Предыдущая публикация
Гражданин и поэт.
Александр Трифонович Твардовский
Кто прячет прошлое ревниво,
Тот вряд ли с будущим в ладу…
А. Т. Твардовский, «По праву памяти»
Александр Трифонович Твардовский появился на свет 21 июня 1910 года на хуторе Загорье, расположенном неподалеку от деревни Сельцо (ныне Смоленская область). Окружающая местность, со слов самого поэта, «находилась в стороне от дорог и была довольно дикой». Отец Твардовского, Трифон Гордеевич, был человеком сложным, с твердым и волевым характером. Сын отставного безземельного солдата, с юных лет он работал кузнецом и имел собственный отличительный стиль и фасон изделий. Главной его мечтой было выбраться из крестьянского сословия и обеспечить безбедное существование для своей семьи. Энергии в этом ему было не занимать — помимо основной работы Трифон Гордеевич арендовал кузницы и брал подряды на поставку армии сена. Незадолго до рождения Александра, в 1909 году его мечта осуществилась — он стал «землевладельцем», приобретя неприглядный участок площадью в тринадцать гектаров. Сам Твардовский вспоминал по этому поводу: «Нам, маленьким ребятишкам, он с самого раннего возраста внушал уважение к этой подзолистой, кислой, недоброй и скупой, но нашей земле, нашему, как он в шутку называл, «имению»…»
Александр родился в семье вторым ребенком, старший сын Костя появился на свет в 1908. Позже у Трифона Гордеевича и Марии Митрофановны, дочери обедневшего дворянина Митрофана Плескачевского, родилось еще три сына и две дочери. В 1912 на хутор переехали родители Твардовского-старшего — Гордей Васильевич и его супруга Зинаида Ильинична. Несмотря на простое происхождение, и Трифон Гордеевич, и его отец Гордей Васильевич были людьми грамотными. Более того, отец будущего поэта хорошо знал отечественную литературу, и, согласно воспоминаниям Александра Твардовского, вечера на хуторе часто посвящались чтению книг Алексея Толстого, Пушкина, Некрасова, Гоголя, Лермонтова... Много стихотворений Трифон Гордеевич знал наизусть. Именно он в 1920 подарил Саше его первую книжку, томик Некрасова, который выменял на базаре за картошку. Эту заветную книжицу Твардовский хранил на протяжении всей жизни.
Трифон Гордеевич страстно желал дать своим детям приличное образование и в 1918 устроил старших сыновей Александра и Константина в Смоленскую гимназию, преобразованную вскоре в первую Советскую школу. Однако учились там братья всего лишь один год — во время Гражданской войны здание школы было реквизировано под нужды армии. До 1924 Александр Твардовский менял одну сельскую школу на другую, а после окончания шестого класса вернулся на хутор — вернулся, к слову, комсомольцем. К тому времени он уже четыре года как писал стихи — и чем дальше, тем сильнее и сильнее они «забирали» подростка. Твардовский-старший не верил в литературное будущее сына, смеялся над его увлечением и пугал нищетой и голодом. Однако известно, что он любил похвастаться печатными выступлениями Александра, после того как его сын занял место селькора смоленских газет. Это произошло в 1925 — в это же время было опубликовано первое стихотворение Твардовского «Изба». В 1926 году на губернском съезде селькоров молодой поэт подружился с Михаилом Исаковским, ставшим на первое время его «проводником» в мир литературы. А в 1927 Александр Трифонович съездил в Москву, так сказать, «на разведку». Столица ошеломила его, он писал в дневнике: «Ходил по тротуарам, где прогуливаются Уткин и Жаров (популярные поэты того времени), великие ученые и вожди...».
Отныне родное Загорье казалось юноше унылым захолустьем. Он страдал, будучи оторванным от «большой жизни», страстно желая общения с такими же, как и он сам, молодыми литераторами. И в начале 1928 Александр Трифонович решился на отчаянный поступок — переехал жить в Смоленск. Первые месяцы восемнадцатилетнему Твардовскому было в большом городе весьма и весьма трудно. В автобиографии поэт замечает: «Жил по койкам, углам, слонялся по редакциям». Выходец из деревни, он очень долго не мог себя почувствовать городским жителем. Вот еще одно позднее признание поэта: «В Москве, в Смоленске преследовало мучительное чувство, что ты не дома, чего-то не знаешь и можешь всякий момент оказаться смешным, потеряться в недружелюбном и равнодушном мире...». Несмотря на это Твардовский активно влился в литературную жизнь города — стал членом смоленского отделения РАПП (Российской ассоциации пролетарских писателей), один и в составе бригад колесил по колхозам и много писал. Самым близким другом его в те дни являлся критик, а впоследствии ученый-геолог Адриан Македонов, бывший на год старше Твардовского.
В 1931 у поэта появилась собственная семья — он женился на Марии Гореловой, студентке Смоленского пединститута. В этом же году у них родилась дочь Валя. А в следующем году Александр Трифонович сам поступил в педагогический институт. В нем он проучился немногим более двух лет. Семью требовалось кормить, а в качестве студента делать это было затруднительно. Тем не менее, его позиции в городе Смоленске укреплялись — в 1934 Твардовский в качестве делегата с совещательным голосом присутствовал на первом Всесоюзном съезде советских писателей.
После своего отъезда из родового гнезда поэт крайне редко заглядывал в Загорье — приблизительно раз в год. А после марта 1931 и навещать на хуторе ему, собственно, стало некого. Еще в 1930 Трифона Гордеевича обложили высоким налогом. Дабы спасти положение, Твардовский-старший вступил в сельскохозяйственную артель, однако вскоре, не справившись с собой, забрал из артели свою лошадь. Спасаясь от тюрьмы, Твардовский-старший сбежал в Донбасс. Весной 1931 его семью, оставшуюся на хуторе, «раскулачили» и отправили на Северный Урал. Спустя некоторое время глава семейства приехал к ним, а в 1933 лесными тропами вывел всех в сегодняшнюю Кировскую область — в деревню Русский Турек. Здесь он осел под именем Демьяна Тарасова, эту фамилию носили и остальные члены семейства. Эта «детективная» история закончилась в 1936 году, после того как Александр Трифонович выпустил в свет поэму «Страна Муравия», послужившую ему «пропуском» в первые ряды советских писателей и в мир большой литературы.
Над данным произведением Твардовский начал работать в 1934, находясь под впечатлением от одного из выступлений Александра Фадеева. К осени 1935 поэма была завершена. В декабре прошло ее обсуждение в столичном Доме литераторов, и оно вышло для Твардовского триумфальным. Ложкой дегтя явился лишь негативный отзыв Максима Горького, но Александр Трифонович духом не пал, записав в своем дневнике: «Дед! Ты лишь заострил мое перо. Я докажу, что ошибку ты давал». В 1936 «Страна Муравия» вышла в литературном журнале «Красная новь». Ею открыто восхищались Михаил Светлов, Корней Чуковский, Борис Пастернак и другие признанные писатели и поэты. Однако самый главный ценитель поэмы сидел в Кремле. Им был Иосиф Сталин.
После громкого успеха «Страны Муравии» Твардовский приехал в деревню Русский Турек и забрал родных к себе в Смоленск. Разместил он их в собственной комнате. К тому же она ему теперь была уже не нужна — поэт принял решение перебраться в Москву. Вскоре после переезда он поступил на третий курс знаменитого ИФЛИ (Московского института истории, литературы и философии), через который в конце тридцатых годов прошли многие известные литераторы. Уровень преподавания в учебном заведении был, по меркам того времени, необыкновенно высоким — в ИФЛИ работали крупнейшие ученые, весь цвет гуманитарных наук тех лет. Под стать учителям были и студенты — стоит назвать хотя бы прославившихся позднее поэтов: Семена Гудзенко, Юрия Левитанского, Сергея Наровчатова, Давида Самойлова. К сожалению, многие выпускники института погибли на фронтах Великой Отечественной. Пришедший в ИФЛИ Твардовский не затерялся на общем, блестящем фоне. Напротив, согласно записям Наровчатова, «на ифлийском небосклоне он выделялся крупностью фигуры, характера, личности». Писатель Константин Симонов — в то время аспирант ИФЛИ — подтверждает эти слова, вспоминая, что «ИФЛИ гордился Твардовским». Это было связано с тем, что пока поэт «смиренно» учился, критики на все лады превозносили его «Страну Муравию». Никто более не дерзал называть Твардовского «кулацким подголоском», что нередко бывало раньше. Окончил ИФЛИ Александр Трифонович с отличием в 1939 году.
Ради справедливости стоит отметить, что в эти благополучные годы несчастья не обходили литератора стороной. Осенью 1938 он похоронил умершего от дифтерита полуторагодовалого сына. А в 1937 был арестован и осужден на восемь лет каторги его лучший друг Адриан Македонов. В начале 1939 года вышел указ о награждении ряда советских писателей, и Твардовского в их числе. В феврале ему был вручен орден Ленина. К слову, среди награжденных Александр Трифонович был едва ли не самым молодым. А уже в сентябре этого же года поэта призвали в армию. Он был отправлен на запад, где, трудясь в редакции газеты «Часовой Родины», принял участие в присоединении к СССР Западной Белоруссии и Западной Украины. С настоящей войной Твардовский столкнулся в конце 1939, когда его отправили на советско-финский фронт. Смерть бойцов ужаснула его. После первого боя, который Александр Трифонович наблюдал с полкового КП, поэт записал: «Возвратился я в тяжелом состоянии недоумения и подавленности... Очень тяжело было внутренне справиться с этим самому...». В 1943, когда вокруг уже гремела Великая Отечественная, в произведении «Две строчки» Твардовский вспомнил погибшего на Карельском перешейке парнишку-бойца: «Как будто мертвый, одинокий, / Как будто это я лежу. / Примерзший, маленький, убитый / На той войне незнаменитой, / Забытый, маленький, лежу». К слову, именно в ходе советско-финской войны в ряде фельетонов, вступление к которым придумывал Твардовский, впервые появился персонаж под именем Вася Теркин. Сам Твардовский впоследствии говорил: «Задуман и вымышлен Теркин не одним мною, а многими людьми — как литераторами, так и моими корреспондентами. Они активнейшим образом участвовали в его создании».
В марте 1940 война с финнами закончилась. Писатель Александр Бек, часто общавшийся в то время с Александром Трифоновичем, говорил, что поэт являл собой человека «отчужденного от всех какой-то серьезностью, как будто находящегося на иной ступени». В апреле этого же года «за доблесть и мужество» Твардовский был награжден орденом Красной Звезды. Весной 1941 последовала очередная высокая награда — за поэму «Страна Муравия» Александр Трифонович удостоился Сталинской премии.
С первых дней Великой Отечественной Твардовский был на фронте. В конце июня 1941 он прибыл в Киев для работы в редакции газеты «Красная Армия». А в конце сентября поэт по его собственным словам «едва выбрался из окружения». Дальнейшие вехи горького пути: Миргород, затем Харьков, Валуйки и Воронеж. В это же время в его семье случилось прибавление — Мария Илларионовна родила дочь Олю, а вскоре вся семья литератора отправилась в эвакуацию в город Чистополь. Твардовский часто писал супруге, сообщая ей о редакционных буднях: «Я довольно много работаю. Лозунги, стихи, юмор, очерки... Если опустить дни, когда я в поездках, то на каждый день находится материал». Однако со временем редакционная текучка стала тревожить поэта, его влек к себе «большой стиль» и серьезная литература. Уже весной 1942 Твардовский принял решение: «Плохих стихов больше писать не буду... Война идет всерьез, и поэзия обязана быть всерьез...».
В начале лета 1942 Александр Трифонович получил новое назначение — в газету «Красноармейская правда» на Западном фронте. Редакция располагалась в сотне километров от Москвы, в нынешнем Обнинске. Отсюда начался его путь на запад. И именно здесь Твардовского посетила великолепная мысль — возвратиться к задуманной по окончании советско-финской войны поэме «Василий Теркин». Разумеется, теперь темой стала Отечественная война. Существенные изменения претерпел и образ главного героя — явно фольклорный персонаж, бравший неприятеля на штык, «как снопы на вилы», превратился в обыкновенного парня. Жанровое обозначение «поэма» также являлось весьма условным. Сам поэт говорил, что его повествование о русском солдате не подходит ни под одно жанровое определение, а потому он решил назвать его просто «Книгой про бойца». Вместе с тем, замечено, что в структурном отношении «Теркин» восходит к произведениям боготворимого Твардовским Пушкина, а именно к «Евгению Онегину», представляя собой набор частных эпизодов, которые, наподобии мозайки, складываются в эпическую панораму великой войны. Написана поэма в ритмике частушки, и в этом значении она как будто естественным образом вырастает из толщи народного языка, превращаясь из «художественного произведения», сочиненного конкретным автором, в «самооткровение жизни». Именно так это произведение и восприняли в солдатской массе, где первые же опубликованные главы «Василия Теркина» (в августе 1942) приобрели огромнейшую популярность. После ее публикации и прочтения по радио к Твардовскому потекли бесчисленные письма фронтовиков, узнавших в герое самих себя. Кроме того в посланиях звучали просьбы, даже требования непременно продолжить поэму. Александр Трифонович эти просьбы выполнил. Еще раз Твардовский посчитал свой труд оконченным в 1943, однако снова многочисленные требования о продолжении «Книги про бойца» заставили его переменить решение. В итоге произведение состояло из тридцати глав, а герой в ней дошел до Германии. Последнюю строчку «Василия Теркина» он сочинил в победную ночь на 10 мая 1945. Однако и после войны поток писем долго не иссякал.
Любопытна история портрета Василия Теркина, воспроизведенная в миллионах экземпляров поэмы и выполненная художником Орестом Верейским, работавшим в годы войны вместе с Твардовским в газете «Красноармейская правда». Далеко не все знают, что портрет этот сделан с натуры, а, следовательно, у Василия Теркина имелся реальный прототип. Вот что по этому поводу рассказывал сам Верейский: «Я хотел открыть книгу с поэмой фронтисписом с портретом Теркина. И это было самым трудным. Каков, Теркин, собой? Большинство солдат, чьи портреты я набрасывал с натуры, мне казались чем-то похожими на Василия — кто прищуром глаз, кто улыбкой, кто лицом, усеянным веснушками. Однако ни один из них не являлся Теркиным... Каждый раз я, разумеется, делился результатами поисков с Твардовским. И слышал каждый раз в ответ: «Нет, не он». Я и сам понимал — не он. И вот однажды к нам в редакцию зашел молодой поэт, приехавший из армейской газеты... Звали его Василий Глотов, и он нам всем сразу понравился. У него был веселый нрав, добрая улыбка... Спустя пару дней меня вдруг пронзило радостное чувство — я узнал в Глотове Василия Теркина. Со своим открытием я побежал к Александру Трифоновичу. Он сперва удивленно поднял брови... Мысль «попробоваться» на образ Василия Теркина Глотову показалась забавной. Когда я его рисовал, он расплывался в улыбке, лукаво прищуривался, что еще больше делало его похожим на героя поэмы, каким я представлял его себе. Нарисовав его анфас и в профиль с опущенной головой, я показал работы Александру Трифоновичу. Твардовский сказал: «Да». Это было всё, с той поры он ни разу не допускал попыток изобразить Василия Теркина другим».
До победной ночи Александру Трифоновичу пришлось пережить все трудности военных дорог. Жил он буквально на колесах, беря непродолжительные творческие отпуска для работы в Москве, а также, чтобы навестить семью в городе Чистополе. Летом 1943 Твардовский вместе с другими солдатами освобождал Смоленщину. Два года он не получал никаких вестей от родных и страшно переживал за них. Однако ничего плохого, слава Богу, не случилось — в конце сентября поэт встретился с ними под Смоленском. Посетил он тогда и родной хутор Загорье, превратившийся в буквальном смысле в пепелище. Потом была Белоруссия и Литва, Эстония и Восточная Пруссия. Победу Твардовский встретил в Тапиау. Орест Верейский вспоминал этот вечер: «Гремел салют из разных видов оружия. Все стреляли. Стрелял и Александр Трифонович. Палил в светлое от цветных трасс небо из нагана, стоя на крылечке прусского домика — нашего последнего военного пристанища...».
После окончания войны на Твардовского обрушился дождь премий. В 1946 за поэму «Василий Теркин» ему присудили Сталинскую премию. В 1947 — еще одну за произведение «Дом у дороги», над которым Александр Трифонович работал одновременно с «Теркиным» с 1942. Однако эта поэма, согласно авторской характеристике, «посвященная жизни русской женщины, пережившей оккупацию, немецкое рабство и освобождение солдатами Красной Армии», оказалась заслонена оглушительным успехом «Книги про бойца», хотя по удивительной жизненной подлинности и художественным достоинствам вряд ли уступала «Теркину». Собственно эти две поэмы отлично дополняли друг друга — одна показывала войну, а вторая — ее «изнанку».
Твардовский во второй половине сороковых годов жил очень активно. Он выполнял множество обязанностей в Союзе писателей — являлся его секретарем, руководил секцией поэзии, входил во всевозможные комиссии. В эти годы поэт посетил Югославию, Болгарию, Польшу, Албанию, Восточную Германию, Норвегию, съездил в Белоруссию и на Украину, впервые побывал на Дальнем Востоке, навещал родную Смоленщину. «Туризмом» эти путешествия назвать было нельзя — он всюду работал, выступал, беседовал с литераторами, печатался. Последнее удивительно — сложно представить, когда Твардовский успевал писать. В 1947 пожилой писатель Николай Телешов передал поэту привет, как говаривал сам Твардовский, «с того света». Это был отзыв о «Василие Теркине» Бунина. Иван Алексеевич, весьма критично отзывавшийся о советской литературе, согласился просмотреть поэму, врученную ему Леонидом Зуровым почти насильно. После этого Бунин несколько дней не мог успокоиться, а вскоре написал другу своей юности Телешову: «Прочитал книгу Твардовского — если ты знаком и встречаешься с ним, прошу передать при случае, что я (как ты знаешь, читатель требовательный и придирчивый) восхищен его талантом. Это воистину редкая книга — какая свобода, какая меткость, какая чудесная удаль, точность во всем и необыкновенно солдатский, народный язык — ни единого фальшивого, литературно-пошлого слова!..».
Однако не все шло гладко в жизни Твардовского, случались как огорчения, так и трагедии. В августе 1949 умер Трифон Гордеевич — поэт сильно переживал смерть отца. Не избежал Александр Трифонович и проработок, на которые оказалась щедра вторая половина сороковых. В конце 1947 — начале 1948 годов его книга «Родина и чужбина» подверглась разгромной критике. Автора обвинили в «узости и мелочности взглядов на действительность», «русской национальной ограниченности», отсутствии «государственного взгляда». Публикация произведения была запрещена, однако Твардовский не унывал. К тому времени у него появилось новое, значимое дело, полностью захватившее его.
В феврале 1950 среди руководителей крупнейших литературных органов прошли перестановки. В частности, главред журнала «Новый мир» Константин Симонов перешел в «Литературную газету», а освободившееся место предложили занять Твардовскому. Александр Трифонович согласился, поскольку давно мечтал о подобной «общественной» работе, выражавшейся не в количестве произнесенных речей и заседаний, а в реальном «продукте». По факту, это стало исполнением его мечты. За четыре года редакторства Твардовскому, работавшему в поистине нервических условиях, удалось сделать немало. Он сумел организовать журнал с «лица необщим выражением» и создать сплоченную команду единомышленников. Заместителями его стали давний товарищ Анатолий Тарасенков и Сергей Смирнов, «открывший» для широкого читателя оборону Брестской крепости. Журнал Александра Трифоновича не сразу прославился своими публикациями, главный редактор присматривался к ситуации, нарабатывал опыт, искал людей близких по мироощущению. Твардовский и сам писал — в январе 1954 составил план поэмы «Теркин на том свете», а уже спустя три месяца закончил ее. Однако линии судьбы оказались прихотливы — в августе 1954 Александра Трифоновича со скандалом сняли с должности главного редактора.
Одной из причин его увольнения стало как раз подготовленное к публикации произведение «Теркин на том свете», названное в докладной записке ЦК «пасквилем на советскую действительность». В чем-то чиновники были правы, совершенно верно узрев в описании «того света» сатирическое изображение методов работы партийных органов. Хрущев, сменивший на посту лидера партии Сталина, охарактеризовал поэму, как вещь «политически вредную и идейно порочную». Это стало приговором. На «Новый мир» обрушились статьи с критикой произведений, появившихся на страницах журнала. Во внутреннем письме ЦК КПСС подводился итог: «В редакции журнала «Новый мир» окопались политически скомпрометировавшие себя литераторы... оказавшие вредное влияние на Твардовского». Александр Трифонович в этой ситуации повел себя мужественно. Никогда — до самых последних дней жизни — не выказывавший сомнений в истинности марксизма-ленинизма, он признал собственные ошибки, и, беря всю вину на себя, сообщил, что лично «курировал» подвергшиеся критике статьи, а в отдельных случаях даже печатал их наперекор мнению редколлегии. Таким образом, своих людей Твардовский не сдал.
В последующие годы Александр Трифонович много путешествовал по стране и писал новую поэму «За далью — даль». В июле 1957 завотделом культуры ЦК КПСС Дмитрий Поликарпов устроил Александру Трифоновичу встречу с Хрущевым. Литератор, с его собственных слов, «понес... то же, что говорил обычно о литературе, о ее бедах и нуждах, о ее бюрократизации». Никита Сергеевич пожелал еще раз встретиться, что и случилось через несколько дней. «Двухсерийный» разговор длился в общей сложности четыре часа. Результатом его стало то, что весной 1958 Твардовскому вновь предложили возглавить «Новый мир». Поразмыслив, он дал согласие.
Однако занять место главного редактора журнала, поэт согласился на определенных условиях. В рабочей тетради его было записано: «Первое — новая редколлегия; второе — полгода, а еще лучше год — не проводить в закрытом помещении экзекуций...» Под последним Твардовский, прежде всего, подразумевал кураторов из ЦК и цензуру. Если первое условие с некоторым скрипом было выполнено, то второе — нет. Цензурный прессинг начался, как только новая редколлегия «Нового мира» подготовила первые номера. Все громкие публикации журнала проходили с трудом, нередко с цензурными изъятиями, с упреками в «политической близорукости», с обсуждением в отделе культуры. Несмотря на трудности, Александр Трифонович старательно собирал литературные силы. Термин «новомировский автор» в годы его редакторства начал восприниматься как своеобразный знак качества, как некое почетное звание. Это касалось не только прозы, прославившей журнал Твардовского, — немалый общественный резонанс также вызывали очерки, литературоведческие и критические статьи, экономические исследования. Среди писателей, ставших известными благодаря «Новому миру», стоит отметить Юрия Бондарева, Константина Воробьева, Василя Быкова, Федора Абрамова, Фазиля Искандера, Бориса Можаева, Владимира Войновича, Чингиза Айтматова и Сергея Залыгина. Кроме того на страницах журнала старый поэт рассказывал о встречах с популярными западными художниками и писателями, заново «открывал» забытые имена (Цветаева, Бальмонт, Волошин, Мандельштам), популяризировал авангардное искусство.
Отдельно необходимо сказать о Твардовском и Солженицыне. Известно, что Александр Трифонович очень уважал Александра Исаевича — и как писателя, и как человека. Отношение же Солженицына к поэту было сложнее. С самой первой встречи в конце 1961, они оказались в неравном положении: Твардовский, мечтавший о справедливом социальном построении общества на коммунистических началах, видел в Солженицыне своего союзника, не подозревая, что «открытый» им писатель уже давным-давно собрался в «крестовый поход» против коммунизма. Сотрудничая с журналом «Новый мир», Солженицын «тактически» использовал главного редактора, о чем тот даже не догадывался.
Любопытна также история взаимоотношений между Александром Твардовским и Никитой Хрущевым. Всесильный Первый секретарь всегда относился к поэту с большой симпатией. Благодаря этому, нередко, спасались «проблемные» сочинения. Когда Твардовский понимал, что собственными силами пробить стену партийно-цензурного единомыслия у него не получится, он обращался прямо к Хрущеву. И тот, выслушав аргументы Твардовского, практически всегда помогал. Более того, всячески «возвышал» поэта — на XXII съезде КПСС, принявшем программу быстрого построения коммунизма в стране, Твардовского избрали кандидатом в члены Центрального комитета партии. Однако не следует считать, что Александр Трифонович при Хрущеве стал персоной «неприкосновенной» — как раз напротив, главный редактор нередко подвергался разгромной критике, однако в безнадежных ситуациях обладал возможностью обратиться на самый верх, через головы тех, кто «держал и не пущал». Так, например, случилось летом 1963, когда руководство Союза писателей и заграничные гости, собравшиеся на сессию Европейского сообщества писателей, проходившую в Ленинграде, прилетели по приглашению находившегося на отдыхе советского лидера к нему на пицундскую дачу. Твардовский захватил с собой ранее запрещенного «Теркина на том свете». Никита Сергеевич попросил его прочитать поэму и реагировал при этом весьма живо, «то громко хохотал, то хмурился». Спустя четыре дня «Известия» опубликовали это сочинение, целое десятилетие лежавшее под спудом.
Необходимо отметить, что Твардовский всегда считался «выездным» — подобная привилегия в СССР давалась немногим. Причем он был до такой степени активным «выездным», что, бывало, отказывался от поездок за рубеж. Интересная история произошла в 1960, когда Александр Трифонович не захотел отправляться в Соединенные Штаты, сославшись на то, что ему необходимо закончить работу над поэмой «За далью — даль». Министр культуры СССР Екатерина Фурцева поняла его и разрешила остаться дома со словами: «Ваша работа, безусловно, должна быть на первом месте».
Осенью 1964 Никиту Сергеевича отправили на пенсию. С этого времени «организационное» и идеологическое давление на журнал Твардовского стало неуклонно нарастать. Номера «Нового мира» начали задерживаться в цензуре и выходить с опозданием в сокращенном объеме. «Дела скверные, журнал словно в блокаде», — писал Твардовский. В начале осени 1965 он побывал в городе Новосибирске — народ валил на его выступления валом, а высокое начальство шарахалось от поэта как от зачумленного. Когда Александр Трифонович вернулся в столицу, в ЦК партии уже лежала записка, в которой были подробно изложены «антисоветские» разговоры Твардовского. В феврале 1966 состоялась премьера «вымученного» спектакля по поэме «Теркин на том свете», поставленного в Театре сатиры Валентином Плучеком. Василия Тёркина сыграл известный советский актёр Анатолий Папанов. Александру Трифоновичу работа Плучека понравилась. На показах аншлаги шли за аншлагами, однако уже в июне — после двадцать первого представления — спектакль запретили. А на XXIII съезде партии, прошедшем весной 1966, Твардовского (кандидата в члены ЦК) не избрали даже делегатом. В конце лета 1969 разразилась новая проработочная кампания в отношении журнала «Новый мир». По ее итогам в феврале 1970 секретариат Союза писателей принял решение уволить половину членов редакционной коллегии. Александр Трифонович пытался апеллировать к Брежневу, однако тот встретиться с ним не захотел. И тогда главный редактор добровольно ушел в отставку.
Поэт уже давно прощался с жизнью — это хорошо видно по его стихотворениям. Еще в 1967 он написал удивительные строки: «На дне моей жизни, на самом донышке / Захочется мне посидеть на солнышке, / На теплом пенушке... / Я думу свою без помехи подслушаю, / Черту подведу стариковской палочкой: / Нет, все-таки нет, ничего, что по случаю / Я здесь побывал и отметился галочкой». В сентябре 1970, спустя несколько месяцев после разгрома «Нового мира», Александра Трифоновича сразил инсульт. Его госпитализировали, однако в больнице у него диагностировали запущенный рак легкого. Последний год жизни Твардовский прожил полупарализованным в дачном поселке Красная Пахра (Московская область). 18 декабря 1971 поэта не стало, он был похоронен на Новодевичьем кладбище.
Память об Александре Твардовском живет и поныне. Пусть редко, но переиздаются его книги. В Москве существует школа его имени и культурный центр, а в Смоленске имя поэта носит областная библиотека. Памятник Твардовскому и Василию Теркину стоит с мая 1995 в центре Смоленска, кроме того памятник знаменитому литератору был открыт в июне 2013 года в столице России на Страстном бульваре неподалеку от дома, в котором в конце шестидесятых располагалась редакция «Нового мира». В Загорье, на родине поэта, буквально на ровном месте была восстановлена усадьба Твардовских. Огромную помощь в воссоздании родового хутора оказали братья поэта — Константин и Иван. Иван Трифонович Твардовский, опытный мастер-краснодеревщик, собственноручно изготовил большинство предметов обстановки. Теперь в этом месте работает музей.
Следующая публикация
Нет комментариев