- Поздно уже, готовься мамой стать.

Или не рада? – Женщина смотрела на Наташу с сочувствием, жалко было девчонку, только к себе не возьмешь, у самой есть, кого кормить.
- Я не знаю, теперь уже не рада, - призналась девушка. Лицо грустное, в одной руке сумочка, другой за живот держится. Тетя Зина протянула в пакете огородной зелени, которую с дачи привезла. Она прямо тут, на маленьком стихийном рынке, во дворе торгует.
- Не надо мне.
- Надо! Бери, когда дают! Уж чем могу, – Зинаида всунула в руки пакет. – Витамины тебе нужны.
Давно Наташу заметила. Какой раз продаст, а когда и просто даст, хоть и сама нуждается. – Дитё родится – куда ты? На что жить будешь? Ни денег, ни прописки.
- Не знаю, что-нибудь придумаю, - Наташа отвечает монотонно, как будто уже все равно.
- Да ничего ты не придумаешь, кроме как домой вернуться.
- Нееет, домой не поеду.
- Ну, есть же там кто-то.
- Отец есть, только ему все равно, а мамы давно нет. У него там подружка, вместе прикладываются, а потом песни на всю деревню. Он раньше таким не был, отец-то, а мамы не стало – изменился.
- Ну, все равно же дом родной, там ведь родина твоя. Чтобы не случилось, силы надо на родине брать. А без сил никак нельзя, а значит и без родины. – Зинаида продолжала говорить, а Наташа попрощалась и медленно пошла.
- Ну, так ты подумай насчет того, что домой вернуться, - она тяжело вздохнула, - храни тебя твой Ангел.
Год назад приехала поступать в медицинский. Вроде и аттестат неплохой, но, видно, знаний не хватило. Ей бы лучше с медучилища начать, а она замахнулась на институт. Домой не вернулась, устроилась в швейный подпольный цех работать. Только деньги не каждый месяц видела, - конец девяностых. Встретила парня: смуглый, коренастый, веселый. «Со мной не пропадешь» - говорил Сергей, глядя на девушку карими глазами.
- А где ты работаешь?
- Тебе лучше не знать. Жилье снимаю, тебя одеваю, а скоро еще лучше заживем.
Она догадывалась, просила, даже умоляла. – Можно устроиться на работу и жить как все люди. А он только смеялся и просил еще потерпеть немного. «Бизнес у меня такой, понимаешь? Накоплю, автосалон открою. Ну, не совсем автосалон, но уже что-то солидное будет». Говорил, что любит, а ребенка не хотел. Рассвирепел, когда узнал, потом и вовсе охладел, как будто и не было Наташи. Новые машины и новые девчонки. Он уже не заглядывал в коммуналку, квартиру себе снял. Наташа отдала за комнату последние деньги, а самой вот-вот рожать. И пусто стало на душе, не в радость предстоящее событие.
Она успела оставить в холодильнике пакет с зеленью, скинула плащ, присела на диван и сразу поняла, что худо ей.
Соседка вызвала скорую. Наташа вспомнила про сумку, которую собрала накануне, зная, что уже скоро рожать. Дверь скрипнула, - значит скорая приехала, на сердце отлегло. Обернулась – в комнате стояли два рослых парня.
- Она что ли?
- Она это, Серегина девка. А мы и не знали, что Серега постарался,- сказал один из них, увидев ее живот. – Должок за твоим мужем, не рассчитался он с нами, значит, на тебя долг переходит.
- Какой долг? Вы что? И не муж он мне был… Да ведь нет Сережи, вы же знаете, две недели как нет.
- Его нет, а ты есть, говори, как расплачиваться будешь.
- Вы же видите, в каком я положении.
- А нам кучеряво, в каком ты положении, сейчас график составим, когда и по сколько отдавать будешь, - они угрожающе направились к ней.
Наташа почувствовала, что вот-вот потеряет сознание… Вдруг в коридоре послышались шаги, в дверь постучали и тут же вошли. Это была бригада скорой помощи. Следом вошла соседка. Наташа не помнит, как «растворились» эти двое, смутно помнит, как ее увезли.
Она была единственной в палате, кто равнодушно принял новость о рождении дочки. Хотелось просто встать и уйти. Принесли кормить. Наташа разглядывала ее и все думала, куда ей идти из роддома. Спасибо, девчонки с работы принесли комплект для новорожденной, сами, между прочим, сшили. И еще деньги передали. Наташа подумала, что будет, чем за комнату рассчитаться, но вспомнила тех двоих, что наведывались несколько дней назад.
Вещи из комнаты забирала вместе с соседкой, одна боялась, вдруг снова придут. Личных вещей было совсем мало. Оставила хозяйке долг за комнату, и, подхватив, завернутую в одеялко девочку, вышла на улицу.
- Куда же ты, милая? – Тетя Зина попалась навстречу. – Куда ты с дитём? Скажи хоть кто?
- Девочка. – Наташа стояла бледная, худая.
- Как назвала?
- Пока никак.
- Куда ты с ней?
- Не знаю.
- Вот что, пошли ко мне, передохни, а потом мы тебе билет купим домой… и не качай головой, авось не выгонит, дом твой там. Говоришь, ночку на поезде? Так это недалеко, езжай, оклемайся сама и ребенок пусть окрепнет. А лучше у меня несколько дней побудь, денег за это не возьму.
Наташе стало горько и стыдно, что вынуждена у чужих людей остановиться. Через неделю она решилась поехать домой.
Зинаида проводила на вокзал и все повторяла: - Храни тебя твой Ангел…
В поезде села на нижнюю полку, разделась, развязала одеялко, крохотный комочек подал голос. Вошедшая статная женщина села напротив. – Что за невезение: то полка верхняя, то с ребенком попадаются. Всю ночь так будет кричать.
- Она не кричит. – Наташа подняла глаза на женщину, яркая помада бросилась в глаза. Впервые после родов ей стало обидно за девочку, она почувствовала несправедливость по отношению к ребенку. Девочка не кричала, она только слегка куксилась, она вообще был спокойная.
- Ну, значит, ночью будет кричать, не уснешь. Ты уж успокаивай сразу, чтобы мне уши не затыкать, мне выспаться надо, завтра у меня семинар, я на нем выступаю. Дама быстро достала спортивный костюм и стала переодеваться.
Наташа, пожалела, что согласилась на билет в купе, подумала, что лучше бы в плацкарте. Всю ночь она не спала, слышала, как дама вышла рано утром. Тоже стала собираться.
Железнодорожная станция была в стороне от райцентра, надо было еще на автобусе проехать до автовокзала, а потом уже на другом автобусе до родного села.
После потери матери она отвыкла от понимания «родное», и только на душе было тоскливо от того, что хорошее уже не повториться.
К огромному удивлению Наташи отец встречал ее на остановке. Старый мотоцикл был сломан, поэтому пришел пешком. Достал из кармана телеграмму. – Докатилась, что чужие люди просят встретить тебя, буркнул он, - хотел в район ехать, да не успел.
Наташа увидела телеграмму от Зинаиды, которая узнала адрес и обещала, как-нибудь дать весточку. Значит это она накануне отправила.
- Я не просила телеграмму отправлять.
- Ладно уж, здравствуй что ли, - суровое лицо отца немного просветлело. – Кто там у тебя? – Он кивнул на сверток.
- Девочка.
- Да уж, девочка… Сама как девчонка, а тут у нее девочка. В старину говорили: в подоле принесла.
Наташе совсем расхотелось идти домой. Но отец взял сумку, и она заметила, что никакого запаха перегара, - это немного успокоило. Она пошла за ним. Больше всего не хотелось видеть надоедливую Райку, от которой он приходил навеселе.
Подходя к дому, отец остановился.
– Ты вот что, предупредить хочу, не один я. – Наташа вздрогнула, казалось, ноги подкосились, сразу пожалела, что приехала. – С женщиной я живу, да ты ее знаешь…
В это время калитка открылась, за ворота вышла невысокая, худощавая, но крепкая женщина. Наташа узнала в ней односельчанку Марию, которая давно жила одна. И, похоже, не собиралась ни с кем сходиться. Такой выбор отца, а может выбор Марии смутил Наташу.
- Здравствуй, Наташа, хоть бы написала раньше, а то мы ничего не знаем. – Она подошла как ни в чем ни бывало и взяла сверток из рук растерявшейся девушки.
Мария не суетилась, угождать не собиралась. Все было как-то просто, как будто, ничего не случилось. Отец повесил куртку и кепку на вешалку, посмотрел на дочь.
– Ну, дай хоть посмотрю, внучка все же. Назвала как?
- Еще никак.
- Так она же кроха совсем! – ахнула Мария.
Наташа прошла в свою маленькую комнату, заметив, что все осталось как прежде, - от этого стало теплее на душе, все же свой уголок. Подумала, что отец начнет «обмывать» внучку, но Мария на стол поставила только обед, а потом налила компот.
- Отец-то кто? – Спросил Виктор.
- Нет отца.
-Как это? Ты не знаешь от кого родила?
- Знаю! Просто нет его в живых. Да и раньше еще отказался от меня и от ребенка.
Марию всегда знали немногословной. Сына вырастила. Радовалась, что уехал в Ленинград работать (она до сих пор называла Ленинградом, нравилось ей так). Устроился на стройку, потом техникум закончил, сейчас уже квартира своя, внук растет. Виктор – ровесник ей. Женился он поздно, да и Наташа была поздним ребенком, жена долго родить не могла.
На Марию никогда внимания не обращал, всё с Раисой общался, все думали так и сойдутся и будут гулять вместе. Но в конце лета случилось Виктору с Марией вместе по ягоду пойти. Была у Виктора такая слабость – собирать ягоду. Рае не надо, ей все равно, а вот у него душа рвется. Мария почти прицепилась с ним за компанию, потому как одна боялась, так что получился «деловой союз». На усталость не жаловалась, не отставала, места ягодные знала. И как-то так дружненько у них получилось, что в следующий раз позвал он ее снова.
Рая уже наступление субботы отметить собралась, но Виктор снова ушел с Марией. Интересно ему показалось с ней, намекнул даже, что хоть каждый год готов ходить по ягоду вместе.
– Ты знаешь, Виктор, я это дело не люблю, мне пьющего не надо.
- Так это я последнее время, а раньше, ты же помнишь, только по праздникам.
- Ну, если хочешь, как раньше, давай попробуем, мне в хозяйстве мужик сгодится, - уж извини, что я прямо говорю, не обижайся, тебе ведь тоже хозяйка нужна. Так что ты мне хозяин, а я тебе хозяйка.
Так сошлись два, казалось, совсем чужих человека, не испытывающих ранее никакой симпатии. Наташа настороженно молчала, боясь радоваться тому, что хотя бы не Раиса сидит сейчас за столом.
- Ну, ты хоть имя придумай, а то как регистрировать будешь, - отец говорил уже мягче.
- Не знаю, почему-то не придумывается.
- Да хоть в честь матери, Тамарой назови.
Наташа пожала плечами. – Не знаю.
- Да мало ли имен на свете, сейчас Настя, Даша, Катя всё в моде - хорошие имена, - подсказала Мария.
Наташа задумалась, но ни одно имя не тронуло ее. На другой день пришла Валентина - двоюродная сестра отца. – А чего тут думать? У меня у подруги внучку Юлей назвали. А что, хорошее имя, молодежь нынче любит такие имена. А можно как в старину: Аксиньей, Глафирой, Евдокией…
- Не знаю, тетя Валя, я посмотрю на нее, кажется, ничего не подходит.
На самом деле, Наташа еще не привыкла к своему материнскому состоянию, не могла привыкнуть, что уже мама. Да и воспоминания об отце девочки тревожили. Начало было хорошим, а потом одно разочарование. Ей и сейчас казалось, что будущее у нее беспросветное. Придется сидеть у отца на шее из-за ребенка. А не будь её – свободна, как птица в полете.
Прибежала одноклассница Света, порывалась взглянуть.
– Так я тоже еще не видела, - хватилась Валентина.
- Ой, нет, дайте ребенку хоть месяц, до месяца же нельзя, - подсказала Мария.
Насоветовав еще дюжину имен, гости ушли.
Мария как будто прочитала мысли Наташи.
– Ну, с дитём придется посидеть, это у всех такая обязанность. Да ты не бойся, знаешь, как интересно смотреть, как растет. Погоди, через год она тебе уже лепетать по-своему будет, ходить начнет.
Наташа впервые улыбнулась.
- Ну, слушай, назови ты уже ребенка, дай имя.
- Назову, тетя Маша. Просто не знаю, с чего начать, все так безнадежно в жизни, - Наташа замолчала, потом еще раз повторила: - безнадежно… Ой, кажется, знаю, как назвать! – Она кинулась к девочке и взяла ее на руки, впервые посмотрела ласково, улыбнулась: - Надежда, ты моя Надежда, Надя…
- Наденька, Надюшка, - продолжила Мария. – Слышь, отец, - сказала она вошедшему Виктору, - имя есть, Надеждой назвали.
- Ага, Надюха значит, ну хорошо. – Он стянул сапоги и задумался. – А отчество? Отчество какое? – И тут же ответил. – Ну а что, пусть Викторовна будет, раз другого нет.
- Да все будет со временем, - сказала Мария, - годы у нее молодые, все наладится, может и добрый молодец появится у Наташи.
_____________________________
Зинаиде, которая настояла, чтобы ехала домой, Наташа написала через месяц. Сообщила, как назвали дочку, благодарила, что домой помогла уехать. И в конце письма сообщила, что успевает и с ребенком сидеть, и к поступлению в медучилище готовиться. «Тетя Зина, у меня всё равно всё получится. У меня теперь Надя, Надежда есть, она мне такие силы дает. Я вот вам пишу и улыбаюсь, подрастет и мы к вам в гости приедем. Спасибо вам, пусть Ангел хранит вас». #опусыирассказы
Автор Татьяна_Викторова
СУДЬБА, КАК СТРУЙКА ПО СТЕКЛУ...
– Эх, Клава, гульнём скоро и на твоей свадебке!
Село тонуло в песнях и плясках. В поля выходить ещё было рано, ещё не схлынули талые воды, ещё шли дожди. Играли уж третью свадьбу за эту весну. Свахи и сватьи под переливы гармошки носили всем на обозрение девичьи рубахи да простыни – верное свидетельство непорочности.
Головы у всех гудели, только и разговоров было, что про жениха и невесту.
– Эх, Клава, гульнём скоро и на твоей свадебке! – невестка Дуся подскочила к столу, налила себе квасу, – Пошли плясать, чего сидеть-то! Ладно уж, не кисни... Молодой квасок - и тот играет.
Она вытащила Клаву из-за стола, держа за руку золовку, пошла в пляс.
Затопала и Клава. Свадьба же... Гуляй – веселись!
Вот только нет-нет да и поглядывала Клава на невесту. Изредка невеста ловила ее взгляд и сразу опускала глаза, как будто стыдясь.
Встречаясь взглядами они тотчас, как-то по-особому, понимали друг друга, как люди связанные большой и важной тайной, о которой не проронили они, даже меж собой, ни слова.
Жених Захар– крепкий молодой мужчина с высокими скулами и твёрдыми резко очерченными губами сидел рядом с Верой, невестой. Он был даже красив. Пара – что надо.
Но видела Клава, как никто другой, жестокость в красивом его лице. Знала уж, что взял он подругу силой, и вроде даже с одобрения ее отца.
Вера после того выскользнула из небольшой зимней пристройки, служившей для хранения всяких хозяйственных запасов, где и поджидал ее Захар, побежала на тайное место огородами, тяжело перескакивая пни и коряги.
Ещё местами лежал снег, земля была сырой. А Верка бежала по весенней распутице, без платка, простоволосая и расхристанная, таща на калошах комья грязи. Спряталась в шалаше, который строили они много лет с самого детства, и притихла там.
Там и нашла ее Клава. Никто не нашел, а она нашла.
И Верка не рыдала, не жаловалась, глядела сквозь Клаву, как будто и не было ее рядом.
– Верочка! Верочка! Ищут там тебя, а я сразу сюда побегла. Никто не видел... Ну, говори же! Не мучь меня, не мучь...
Вера легла к ней на колени, примостилась, и Клава почувствовала ее мелкую дрожь. Клава сняла с себя тужурку, платок, прикрыла подругу.
И без слов все было ясно – белоголовый любимый ее Федька, с которым в детстве они и шалаш этот строили, теперь так и останется девичьей мечтой подруги. Отцам их виднее – за кого отдавать.
У Клавы сжимались кулаки и лились слезы.
В ту ночь Клава долго не могла заснуть, все думала о Верке, думала и о себе. Обрывки воспоминаний мелькали перед ней, томило предчувствие близких перемен. Ей казалось, что перед ней откроется нечто такое, отчего вся её жизнь переменится. И сама она переменится. И это было тревожно. Она прислушивалась к шорохам ночи, разглядывала жёлтые томительные густые тусклые блики на бревенчатых стенах.
Во сне причмокивал маленький племянник, храпел в горнице отец.
Дом у них был наполненным. Жили здесь они тесно: отец с мачехой, бабушка, тринадцатилетний брат Федя, и старший брат Владимир с женой своей Дусей и двумя детьми.
Отец не отдаст ее за Ивана. Точно – не отдаст. Бездомный он, Иван-то. Считай, сирота. Живёт в теткиной семье.
Свадьба пела и плясала, заставляла подхватить ее угар. Молодежь затеяла игры. Парням завязывали глаза, усаживали в ряд девиц.
Пришла очередь завязывать глаза Ивану. Он пошел на поиски, трогал девиц за плечи, и опустил руки на неподвижные тоненькие плечи Клавы, узнал, выбрал, сорвал повязку.
Клава краснела, сидела перед ним отводя глаза, старательно скрывая, что рада. По правилам игры он поцеловал ее в щеку.
Было стыдно, на них смотрели все, хмурился отец. И было непонятно, то ли забава эта ему не по душе, то ли уж знает чего...
Осенью ещё завязались у них с Иваном переглядки. Сначала в поле, когда сено убирали, а потом и на рынке, куда с отцом она часто ездила. А зимой, когда свободны были от больших работ, на Рождество уж катал он ее на санках.
А однажды покатились они вдвоем за холмик, он резко затормозил ногой, развернул санки так, что упали они набок, в мягкий снег.
Клава подымалась, но он с необычным приливом сил обхватил её за плечи, прижал к себе и поцеловал в губы. И случилось с ней что-то такое, чего раньше никогда не было, что и напугало и обрадовало, и самое главное – было ей неподвластно. Она расслабилась, повалилась на снег, и позволила целовать себя долго.
А потом, испугавшись, что выскочит кто-то из-за холма, быстро прижалась щекой к его руке, вскочила и, утопая валенками в сугробы, пошла в гору.
По негласному уговору они не вспоминали тот случай, но с тех пор Клава уж знала – она влюблена. Они переглядывались, невзначай он пожимал ей руку на общих встречах, был всегда где-то рядом, и она искала его глазами.
Иван был улыбчив, чубат. Вокруг него вилась молодежь, да и девки на него заглядывались. Порой Клава исходила ревностью. Но ей нельзя было так вот запросто к нему подходить.
Попробовала бы!
Отец и сейчас, на свадьбе, следил за каждым ее шагом, хоть и был хорошо хмельным. Он был строг, да и мачеха ее не баловала. Была она женщиной не злой, но перед мужем робела. Робела и терялась, так как во всем признавала его превосходство. Домовит, жизнь загадывает далеко наперед, и в делах – кремень. Уж, коли чего надумал – выполнит.
А надумал он дочку выдать замуж побогаче. И присмотрел уж ей двух женихов. Сначала Клаве потихоньку об этом докладывала Дуся, а потом отец и вовсе перестал таиться.
Дом – вот главное, что должно быть у жениха. Только таких отец в кандидаты и рассматривал. У самих у них дом был добротный, сложенный из крепкого все ещё сочащегося сосняка. Но в нем было тесно. Отец с братом все собирались делать пристройку, только об этом и говорили: вот тут будут жить сын со снохой, тут – они с Федькой.
Ну, а Клавку – замуж. И чтоб дом у жениха был, а иначе, что это за жених?
И рассматривались отцом два дома. Именно так – рассматривались дома и хозяйство, а не женихи.
Первый дом стоял на тракте. Клаве показала его Дуся, когда ездили они на рынок.
Был он невысок, но просторен, вытянут на зады. И уж больно хорош собой. Резные кружевные наличники волнообразным узором украшали окна, бегущим ручейком шли по обрамлению крыши. А постройки все – за домом, земли много кругом. Внутри двора Клава разглядела качели.
Дом хорош. А вот хозяином его, по словам Дуси, был лысеющий вдовец, оставшийся с двумя детьми после того, как умерла жена в третьих родах, унеся с собой и ребеночка. Был он значительно старше семнадцатилетней Клавы.
Звали его Богдан Силантьев. Искал он себе жену, потому что одному с двумя детьми жить было нелегко. Сейчас жила с ним его мать – старая полуслепая Пелагея.
Второй дом стоял прямо в их селе. Великан-шестистенок с грудастым коньком на крыше. И двор широкий с поветью, сенником, сараями и зимницей. Тоже хорош собой, потому что имел трёх трудолюбивых хозяек, мать и двух сестер. Женихом там был Сергуня Михалев, единственный сынок одной из сестер. Поговаривали, что был он ленив и избалован матушками– бабушками. Но был Сергуня молод, хорош собой и невест в том доме перебирали. Встречалась Клава с ним чаще в церкви, куда матушки водили Сергуню часто.
У их брата была в городе своя лавка и ещё что-то. Жили сестры не бедно, нанимали работников.
Сергуня был упитан и высокомерен. Клаве он не нравился совсем.
То ль гармонь кружила голову, то ль брага, которой и глотнула-то Клава чуток, но захотелось вот сейчас плясать, что было сил, захотелось улететь хоть куда, только б не сидеть вот так, как сидит сейчас ее подруга, принудительно на своей свадьбе.
Она оторвалась от невестки, огляделась – в глазах ее блеснул красный закат, взмахнула клетчатой юбкой и забила молодыми звонками ногами в твердую ещё замерзшую весеннюю землю, пошла по кругу поведя плечом. Встала перед Иваном и с лицом непроницаемым, полным печали, задробила с переборами опять.
– Эх, хороша наша Клавдия! Давай, девка! – кричали из-за стола.
А она разошлась, да пошла опять по кругу, останавливаясь уж перед всеми мужиками, зазывая. В круг вымахнул дед Клим, заплясал с ней было, да быстро выдохся.
А она глянула на отца, тот смотрел удивлённо, открыв свой заросший усами и бородой рот – не ожидал такого от своей скромницы и молчуньи Клавдии. Да и не положено девкам-то вот так отплясывать.
Но тут Клава повесила руки, резко остановилась и убежала за ворота. Гармонь звучала, на ее место уж вышли плясать другие.
А она забежала за первое же дерево, прижалась к нему спиной. Вот и продали Верку! Видать, теперь ее очередь!
Сзади услышала хруст веток. Оглянулась. К ней шел Иван.
– Ваня!
– Клав, чего ты?
– Вань! Вань! Давай убежим! – она дышала горячо, еще возбужденная своим поступком, – Отец точно меня вот-вот замуж отдаст. Уж все разговоры только об этом.
– Так куда бежать-то?
– В город. В город пойдем, а оттуда уедем. А я денег украду у отца. Сам виноватый будет! Украду!
– Тихо, тихо, Клав! Чего ты? Я чего, совсем безденежный что ли? Чай, мужик. Подумать дай время. Потерпи чуток...
Из двора вышел старший брат, за ним и Федька, младший, они звали Клавдию. За свадебным столом отец смотрел хмуро.
Утром Клавдия побежала к Снежке, к белой их кобыле. Так уж повелось у неё, как только появилась в доме эта лошадка. Она именно ей доверяла свои тайны.
– Потерпи, Снеженька. Скоро уж травка, скоро, – она наглаживала ещё сонную свою любимицу, – Да только доживу ль я здесь до травки-то! Батя замуж меня отдать хочет. А мы убежим, убежим с Ваней, – шептала Клава.
Отец сидел на постели в полотняных подштанниках, в мягких валяных опорках, спина перевязана пуховым платком, смотрел на Клаву, зашедшую в дом с ведром молока.
– Чего, Клавка, замуж сильно хочется, да? Разгулялась, смотрю!
Она молчала, только сердце зашлось. Не успеют они сбежать с Ваней, не успеют!
– Чего молчишь?
Клава не ответила, сливала молоко.
А Веруня после свадьбы стала другой. Была всегда веселой, шустрее тихой Клавы, игры придумывала, затеи. А сейчас ушла в себя, замкнулась. Только однажды руку у колодца сжала Клаве, а в глазах – такая боль. Шла она от колодца, а Клава вслед ей смотрела. Смотрела и жалела, смотрела и думала, что не хочет вот так жить – с жестоким и нелюбимым...
Через некоторое время узнала она, что отец говорил с Михалевыми насчёт Сергуни. А Михалевы ответили отказом. Мол, не хотят пока Сергуню женить, пусть ещё с мамками да няньками поживет. Отец злился – спешил Клаву выдать замуж. А Клава вздохнула спокойнее. Знать до осени дотянет отец. Он был расчётливый, а летом руки, ох как, нужны, а вот под осень можно и сбыть дочь с рук.
Сходили большие снега, и тут же зарядили дожди. Но дороги ещё держались.
Их село стояло на берегу широкой реки Оболоньки. Река как будто обложила себя холмами, кое где обрывающимися резко, и лишь в нескольких местах, где холмы проваливались, делала большие заводи. В период таяния, строили там запруды, потому что топило не только поля, но и избы.
Выходили обычно ещё по морозу, по неразмытым дорогам. Вот только в этом году, ещё не успели сойти сильные морозы, как уж зачавкали по холодной земле ледяные дожди.
Но запруды были нужны. Об этом говорили в каждом доме, остерегаясь половодья. Ждали, чтоб хоть чуток дали передышку дожди. А Клава жалела Снежку – скоро придется той бревна да землю на запруду возить.
В один такой дождливый день, когда они ужинали, и явился в дом молодой лысоватый мужичок высокого роста, худощавый, но жилистый. Стряхнул воду в сенях, потопал сапогами. Его уважительно усадили за стол. Мачеха неожиданно почти запела мягким голосом, какого Клава у нее и не слышала:
– Проходи, проходи, повечеряешь с нами.
Отец сидел во главе стола, изредка поглядывая на свое семейство, хрустел соленым огурцом и беседовал с гостем о запруде.
– Клава, доченька! – все тем же елейным голосом пропела мачеха, – Достань-ка в кладовке сальца, да получше там, с мясом.
На столе появились спешно нарезанные крупными кусками сало, хлеб. Сковырнув пробку с бутылки, отец, щуря глаза, разливал самогон.
– А нут-ка, погуляйте! – Федьку, Клаву и племянников отправили на улицу.
Они привычно перебежали под дождем в сенницу. Отец часто вел серьезные разговоры, выставив детей. Порой и мачеху гнал, и старшего Володю с женой. Клава забежала к кобыле, но Снежка уже дремала, и она вернулась в сенник.
– Жених твой, – вдруг вымолвил Федька.
– Кто?
– Ну, этот... , – он махнул на дом.
Клава оцепенела. Как жених? Вот оно что! А она и не догадалась. Так они сговариваются о ней ... Сейчас там, в доме, ее отдают этому лысому.
А как же Иван? Нет, они успеют. В такие дожди свадьбу не сыграешь. Все равно отец будет ждать, когда дожди пройдут. Просто она думала, что весну и лето отец ещё выждет, предпочтет осень для свадьбы. Но ...
Из дома показался Владимир, крикнул ее. Клава настороженно вошла в избу.
– Ну, что, дочка, вот, знакомься. Это Богдан. Сватов хочет слать...Построить, так сказать, с тобой совместную жизнь законным порядком, – отец был явно доволен.
В сенях что-то грохнуло. Видать Федька с детворой прибежали следом, подслушивали.
Клава застыла, как вросла в пол.
– Чего молчишь-то, хоть кивни. Впрочем, понятно – стесня-ается девка.
Клава резко развернулась и выбежала из избы, краем глаза увидев, как привскочила, было, за ней Дуся. Дети рванули в сенник. Клава остановилась на крыльце, но никто не вышел. Видать, Дусю остановили.
Грудь Клавы вздымалась, в глазах темнело, а на сердце – камень...
Прошло минуты две, и на крыльцо вышел сам новоявленный жених. Клава, увидев его, отошла подальше, отвернулась.
Он скрутил самокрутку, закурил. Мокрые дома деревни в сумерках потемнели, голубели холстинами длинные огороды, нудный дождь не хотел кончаться.
– Ты не бойся, Клавдия. Я, коль не мил, коль противен тебе, сватов слать не стану. Потому и пришел, чтоб глянуть на тебя, понять. Отец у вас строг, знаю, любую заставить сможет, – он затянулся, глядя вдаль, а потом как будто вспомнил чего, усмехнулся, повернулся к ней, – А я ведь тебя давно приметил. Даа... В городе на рынке года три назад девчонкой совсем. Ты тогда ловко отцу мясом торговать помогала, аккуратно все раскладывала, отмывала посудины начисто. А я любовался, думал – вот девка славная вырастет! Даже Люба, жена моя тебя приметила, улыбалась, на тебя все тогда глядела. Даа...
Он помолчал, молчала и Клава.
– Стар я для тебя. На двенадцать годков старше. Дети уж...Не справляюсь один-то. Лысею вон, хоть и не старый, – он провел ладонью по голове, – Коль не мил, так и скажи. Братку вон пошли, он прибежит, скажет мне. Но знай, если женой мне станешь, ничем не обижу. Вместе век вековать будем. И в горе, и в радости...
Клава молчала. Не проронила ни слова, а он и не просил. Просто зашёл в дом, простился со всеми и был таков. Как и не было.
"Не мил! Не мил! Разве не видно! Иван мил – молод, весел и чубат," – упрямо твердила про себя Клава.
Она опять полночи провозилась. И чего Иван не спешит? Железное кольцо чуть слышно позвякивало на крыльце, весенний дождь тихо, как мышь, скребся в окно у кровати. Клава наблюдала за каплями на стекле. Там рябили мелкие брызги, капли лились по стеклу, что-то соединялось, а что-то распадалось. И поди угадай, где и как соединится... как сложится?
Уже через день Клава пошепталась с Федькой, отослала его на тракт, сказать Богдану, что не мил он ей, как и сговаривались. Но Федька все тянул, все некогда ему было. Отец не давал продыху. То заставил хомуты чинить, то деревья опиливать.
Наконец, дожди поутихли. Вышли всем селом на запруду, и бабы тоже. Лошадей привели все, у кого они были. Работы было много.
Мужики с пилами и топорами рубили лес. Двенадцать лошадок тянули волокуши к реке. Здесь была и Снежка, водил ее Володя. Лес был кряжистый, сырой и тяжкий, и лошади с хрипом припадая на задние ноги, потея от усилий и покрываясь на глазах седой изморозью, волокли крепкие бревна. Они оглядывались с покорностью на хозяев, но привычно тянули.
Бабы с ведрами и лопатами делали земляную насыпь вокруг бревен. Клава была рядом с Верой – хоть так вспомнить былые их детские денёчки. Тут же был и Иван. Он тоже возил бревна на лошади семьи своей тетки. Он уже попытался подойти к ней, накрыть своей рукою её руку, но Клава отдернула – рядом был отец.
А потом завертелась работа. Все устали. В объезд холма везти было дальше, и мужики немного сменили маршрут, заезжая по холму, отвязывая и скатывая вниз бревна.
Клава наблюдала за Иваном. Работал он как-то неохотно, переругивался с мужиками, злился, когда учили его. А вот Богдан рубил сосны споро, как будто всю жизнь в лесорубах. Мужики с ним говорили уважительно.
Работа уже подходила к концу. Все устали. Клава жалела Снежку, подходила терла её сухой рукой, стряхивая сырость.
И вдруг что-то случилось там, наверху. Сбегались мужики, потянулись и бабы. Лошадь вполне упитанная чалая, видать, выдохлась. Она села по-собачьи на зад, и лишь трясла головой, когда Иван дёргал её за удилище. Сыпались разные советы. Кто советовал распрячь, кто говорил, что нельзя, перекроют волокуши дорогу всем.
Иван злился, из-за него, вернее из-за его лошади, которую он сам и перегрузил, желая закончить побыстрее, остановилась вся работа.
И тут он взмахнул кнутовищем и вдарил лошади по спине. От этого опоясывающего спину длинного кнута она встряхнула лохматой головой, словно в насмешку оскалила жёлтые зубы, но не тронулась с места. Иван замахнулся и ударил ещё раз, а потом ещё. Кобыла мотала головой. А Иван все бил и бил, норовя попасть лошади по голове, по морде.
Кто-то пытавшийся остановить Ивана тоже получил кнутом случайно. Мужики и бабы сбегались, кричали. И тут кобыла дернулась к обрыву и, ломая оглобли, опрокинулась набок. Бревна поползли с холма к реке.
От леса бежали ещё мужики. И тут Богдан подскочил к Ивану, схватил его за занесенную руку, одним сильным рывком вырвал кнутовище, бледнея, ударил, оттолкнул.
– Что ж ты делаешь с кобылой, поросенок! – только и успел сказать.
И уж вместе с мужиками побежал к лошади, начали распрягать.
Земля была сырая, поленья тянули вниз с горы к реке. Богдан, распрягая, отвязывая кобылу, скользнул, съехал. Перепуганная избитая лошадь спасалась, раскачивалась всем телом, пытаясь вскочить на ноги. Нога Богдана угодила под кобылий круп, там что-то сильно хрустнуло, Богдан вскрикнул.
Вскоре кобылу распрягли. Она встала на ноги и, ведомая под уздцы, сама зашла на холм, поленья сползли в реку и застыли там в сухих камышах, лишь наполовину утонув.
Богдана заботливо водрузили на телегу. Нога была явно сломана, на штанине растекалась кровь.
– Чего кобыла-то? – спросил, морщась от боли.
– Нормально, сама зашла. Держись, Богдан. К лекарю сейчас поедем.
Ему вроде как стыдно было за то, что вокруг него такая суета. Он встретился глазами с Клавой, стоящей тут же в толпе, виновато улыбнулся, а потом, когда телега дернула его, трогаясь, закрыл глаза, сморщился и прикусил губу от боли.
Клава взглянула на Ивана. Он стоял в стороне, смотрел не на телегу, он смотрел на лошадь, которую так жестоко избил. Смотрел с озлобленностью. Видимо, так и считал, что это она во всем виновата.
Клава не стала к нему подходить, вернулась вместе с бабами к запруде. А мысли были где-то далеко впереди, рисовали ей будущее. Как те капли, лились судьбами-струйками по стеклу, что-то соединялось, а что-то распадалось. И поди угадай, где и как соединится ...
А вечером она начала складывать узел. В открытую, не таясь.
Домашние зашептались, отец уже спал. Мачеха разбудила его. Он кашлял, кряхтел и рычал, но все же встал.
– И куда это мы такие собрались на ночь глядя?
– Я к Силантьевым.
– Куда-а?
– К Силантьевым, – Клава продолжала собираться.
– Это кто ж тебя туда пустит? А нут-ка! Быстро спать! Ишь ты...
Клава подняла подбородок выше.
– Коли хочешь, чтоб замуж за него пошла, отпустишь. Его увезли, там только бабка полуслепая с детьми малыми. А корова, а поросята, а кобыла на запруде умотанная? Как они одни-то? Пойду! – и она засобиралась опять.
Отец бухнулся на табурет устало. Трудный был денёк, да ещё и дочь...
– Клавка! Ведь не люб он тебе. А теперь и вовсе – хромым может остаться. Разрешаю, не ходи за него. Посиди ещё в девках.
Мачеха и Дуся кивали. Видно вопрос этот уже обсуждался, и было понятно, что жених теперь Богдан Силантьев незавидный. Коль останется больной, какой их него хозяин?
– Люб, – вдруг услышали они, – Почему это не люб?
– Так ведь Федьку ты посылала ... , – видать Федька проболтался Дусе.
– А это я поиграть решила, пошутить. А сейчас уж не до шуток. Да и не добёг Федька.
Отец помолчал, поразмыслил. Видать, дочь с характером у него. Велел он Федьке запрячь Снежку.
– Да не надо, Добегу я. Тут всего-то пять верст, – обрадованно махнула Клава.
– Надо! – с отцом не поспоришь, – Мать, собери там, чтоб и детей накормила, – и отец, полусогнувшись, зашаркал к постели.
Приехали они к Силантьевым ещё засветло. Клава потрепала гриву Снежке, прощалась. Федька развернулся и уехал сразу. Дом и правда весь в резных кружевах. В сарае мычит корова.
В просторном дворе на качелях– растрёпанная девчушка лет пяти и мальчик годков трёх. Дети смотрели на неё.
– Здравствуйте! Батя дома ваш?
– Неет! – девочка пошла ей навстречу, – Он теперь калеченный у нас. Ножка болит.
– Полечат ему ножку. А звать вас как?
– Я Галинка, а он – Антипка. Только он плохо говорит. А ты случайно не станешь нашей мамой? – вдруг спросила девочка.
Клава присела перед ними на корточки.
– А ты бы хотела?
Девочка покраснела, опустила глаза и кивнула.
– А ты?
Антипка кивнул тоже.
Они зашли в дом. А в сенях-то – Клава ахнула: резные вешалки и полки, резные картинки и игрушки. Клава дивилась, а Галинка рассказывала, что все это сделал батя.
Примостившись на резной скамье, подслеповато щурясь и близко поднося шитье к глазам, бабка Пелагея что-то латала, протягивая через ткань толстую цыганскую иглу. На полу – ведро с молоком.
Она подняла глаза, но не увидела Клаву.
– Галинк, хватит уж шляться. Заходьте у хату. Поешьте чего... Да и спать.
– Бабушка, а к нам мама пришла, – тихонько на ухо шепнула ей Галинка.
– Мама? Кто туть?
– Здравствуйте! Клава я. Говорил вам обо мне Богдан?
– Клава? Это Григория что ли?
– Его. Я к вам жить пришла, к Богдану. Примете?
– Так ведь у фельдшера он...
– Знаю я. Помогу пока вам. А там и он вернётся... Что-то корова там у вас больно мычит.
– Ой, милыя, так разе я подою чередом-то? Вот и верно ж не поднять руки не держуть...
Клава подхватила ведра и направилась на колодец. Воды было мало. Сначала ведра промыть, потом – дойка, детей умыть.
И было у нее так светло на душе, светло и легко. И солнце теплое, и ветерок влажный. И в доме ей хорошо, играл там свет в окнах, хотелось там жить. И дети милые. И нужна она тут. Очень нужна.
Лишь через пару дней привезли Богдана. Он зашёл в калитку, прыгая на одной ноге, опираясь на две корявые палки. Они столкнулись во дворе, Клава стояла с метлой и раскачивала на качелях Антипку.
Увидев её, он закачался, ухватился за резной забор, одна палка упала. Он так и застыл, ухватившись за доску. Клава подошла спокойно, подняла опору, подхватила его, высокого и худощавого снизу, и вместе они направились к скамье. Он уселся, подбежали дети, Галинка заваливала вопросами, они трогали загипсованную ногу. Он рассеянно отвечал и все косился на Клаву.
– Это как отец-то тебя отпустил?
– А у Вас дом хороший, вот и отпустил. Ему ж дом приглянулся.
– А тебе?
– А мне ... , – она немного смутилась, – А мне и в доме, и дети, ну, и хозяин, – решилась все-таки сказать.
– Так я сейчас – вишь, – он кивнул на ногу.
– Чего там? Чего лекарь-то сказал? – озабоченно спросила Клава.
– Сказал, срастётся, только...только на всю весну и лето – калека. Как же хозяйство-то..., – он озабоченно глянул на двор, на сараи со скотиной.
– Вместе переживём. Как Вы там сказали: век вековать будем. И в горе, и в радости...
***
Пусть ваши судьбы будут в ваших руках...🙏
А это мой первый опыт написания рассказа о столь давнем времени)
Ваш Рассеянный хореограф
ПРОЩЕНИЕ
Девушка не успела ответить, из комнаты раздался мужской голос.
-Зинуша, кто там?
-Славушка, а это к тебе...Молодая особа, вот ты мне и скажи кто это у нас тут...
-Здравствуйте, - удивленно протянул мужчина, а вы кто, простите?
-Здравствуй , папа...
-Аня...
-А у тебя ещё есть дочери помимо меня? - чуть насмешливо спросила девушка.
А она та ещё штучка, -подумала Зина, -свалилась на голову.
Аня стояла в дверях переминаясь с ноги на ногу, в ногах у неё стоял большой туристический рюкзак.
Сумку не могла найти, поморщилась Зина, совсем обнищали что ли, и одета, как бомж.
Поступать видно приехала. Ничего не знаю, пусть в общагу идёт, я в своё время помоталась.
-Слава можно тебя на минутку, - потянула мужа за руку в кухню, - Слава учти, у нас места нет лишнего, у нас она жить не будет, - зашептала громко и горячо Зинаида.
-Но она моя дочь!
-И что? И что? у нас своя семья, зачем мне чужая непонятная девица. Да ты её сам -то знать то не знаешь, к тому же алименты платил столько лет, и неплохие между прочим.
-Она моя дочь!- твердил своё Слава.
Они по очереди выглядывали из кухни, улыбаясь и краснея смотрели на Аню и опять скрывались за дверью.
-Да пойми ты, Маша взрослая девушка, она не потерпит кого-то рядом с собой, а Петечка мальчик, куда нам её? На кухню?
-То есть ты хочешь сказать, - громко зашептал Слава, - что твоя дочь должна жить с нами, а моя нет? Моя пусть катится ко всем чертям?
-Ах вот как ты заговорил, подлец! Машенька считает тебя своим отцом, а ты, ты, - и женщина заплакала.
-Зина, Зинуш, ну ладно чего ты, ну успокойся, ну...
Уходи, катись со своей доченькой...Ах, да, я и забыла, полквартиры же твои. Хорошо! Тогда мы с детьми уйдём, - и Зина выскочила из кухни, хлопнув дверью, пробежала мимо стоящей всё ещё в дверях Ани.
Вячеслав Иванович вышел красный, как бурак, из кухни и не поднимая глаз предложил дочери проходить и располагаться.
-Да нет, спасибо.
Из комнаты доносились рыдания Зинаиды, в коридор выглянул толстый, заплывшими глазами мальчик, почти подросток.
-Пап, а чё мама орёт?
-Иди,иди Петечка, иди, я сейчас, засуетился отец. Вот сестра твоя, Анечка, вот...Аня...это Петечка, брат...
Брат с сестрой посмотрели друг на друга равнодушно и отвернулись.
Хотя Аня и проявила долю любопытства, Петечка же скользнув взглядом по девушке, даже не удосужился поинтересоваться у отца что за сестра такая и откуда она взялась.
-Нну вот дочь, понимаешь, кхм,- начал говорить отец.
-Ой, ну что за шум? Что опять?- выплыла худосочная девица, с дулькой на голове.
-Машенька, тут понимаешь, Аня...дочка моя
-И? -Маша закатила глаза, - мне то что? Что из-за этого орать надо?
-Пап, мне идти надо, тут вот тебе письмо, от бабули...
-Что? От ...
-Да, от бабушки твоей матери, просила тебе передать, в случай чего...Вот я и...
-Когда?
-Да с месяц назад ещё.
-И не сказали, почему не сообщили?
-Дак вот только возможность появилась.
-Как это произошло...Хотя что там говорить, возраст, я даже не простился...
-С матерью.
-Ну да, когда ты сбегал от нас с мамой, ты даже бабуле не сказал.Она простила тебя, да и не сердилась никогда. Ладно, пап, мне действительно бежать надо, проводишь меня?
-Подожди, куда бежать?
-На поезд,там все наши уже. Мы в турпоход собрались, в том году ездили, клёво.
-А ты что не поступать? - из комнаты выглянула заплаканная Зинаида с красным распухшим носом и опухшими глазами.
-Я? Поступать???
-Кто поступать? - вдруг активизировалась Маша с дулькой на голове, - ко мне в комнату даже не думайте подселять, вон к Петьке пусть идёт, это его сестра.
-Так -то ты тоже моя сестра, тупица.
-Ой, закрой рот, жирный хряк.
Аня стояла и с улыбкой смотрела на перебранку своих "родственников".
-Ну ладно, мне действительно идти надо, пап проводи…
-Но как же...Слава, погоди,у нас действительно нет места, и квартиру снимать лишних денег тоже нет, - опять загооврила Зинаида.
-Да успокойтесь вы, тётя Зина, бывшая лучшая мамина подруга, - насмешливо сказала девушка, вы реально думаете, что я смогла бы жить в вашем змеином гнезде?
Зина стояла открывая и закрывая рот.
-Ну да, я не такая бесхребетная, как мама моя, меня жизнь заставила другой вырасти.
Я приехала по поручению бабули, отдать папе кое что.
Я давно учусь, живу дома.
Не понимаете, да? Я живу в квартире, которая принадлежит мне по закону, так понятнее? Бабушка с мамой приватизировали пополам, я наследница обеих, как-то так.
Аня повернулась и подхватив рюкзак пошла к двери.
-Пап, проводи же меня, хотя бы до подъезда, можно ?- спросила она у Зины-Не возбраняется? Не бойтесь, не украду, вернётся к вам...
-Так стоять, -рявкнула Зинаида, - я не поняла, это какую вы квартиру поделили? Это с каких ты дел наследница одна, а?
-Ну как же, - видно было что девушке прямо доставляет удовольствие отвечать на вопросы Зинаиды, - квартира, в которой жила бабуля, а потом, после побега папы и мы с мамой, бабушка нас забрала, она же была не приватизирована.
Бабуля с мамой приватизировали её, пополам. Я мамина наследница, а бабуля свою часть мне подарила.
-Что значит подарила? А как же Слава и дети?
-Какие дети, тёть Зина? Вы Петю имеете ввиду? Так у него папа и мама есть, а я сиротка, вздохнула притворно.
-Мы будем судиться!
-Конечно, конечно.
-Слава прямой наследник!
-Серьёзно? А вы помните кричали, что бабуля папе никто? Она ведь и правда никто, мачеха.
Даже по документам никто.
Ты поэтому, пап, двенадцать лет носа к матери не казал?
Которая пожертвовала всем, чтобы поднять тебя. Не родила своих детей, чтобы не травмировать Славочку, ухаживала за своей свекровью, твоей бабкой, потом за твоим отцом, который был старше её и заболев вытянул из неё все соки.
Тянула, тянула, учила тебя, а ты…
Дело в том что она -то любила тебя всю жизнь, как сына и ...простила.
-Мы будем судиться, - упрямо выкрикнула Зинаида! Там есть Славина и Петечкина доля. Хапуги, провинциалки, захапали квартирку …Слава! Почему они живут в чужом жилье и считают своим, а ты с семьёй вынужден скитаться по съёмным?
-Ага, мы такие. Я правда там родилась, да пап, и являюсь наследницей, настоящей, а вот вы тётя Зина, из той же провинции что и мама моя, не так ли?
Немного просчитались вы в расчетах своих, не ожидали наверное что Александра Васильевна не бросит ребёнка и жену своего неродного хоть, но сына.
Надо было тётя Зина, хотя бы открыточку к празднику присылать бабуле-то, а не отбивать сына от матери.
Так что судитесь, на здоровье. И это, займитесь здоровьем ребёнка, это я вам, как будущий врач говорю.
Аня шагнула за порог.
Выдохнула, выйдя из подъезда, фух, высказала.
Как там мама с бабулей бы сказали, похабалила немного. Ну и ладно, зато легче стало.
Аня стояла и глубоко дышала, успокаиваясь, в голове шумело, но чувствовала себя девушка прекрасно.
До поезда было время, она просто не хотела находиться в этом гадюшнике, есть время посмотреть город , подумала девушка.
Отец догнал её на углу дома.
-Аня, Ань, прости дочка.
-За что, пап? За слёзы и переживание матери? За моё непонимание происходящего? За Машкины слова что теперь мой папа не мой, а её? Это она мне успела крикнуть из машины, куда ты так стремительно садился, даже не заметив меня.
За переживания бабушки? За что ты просишь прощение, пап?
-У нас давно не болит, ни у мамы, ни у бабушки, и даже у меня всё прошло.
-Мать...она ...как? когда?
-Что когда? нормально она, с мамой в саду копаются, вон вязать научилась, носки мне в поход связала.
-Подожди, дочь...Мама жива...?
-Мммоя,- уточнил отец.
-Да твоя, твоя. Ты что подумал что бабушки нет, мы поделили наследство, а тебе только письмо? Да уж...
-Но ты сказала письмо... в случае чего...
А это, дак случай типа если представится, вот представился. У нас с группой здесь сбор, я и забежала. Вот, держи.
-Что это?
Ключи от твоей квартиры в Питере. Бабуля тебе свою завещала, я приехала с намерением посмотреть на тебя, в глаза тебе посмотреть, отдать письмо и ключи.
Увидела невесёлого, загнанного мужика, вместо красивого, любимого своего папки, образ которого столько лет перед глазами стоял. Я ведь боготворила тебя, и даже иногда про себя винила маму, приеду попрошу у неё прощения, миллион раз за это.
Я не отдала там ключи, не знаю почему. Не спрашивай, может ревность детская, может ещё что. Вот,это тебе. Как хочешь, так и распоряжайся. Можешь отдать своей Зинаиде, она быстро найдёт применение…А я так подумала, это Пете квартира, ну твоему сыну, потом, когда вырастет, будет.
Вы покажите его всё же врачу, а то как-то ...
Ладно, пап. Надо идти.
-Доча…
-Ладно, я пойду пап, реально времени нет.
Он стоял и смотрел вслед своей дочери. Какая большая, шагает уверенно, похожа на его бабушку, свою прабабку. Такая же открытая и смелая, не молчит, сразу говорит. Молодец.
Надо правда Петиным здоровьем заняться, надо к спорту его приучать.
Аня, доченька. Вон какая…
Мама...Стыдно, правда стыдно…
Скачут мысли в голове, стоит задумчиво. Спрятал ключи в карман. Пока пусть побудут, как кусочек детства и счастливой жизни. Той прошлой, когда был жив папа и мама была молода…
А на остановке, скрывшись из виду, сидела и плакала маленькая девочка, в образе девушки, сильной и смелой. Девочка плакала взахлёб, пробегающие мимо люди не замечали малышку, они видели только сидящую девушку, с плотно сжатыми губами и кулаками.
Плачь, плачь милая. Жизнь такая, она разная, плачь. Образ твоего красивого, умного , доброго, весёлого папки исчез, уступив место несмелому, затюканому мужчине, не имеющего своего мнения, лет пятидесяти.
Кто же виноват? Да никто, он сам выбрал себе такую жизнь. Значит она ему по нраву, значит его всё устраивает. Что же пусть, пусть.
Плачет малышка, горькими слезами, там внутри, плачет…
Я проживу свою жизнь лучше, думает девушка, встряхивает головой и встав со скамейки, стремительным шагом идёт туда, в своё будущее.
Вот Слава пришёл домой, смотрит на постаревшую и недовольную Зинаиду, на хмурую и вечно недовольную Машку, на заплывшего жиром Петьку и думает, что это же он сам выбрал такую жизнь...
Сам захотел, сам бежал с такой классной и весёлой Зинушей, в новую жизнь…
На кого ему теперь жаловаться? Он выковал своё счастье, вот так корявенько, не правильно. Но сам, жалеет ли? Пусть с ним останется, никто не узнает.
До этого момента не жалел...
Она сказала что простили...
Хорошо...
Ведь это правда, мы сами выбираем свою жизнь. И папу Ани никто не воровал, не заставлял под дулом пистолета бросать свою жену и маленькую дочь. Сколько их таких, мечущихся, не знающих где лучше.
Пусть ваша жизнь будет без зла и недовольства, без измен и предательства.
(с) Мавридика де Монбазон
ЛЮБИМЫЙ
Наташа не могла поверить в происходящее с нею. Ее муж, родной, единственный, которого она считала своей поддержкой и опорой, сегодня сказал ей: «Я тебя не люблю».
Потрясение было столь велико, что она застыла в нелепой позе и пребывала в ней все время, пока он бегал вокруг, собирая вещи и гремя ключами. Да, вот только этого ей сейчас не хватало. Совсем недавно внезапно умер ее отец, и она обязана была, несмотря на собственную боль, позаботиться о поседевшей мамочке и сестренке – в 18 лет, после тяжелейшей черепно-мозговой травмы, та стала инвалидом. Родные жили в соседнем городке. Сыночек пошел в первый класс. В июне ее предприятие закрылось. Она осталась без работы. А теперь и муж…
Наташа обхватила руками голову, села за стол и горько заплакала.
— Господи, что же мне делать? Как жить? Ой, Алешка! Надо же бежать за ним в школу!
Необходимость ежедневных обязанностей заставила встать и идти.
— Мамочка, ты плакала?
— Нет, Алешенька, нет.
— Ты за дедулей плачешь? Мама, мне так его не хватает!
— И мне, сынок. Но мы должны быть сильными. Наш дедуля всегда был таким. Ему сейчас у Боженьки хорошо, не переживай! Он заслужил отдых, никогда при жизни не отдыхал.
– А где папа?
– Папа? Наверное, в командировку опять уехал. А как дела в школе?
Надо жить. Не любит? Ничего не поделаешь. Насильно мил не будешь. Просмотрела она что-то в своей суете.
Пока Алешка обедал и возился со своими игрушечными солдатиками, Наташа залезла в электронку оставленного мужем компьютера. Она никогда не делала этого раньше. Попасть в почту было просто, вход в левом уголочке. Не успел Вовочка удалить последнюю переписку. Любовь у него по полной. А она теперь нелюбимая. Десять лет была «солнышком ясным», после восьми лет битвы за рождение ребенка стала еще и «нашей мамочкой».
Теперь все изменилось. И к этому надо как-то привыкать.
А прежде всего надо найти работу. Никому нет дела до ее наивысшего образования. Копейки в службе занятости в качестве временного пособия по безработице не решали никаких проблем.
Что же случилось, что произошло, почему ее ответственный, положительный, в меру заботливый муж в мгновение ока превратился в чужого? Все ее размышления находили одно оправдание: он просто спятил. Совместный дом, возводимый по кирпичику, не достроен. Благо, крыша есть над головой, и одна комната годится для проживания.
– Работа, как ты мне нужна! – Наташа готова была вновь разреветься, но на это не было времени. Ей так нужна работа!
Поиски шли несколько дней. Безуспешно! Первый класс у ребенка и ее нынешнее одиночество уменьшили шансы до минимума. Вечером очередного неудачного дня раздался звонок кума Романа:
– Нат, ну что, не вернулся твой?
– Нет.
– А кладовщицей пойдешь?
– Ты серьезно?
– Да, я понимаю, что тебе не до шуток после Вовчика. С перерывом. Работа с перерывом. Могла бы крестника побежать забрать или продленку оформить. Зарплата 25. Мало, конечно. Но лучше, чем ничего. Мы вам завтра картошки с луком и куренка привезем.
– Ромушка, у меня ж курочки есть. Они нас и кормят, яички несут.
– Вот и пусть кормят. Их на мясо нельзя.
– Спасибо вам. Как Галинка?
– Ничего, справляется. Она у меня молодец.
Вот так он всегда. Жена Галя перенесла тяжелую операцию, получает химиотерапию, а он никогда не пожаловался, что все сейчас на нем. У него все хорошо. Наташа вздохнула: есть шанс выжить. Спасибо Богу, Он самый надежный, все видит. Никогда не подведет. Спасибо за кума.
Работа оказалась понятной и находились минуты, чтобы остаться с собою наедине, поплакать, осмыслить, что же произошло?
Полетели дни, недели, месяцы. Через год Наташа почувствовала, что хочет есть, может спать, смеяться и радоваться успехам сыночка. Боль, связанная с предательством мужа, оживала, когда он приходил, чтобы взять на выходные Алешку. Она не препятствовала, их отношения не должны делать несчастным ребенка. Так хотелось спросить, чем же не угодила, хотя и понимала, что дело не в этом, а во внезапно вспыхнувшей страсти мужа к другой женщине. Вспомнились слова из какого-то фильма: «Любовь – она до первого поворота, а дальше жизнь начинается». У нее любовь и жизнь были неразделимы. А у него?
Осень в этом году как продолжение лета: теплая, с зелеными листьями деревьев, звонкими ребячьими голосами на улице, разноцветьем астр и хризантем в палисаднике. Тот день, когда Наташа увидела пристальный взгляд Михаила, ничем не отличался от других, может, чуть ярче грело солнышко, чуть громче звучала музыка из распахнутого соседского окошка, а может просто пришло время встретиться двум одиночествам согласно планам судьбы.
– Девушка, давайте помогу. Разве можно так нагружаться?
– Мне привычно.
– Очень плохо, когда такая красавица сделала для себя привычным таскать грузы.
– А вы всем красавицам помогаете? Дежурите, что ли на улице, возле магазина?
– Ага, дежурил, дежурил, все глаза проглядел, наконец-то увидел красавицу.
Не засмеяться было невозможно. И они хохотали вкусно, до слез, просто неудержимо.
– Михаил, – он протянул ей руку, а смешинки еще прыгали в его глазах.
– Наташа.
– «Наташка, Наташка, чужая жена», – слышали такую песню?
– Нет. Но я не жена.
– Да ладно. Вот это мне повезло! Встретил наконец-то девушку, о которой только мечтать можно, и она свободна. Все с ума вокруг сошли или ослепли?
– Я вижу, с юмором у вас без проблем. Это хорошо. А по части серьезности?
– Тут тоже порядок. Наташ, а давайте сегодня в кино сходим, поговорим, пообщаемся.
– Не могу, к сожалению. Мне сейчас сына из продленки забирать.
– Не верю своим ушам. У вас есть сын?! Вам же лет двадцать, какая продленка?
– Мне 35.
– И мне. Вот совпадение. Но про вас я действительно подумал, что вы совсем юная.
– А теперь?
– А что теперь. Осмысливаю. Все мужики мечтают, чтоб у них сын родился. А вы тут так легко сообщаете, что вы незамужняя, а где же батька? Батька сыночка вашего?
– Я не хотела бы сейчас об этом говорить.
– Понято. И не будем. Тогда в выходные. Можно с сыном на детский сеанс.
– В выходные сын со своим отцом встречается.
– Наташа, я не хочу быть человеком, вас напрягающим. Но если появится пара свободных часов, позвоните. Вот визитка с телефоном. Кстати, на ней написано, что я доктор, детский гематолог.
– Серьезнее работы не бывает.
– И времени красавиц разыскивать нет.
– Хорошо, Михаил. Я позвоню, – просто и искренне сказала Наташа.
– Я буду ждать.
Какая же красивая была эта осень! Она точно была их подарком. Мягкие солнечные лучи, заставляющие краски листьев составлять невероятную палитру цветов. Теплые, погожие дни, открывшие им все парки города. А еще их нежность, прорвавшая боль прошлого и закружившая в осеннем танце под этот фантастический листопад. Они так бережно приближались друг к другу, что себе на удивление Наташа почувствовала, как тянет ее к этому удивительному мужчине. И почти через полтора месяца со дня их первой встречи она сама робко предложила «попить чаю».
– Наточка, ты не обидишься? Я не приду к тебе. Для меня так важно все, что происходит сейчас со мною, я побеспокоюсь об этом сам. Доверяешь?
В ближайшие выходные они уехали в парк-заповедник, где Михаил снял дом, напоминающий маленький замок. Внутри было чисто и уютно, но Наташа ничего не видела, кроме огромных карих глаз своего любимого и тонула в них, погружаясь в его объятия. Наташа не знала, что это, самое сокровенное между мужчиной и женщиной, может быть таким сладким.
– Мишенька, где я, что со мной. Мне кажется, я умираю. Я так люблю тебя. Как же я жила без тебя? Мне так хорошо с тобой!
– Как ты прекрасна! Какой же я счастливый!
Еще через пару месяцев им все труднее было расставаться.
– Наточка, выходи за меня замуж.
– Мишенька, у меня же развод в конце месяца.
– И сразу замуж. За меня. А то еще кто-нибудь уведет мою девочку.
– А девочка сама себе хозяйка, не для каждого встречного. У нее есть любимый. Только, Мишенька, давай без всяких торжеств. Просто распишемся, и увези меня в тот замок, где я сразу и навсегда стала твоею женой.
– Хорошо, любимая, все будет, как ты скажешь.
Роман и Галочка были единственными свидетелями на их регистрации. Мама с сестренкой прислали восторженную поздравительную телеграмму. А вскоре они перебрались в снятую Михаилом двухкомнатную квартиру, где вдвоем усердно сделали ремонт, создавая уютное, комфортное гнездышко. Особенно тщательно Миша продумывал комнату для Алешки. Они уже давно познакомились. Но Алеша, для которого двумя половинками яблока были его мама и его папа, неохотно шел на контакт с Михаилом.
– Наточка, ты только не пугайся, давай-ка проверим кровь у Алешки. Что-то мне он не нравится, слишком бледный.
– Ну что ты, Мишенька. Просто переживает он. Тяжело ему было осознать, что нас развели, он все надеялся, что этого не будет. Я читала, что развод родителей для ребенка страшнее, чем смерть одного из них.
– Ты права, мудрая моя женщина. Я сам ребенком пережил развод родителей, как вселенскую катастрофу. Но кровь мы сдадим, хорошо, малыш?
В этот день Михаил вошел в квартиру, где жила его семья, с опущенной головой. Наташа сразу поняла: что-то случилось.
– Наточка, только не волнуйся. Есть изменения в крови у Алешки. Не подвела интуиция. К сожалению, не подвела. Я завтра заберу его с собой.
Это было нечестно. Как будто за свое счастье нужно было расплачиваться. Да еще такой ценой. Лейкоз. Какое страшное слово!
И началась другая жизнь. Наташа взяла отпуск без сохранения содержания, потому что не представляла, как Алешка без нее будет переживать эти бесконечные уколы и капельницы, взятия анализов. Она держала сына за руку и только просила: «Держись, мой сыночек! Ты у меня сильный! Ты всегда был моим самым надежным другом! Мы никогда с тобой не расставались и будем вместе всегда».
Когда сил не было совсем, Михаил отправлял Наташу на отсып и оставался с Алешкой. Поспать получалось не всегда. Чаще лежала, уставившись в потолок.
Позвонил бывший и потребовал выписаться из недостроенного дома.
– Сыну я сам внимание уделю. Он будет ко мне в свой дом приходить.
– Ты лучше бы навестил его.
– Сейчас не могу. Уезжаю в командировку.
Выслушав жену, Михаил погладил ее по плечу:
– Наташенька, мы с тобой сами все заработаем. Не цепляйся за прошлое.
– Обидно все-таки. Я неплохие деньги зарабатывала. Все вкладывала в дом. Мишенька, разве сейчас об этом нужно думать? О том, чтоб меня выписать?
– А ты и не думай. Ты каждую свою мысль в Алешку вкладывай. Я справлюсь. Я всегда о семье мечтал. Бог это знает. Он вас у меня не отнимет.
– Мишенька, как анализы?
– Делаем все. Пока плохие.
Наташа беззвучно плакала. Нельзя, чтоб Алешка догадался, что плохо.
– Дядя Миша, а что у меня с кровью?
– Понимаешь, у нас в крови есть белые и красные кораблики. Твои устроили бой.
– И кто побеждает?
– Пока белые.
– А что будет дальше.
– Помогай красным.
– Мамочка, увезите меня куда-нибудь. Я так устал.
– Наточка, я тоже хотел тебе предложить. Давай Алешку в наш замок увезем. Сейчас хорошая погода. Будем бродить по лесу. Пусть отдохнет.
Весна украсила их уголок цветущими кустарниками и деревьями. Они втроем бродили по лесу. Радовались каждому цветочку и травинке. Но бывали минуты, когда сын напряженно сосредотачивался и замирал.
– Что с тобой, сыночек, тебе плохо?
– Мама, не мешай. У меня морской бой.
Маленький отпуск быстро закончился. Сын изменился: посвежел, даже розовинка на щеках появилась.
– Мам, а где папа?
– В командировке, сынок.
– Опять? Ну, ладно.
По возвращению в клинику снова взяли анализы. Заведующая лабораторией пришла сама.
– Михаил Леонидович, а куда Вы сына отвозили?
– Да тут неподалеку, в заповедник. А что такое? Что с кровью?
– Все хорошо. У него ремиссия. Хорошая кровь.
Михаил вприпрыжку вбежал в палату.
– Алешенька, а что ты делал? Тебе лучше, сынок. Не плачь, Наташа. Он выздоравливает. Что ты делал, сынок?
– Папа, помнишь, ты мне про кораблики рассказывал? Я выигрывал красными каждый морской бой.
Автор: Коваленко Ирина.
Про козлят
Геннадий Кутько
Веселоярск, 1963 г. Зима на улице, мороз за 40С. Окотилась у нас одна коза - принесла двух козлят и оба пацаны. Мама занесла их в дом. Была натоплена печь. Снизу плита, а чуть глубже русская печь - на ней лежанка, где сушили валенки, к примеру, или спали. Принесли обьедьев ( это остатки сена ), ровным слоем расстелили на пол и положили козлят. Они дрожали от холода. Накрыли их старой фуфайкой.
Утром я проснулся от необычного стука и спросонья не мог понять, что за шум? Оказалось, это козлята! Один уже запрыгнул на стол, второй прицеливается, чтобы запрыгнуть к брату. И без разбега - раз, и он уже на столе! Обследовав стол, эти два чертёнка прыгнули на этажерку, которая находилась в полутора метрах от стола, свалили два тома Джека Лондона. У меня весь сон, как рукой сняло. Да уж, не было печали. Хорошо, что это не гуси, хоть не щиплют за ноги.
Позавтракав, я побежал в школу. Там набедокурил и мне в дневник написали, чтобы в школу пришли родители.
На самом деле ничего плохого и не было. Я наловчился ушами шевелить, шевелил так, что ни один мускул на лице не дрогнет. А уши шевелятся, будто сами по себе и ребятам смешно. Ну, я и рад стараться. Антонина Марковна, моя первая учительница и моя, кстати, тётя, сразу поняла, что это я виноват и всех смешу на уроке.
Вот и попал я. Попадёт мне по первое число. С неохотой брёл я домой, на ходу сочиняя оправдание за своё поведение. Ничего не шло на ум.
Мама посадила меня обедать, а у меня и аппетит пропал, потому что в голову так и не пришло, что же придумать в своё оправдание? Славу Богу, что тогда телефонов не было, а то мне бы ещё больше перепадало.
Я с удручающим видом начал снимать школьную форму.Эти бесенята козлята вовсю носились по комнате. Мама только перед моим приходом из школы принесла их из сарая после того, как они вдоволь напились молочка и теперь энергия просто пёрла из них. Встав на задние ножки и наклонив голову набок, они поджимали передние ножки и с разбегу стали ударять друг друга лбами! Их аж откидывало слегка назад от таких ударов! Эх, мне бы их заботы, подумал я. Я стал наклоняться, чтобы снять носки и вдруг один козлёнок запрыгнул мне на спину. Моментально и его братец был у меня на спине.
Своей худосочной спиной сразу ощутил их остренькие копытца. Я осторожно выпрямился, они соскочили и умчались на кухню. Вдруг, слышу, что они чем-то шелестят. А эти два сорванца уже нашли газету «Хлебороб Алтая» и жуют!
И вдруг я подумал, что ведь они с таким же успехом могут и страницу дневника сжевать! Какая им разница, что жевать. Может даже мой дневник вкусней окажется. Как только мама вышла управлять скотину, я быстро достал дневник, открыл нужную страницу и дал козлятам пожевать на пробу. Мои спасители быстро управились!
Настроение у меня поднялось - когда родители узнают, что их Антонина Марковна вызывала, то у меня была отмазка. Ведь это ваши козлята сжевали страницу дневника, а я забыл сказать, что там было. Да простят меня козлятки. Спасибо им, выручили они меня тогда и спасли от очередной порки.
Я в благодарность всё чесал им лоб. А у них на лбу маленькие шишечки - это будущие рожки. Но спустя время, я сильно пожалел о своей неосмотрительности. Уж очень бодались потом эти козлята.
©️ Copyright: Геннадий Кутько, 2023