🌹✨🌹Телевизор работал громко, бабушка под него любила вязать и пить чай.

Алена привычно занималась делами, поглядывая на нее с улыбкой.
Ей она напоминала милого и непосредственного ребенка. Очень худенькая, маленькая, сероглазая, хрупкая, словно птичка. Столько лет - а седины почти нет в волосах. Вся в кудряшках - как была с юности, так и сейчас. И тогда же взяла себе привычку - бантики носить.
Мать Алены все головой качала, мол, засмеют же, чего ребячиться в старости? Но бабушка была непреклонна. Чаще других она нацепляла бантик в горошек. Очень древний такой. Но самый любимый.
Алена знала эту семейную историю - бантик бабушке подарил Арсений, ее первая любовь. Только они расстались. Он другую нашел. В армии познакомился. Там ребенок, то се. А бабушка его очень любила и ждала. По слухам, и он ее тоже. Но пришлось жениться на той.
Бабушка тоже вскоре вышла замуж. Дед ее обожал до последнего вздоха. Профессия была не совсем женская - она водила грузовики. И разбиралась в технике так, что другие мужики ахали. По дому все умела. Аленина мама у нее одна была. Сколько себя Алена помнила - никогда не видела, чтобы бабуля кричала, жаловалась на жизнь, переживала. Проблемы решала по мере поступления, всегда была приветлива и весела.
И как-то так получилось (отца у Алены не было), что главной в их семье из трех женщин оставалась неизменно она, бабушка!
Только вот в последнее время стала сдавать. Алену это пугало. Она копила деньги на отпуск и мечтала свозить бабушку в Париж. И говорила, что купит ей там шляпку и они будут пить кофе с круассанами где-нибудь на берегу Сены. У бабушки даже имя было нездешнее "Адель". Жили они в большом доме втроем - Алена, мама и бабушка.
Мама работала начальником отдела. Алена тоже уезжала к себе в офис. Но бабушка Адель не сидела одна. Она любила погулять по их приморскому городку, встретить знакомых, повспоминать работу.
В этот день был выходной. Алена вдруг отвлеклась. И тут раздался звон. Вбежала на кухню. Побледневшая бабушка смотрела на экран. Ее любимая чашка валялась на полу.
- Бабуля! Ты чего? Садись в кресло! Сейчас, давай водички! Бабушка, что с тобой? - Алена принялась бегать вокруг.
Но та ее словно не слышала. Смотрела куда-то вдаль. И вдруг заплакала. Как ребенок, всхлипывая и размазывая кулачками мокрые дорожки по лицу. Губы беззвучно шевелились. Алена заметалась по дому. Пока искала какие-то капли, пробовала звонить маме, вернулась - бабушка стоит, собранная совершенно. Словно и не рыдала несколько минут назад. И улыбается.
Тут Алене с работы позвонили.
- Бабуля! Я мигом, ты пока отдыхай, хорошо? - Алена чмокнула бабушку в щеку и умчалась.
А когда вернулась - бабушки не было. И ее верхней одежды тоже - исчез нарядный легкий плащик рябинового цвета и туфли, парадные, лакированные, с бантиками. Только легкий аромат духов, любимых, с сиренью витал в воздухе. На трюмо лежали раскрытая помада, пудреница.
Девушка достала телефон и начала звонить. Только сотовый бабушки отозвался из ее спальни. Забыла!
Тогда Алена помчалась на улицу, пробовала расспросить случайных прохожих:
- Вы девочку ищете? - спрашивали они.
- Нет, бабушку. У нее бантик, кудрявая такая. Всем рассказывает, что водила грузовик.
И думала, что странно это звучит, конечно. Но бабушка была такой! Кудрявой, с бантиком. И водила грузовик много лет. Почему думали на девочку? Из-за бантика или решили, что "водила грузовик" - это игрушку катала? А она по- настоящему!
Алена набрала маму.
- Бабушка исчезла! Я не знаю, куда! Ей вначале нехорошо стало, а потом я уехала - вернулась, а ее нет. Что делать, мама? - плакала в трубку.
Мама приехала быстро. И только глянув в ее расширившиеся глаза, посмотрев на дрожащие руки, Алена вдруг поняла кое-что. Они жили, дышали, мечтали, любили, работали. Потому что была она. Бабушка. Которая незримо сохраняла некое величие и силу их дома. На своих хрупких плечах.
- Так, сядь. Давай, вспоминай. Пошагово. Успокойся, говорю. Все, я себя в руки взяла и ты возьмешь. Куда бабушка могла пойти? Точно не в магазин и не на прогулку. Потому что духи, помада, платье - я глянула, она бархатное черное с воротничком надела. Такое впечатление, что на свидание собралась. Но это ж бред. Куда тогда? При таком параде? Алена, бабушка старенькая совсем. Всякое может случиться! Быстро вспоминай! - наседала мама.
Алена только и смогла сквозь слезы про телевизор рассказать. Про разбившуюся чашку.
- Чашка? Фарфоровая, с цветами? Невесомая такая? Нет, это не случайность. Бабушка твоя никогда бы ее просто так не разбила. Что-то потрясло ее в тот момент. Что шло по телевизору? Ну? - не отставала мама.
Вместе они кинулись искать газету с программой. Оказалось, местное телевидение. И Алена с мамой бросились туда.
- У нас повтор сюжета был. На это время, что вы говорите. Только там ничего особенного не было, никаких происшествий. Я могу вам показать, если хотите! - ответила девушка-корреспондент.
Алена и мама смотрели на экран. Идут люди. Играет на гармошке старичок. Ему в шляпу кидают монетки. Сюжет кончился.
- Ничего. Я так надеялась! Не могла она так просто убежать из дома. Где искать? Телефон не взяла! - мама расстроенно села на стул.
- Ой, не говорите! У нас знаете сколько людей теряется! И не находят. Так что вы уж заранее настраивайтесь! - пробубнил проходящий мимо сухопарый мужчина в вытянутом свитере.
Девушка-корреспондент шикнула на него. Аленина мама застыла, беспомощно глянула на дочь. У Алены же в голове все звучала мелодия. И вдруг она попросила:
- Прокрутите, пожалуйста, тот момент, где дедушка поет!
Ее просьбу выполнили.
- Не для тебя, Адель, я рвал в саду сирень, - пел надрывно старичок, звучала гармошка.
- Такой дедушка хороший! Представляете, скитается по городам со своей гармошкой. Какие-то там у него неприятности с семьей. Без своего угла остался на старости лет. Вот, к нам приехал. Мы и сюжет-то сделали, вдруг кто ему поможет? Не дело это, на улице остаться. Ладно, у нас еще тепло. И этот дедушка Арсений... - все говорила девушка-корреспондент.
Алена не дослушала. Она схватила маму за руку и потянула с собой.
- Алена! Да куда ты меня тащишь! Что случилось? - спросила мама.
- Это он! Я знаю, где наша бабушка! Нет такой песни! Он сам ее сочинил для нее когда-то! Мама! Арсений! Тот самый, из ее молодости. Имя "Адель". Нашей бабушки, ну же! - сквозь слезы прошептала Алена.
Вот и парк. Летнее кафе. Время словно остановилось. За столиком сидели двое. Их бабушка в бархатном платье и со смешным облезлым бантиком в волосах. Ее руку держал в своей незнакомый старичок. Бедно одетый. С гармошкой. Они влюбленными глазами смотрели друг на друга.
Алена и мама застыли, боясь нарушить эту идиллию. И тут бабушка обернулась, увидев их. Подошли.
- Здравствуйте, сударыни. Мое вам почтение, - дедушка встал, поклонившись.
- Доченька, внученька, это Сеня мой! Сколько лет прошло! А я же сразу его узнала. По песне, по глазам, примчалась сюда. Выгнали его из дома. И жена огорошила, сказала, что сын-то не его. Что специально на себе женила. Это ж надо, так жестоко поступить. Внукам квартира нужна. Собрался, взял гармошку да ушел. Вот, пел везде. И словно сама судьба в наш город привела. Надо же, - бабушка комкала в руках платочек.
А дедушка вдруг схватил свою гармонь. Полилась мелодия.
- Не для тебя, Адель! - понеслось по парку.
Люди с улыбками слушали.
- Мама! Чего же ты, плащик такой легкий накинула. А вы, Арсений, вы пойдемте, пожалуйста к нам! Дом у нас большой, всем места хватит! - предложила вдруг Аленина мама.
Алена посмотрела на бабушку. Глаза у той сияли, словно звезды. Она с благодарностью сжала руку дочери.
- Пойдемте... дедушка! - только и сказала Алена.
Маленький (или он все же большой?) клубочек любви, размотавшись, спустя долгие годы снова стал целым.
В уютном саду приморского городка сидят теперь, взявшись за руки, два старичка. И доносятся звуки гармошки. Потому что для настоящей любви нет времени, расстояния и преград.
🌹✨🌹Не встречайтесь с первою любовью
На банкет к боссу нельзя было не пойти. Анатолий Петрович не любил банкеты, но скрепя сердце стал собираться. Он потерял всякий интерес к жизни, у него не было никаких желаний и стремлений, да, и чувствовал он себя не очень. Надо бы показаться врачам, но... тоже не хотел.
Анатолию Петровичу 54 года. Он был ведущим юристом в очень престижной фирме, которая плотно сотрудничала с иностранными компаниями, получал более чем приличное вознаграждение за свой труд. У него была хорошая квартира, машина, и два неудачных брака за плечами. Детей не было, как оказалось позже, причина была в нём.
Жизнь его была спокойной и уравновешенной. Были, конечно, в его жизни и женщины, некоторые даже надеялись на совместное будущее. Они надеялись, а он уже не хотел никакого совместного будущего ни с одной из них.
Он всё чаще вспоминал свою первую любовь Марину.
... Сколько лет прошло с той поры. Толя жил со своими родителями в большом богатом колхозе. Отец был трактористом, мать - ветеринарный врач.
Родители дружили с соседями. Соседи считалась самой образованной и интеллигентной семьёй в деревне. Николай Иванович работал агрономом, его жена Лидия Григорьевна - учительницей в школе. У них была дочь Марина, #опусы Толина ровесница. Дети выросли вместе, всегда рядом, всегда помогали друг другу, поэтому на деревне их с детства считали женихом и невестой.
А потом случилось несчастье, инфаркт унёс жизнь Марининого отца. Мать через два года ушла вслед за мужем. Марина и Анатолий заканчивали школу, когда её не стало.
Тогда Анатолий впервые увидел Марину такой взрослой и серьезной. Его родители предложили Марине переехать к ним хотя бы на время экзаменов, но она отказалась.
Экзамены она сдала успешно, но не поехала в город поступать в институт. Она осталась в колхозе работать учётчицей.
Анатолий уехал в город и поступил в университет на юридический. Перед отъездом он поклялся ей в вечной любви, и пообещал, что они обязательно проживут жизнь вместе.
В городе он первое время сильно скучал, учиться было тяжело, и только письма от Марины поддерживали его. Он вспоминал ее такой, какой она была в последний вечер: светлые распушенные волосы, глаза светились любовью, ее белый сарафан выделялся на стройном, загорелом теле. Она была прекрасна!
После первого семестра Анатолий приехал домой. Отец встретил его на вокзале в городе. В деревню попали уже затемно.
Пришла Марина. Маленькая, худенькая, в огромных валенках, с платком, накинутым на гладко зачесанные волосы. Она выглядела старше своих лет и какой-то измождённой.
Весь вечер Анатолий невольно сравнивал ее с девчонками, с которыми учился: в джинсах, с модными прическами, на высоких шпильках...сравнение было не в Маринину пользу.
После ужина они разговаривали о бывших одноклассниках, мало кто учится дальше. Многие остались в деревне, переженились и ждут прибавления в семье. Марина об этом сказала так многозначительно, что Анатолий слегка опешил. Неужели она думает, что он, не закончив учёбу, женится на ней?
На следующий вечер Анатолий пригласил Марину в клуб.
- Я туда не хожу, Толя! Мне и надеть нечего, все моё мне велико. -
Он всё-таки уговорил её пойти в клуб. Она действительно была плохо одета: серый свитер висел на ней, юбка ешё со школьных времён, тоже велика, волосы завязаны в тугой узел на затылке, как у монашки.
На следующий день Анатолий уехал обратно, сославшись на несданный зачет. Марина поняла всё, и не пришла его проводить.
Переписка оборвалась, а осенью, когда он приехал домой, Марины уже не было в деревне. Ее дом стоял с заколоченными окнами. Родители сказали, что за ней приезжала родственница, и увезла ее с собой в Москву.
А дальше у него была жизнь. Жизнь, порой, скручивала в бараний рог, но были и светлые моменты. Всё, как у всех.
Он, в общем-то, не жаловался. Всё сложилось, как сложилось, только всё чаще стал вспоминать свою деревню, от которой сегодня остались рожки да ножки. Своих родителей, которые нашли последний приют на деревенском кладбище. Он ездит, навещает их, памятники хорошие поставил.
Вспоминает свою первую любовь и удивляется, чего тогда испугался? Зачем оборвал все связи с Мариной? И щемящая, светлая тоска разливается в его душе.
...В банкетном зале было многолюдно, много иностранцев, но все на несколько секунд притихли и повернули головы, когда в зал королевской походкой вошла очень красивая женщина со светлой косой, уложенной на затылке.
Анатолий сразу узнал Марину. Стал расспрашивать о ней коллегу, стоящего рядом. Он ему и рассказал, что эта Марина Николаевна, назвал фамилию (фамилия была у всех на слуху.) Она жена очень влиятельного человека, работающего в министерстве, у них двое взрослых сыновей. Выглядела Марина шикарно, гораздо моложе своих лет.
Анатолий не подошел к ней, потому что стал лысым, толстым, и старым. Он не хотел, чтобы она его узнала и старался не попадаться ей на глаза, но один раз, когда, допивая свой бокал, он поднял глаза, увидел, что она пристально рассматривает его.
- Узнала, - мелькнула мысль.
Он хотел уже поздороваться, заговорить, но она отвернулась, подошла к высокому седеющему мужчине и что-то шепнула ему на ухо. Мужчина взял ее под руку, простился со всеми, и они ушли.
В этот момент Анатолий в полной мере ощутил себя раздавленным, усталым человеком, оставшимся у разбитого корыта.
Дома он всю ночь пил, и, как заведённый, твердил слова из стихотворения " Не встречайтесь с первою любовью..." , дальше он не помнил.
Больше он Марину никогда не видел.
🌹✨🌹ДВЕ ФОТОГРАФИИ
- Ух, ты! Деда, а это грузди? – вертелся вокруг Савельича юркий мальчонка. И имя-то у него было подходящее – Юрик. Юркий, то есть.
- Да, – устало отозвался на детскую радость старик и тяжело вздохнул.
Несмотря на то, что груздовик спокон веку был на загумнах их деревни, старику было тяжело тащить полную груздей бельевую корзину, вот он и присел перевести дух на такую же древнюю, как и он сам, лавку у избы бабки Авдотьи. Да какая она ему бабка, если он женился раньше, чем Авдотья замуж за своего Василия вышла? Это она Юрику бабка, да и то, если бы её Лёха по городам не вертел подолом до сорока, так соседка бы уж в прабабках числилась. Всё никого у неё в дому не было, а тут вдруг нарисовался в прошлом годе на материнском крыльце Лёха её, да ещё с семейством. Вот страху-то было! Авдотья кричала так, что деревенские и не поняли сперва: думали, что старуху режут. Но обошлось. Оказалось, что радость.
Этим летом её горожане вновь нагрянули под закат августа. Вот и вертится Юрик с утра до вечера по деревенским дорожкам. А что ему ещё делать, коли сверстников нет? Правильно, стариков донимает. Вот и сейчас Савельичу дух бы перевести, да скорее до дому, чтобы его Анна груздь перебрала да замочила, пока он ноги на кровати растирает. А тут Юрик со своей пластмасской. Повернул на савельичеву корзину и просит:
- Дай сфотографирую!
- Дак чем ты, чудак-человек, снимать-то собрался? Фанеркой что ли этой? – удивился старик, позабыв и про ноги.
- Планшетом! – гордо поднял над головой свою штукенцию Юрик.
Он с важным видом повернул свою игрушку к корзине, и тут же раздался щелчок фотоаппарата.
- Смотри! – Юрик повернул к старику обратную сторону «фанерки», и Иван Савельевич с удивлением обнаружил на обратной её стороне картинку со своей корзиной.
- Здорово! – удивлённо произнёс старик, а Юрка, не давая ему опомниться, небрежно провёл по фотографии корзины пальцем, и тут же вместо груздей на дощечке появился Лёха.
- Папка, – важно сказал Юрик, а Савельич от неожиданности даже бросил косой взгляд на свою корзину: на месте ли? Это вам не шутка какая: была на фанерке корзина и вдруг вместо неё Лёха. Но обошлось – грузди были на месте...
А Юрик уже водил пальцем дальше:
- Это – мамка, это – наша квартира в Москве..., это – Маркиз...
Маркиза Савельич знал. Это был не кот, это был поросёнок. Авдотьина сноха выводила его на улицу только на поводке. Савельич, как и все остальные деревенские, никак не мог взять в толк, зачем ей этот поводок нужен, ведь котяра всегда лениво перебирал лапами где-то позади хозяйки, пока не осенило Пашку-тракториста:
- Так это она его на лямке, как на тросу, таскает!
- Дед Ваня, а можно я тебя сфотографирую? – вдруг бросил листать свои картинки Юрик.
- Да пошто? – удивился старик.
- Ну, как? Ты вон какой красивый: борода белая, руки вон, не как у папки, загорелые, жёсткие. Ты, ты..., – Юрик замешкался, подбирая слова, и не найдясь, выпалил: – Как моя баба, только дед! – Юрик помолчал секунду, а потом, пытаясь исправить неловкость, многозначительно добавил: – Вот!
Савельич засмеялся.
- Не надо меня... – начал, было, старик, но осёкся. Подумав, он вдруг посмотрел мальчонке в глаза и спросил: – А тебе плёнки не жалко?
- Какой плёнки? – не понял его паренёк.
- Фотографической.
Настала очередь Юрика смеяться.
За те пять минут, что мальчишка объяснял, что плёнки никакой не надо, и что любую фотографию мамка отпечатает на принтере, старик почувствовал, что собрался с силами на оставшийся путь. Но прежде чем подняться, он сказал:
- Знаешь что, Юрка... ты приходи к нам через часик. Нас с Анной вместе сфотографируешь, ладно?
- Ладно! – радостно отозвался мальчишка, а Савельич, кряхтя, встал.
Встал, поднял свою тяжёлую и для здорового мужика корзину и пошёл к дому. Но сделав пару шагов, неожиданно для себя обернулся и крикнул вслед убегающему мальчишке:
- Юрка, не забудь: через час!
- Замётано! – донеслось откуда-то с соседней улицы.
- Завертится шельмец..., – вздохнул старик и направил свои стопы к дому...
- Вот, Аня, – пробормотал он, с трудом поставив корзину к крыльцу и присаживаясь на ступеньку. – Ещё одну такую, и зимовать будем, как бояре: картоха да грузди... Раз уж не до мяса стало...
...Савельич, проживший всю жизнь в деревне, кроме колбасы, не едал ничего магазинного. А колбаса тогда была только в городе, так что перепадала на крестьянский стол по великим праздникам, вроде приезда гостей. Не потому не ели магазинного, что всё там плохое, а потому, что всегда жил мужик от хозяйства, и особо в еде ему ничего чужого не требовалось. Разве, что соль да перец. Вот так, прожив всю свою жизнь от двора, не мог взять в рот Савельич кусок магазинного мяса. Не брезгует, вроде, но не привык к чужому. А своё содержать, сил уже нет: каждый Божий день до зари подниматься нужно... Это не по грузди сбегать, коли здоровья нашлось с утра...
- И этого, Ваня, хватит с огурцами да помидорками. Уймись лучше, – вздохнула жена, пытаясь поднять корзину.
- Погодь, дурёха! – дёрнулся, было, Савельич, но опять осел на ступеньку. – Говорю же, погодь! – от переживаний в голосе старика сверкнули, было, властные нотки, но также неожиданно уступили место ласке. – Не до груздя сейчас. Пойди, причешись, да надень любимый сарафан.
- Ты чой-то, старый? – по своему, по-афонински, «ойкнула» Анна. – Спятил совсем, коли свататься собрался? Мы с тобой шестьдесят лет, как муж и жена!
- Вот и я о том, – Савельич, не спеша, стал подниматься. – Сфотографироваться надо.
- Чего?
- Сфо-то-гра-фи-ро-вать-ся, гово-рю, надо, – повторил старик, морщась. – Сейчас Юрик прибежит с аппаратом...
- Тебе надо, ты и фотографируйся, – всплеснула руками Анна и гордо ушла в хату.
Даже не взглянув на корзину, Савельич, загодя приняв строгий вид лица, пошёл вслед за женой.
- Ань, ты где? – удивлённо спросил Савельич, войдя в избу. – Ань! – Жены нигде не было.
Нашлась она только через пяток минут шарканья старческими ногами по дому: старик нашёл жену в маленьком закутке за печью, где она в молодые годы, бывало, пряталась от него во время ссор. Анна сидела, опустив лицо в ладони, и беззвучно плакала. Слёзы, просочившись между плотно сжатыми пальцами, как сквозь сито, капали на выцветший подол старушечьего платья.
Савельич открыл, было, рот, но не смог произнести ни слова – перехватило горло. Господи, когда они последний раз так ругались? Лет двадцать назад? Около того... Два десятка лет он не видел жену на этом месте, два десятка лет если и были размолвки, то не настолько сильные, и вот теперь, на пустом месте...
- Аня..., – только это слово, закутанное во всю мягкость стариковского голоса, смогло пробраться сквозь ком, и дальше ещё мягче. – Анечка...
Плечи Анны перестали вздрагивать, и она, опустив руки, посмотрела мокрыми от слёз глазами на мужа. Потом поднялась и прижалась к нему, положив голову на плечо. Борода старика стала мокрой от жёниных слёз. Он, было, всхлипнул, но Анна не дала ему времени:
- Бороду расчеши, пока я тебе рубаху глажу...
Юрик прибежал на полчаса раньше, но у стариков уже всё было готово. Они сидели за столом, и Савельич теребил бороду, переживая, не заигрался ли где мальчишка. Анна попыталась, было, унять его руки, но тут хлопнула дверь в сени...
Вечером, уже улегшись спать, старики по очереди рассматривали две фотографии. Одна была маленькой, черно-белой. На ней молоденькая, можно догадаться рыжая девушка, держа в руках огромный букет полевых цветов, стояла, положив голову на плечо крепкого парня в костюме. Лица обоих были счастливые-счастливые, а на кирпичной стене за ними вывеска из четырёх больших букв: «ЗАГС».
Вторая фотография была большой и цветной. На ней за столом сидела седая старушка, положив на плечо старика голову, а на столе перед ними лежал большой букет садовых цветов, на которые так ярок август, а лица стариков были такие же счастливые, как на той, первой фотографии...
Другие фотографии у них тоже были. Но только на этих двух они были вместе.
🌹✨🌹Мoя мaмa гoвopилa мнe мaлeнькoй: "Нe бyдь жaдинoй и вceм дeлиcь c дpyзьями, нo вceгдa зaпoминaй тex, ктo пpиxoдит к тeбe тoлькo зa кoнфeтaми. Этo нe дpyзья".
Мoя мaмa гoвopилa мнe в пecoчницe: "Еcли ты бyдeшь ecть пecoк, тo нe ocтaнeтcя мecта для мopoжeнoгo".
Мoя мaмa гoвopилa мнe в шкoлe: "Учиcь, дeткa, для тoгo, чтoбы пoтoм дeлaть тoлькo тo, чтo ты xoчeшь, a нe тo, чтo тoлькo и мoжeшь".
Мoя мaмa гoвopилa мнe, oтдaвaя нa мyзыкy: "Игpa в клaccики вo двope зaкoнчитcя чepeз пapy лeт, a мyзыкaльный cлyx ocтaнeтcя нaвceгдa".
Мoя мaмa гoвopилa мнe в бaлeтнoй шкoлe: "Тeбe нe нyжнo cтaнoвитьcя бaлepинoй, нo пpaвильнaя ocaнкa дoбaвляeт cилy xapaктepa и 10 cм к pocту".
Мoя мaмa гoвopилa мнe в юнocти: "Любoвь — этo пpeкpacнo, нo пpeждe вceгo нyжнo нayчитьcя любить ceбя".
Мoя мaмa гoвopилa мнe, когда я училась в инcтитyтe: "Boзьми бyтылкy xopoшeгo винa и пpocтo пoгoвopи c тeми, ктo тeбя нe любит".
Мoя мaмa гoвopилa мнe, кoгдa я плaкaлa: "Кoгo ты жaлeeшь? Сeбя? Дeлaй вывoды! От ocтaльнoгo paнниe мopщины".
Мoя мaмa гoвopилa мнe вo вpeмя paзвoдa: "Ошибaтьcя — этo нopмaльнo, глaвнoe paбoтa нaд oшибкaми. А пpямo ceйчac тeбe нyжнo выбpocить этo пaльтo и кyпить нoвoe".
Мoя мaмa гoвopилa мнe пoтoм: "Пoкa я живa, мы co вceм paзбepёмcя, нo кoгдa-нибyдь тeбe пpидётcя и бeз мeня".
Мoя мaмa гoвopилa мнe вcю жизнь: "Нe oтдaвaй пocлeднee, нe пoпaдaй в зaвиcимocть — oтдaвaй тoлькo тo, чтo мoжeшь, paccчитывaй в пepвyю oчepeдь нa ceбя".
Я знaю, чтo нe вceгдa былa идeaльнoй дoчepью, нo мoя мaмa вceгдa гoвopилa мнe: "Я гopжycь тoбoй, дeткa! Ты y мeня caмaя лyчшaя!"
🌹✨🌹Кота тошнило, он плевался и чихал. Из глаз его текли слёзы. Он сидел рядом с вороной на толстой и очень удобно расположенной ветке. Собаки не допрыгнут, а вот котам и птицам раздолье. Худой и рыжий, с висящим, грязным, худым пузом, он страдал...
- Что? Опять нажрался отходов с мусорки?! – ворчала ворона, – Я тебя сколько раз водила к нормальной еде, которую выбрасывают из того ресторана, что на углу? Сколько раз?! Как же ты на мусорке дворовой очутился?
- Соблазнился рыбкой, – простонал кот. – А она, гадина, тухлая оказалась. Не сдержался... Вот бы мне быть птицей, как ты. Куда захотел, туда полетел. Эх... Были бы у меня крылья, как у тебя – летал бы всё время.
И его опять свернул очередной приступ. Он спрыгнул с ветки и продолжил страдать на земле.
Ворона тяжело вздохнула и, взмахнув крыльями, грузно полетела на полянку, где несколько минут высматривала что-то. Потом сорвала веточку и подлетела к коту.
- Ну-ка, Рыжий, – сказала она. – Прожуй и проглоти.
- Нет... – застонал кот. – Лучше умереть.
- Я те умру, – ворчала ворона, всовывая лечебную травку в кошачью пасть. – А с кем я тогда говорить буду? Привязалась я к тебе, привыкла.
Рыжий через силу сжевал зелёную ветку, проглотил, и через несколько минут перестал его мучить рвотный рефлекс.
- Умная ты какая, – восхитился кот, который уже успел забраться на ветку.
Ворона уселась рядом.
- Так почти триста лет уже живу, – заметила она. – За это время можно уже кое чему научиться.
И тут вместо рвоты у кота скрутило живот – организм желал любым способом избавиться от непригодной пищи. Рыжий со стоном опять спрыгнул с ветки и присел.
- Нет, – плакал он. – Лучше умереть. Умереть и перестать мучиться...
Ворона смотрела на него и соображала что-то. Потом подлетела поближе и стала тащить несчастного рыжика к большой коробке с водой, которую сердобольная старушка всегда наполняла до краёв для дворовых котов и собак.
- Пей, страдалец. Пей! – толкала она кошачью голову в коробку. – Пей, кому говорю. А то у тебя обезвоживание наступит и помрёшь ещё, действительно.
Кот пил и плакал. Ворона смотрела на всё это и бормотала:
- Что же мне с тобой делать? Ведь не углядишь за всем. Не дай Бог, следующий раз может быть последним. Ну, полежи, полежи тут. Отдохни пока. А я подумаю...
Она взлетела на ветку и стала оглядывать двор, будто искала кого-то.
- Ага, ага, – сказала ворона, – вот и она. Давно её заприметила.
Она спрыгнула на небольшую скамеечку, стоявшую возле входа в один из домов. И усевшись на спинке осмотрелась. Двор был пустой. Ни одного человека, да и из окон никто не смотрел.
Ворона спрыгнула на землю и, раскрыв крылья, крутанулась несколько раз по часовой стрелке. Что-то блеснуло и затрещало, а в воздухе запахло озоном...
На скамеечке сидела очень пожилая старушка. В стареньком черном, но аккуратном платье. На голове у неё была старомодная шляпка, казалось, ещё из прошлого века, чем-то напоминавшая гнездо. В левой руке она держала палочку, опираясь ею о землю.
- Внученька, внученька! – позвала старушка девочку лет восьми, возвращавшуюся точно в это время домой из школы. – Внученька, помоги старенькой бабушке подняться. Что-то совсем ослабела.
- Сейчас, бабушка! Сейчас, – отозвалась девочка.
Подбежав к бабушке, она заглянула ей в лицо. У старушки был странный длинный нос и черные глаза. Левый был слегка прикрыт. Лицо её было, как будто очень давно обожжено солнечными лучами и превратилось в почти чёрную маску.
Девочка отшатнулась сперва, но потом обругала себя тихонько и смело взялась за правую сморщенную ладонь старушки. Она помогла ей подняться.
- Вот, какая же ты молодец! – запричитала бабушка. – Не прошла мимо. Помогла мне. А я вот за это тебе тоже кое-что сделаю хорошее. Я вот тебе вкусную конфетку дам.
- Спасибо, бабушка, – стала отнекиваться девочка. – Но мама строго настрого запретила мне брать что-нибудь у чужих людей.
- Ой, какая умная мама, – согласилась бабулька, семеня к подъезду. – Ой! – вдруг вскрикнула она. – Что это такое?
Большой, худой и облезлый рыжий кот лежал прямо у них на пути.
- Да что же это такое? Несчастный, голодный, всеми брошенный, – запричитала бабушка, – умирает здесь, а всем наплевать. Все мимо проходят. Некому ему помочь. Помрёт ведь, наверное? – спросила она и заглянула в светлое лицо девочки, обрамлённое рыжими кудряшками.
Та стояла точно над Рыжим. Как будто бабушка специально шла к нему. И теперь девочке надо было принимать серьёзное решение. Либо переступить через умирающего кота, а именно так и выглядел Рыжий. Либо принять участие в его спасении. Впрочем, она не долго раздумывала.
Подхватив лёгкое, как пёрышко, тельце рыжего кота, она мгновенно забыла про бабушку и решительно пошла к подъезду.
- Хотел быть птицей? Получай, – усмехнулась старушка. – Птица, так птица.
Она ещё постояла во дворе, опираясь на палочку, пока в окне пятого этажа, выходившем во двор, не зажегся свет. И тут же оттуда донёсся женский крик:
- Да ни за что на свете! Не оставлю!!! И не проси. А ты что молчишь? Я кажется, тебя спрашиваю!
Старушка оглянулась по сторонам и убедившись, что во дворе всё также было пусто, крутанулась против часовой стрелки...
Что-то блеснуло во дворе, затрещало и запахло озоном, а на окне пятого этажа, выходившего во двор, сидела ворона. Окно было широко раскрыто – был жаркий и душный летний вечер.
Мужчина стоял посреди комнаты и смотрел на жену, разгоряченную спором. И на рыжеволосую дочку, как две капли воды похожую на него. Девочка прижимала к себе Рыжего, который смотрел широко раскрытыми глазами на грозную женщину.
- Ну, что я могу сказать по этому поводу? – отозвался мужчина на требование жены.
Он ещё раз посмотрел на жену, дочь и, набрав в грудь воздуха, сказал:
- Я во всём согласен с тобой...
После чего скрылся бегом в спальне.
- С кем? – хором крикнули мама и дочка.
После чего посмотрели друг на друга. Кот тоже посмотрел. На женщину.
Из спальни высунулась голова мужа.
- Ну оставь ты, Бога ради, ей этого оборванца, – попросил он. – Она ведь давно просит. А я сейчас съезжу с ним к ветврачу. А на той неделе побелю кухню и залу. Договорились?
Мама всплеснула руками от возмущения, открыла рот... Потом закрыла его и, развернувшись, ушла в кухню.
- Папочка! Папочка! – закричала дочка и, бросившись, прижалась к отцу. – Спасибо тебе! Ты у меня самый лучший в мире.
И папе уже не казалось напрасным обещание побелить две комнаты. Он прижал к себе рыжеволосую девочку с рыжим котом на руках и стал собираться. Надо было ехать к ветврачу.
Ворона довольно каркнула и, слетев с подоконника, переместилась на большую ветку. Во дворе начиналось вечернее движение.для группы опусы и рассказы Выводили на прогулку собак. Коты перебегали с места на место. Соседи здоровались и разговаривали.
Короче говоря, стало интересно...
Через два месяца на подоконнике сидели двое. Большой, толстый, с лоснящейся шерстью рыжий кот по имени Рыжик и ворона.
Девочка прикормила и ворону. Она увидела, что та прилетает, и стала её подкармливать. Крошки и орешки всегда были насыпаны аккуратненько в небольшую тарелочку.
Кот и ворона разговаривали. Кот просил его опять отправить на улицу, а ворона смеялась и отказывалась.
- Нет уж, – говорила она, – даже и не надейся. Где я ещё найду тебе таких любящих и заботливых людей?
Девочка снимала их беседы на телефон и показывала своим одноклассникам. Те сперва смеялись над ней, а потом стали внимательно рассматривать эти видео и просили принести ещё.
- Господи, ты Боже мой! – говорила учительница, смеясь позади столпившихся детей. – Если бы своими глазами не видела, то ни за что не поверила бы. Они ведь действительно разговаривают!
Вечером, перед сном, у рыжей девочки были спортивные упражнения – она брала на руки Рыжика и говорила ему:
- Ты ж моя птичка!
Затем крепко прижимала его к себе и начинала бегать по комнате, уворачиваясь от стен, стульев и стола.
Рыжий выпучивал от страха глаза, расставлял лапы и выставлял хвост трубой. Он начинал с низкого звука, поднимаясь всё выше и выше. И вскоре его голос достигал силы в 120db.
А это, я вам скажу, дамы и господа, практически, шум, производимый самолётом на взлёте. Глаза Рыжего закрывались от страха, и он так и вопил с закрытыми глазами до самого окончания физических упражнений.
А на подоконнике давилась от крошек, орехов и смеха Ворона:
- Кхе-кхе, ха-ха-ха. Каррррр! Вот тебе и птичка. Хотел летать, Рыжий, вот и получай полёт по полной! В птицы он собрался. Ну маши, маши лапами. Может, и взлетишь.
В дверях стояли родители девочки и хлопали в ладоши смеясь. Рыжего все любили. Он был любимцем и баловнем. Особенно полюбила его мама. За интеллигентное поведение и отсутствие наглости.
Рыжий тихонько сидел в уголочке кухни и перебирал лапами во время приготовления обеда. За что всегда получал всякие вкусности, и его пузо уже больше не было худым, грязным и отвисшим. Это был барабан, всегда чем нибудь наполненный.
Короче говоря, от этого вечернего развлечения удовольствие получали все.
Все, кроме Рыжего. Но его никто и не спрашивал, ибо предполагалось, что "птичка" тоже очень довольна.
- А что? Что, я вас спрашиваю, ещё остаётся делать пожилой вороне? Как не исполнять желания своих друзей? – спросила ворона сама себя и ответила: – Вот именно! Нечего.
После чего слетела на землю. Был поздний летний вечер. И во дворе уже никого не было. Она крутанулась по часовой стрелке. Что-то блеснуло, затрещало и в воздухе запахло озоном...
На скамейке сидела старенькая бабушка. Она поманила к себе одну смешную рыжую собачку с хвостиком-бубликом.
- Иди-ка сюда, – сказала она собачке. – Сейчас с работы пойдёт один одинокий мужчина. Очень хороший, между прочим. И я, вот, думаю...
Автор: ОЛЕГ БОНДАРЕНКО
🌹✨🌹Злополучная квартира
Парень в армии отслужил, затем закончил какие-то курсы и решил жениться.
Только вот беда – жить негде, и денег пока не заработал. У невесты тоже нет своего жилья.
Парень с матерью в небольшой двухкомнатной квартире. Надо думать, как дальше жить.
Невеста категорически отказалась от съемной комнаты – каприз у нее. Квартиру снимать – дорого, а зарплата небольшая. Девушка же учится на последнем курсе колледжа.
Очень жениться хочется – невтерпеж.
Вечером разговор с матерью. Сын сообщил, что собирается привести в дом жену.
У матери лицо потемнело: «Всю правду скажу. Мне тяжело с ней будет. Тесно у нас. Устану быстро, стану срываться, ссоры начнутся. Понимаю, что у вас любовь, но и обо мне подумай. Не выдержу я».
Первым не выдержал сын: «По-хорошему не хочешь, тогда будет по-плохому. Не забывай, что доля квартиры за мной. Вот возьму и продам, тогда узнаешь, где раки зимуют. Или вообще в суд подам».
Мать качнуло, но не упала мать, сумела устоять. Ушла в свою комнату, закрылась.
А сын к невесте пошел, все рассказал. Девушка сказала: «Да, надо уметь себя защищать. Некоторые родители только о себе думают, а на детей наплевать». Поддержала парня, короче говоря.
Гуляли до ночи.
Темно было, когда домой вернулся. Зашел в квартиру – нет матери. На столе стакан с пахучей жидкостью.
Стал звонить. Оказалось, что в скорой помощи увезли. Тяжело матери разговаривать – задыхается.
Сел сын на кухне, обхватил голову руками: не нужна квартира такой ценой, не нужна.
Словно мир потух, стал темным и злым. И показалось странным, что невеста так быстро согласилась на мать надавить.
Невеста, конечно, хорошо. Он же здоровый молодой мужчина – всё понятно. Но мама!
Рано утром в больницу, томительное ожидание исхода, беспорядочные тревожные мысли и страх.
И боль, что мать по его вине на больничной койке оказалась.
Мужчина должен думать не только об удовольствии, он обязан женщину защищать. В первую очередь – мать. Какой же он тогда мужчина?
Эмоции захватили: жениться ему захотелось. Как противно! И мелко, и гнусно. И стыдно матери судом угрожать – шантажировать.
Несколько беспокойных дней – вернулась мать домой. Сказала: «Потерпи, сынок, я что-нибудь придумаю».
Сын ответил: «Это я должен что-нибудь придумать. Прости меня, того разговора не было. И не будет. Придумаю что-нибудь».
Женитьба почему-то не получилась. Рухнуло все. То ли девушка другого жениха нашла, то ли еще какая-то причина.
А парень работал и работал на будущее. И берег материнский покой. Так должен поступать настоящий мужчина.
🌹✨🌹Попрошайка
Эту аккуратную старушку Семен, охранник крупного сетевого магазина, заприметил недавно. Здесь она появилась неделю назад. Пришла однажды к магазину, расстелила картонку и уселась на ступеньках с протянутой рукой. Одетая в старенький плащик, обутая в смешные кукольные ботиночки, в беленьком платке, повязанном на голову, бабушка сидела ровно восемь часов. Она не просила, не плакала – скромно ждала, пока сердобольные покупатели не вложат в ее сухонькую ладошку десятку или сотенную бумажку.
Вечером старушка, засунув картонку в пакет, проходила в магазин, где покупала бутылку молока и батон нарезкой. А вчера, видимо, разбогатев в людный субботний день, взяла целую курицу и двести граммов желейных конфет.
А сегодня руководство магазина в ультимативной форме приказало: Бабку выставить!
Семен ничего против этой старушки не имел. Но неподчинение начальству грозило увольнением. А ведь семью кормить надо? Кредит выплачивать надо? Работы и так не найти. Семен пошел бабку выгонять. Она сидела на ступеньках с протянутой рукой и даже не увидела Семена, наверное, в мыслях витала где-то далеко-далеко от этого магазина.
- Бабуля, - семен прикоснулся к ее худому плечику.
Она вздрогнула, очнулась.
- Что? Ой, здравствуй, сынок! – сказала бабушка.
- Здесь нельзя. Запрещено. Вам нужно уйти.
Бабка посмотрела на него ясными, чистыми, почти прозрачными очами. У Семена мурашки по спине – вроде старуха, а глаза, как у малого ребенка. Как у Катюшки, годовалой дочки Семена. И жалко бабку. Но ведь и Катюшку – жалко…
- Господь с тобой, сынок, да кому я мешаю? – воскликнула женщина.
Семен присел рядом с ней, стянул с головы кепку, помял ее в руках и нахлобучил обратно.
- Не знаю, бабушка. Смущаешь своим видом, наверное. Не положено, и весь разговор. Разве с начальством поспоришь?
Женщина вздохнула.
- Не поспоришь. Да и тебе, сынок, попадет, - бабуля поднялась, засунула картонку под мышку, - пойду к церкви. Там посижу немного.
Она поковыляла от магазина прочь. В ее походке столько было обреченности и покорного бессилия, что у Семена засосало под ложечкой от горючего стыда. Он себя не человеком, а полицаем каким-то почувствовал. Он окликнул старушку.
- Стойте! Подождите!
Женщина оглянулаь. Семен подбежал к ней.
- Через три минуты у меня перерыв на обед начнется. Пойдемьте в кафешку, я вас хоть накормлю.
Старушка отнекивалась и отмахивалась, но Семен настаивал. Пришлось ей принять приглашение и пойти вместе с охранником в небольшой кафетерий, расположенный рядом с магазином. Там он выбрал гуляш и картофельное пюре, с десяток пирожков и чай. Бабушка с ужасом посмотрела на все это великолепие:
- Да ты что! Мне и не съесть столько!
- Да и не надо! – ответил Семен, - пирожки с собой возьмете. Вечерком покушаете!
Он расплатился на кассе. На телефон пришло сообщение: «Остаток – 296 рублей». Погулял… Ну да ладно, до зарплаты два дня всего. Выкрутится.
Женщина стеснялась есть при нем. Она робко взяла вилку, и краснея, приступила к трапезе. Когда она приступила к чаепитию, Семен не выдержал и спросил:
- Как же так? Целый день на морозе торчать… У вас, наверное, совсем родственников не осталось? Неужели никто не может вас поддержать материально?
Женщина вздохнула.
- Спасибо тебе, родной. Как тут хорошо, и сыта. И согреюсь хоть, - она глотнула горячий чай, - есть у меня родственники. Сын. И жена его…
- И что же? Пьют?
Бабушка вновь взглянула на него своими прозрачными, детскими очами.
- Пьют, милый. Пьют…
Ее звали Ниной Федоровной, бабушку эту. Прожила хорошую жизнь с супругом, Романом Кригорьевичем. В 1968 году родили сыночка Ванечку. Замечательный мальчишка рос. Добрый и любопытный. Родители в нем души не чаяли, но и не шибко баловали. Тогда детей не положено баловать было. Некогда, все работали в смену на своих производствах. Воспитывались дети, считай, сами собой: улица, школа, соседи, милиционеры…
- Нормальный парень вырос, - рассказывала баба Нина, - в армию пошел. А вернувшись, женился на молодой девушке. Дети появились. А там – развал страны. И что-то у них случилось в семье, какой-то крен. Ваньку с работы уволили, и Катя поволокла все на своем хребту. Ясно дело – тяжело. Детям столько всего надо: и ранцы, и ботинки, и фруктину какую… Мы с Романом Григорьевичем помогали по мере сил, огород свой завели, курочек. Прожить кое-как можно было.
Но Ваня, вместо того, чтобы головой думать, выбрал простой выход – начал пить. Да как! В роду таких пьяниц никогда не было – неделями квасил. На хлеб для детишек денег не было, а на эту заразу – сколько хочешь! Ну, а далеко ли до потери образа человеческого? А, главное, Катя, хорошая такая девочка, вместе с мужем попивать начала. «Сломалась, - говорила, - от такой жизни».
Детей мы с дедом растили, забрали от них. Вырастили, выучили. Нам ломаться нельзя было. Детей-то на кого бросишь? Так и тянули. А Ванька с Катькой пропивали все, что когда-то заработали собственными руками. Мой супруг вскорости заболел тяжело. И помер. И осталась я одна с двумя ребятишками на руках.
Баба Нина заплакала:
- Ой, сколько всего я натерпелась, сколько всего! Пенсия мизерная, ни на что не хватает. Эти на человеков уже не похожи, Ванька с Катькой. Детишки перед зимой раздетые… Стыдоба… Ну что, пошла я в социальный центр, докладывать о своей беде. Мол, от детей не отказываюсь, но тащить их обоих нет никаких сил. Мол, прошу от государства помощи. После этого Катьку с Ванькой родительских прав лишили, Митеньку с Анечкой – в интернат, а на меня оформили опекунство. Это, когда можно из интерната ребят забирать на выходные и праздники. Тогда в силе была – разрешили.
Что я не так делала, не понимаю. Всю душу детям и внукам отдала. Ребята окончили техникумы, уж и то хорошо! Профессии получили. Митенька шофером стал, Анечка – швеей. Живи, да радуйся. Так ведь нет. Обои к бутылке потянулись, как заговоренные. И теперь наравне с папашей и мамашей пьют. Не квартира у них, хлев. Лежат вповалку весь день. Встанут, передерутся, значит, кому из них за бутылкой идти. Бутылку ведь тоже просто так, без денег не дадут. Вот и рыскают, рыскают… А найдут – нажрутся. И опять все сначала.
Самое страшное – ко мне каждый день, да через день шастают. Я уж открестилась от них, замки сменила, так они все окошки мне поразбивали – первый этаж! Не знаю, куда и деваться. Квартиру пробовала продать, так никто не покупает: соседи все расскажут про деток моих, и уходят покупатели!
Так я чего придумала – сняла комнатушку. Месяц живу, два живу, хорошо. Нашли и там! Карточку с пенсией отобрали. Теперь у них каждое пятнадцатое число – праздник. Хоть не ходят пока, и то – Слава Богу. Ненадолго, правда. Все Богу молюсь, как бы кредитов не набрали. Паспорт у Аньки еще не потерян пока. А в этих конторах не больно смотрят, кто берет… Я жива еще – найдут, как липку обдерут…
Вот сижу здесь от отчаяния. День сижу, два, уже и не стыдно… Питаться, за жилье платить как-то надо. Продать бы собственную квартиру, да уехать из этого города! Или прибрал бы меня уже Господь, мочи нет. Уже и не жалко их совсем. Иной раз возопить хочется: убил бы кто вас! Изревусь, себя измочалю, исказню… И долгих лет желаю. И живут! Живут! Опухшие, синие, где родители, где дети – не понять – старашные-е-е…
- Баба Нина, дайте мне адрес этих… Я приведу их в чувство! – возмущенный до глубины души Семен, взял ее маленькие цыплячьи лапки в свои ладони.
- Не надо, милый. Не пачкайся. Не порти себе ни жизнь, ни карму, - ответила Нина Федоровна.
Бабушка поднялась, обняла Семена, сердечно поблагодарила и ушла. А он долго глядел ей вслед. И правда, за что человеку такая жизнь досталась.
***
Из магазина он уволился уже через пару месяцев. Тех смешных денег не хватало на нормальную жизнь. Жена Юлькав декрете, дочка Катюша растет – не разбежишься. А тут одноклассник Колька позвонил:
- Тебе не надоело позориться? Здоровый мужик, а как пенсионер, по магазину слоняешься, старух за украденное сливочное масло до инфаркта доводишь, - начал Николай.
- Никого я не довожу, - буркнул Семен, - насмотрелся новостей! Я что, идиот?
- Ну ладно, ладно, не фыркай, - засмеялся Коля, - мне в бригаде люди нужны. Зарплата в два раза больше твоего жалованья. Пойдешь ко мне?
- Да я же не строитель! – воскликнул Сема.
- Так ведь и я – тоже. Однако, дело веду. И тебя научим, Семка, - засмеялся Колька.
Вопрос с увольнением был решен моментально. Зарплаты хватило бы вполне. Да и жена обрадовалась: надоело считать каждую копейку и кроить бюджет на невозможно маленькие кусочки…
Заказ предстоял большой. Владельцу загородного дома захотелось реконструировать помещение. До него дошло, что «дорого-богато» - это не стиль, а посмешище. Бригада Николая была нанята на весь сезон – работы хватало.
Семен, увидев внутреннюю обстановку дома, прыснул в кулак: ну и ци-и-и-рк… На потолках лепные ангелочки, зеркала в позолоте, ванная под мрамор, прямо Версаль! Как тут жить-то?
- Надеюсь, золото не настоящее, - улыбнулся он Кольке.
- Да нет, кишка тонка у хозяев, откуда у них золото. Так, придуриваются под олигархов. Хотя, люди далеко не бедные… - ответил Николай.
***
Работа спорилась. Семен демонтировал лепнину, выволакивал мусор, а мастера отделывали стены, проводили проводку, занимались покраской помещений и заменой окон. Возились до вечера, забыв про обед. Уставшие и измотанные, решили закончить на сегодня. Душ принимали в пристройке у гостевого домика, расположенного в глубине сада, любезно предоставленного хозяином. Он позволил в домике ночевать, если парни заработаются. Что время терять, туда сюда в город по пробкам мотаться?
Пока сидели, покуривая, на садовой лавочке, пока спорили, кому сгонять в сельский магазинчик за едой, увидали, как в ворота въехала длинная иномарка. Из нее вышла какая-то женщина и сразу же направилась к рабочим.
- Ну, мальчики, как дела продвигаются? – спросила она.
Худенькая, миниатюрная, пожилая. Но – в прическе волосок к волоску, аккуратный макияж, ухоженные руки.
Николай отрапортовал о ходе работ. Хозяйка пожелала посмотреть на новую отделку.
- Я, ребятки, вечно в разъездах. Скитаюсь по отелям заграничным, день скитаюсь, второй, месяц… Уже стыдно даже… Все не дождусь, когда же въеду в новую обстановку. Мы ведь этот дом недавно купили. Я от смеха чуть пополам не сложилась от этакого дизайна, - щебетала женщина, - Николай, покажите мне, как внутри дела продвигаются.
Она двинулась в сторону дома, и Николай сопровождал ее.
Рабочие продолжили спор о том, кто же пойдет в магазин. Один Семен не двинулся с места. Он молчал, потрясенный увиденным. Женщина была той самой нищей старушкой, которую он кормил зимой в кафешке. Той самой, сомнений не было. Чистые, детские, прозрачные глаза ни с какими другими глазами не спутаешь. Все стало понятно. Этот божий одуванчик, эта несчастная нищая баба Нина оказалась профессиональной попрошайкой, заработавшей миллионы на сочувствии простых людей. Вот так бабушка, вот так актриса!
Вскоре Коля вернулся. Он был мрачен.
- У хозяйки пропала какая-то шкатулка. В тайнике была. А тайник в стенке. А стенку убирал ты, Сема, - Николай в упор смотрел на Семена, - крысятничаешь помаленьку?
- Я не… Да ты что, Коля? – Семен не понимал, что происходит.
- Я тебе не Коля! – процедил начальник, - иди. Сама зовет. И не вздумай врать, мразь. И бежать не вздумай. Тебя из под земли достанут. А я лично помогу, - Николай отвернулся. Разговор окончен.
Семен пошел в дом. В просторном холле на диванчике, укрытом шуршащей пленкой, сидела владелица дома.
- Здравствуй, сынок, - улыбнулась она.
- Зачем вы меня подставили? Что я вам сделал? – у Семена перехватило дыхание от возмущения.
- Успокойся. На ходу придумала байку для Николаши, чтобы заманить тебя сюда. Уж очень при странных обстоятельствах мы познакомились с тобой, - хозяйка прошла в столовую, открыла дверцу массивного антикварного буфета и вытащила из него бутылку вина и бокалы.
- Вполне симпатичный буфет, - сказала она, - решила оставить. Красное дерево, девятнадцатый век. Ну, Семен, позволь мне объясниться перед тобой.
- Да уж. Хотелось бы, - Семен к вину даже не прикоснулся. Но женщина сделала вид, что ничего не заметила.
- Расскажу тебе все по порядку. Ты уж, наверное, подумал, что все это: дом, машина, деньги заработано криминальным путем? Что я – профессиональная нищенка, превратившая жалость в монету?
- Семен кивнул согласно.
- Нет, мой дорогой мальчик. Все не так на самом деле. Присаживайся. Разговор будет долгим.
***
Она покрутила свой бокал на свету, лившемся из огромных, аркой, окон. Вино заиграло золотистыми бликами, и солнечные зайчики заискрились, запрыгали, превратив простое стекло в драгоценный сосуд.
- Всегда любила хорошее вино, - с удовольствием проговорила женщина, - я стара, и в моих жилах уже остывает кровь. А мне все кажется, что вино несет энергию солнца, жизнь, проще говоря. И, когда я делаю глоток, то пью жизнь. Пью солнце. И старость на минуту, на миг покидает меня. Как ты еще молод, милый. Как ты счастлив в своей молодости. Цени каждое мгновение, ведь мы, глупые, совсем не ценим то, что имеем…
Я не ценила молодость. Мне казалось, что это – дешевый товар, бросовый. Он всегда будет, и, если что, то его можно попросить у соседей взаймы, как соль. Потому что, кроме молодости у меня ничего тогда не было. Нищета и безысходность. Пустота и безнадега. Вено пьяные родители, опустившийся родной брат. И бабушка. Несчастная бабушка, раздавленная судьбой.
История, которую я тебе рассказала тогда, зимой, в кафе – настоящая. И бедная баба Нина существовала на самом деле. Она была моей бабушкой. Правда, события происходили на много лет раньше, и причиной алкоголизма отца были вовсе не тяжелые девяностые, а… Раздолбайство и лень папаши. Он оказался слабым человеком, и мелкие неудачи служили поводом для пьянки.
И мама – слабая женщина, не захотевшая бороться с пагубным пристрастием мужа, в один не очень прекрасный день просто села с ним рядом за кухонный стол и выпила первую рюмку. И ей понравилось – все проблемы куда-то улетучились, и сердце, выкупанное в кристальной отраве, забилось успокоенно, согретое обжигающим ядом…
На детей, Митю и Анну, им стало наплевать. Главной целью всей их скудной, убогой жизни была водка. Она, и только – она! Мы с братом сделались объектом насмешек в школе: вечно голодные, одетые в черти что, обозленные и невыспавшиеся. Наша Бабуля, Нина Федоровна, потерявшая к тому времени мужа, дедушку Рому, рвала жилы, чтобы хоть как-нибудь нам помочь. Мы помогали ей на огороде, чтобы вырастить картошку, лук и огурцы. А она… А она тратила все свои жалкие деньги, чтобы помочь нам.
Бабуля быстро состарилась. Из красивой моложавой женщины она превратилась в старуху. И однажды отдала нас в интернат. Я помню стены, крашеные зеленой краской. Чем красили танки, тем и стены казенных домов. Одичалые звереныши вокруг. Да, это не изнеженные детки, выросшие в любви, а волчата, такие же, как и мы, никому не нужные, ни отцам, ни матерям. И законы – волчьи. Воспитатели интерната, вооруженные любовью к детям, при поступлении на работу в такие дома, быстро теряли свое оружие и становились хуже нас, волчат. Не все, не все, многие не поддались бессмысленной жестокости казенщины, оставшись людьми… Но нашим воспитателям, увы, не повезло…
Митя быстро освоился в интернате. Он умел за себя постоять, умел противостоять стае, умел возглавить ее. А я ждала выходных. Я мечтала увидеть бабу Нину. Я напитывалась ее добротой, и мне казалось, что этой добротой я только и жива.
Она ничего нам не рассказывала. Боялась, что Митя, узнав всю правду, рассвирепеет и убьет родителей. Папочка и мамочка протоптали дорожку к бабушке. Плотно проторили тропинку к ее дому. Они каждый день приходили к ней. Жрали, гадили, отнимали последние копейки. И никто не мог, никто не хотел ее защитить! Вокруг люди, и никого… А она не смела жаловаться в ту же милицию, жалела непутевого своего выродка, сыночка…
Митя случайно встретил бабушку. Он шатался по городу, наплевав на интернатовские порядки. Он был свободной птицей, мой брат. Красивой, сильной, свободной птицей. Никто не смел его удержать. И вот он, вырвавшись из интерната, смотавшись с уроков, бродил по городу, наслаждаясь этой ворованной свободой.
Бабушку Митя увидел случайно. Ее синий болоньевый плащик привлек к себе Митино внимание. Мало ли синих плащиков, но взгляд его зацепился… Баба Нина сидела на ступеньке универмага с протянутой рукой. Баба Нина! Митя подошел к ней, присел на корточки… Она уставилась на него, испуганная, пристыженная, молчаливая. На переносице бабушки чернели багровые кровоподтеки, расплывшиеся под глазами безобразными синяками. Лицо опухло, будто у пьяницы… Хороший человек, белым днем, среди толп людей, в счастливой стране, лишенной преступности, сидел возле универмага, избитый, потерянный, и ПРОСИЛ МИЛОСТЫНЮ!
Митьку затрясло. Он, не помня себя от ярости, рванул к ненавистному дому. Отец с матерью жили в деревянном двухэтажном бараке. Этот клоповник собирались в скором времени снести, и людям, живущих в нем, обещали переселить в благоустроенные квартиры. И люди терпели, жили, ждали. И дождались все-таки, съехали. Барак пустовал, кроме двоих, там никого не было. И эти, двое, наши родители, ни о чем не беспокоились. Государство само о них позаботится. Бомжей в то время не было – это правда.
Папа и мама дрыхнули вповалку. Их можно было пинать и бить – реакции все равно не дождешься. Митя поджег их вонючий матрас и закрыл дверь на замок. Вышел из квартиры и уселся напротив барака. Сухое дерево занялось быстро – через тридцать минут барак полыхал. И – ни звука. Мне кажется, папа с мамой даже не проснулись. Митя сидел, сидел и смотрел на огонь. Вокруг уже суетились пожарные, стояли зеваки. А он – смотрел.
***
А потом просто сказали: алкоголики уснули с папиросой в постели. Дело закрыто, и убийцу никто не искал.
Любой грех наказуем. Мой брат не стал нормальным человеком. Убийство родителей Бог не прощает. Митя был отравлен дымом горящего барака. Словно душа отца пересилилась в тело сына. Даже новая квартира, полученная нами от государства, не спасла его, не помогла начать новую жизнь. Митя катился в пропасть. Баба Нина уговаривала его, умоляла, таскала в церковь к неупиваемой чаше… Но… Бесполезно. Митя погиб в какой-то пьяной драке. Жизнь его сгорела, как тот страшный вшивый барак. Без покаяния.
А я… Я стой поры ни разу не прикоснулась к рюмке. Видимо, для нашей семьи это стало проклятьем. Видимо, для нас кристально-прозрачный яд был особенно сладостен и приятен. Я это понимаю, когда наслаждаюсь вином. Оно манит меня, зовет, отвлекает от важных дел, уводит от проблем… Я стараюсь не прикасаться к бутылке. Всю жизнь, всю свою жизнь я борюсь с этой пагубной страстью, которая сильнее, чем любовь к человеку, к сыну, к деньгам… Ох, какая же это нелегкая борьба…
После похорон Мити бабушка слегла совсем. И я дала слово ухаживать за ней, не позволить умереть бабе Нине в нищете, не позволить ей собирать милостыню. Я много работала, чудовищно много для молоденькой девушки. Но Бог дал мне привлекательную внешность, хорошую фигурку и мозги. Мне хватило ума понравится немолодому, но обеспеченному властью и силой партийному бонзе. Этот престарелый сластострастник был падок до юных девушек. Превозмогая отвращение, я ложилась с ним в постель. Я улыбалась ему и весело смеялась над его плоскими шутками. Я обнимала и целовала его. Я заставляла себя его полюбить. И думала, что полюбила.
Я женила его на себе: партийным чиновникам не полагалось быть холостяками. А мой уж очень давно задержался во вдовцах. Молоденькая и красивая жена стала источником дремучей зависти коллег моего дорогого муженька. А мне – плевать. Я купалась в роскоши и наслаждалась жизнью. Я увидела ГДР, Болгарию, Западную Германию. Позже я повидала весь мир. Я постоянно жаждала острых ощущений, лишь бы не думать об алкоголе!
А бабушка умерла в пышной постели, на моих руках, И была похоронена с почетом и любовью. Я сдержала свое слово – ни дня после смерти брата она не голодала. Ни дня ни плакала – я не давала ей повода для слез. О чем плакать: красивая внучка, пожилой, но уважаемый всеми зять, и маленький правнук… Никакого страха и ужаса, никакого стыда и голода…
Мой сын Федор не стал избалованным мажором. Он много учился и много работал. Мы не очень богаты, денег от покойного мужа не нажили. Миллионов нам он не оставил. Зато дал Федору образование и веру в себя. Все у нас хорошо, и он заботится обо мне, своей матери. И этот дом – для меня лично!
А мне иногда скучно. Благополучная жизнь, знаешь ли, быстро наскучивает. Не хватает острых ощущений. Если их не будет – потянет на отраву. А мне нельзя. Вот я и придумала себе такое развлечение: переодеваюсь в нищенку и сижу на паперти… Люди подают. Я покупаю молоко, хлеб и курицу. И потом ем эту курицу, и она кажется мне самой вкусной на свете. Я ем доброту простых людей. Дурацкая философия? Наверное. Но ты меня пойми – я всю жизнь веду борьбу. Мне необходимо как-то спасаться. Придурь? Блажь? Конечно, ты прав. Но в моей жизни появился смысл.
Я не просто собираю милостыню. Я созерцаю. Я наблюдаю. Меня интересует вопрос: сколько осталось на свете добрых и отзывчивых людей. И отвечу тебе честно – много. Очень много! Чем хуже живется человеку, чем труднее, тем милосерднее и отзывчивее их сердца. Я могла бы зарабатывать миллионы на человеческой доброте. Но я… Просто отдаю эти деньги тем, кто не пожалел последней копейки для нищего и потерявшегося человеку.
Вот таким, как ты, Семен.
Женщина допила свой бокал. Открыла сумочку и вытащила из нее увесистую пачку денег. Протянув Семену, сказала:
- Ты можешь потратить эти деньги на себя. А можешь отдать нуждающимся в них более, чем ты. Решай сам! И прости меня за обман. Я поступаю нехорошо, но… Прошу меня понять. Возьми деньги, сынок. Они не принесут тебе вреда. Не бойся.
- У меня есть работа, - Семен отодвинул деньги, - точнее, была… Что вы там наговорили Николаю?
- Не волнуйся, я улажу твои проблемы. А это – возьми! – она вновь протянула Семену заветную пачку. А потом поднялась и последовала к выходу.
- Как же вас зовут по-настоящему? – окликнул женщину Семен.
- Анной. Меня зовут Анна Ивановна. Но тебе это ни к чему, Семушка, - грустно улыбнулась хозяйка и покинула просторный холл.
***
Деньги жгли руку. Семен думал, что же с ними делать: купить жене и дочери путевку на Юг, чтобы девчонки, в кои-веки, отдохнули по-человечески, и потом - можно приобрести, наконец, хорошую машину. Или построить дом. Или…
Желаний много, и все заветные. Нет денег, ничего такого и не надо. Кажется, что можно прожить без курортов, машин и дач. Или заработать самому. Колька извинился за резкие слова. Извинился и выписал премию: хозяйка Семена хвалила…
А деньги здесь, у сердца, лежат увесистой пачкой, манят, увлекают. Рисуются соблазнительные картины в воображении. И на что же их потратить? У Семена кружилась голова от приятных перспектив.
Семен брел домой, еле передвигая ноги. Казалось, скакать от счастья должен, а что-то не получалось. Где-то чувствовался подвох. В чем? В том, что это – игра, прихоть обеспеченной дамочки, которой не хватает адреналина для полного счастья? Которая спекулирует на сердобольных людях, только для того, чтобы не пить алкоголь? Она – отличная актриса, и роль ей удалась. Шутка, насмешка? Или, действительно, спасение?
А он,Семен, муж и отец, здоровый мужик, взял эти деньги, поверив тому, что говорила Анна, или сделал вид, что поверил? Кто дал? Анна дала? Или Бог дал? А если Бог дал, то что с ними делать, с этими деньгами? Ничего себе вложение: за обед для нищей бабы Нины он заплатил 400 рублей, а получил в сотни раз больше? Задачка…
Жена, открыв дверь, чмокнула Семена в щеку и убежала в комнату.
- Семка, разогрей котлеты сам, мне некогда! – крикнула она из детской.
Семен есть не хотел.
- А чем это ты так занята, коли для собственного мужа кормить не желаешь? – Семен присел на диванчик, возле которого сидела Катюша. Она пыхтела над своей стройкой: собирала из матерчатых мягких кубиков очередной замок.
Юлька оторвалась от ноутбука.
- Бабу Нину знаешь?
Семен удивленно взглянул на Юлю.
- Ну, бабунечка старенькая такая. Из третьего подъезда, ну?
Семен облегченно вздохнул, бабушку эту он знал. И хорошо, что она - НЕ ТА БАБУШКА. Он частенько встречал ее, одинокую, жалкую, скромно сидевшую на скамеечке.
- Так вот, эта бабушка оформила дарственную на внука. Внук ей с три короба пообещал. Убедил продать квартиру. Сказал, что купит на эти деньги домик за городом. Квартира продана, жильцы въехали, бабку выставили на улицу. Внук с деньгами пропал. А она плачет. Вот, собираем всем миром ей на съемное жилье. Хотя бы на первое время, пока следствие, суд…
Семен все понял.
Никто даже не догадался, что за меценат такой появился во дворе. Кто-то внес крупную сумму, и этой суммы хватило, чтобы купить бабушке неплохой домик в деревне, со всеми удобствами. Рядом магазин, и почта – все, что надо для души. Чат гудел. А бабушка чуть с ума от счастья не сошла. Некоторые крутили пальцем у виска – надо быть полным идиотом, чтобы такими деньгами разбрасываться.
А что Семен? А Семен решил забыть всю эту историю. Работать надо, семью кормить.