег бела и холодна, бесчувственно рука её лежала, Обрызганная кровью... И Луна по гладкому челу, скользя, играла. С бесцветных уст, как слабый призрак Сна, последняя улыбка исчезала; И опустясь ресницы бахромой бездушный взор таили под собой. XXVII. Узнал ли ты, несчастный Акбулат, свою жену, подругу жизни старой? Чей сладкий голос, чей весёлый взгляд был одарён неведомою чарой, Пленял тебя лишь день тому назад?.. - Все понял он - стоит над мёртвой Зарой; Терзает грудь и рвёт одежды он, зовёт её - но, крепок мёртвых сон! ................................... ...................................

XXVIII. Да упадёт проклятие людей на жизнь Селима. Пусть в Степи палящей От глаз его сокроется ручей. Пускай булат руке его дрожащей Изменит в битве; и в кругу друзей тоска туманит взор его блестящий; Пускай, 1-н бродя во тьме ночной, он чей-то шаг всё слышит за собой. XXIX. Да упадет проклятие аллы? На голову убийцы молодова; Пускай умрёт не в битве - от стрелы неведомой разбойника ночнова, И полумертвый на хребте скалы 3-и ночи и 3-и дня лежит без крова; Пусть зной палит и бьёт его гроза и хищный коршун выклюет глаза! XXX. Когда придёт, покинув выси Гор, его Душа к обещанному Раю, Пускай Пророк свой отворотит взор и грозно молвит:  - "Я тебя не знаю!" Тогда, поняв язвительный укор, воскликнет он:  - "Прости мне! Умоляю!.." И снова скажет грешнику Пророк: - "Ты был жесток - и я с тобой жесток!"

XXXI. И в ту же ночь за час перед Зарёй с мечети грянул вещий звук набата. Народ сбежался: - как маяк ночной пылала ярко сакля Акбулата. Вокруг неё Огонь вился змеёй, кидая к Небу с треском искры злата; И чей-то смех мучительный и злой сквозь дым и пламя вылетал порой. XXXII. И ниц упал испуганный народ. - "Молитесь, дети! - Это смех Шайтана!" Сказал мулла таинственно - и вот какой-то тёмный стих из алкорана*(*6) Запел он громко. Но Огонь ревёт и мечется сильнее Урагана, И не внимая жалобным мольбам, расходится по крышам и стенам. *(*6). - /"Алкоран", "Коран" - главная "Священная Книга у мусульман"/.

XXXIII. И зарево на дальних высотах трепещущим румянцем отразилось; И серна Гор, лежавшая в кустах, послышав крик, вздрогнула, пробудилась. Её невольно обнял тайный страх: стряхнув с себя росу, она пустилась;... И спавшие под сению скалы взвилися с криком дикие орлы. XXXIV. Сгорел Аул - и слух об нём исчез: его сыны рассыпаны в чужбине. - Лишь иногда в туманный день черкес об нём, вздохнув, рассказывает ныне При малых детях. И чужих Небес питомец, проезжая по Пустыне, Напрасно молвит казаку: - "Скажи, не знаешь ли аула Бастунджи?.." #АулБастунджи #ПоэмыИПовести #ЛермонтовМЮ