Детство.

В детстве все деревья кажутся большими. Мое ощущение детства – большие, как горы, деревья, с огромными кронами, шумящие под натиском ветра. Ветры в Хабаровске веют сильные, горячие летом. Вспоминая детство, прежде всего вспоминаю лето, каникулы, Кругосветку.
Кругосветка – поселок на территории Хабаровска. Теперь его нет, хотя остановка называется по старой памяти, Кругосветкой. Сам поселок исчез, как и многое на территории Хабаровска. Город меняется, меняются люди. Но есть нечто такое, что живет, несмотря ни на какие катаклизмы. Это память. Раньше я думала, что память находится обязательно внутри каждого человека, принадлежит только ему и никому больше. Но с годами пришло новое понимание памяти, как общего информационного поля, которое существует независимо от нашей сегодняшней жизни, и это не потоки энергии, не записи в пухлых томах. Это отдельная страна, которая пронизывает все наше пространство, имеет города, улицы, дома, людей, некогда населявших планету, в глобальном смысле и в камерном. Мой яркий район Кругосветки находится летом 70-х годов прошлого столетия.
Зима тоже отпечаталась в памяти, но грустно. Это школа с утра пораньше, не хочется вылезать из теплой постели. Динамик на стене гремит гимном СССР: «Союз нерушимый республик свободных…» Шесть утра, пора вставать. В школу. Меня поднимает мама, одевает, тащит за руку или за шарф, как уже придется. Портфель большой и тяжелый. Уроки скучные. Темно. Зимой холодно, темно и не пускают гулять, пока не сделаешь уроки. А пока уроки сделаешь, уже и спать пора. Выйдешь на улицу с лыжами или санками, а ребят уже нет, все наигрались и ушли пить горячий чай и уроки делать. Хожу одна в сумерках возле горки. Высокая дамба с лыжней вниз играет роль нашей горы. Сажусь на санки, еду вниз, ползу с санками на гору, опять еду вниз. Отсутствие друзей не отменяет праздник. Все равно искупаюсь в снегу, набегаюсь перед сном. Мама говорит, что после такой прогулки сон крепче.
Завораживал меня закат зимним вечером. Бывало тихо, на крышах домов и по земле, образуя сугробы, лежал ослепительно белый снег. Мне казалось, что белый покров земли состоит из чешуек дракона, которые отражают красный свет закатного солнца. Вижу картинку: девочка в мутоновой шубке, красный шарф повязан поверх воротника, в мокрых рукавицах стоит лицом к своему дому, захватывая взглядом соседский, смотрит на сверкающий красно-желтый-голубой покров снега, на печной дым из труб, идущий вертикально, как бревно. Она слушает тишину, ощущает запах дыма. И вдруг начинает петь на непонятном языке. Где-то за домами солнце опускается за горизонт. Вокруг все торжественно, чинно, красиво. Песня льется из уст сама по себе. Что я там пела? Не помню.
Выходит бабушка и приглашает домой. Пока по-хорошему. А если она увидела бы, как я валяюсь в этом волшебном снегу, то пригрозила бы палкой. Ну, не палкой, но чем-то вроде прута, которым могла ударить по ноге. Иногда выше ноги. Я обижалась тогда, но сейчас, вспоминая, что я вытворяла в детстве, я ее понимаю и не осуждаю за крутой нрав. Валяние в снегу, двойки, полученные в школе за поведение, пропущенные уроки – это еще не самое отчаянное, что я могла совершить. Зимой некогда было особо подвиги совершать. Надо было все-таки ходить в школу, делать домашнее задание, болеть, как положено холодной зимой, обязательно справлять новогодние праздники (елка без меня – не елка). Успевать гулять для хорошего сна (на сон я никогда не жаловалась).
Новый год смешался у меня в один большой праздник, хотя весь этот новогодний коллаж состоит из воспоминаний разного времени. Мама с бабушкой лепят пельмени, раскладывая их на большой деревянный противень. Мелькает черный кот Васька. Он на охоте. Не сразу заподозрили пропажу пельменей, недостачу выявил точный пересчет продукта и внимательное наблюдение за котом. Он выдал себя своей черной лапой, когда воровал очередной пельмень. Крик, шум, Васька летит черной стрелой. Это относится к самому раннему детству. Себя я не помню. Помню пельмени на большом деревянном противне, маму в косынке, сбившейся набок, руки, волосы в муке. Печка, которую по утрам и вечерам топила бабушка. От печки тепло, хорошо. Прислонишься к ней спиной, она греет, тепло разливается по телу, и отступает перед ее греющей силой и холод, и темнота. Помню большую елку в углу зала, под ее нижними лапами можно было спрятаться, играть блестящими шарами и стеклянными овощами. Помню, как мама вносит елку на веранду дома, в темноте, окутанная клубами пара. Кладет елку на веранде со словами: «Пусть полежит в холоде, осыплется не скоро». А потом елка стоит в углу зала, закрывая собой ненавистный динамик, из которого по утрам орал гимн СССР, картину, изображающую девочку, которая кормит большую собаку и вьющуюся по стене традисканцию.
Еще одно новогоднее воспоминание относится к елке в трамвайном парке, которую устраивали для детей работников парка. Запомнила ее, потому что каждый год мама мне шила из подручных материалов костюм Петрушки. Каждый год Петрушкой в дурацком колпаке я водила хороводы, с завистью поглядывая на снежинок и принцесс и уныло напевая «В лесу родилась елочка…». А однажды меня постигло безумное разочарование. Я узнала, что Дед Мороз не настоящий. Однажды, во время программы, загорелась елка. Замкнуло что-то в самодельной елочной гирлянде. Вот елка и вспыхнула. Тогда Дед Мороз ринулся спасать детей. При этом он сбросил свою шубу, шапку, а заодно бороду с усами, превратившись в электрика дядю Витю. Я не успела ни испугаться, ни расстроиться, как очутилась в коридоре, где меня быстро переодевала бабушка. В коридоре ей в руку сунули пакет с подарками. Никакого волшебства. Рано я повзрослела.
Настоящее волшебство было летом. Во-первых, каникулы, не надо в школу вставать. Динамик на стене заткнулся на три месяца. Во-вторых, тепло, даже жарко. Светает рано, темнеет поздно. Отступили болезни, хандра, появилось ощущение беззаботности и свободы. Каждый день не должен пройти даром, надо использовать его в свое удовольствие. Не важно, что у взрослых на меня планы на лето, на огороде копаться, ягоду собирать. Я использую свое время на настоящее приключение. Поиски приключений и составляли мое основное занятие в летнее время.
Велись эти поиски в двух направлениях. Первое было самое безобидное. Мама, приучая меня к чтению, подсунула мне не детские сказки, а полную тайн книгу «Серебряные коньки». Это она только называлась так нейтрально, а была полна таких загадок, интриг и волнений, что захватывала меня частенько, особенно в пасмурные дни, когда особо не побегаешь по природе. Переживая приключения вместе с героями, я проходила с ними весь их путь, переживала вместе с ними все страсти. Книга для меня была наравне с кинотеатром. И все переживания, испытанные вместе с героями, толкали меня на поиски приключений второго способа.
В детстве я не любила играть с девочками «в дом», «в магазин», «маму-папу». Это все было скучно. Тем более, зачем в это играть, надо жизнь воспринимать по-взрослому, вырастешь, - и будет тебе и дом, и магазин, и мама с папой. А пока… Был у меня друг, Мишка Корнеев, хороший мальчик, но, как все мальчики, непоседа, жаждущий приключений. С ним мы лазали по деревьям, самым огромным деревьям нашего детства, бегали по крышам. И мы совершали кругосветное путешествие. Ведь мы жили на Кругосветке! Само наше местоположение обязывало нас стремиться в путешествие, покорять вершины деревьев и крыш. Не всегда это было безопасно. В один раз, когда Мишка спускался в пещеру, коей была наша «углянка» (сарай, где хранился уголь для печки), произошла трагедия. Мишка был старше меня на два года, был он мальчиком крупным, высоким и весил больше, чем я. Когда он спускался в пещеру, моей задачей было держать веревку, по которой он слезал вниз. Я стояла на краю дыры, в которой только что исчезла голова моего друга, а рядом заглядывала в дыру моя младшая сестра Ольга. Чувствую, что сейчас выпущу веревку, сил нет держать ее. Говорю Ольге: «отойди подальше». Но не послушалась меня сестрица, осталась стоять на краю пропасти. И тут мои руки сами собой раскрываются, и вниз летит Мишка, а следом и Ольга. Слезая с крыши, я слышу ровный рев из «углянки». Пробегая мимо, наблюдаю картину: стоят рядышком Мишка и Ольга, черные, в угольной пыли, похожие на чертей, Мишка прикрывает распухшее ухо, а Олька держит вверх ушибленный палец. Краем глаза вижу воющих чертей и Ангела карающего, вылетающего из дома в образе моей бабушки. Но я бегаю быстрее Ангела. Я убегаю на просторы Залива, как мы называли рукав Амура, в который уже давно не заходила вода (перекрыли дамбой, чтобы не затапливало), поросший буйной травой и цветами, мелким кустарником и большими лопухами. По дамбе росли большие деревья, можно было бегать, сколько угодно и убежать на другую сторону Кругосветки. Там была улица Тимирязева, на которой жила моя подруга Ольга Загородская. Я жила на улице Ипподромной. Говорят, в этом месте в 20-х годах прошлого века, действительно был настоящий ипподром. Скачки были самым любимым развлечением тогдашней молодежи. А я жила в то время, когда поблизости не было уже ни одной лошади. Скачки были запрещены. А нашим любимым развлечением были игры в пиратов.
Кораблем у нас с Мишкой был старый двухэтажный сарай. Под лестницей этого сарая скрывалась таинственная дверь, за которой пираты спрятали сокровища. Мы хорошо подготовились: взяли совки, веревки, и в течение двух дней разворотили дверь. За дверью нашли только стену из насыпанных плотно опилок. Ничего, главное, не останавливаться. Мы стали копать и выносить опилки. Где-то там сокровища. Но Ангел карающий прекратил наши поиски, задав нам трепку за то, что разворотили половину старого погреба и чуть не спровоцировали обрушение второго этажа.
Мой друг Мишка был настоящим товарищем и джентльменом. Несмотря на то, что я была младше его, заводилой была я. Это я заманивала его в различные авантюры, из-за меня ему попадало по первое число. Но, как только закончится срок очередного наказания, Мишка снова приходил к моему дому, стоя у забора, вызывал меня на улицу. Я выбегала, пока меня не заставили стирать, мыть или полоть траву в огороде, закрывала калитку, и мы снова придумывали себе какое-нибудь приключение. В заливе было много воды, но нас туда не пускали без взрослых. Помню тот момент, когда поросшее травой русло рукава наполнялось чистой амурской водой. Мы с отцом заходили по пояс вводу и наблюдали, как в воде играли мальки. Я ловила их руками, разглядывала и отпускала снова в воду. В заливе было интересно, но действовал строгий запрет. Не беда, с другой стороны дамбы, возле проезжей дороги, разлилась огромная лужа, полная мусора, лягушек, заросшая жесткой осокой. Эту лужу мы громко именовали озером. Когда мы сделали настоящий плот, то не сомневались, что место для нашего плавания – как раз это озеро. Мы опасались только одного – как бы не напороться на торчащие тут и там из воды острые железные прутья. Мы обходили их, точно мины. В одном месте Мишка выловил кошачий скелет. Мне сделалось жутко. Трупы я вылавливать не хотела. Да и мелко тут. То ли дело, отправиться в плавание по настоящему морю, как мы воспринимали наш залив. И не на каком-то плоту, который, кстати, развалился после нашего похода по озеру. Для такого большого плавания нужна была настоящая лодка.
Лодки стояли на привязи вдоль дамбы. Жители Кругосветки держали крупный и мелкий рогатый скот. На зиму запасали сено, которое добывали на островах. Отец однажды брал меня с собой на один из островов. Лодка у отца была большая, с мотором. Мы поехали втроем: я, мама и он. Сижу в маминых объятиях (она боялась, что я упаду в воду и утону), глазею по сторонам. Лодка летит по глади воды, словно не касается ее поверхности, вокруг – острова, деревья. Мы пристали к одному из островов. Там отец накосил много травы. Трава высохла, превратилась в сено. Отец приехал на остров, чтобы вывезти сено, пока его не замочили дожди. Помню, что это сено предназначалось для бабушки Федоры, мамы моего папы, она держала корову. Отец загрузил сено в лодку, мы снова сели, теперь уже в пахучую сухую траву и поехали домой. На острове был какой-то мужчина, папин знакомый. Отъезжая от острова, я оглянулась и увидела удаляющийся остров, маленькую фигурку папиного друга, а рядом с ним – огромное дерево. Такое огромное, что человек по сравнению с ним казался маленьким и ничтожным. Через много-много лет я ездила по этим островам в составе съемочной группы с институтом водных и экологических проблем. Мы объехали много островов. Я видела много деревьев. Они были большие, но такого величественного и огромного дерева, как в своем детстве, я не нашла. То ли я выросла, то ли деревья измельчали.
Впечатления от поездки на лодке оставило в моей душе неизгладимое впечатление. Понятное дело, на моторке мы вряд ли сможем прокатиться, но лодку с веслами найти можно было. И мы с Мишкой ее нашли. Это была лодка нашего соседа. То ли он откуда-то приехал, то ли собирался ехать, но в лодке лежали весла. Отцепили мы лодку от колышка тоже без труда. Не помню, как это было, но вот мы уже в лодке, и происходит то, чего мы не ожидали. Нас несет течением. Чтобы справиться со стихией, надо оказать ей сопротивление при помощи весел. Это мы поняли и дружно взялись за весла. Но тут вторая неожиданность – грести мы не умеем. У каждого из нас было по веслу. Мы ударили по воде. Брызги летели во все стороны, мы старались, но лодка вертелась вокруг своей оси и медленно плыла в русло реки. Нас уносило с нашей Кругосветки в безбрежные амурские просторы. К этому мы готовы не были. Еще и не умели слаженно работать, как настоящая команда. Мы поняли, что попали и, если нас спасут, то только для того, чтобы прибить собственноручно.
Не знаю, кто нас заметил. Возможно, тот же сосед, лодку которого мы умыкнули. Наверняка он поднял по тревоге весь наш поселок. Этого я не видела. Первая картина, которую я стала воспринимать, это бегущие по дамбе люди. Большая серая толпа, во главе которой белым пятном выделялась мама. Я помню ее белое, в синюю полоску платье. В нем она сейчас и бежала по дамбе и что-то кричала. Было далеко, слов не разобрать. Толпа тоже издавала громкие крики. Я еще подумала удивленно: чего они все орут? Кто-то из мужчин нес на плече весла. Торопливо подошел к своей лодке, прыгнул в нее и, мощно размахивая веслами, устремился к нам. Лодку он нашу заарканил веревкой и отбуксировал к дамбе. Я поняла, чем мне грозит встреча с моим отцом по его разъяренному взгляду. И я приготовилась. Как только лодка пристала к берегу, я увидела руку отца, занесенную, чтобы схватить меня в охапку, я извернулась, ловко проскочила у него под рукой и, что есть духу, помчалась, едва касаясь земли ногами. За спиной я слышала вопли страдания моего друга, которому его отец с дикой силой крутил ухо. Надо было бежать и скрыться на какое-то время, хотя бы до вечера, чтобы страсти улеглись. Найти меня могли везде. Но было одно место.
На другом конце поселка жила тетя Поля, одна из многочисленных родственниц, которыми была населена наша Кругосветка. Я помню, у не был большой ухоженный огород, сад и добротный дом. Во дворе стояла большущая собачья будка, похожая на теремок. В ней жила солидная овчарка. И в эту будку я и нырнула. Собака с огромным удивлением смотрела, как человеческий ребенок, словно шаловливый щенок, залезает в дом к собаке. Собака не знала, как поступить. Тактично отодвинулась, давая место. Тревожно поглядывая на меня (вдруг я поселилась в будке навсегда), свернулась калачиком и так лежала все время, пока я валялась в будке, на ее мягкой подстилке. Я слышала, как меня искали, спрашивали тетю Полю. Тетя попричитала за мою бедовую голову, а потом все стихло. Я решила еще посидеть и незаметно для себя заснула. Проснулась уже вечером. Собака обреталась на улице. Я вылезла из будки и пошла домой. Как ни в чем не бывало. Знала, что гнев моих родителей улегся. Под горячую руку я не попала, осталась целой и невредимой. Ошибку я свою осознала. Прежде, чем пускаться в серьезные дела, надо многому научиться. И иметь профессиональную команду. Как, много лет спустя, говаривал мой преподаватель по психологии, остерегайтесь дилетантского подхода.
Последующие дня два меня не выпускали из дома в наказание. Разве что на огород, чтобы труд сделал из меня человека. В длительных перерывах между огородными делами я зависала с книгой. Сидишь себе на веранде, в кресле, с книгой в руке, кушаешь ягоду, собранную в саду. Вот такое у меня было наказание.
Больше мы так с Мишкой не проказничали. Последнее наше деяние, помню, был разбитый отцовский велосипед. Я захотела покататься, личного велосипеда у нас не было, а в сарае стоял хороший взрослый велосипед. Мишка вытащил его, катал меня по улице под завистливыми взглядами моих подружек. А потом налетел на кочку и мы упали. У велосипеда погнулось колесо, сломался звонок. Отец уже злиться не мог, так я его достала со своими приключениями.
Через какое-то время мой друг уехал. Я не знаю, по какой причине его семья переехала в город, возможно просто получили новую квартиру. Но не стало Мишки Корнеева, и закончились пиратские игры. Сокровища ушли глубоко под землю, корабль превратился в сарай. Девчонки на улице играли в дом, ссорились, обижались. В то время я ушла с головой в книги, которые брала в библиотеке дома культуры мелькомбината. Часть из них была познавательной, о природе, о географии, немного истории. Но большая часть — все те же путешествия и приключения. Когда я переехала в Южный микрорайон, где наша семья получила новую квартиру взамен старого дома, я стала ходить в другую библиотеку, на 56 школе, она была ближе. Там я открыла для себя читальный зал, из которого не вылезала все каникулы напролет с книгами, которые не давали на руки. Там открылся для меня Брет Гарт, Александр Грин, Штильмарк. Сильные, необычные герои привлекали меня больше, чем одноклассники. Когда я стала учиться в различных учебных заведениях, то познакомилась с научной библиотекой, которая стала моим плацдармом для серьезных работ. Но это уже другая история.