Шли к электричке, по подземному переходу.

А впереди шла дама. Весьма симпатичная. Симпатичная настолько, что мы не стали её обгонять, а так и плелись позади, делая вид что никуда не торопимся, и получая чисто эстетическое удовольствие. Ну, потому что солнышко, весна, и всё такое прочее, сами понимаете.
А дама шла, и занималась тем, что на ходу считала мелочь на ладошке. Наверное прикидывала, хватает ли на билет. А для чего ещё человеку считать мелочь, если у него достаточно? Я ещё подумал - хорошо бы не хватило, мы б добавили. Поди плохо - купить за грошик секундочку внимания такой симпатичной особы.
Ну вот, идём так, и тут у неё с ладошки падает пятак. Прямо нам под ноги. Дама, продолжая свои финансовые манипуляции, не останавливаясь идёт дальше. За пятаком нынче никто, к сожалению, не наклоняется. Кроме разве что старушек, которые ещё помнят цену копейки.
Мы, конечно, не старушка, но пятак тут же цап, подняли, и дамочке на ходу вернули, получив в ответ слегка смущённый, но вместе с тем благосклонный кивок. К тому времени она как раз закончила свои подсчёты, и шла уже с гордо поднятой головой, неся мелочь в плотно сжатом кулачке.
А вот дальше, смотрите, дальше произошло любопытное. Проходя мимо калеки, который традиционно сидит тут у нас в переходе, она наклонилась, разжала кулачок, и ссыпала всю мелочь ему в коробку.
Это было несколько неожиданно... Чушь какая - подумал я. Для чего считать мелочь, которую ты всё равно собираешься отдать? Чтобы потом занести её в графу расходов семейного бюджета как благотворительность, или что?
Разгадку мы получили наверху, в турникетном зале. Дама подошла к автомату по продаже билетов, разжала вторую ладошку, и - о, чудо! - там оказалось ровно столько монет, сколько нужно на билет. Она скормила их железному кассиру, взяла билет, прошла турникеты, и растаяла вдали, как снег, на горячем весеннем перроне.
А я потом всю дорогу думал - какой интересный поступок. Оставить себе ровно столько, сколько нужно, чтобы всё остальное отдать.
Мелочь, правда? Почему-то меня такие мелочи привлекают и трогают.
©️ Ракетчик
Жили мы с мужем и двумя детьми в одной комнате, а в другой жила бабушка мужа. Тесно, на кухню по очереди, дочь в первый класс пошла, стол нужен, а поставить некуда. Короче, мрак сплошной. Сколько не уговаривали бабушку жилье расширить, она ни в какую. Вот так и прожили 8 лет. Бабушки не стало, мы свою двушку в центре продали и купили домик в черте города. То, о чем мы столько лет с мужем мечтали, сбылось.
Все были счастливы. А как иначе, теперь у каждого своя комната. Месяц ушел на ремонт, и вот, наконец-то переехали. Оставив на завтра разбирать вещи, улеглись уставшие спать. Ночью просыпаюсь, понимаю, что-то не так, тишина вокруг, но какая-то необычная, глухая. Включила свет, муж спит, а мне не по себе как-то, смотрю в черный проем двери, не могу глаз оторвать. В голове мысли, надо пойти посмотреть как дети, а я не могу, боюсь. Начинаю будить мужа, не просыпается, трясу его, что есть сил, спит. И вдруг понимаю, что здесь есть кто-то еще. Сердце колотится, руки онемели от страха, ком в горле стоит, крикнуть не могу, поворачиваюсь, маленький синий мячик в воздухе висит на высоте опущенной руки, секунду повисел, пару раз подпрыгнул и закатился за коробку, было ощущение, как будто его держали и отпустили.
Затрясла мужа так, что и мертвый бы проснулся, рассказываю ему, не верит, говорит, приснилось. Посмотрела за ящиком, нет ничего. Дети спят как ни в чем не бывало. Мне, конечно, не до сна.
День прошел как обычно. С приходом ночи пришли мысли и о мячике. Все спят, а я сижу, боюсь выключить телевизор. Решила налить себе чаю, проходя мимо комнаты дочери, услышала тихий разговор. Думаю, опять сидят, болтают, а не спят, в школу же завтра. Резко открываю двери, дочь сидит на кровати одна.
- Ты что делаешь?- спрашиваю ее
- Ничего.
- Почему не спишь, поздно уже.
- Сейчас лягу, - отвечает.
- Ты с кем разговаривала?
- С Сережкой, - опускает глаза
- С каким Сережкой? - я обомлела
- Мальчик, он тоже живет здесь, - говорит дочь и показывает из-под одеяла тот самый мячик, - он не дает мне спать хочет, чтоб я с ним поиграла.
О боже, бегу вниз, бужу мужа, тащу в детскую, говорю дочке, рассказывай еще раз. Рассказывает, муж удивлен, но смотрит с недоверием на нас обеих. Я в панике, сгребаю обоих детей и укладываю их рядом с собой и мужем.
Утром бегу в церковь, к батюшке, помогите. Ответ прост, завтра придем, освятим, все пройдет. Ну, все думаю, детей соберу до завтра, побудем у мамы моей. Подхожу к дому, у калитки стоит бабушка старенькая, тощая, одета очень бедно.
- Что вам бабушка? Кого ищете? - говорю.
- Да вот, переехали мы, а вещи-то не все и забрали, забыли сумку, - говорит бабуля.
- Какую сумку? Это ведь не ваш дом, - я немного растерялась
- Был мой, да вот далеко мы теперь отсюда, вещи мне бы надо… можно пройду, в подвале они, за кладкой, от немцев спрятала.
- От каких немцев, война-то когда кончилась, вы, бабушка, что-то путаете.
А бабуля уже направлялась к дому, мне тоже стало интересно, пошла за ней. Безошибочно старушка нашла дверь в подвал. Спустились, потопав по полу, старушка ковырнула доску и вытащила из ямы сумку, старую потрепанную. "Ну, дела", - думаю. А бабулька поблагодарила и на выход. Тут к ней подбегает моя доча и протягивает мячик, тот самый:
- Сережке передайте.
- Спасибо, дорогая, мой сын потерял его в 41 году, спасибо что сохранила, - бабка, выйдя за калитку, буквально растаяла.
Я была в шоке, дочь сказала, что Сережка просил отдать мячик его маме. Она и отдала. С тех пор в доме тишина и покой. Батюшка, конечно, был, но мне кажется и без него бы все наладилось. А я вот спустя 5 лет все вспоминаю и мячик и Сережку и его маму.
Татьяна растила двух дочерей совершенно одна. Когда ее муж завел интрижку на стороне, она не стала подстраиваться под обстоятельства, выяснять причину и пытаться простить его. Женщина сразу подала на развод.
Хотя муж ежемесячно переводил, положенные по закону средства, ей приходилось очень трудно. И Татьяна работала, работала и работала. И по дому все успевала, мыть, стирать, готовить. А еще с ними жили два кота, оба найденыши, которые тоже требовали свою порцию внимания и ухода. Единственной мечтой Татьяны в то время был отдых, такой, когда голова, наконец, касается вожделенной подушки.
Шли годы. Дочери выросли и вышли замуж. Коты отправились в свой кошачий иной мир и, однажды Татьяна обнаружила, что ей больше не нужно никуда бежать. И голова может бесконечно долго покоиться на той самой подушке. И готовить особо не нужно и стирать почти нечего. Женщина долго не могла осознать этот факт и зачастую не находила себе места, бесцельно бродя по квартире.
Подруги советовали завести мужчину, или нового кота, но Татьяна не чувствовала в себе сил ни на того, ни на другого. Вся ее энергия была растрачена ранее, в бесконечной погоне за хлебом насущным.
Моя семейная ситуация была немного схожа с историей из жизни Татьяны, но когда мы прошли мимо друг друга, никто из нас об этом не знал.
Бывшая моя супруга полюбила другого мужчину, когда мы уже морально готовились стать бабушкой и дедушкой. Наша дочь полгода назад вышла замуж, а через несколько месяцев дочь гуляла на свадьбе своей матери и вновь приобретенного отчима заодно. Я на свадьбу бывшей жены пойти отказался. Хотя приглашение получил. Мы с женой, конечно, расстались вроде бы цивилизованно, но каким же нужно быть ханжой, чтобы присутствовать на свадьбе собственной жены.
Вся эта ситуация не так бы и заботила меня, если бы не наступивший после нее творческий кризис. Для писателя нет ничего хуже, чем отсутствие художественных идей, так что жизнь моя в то время напоминала существование тени.
— Мужчина, это ваш лабрадор? — окликнула меня Татьяна.
Тогда я, конечно, еще не знал ее имени и просто ответил:
— Нет.
Мы прошли мимо друг друга. И мимо собаки, заодно. А на следующий день я увидел черного лабрадора, сидящего на том же самом месте.
— Что случилось, брат? Неужели всю ночь тут просидел? — я стал оглядываться в поисках хозяина собаки, но поблизости никого не было. Вернее народу вокруг было достаточно, но все спешили по своим делам и сидящий сутки на морозе лабрадор никого не интересовал.
— Так это все-таки ваша собака? — услышал я возмущенный голос и, оглянувшись, увидел вчерашнюю женщину.
— Нет, — снова ответил я, — но он, похоже, давно здесь сидит.
— На ошейнике адрес есть? — спросила женщина.
— Сейчас посмотрим.
Адрес на ошейнике имелся, но прочесть его у меня не получалось. Я еще не привык, что зрение решило, мол, срок его службы истек и пора тебе, дорогой, носить с собой очки.
Увидев мои попытки прочитать мелкие гравированные буквы, женщина подошла ближе. Видимо ее зрение, еще не настолько взбунтовалось, потому что она сумела прочесть адрес, хотя тоже при этом щурилась и откидывала назад голову.
— Попробую отвести его по этому адресу, — решил я.
А женщина тут же сказала:
— Пойду с вами. Вдруг адрес забудете.
Видимо она подумала, что вместе с ослаблением зрения, у меня может быть развивающийся склероз.
Дверь в квартиру никто не открывал. Зато вскоре отворилась дверь напротив.
— Вы к кому? — спросила, выглядывающая из-за двери девочка лет одиннадцати.
— Вот собаку привели, — почти хором ответили мы.
— Чарли! — воскликнула девочка и бросилась обнимать пса.
Я облегченно вздохнул, а женщина спросила:
— Ты не знаешь, где хозяева собаки?
Девчонка стала очень серьезной и ответила нам, отводя глаза в сторону:
— Они умерли. Разбились на машине, а Сережку отправили в детский дом.
Мы надолго замолчали, думая каждый о своем.
— А как же собака? — спросила, наконец, моя спутница, которая по дороге представилась Татьяной.
— Я просила маму оставить Чарли у нас, но она не согласилась. Его должны были отправить в приют. Может он сбежал оттуда?
— Мы нашли его возле супермаркета, — пояснил я.
— Он туда часто ходил с тетей Аленой, мамой Сережи. Сидел возле дверей, пока она продукты покупала.
— Тогда понятно, — вздохнул я. Собака ждет там свою хозяйку.
Когда мы с Татьяной, вышли на улицу оба стали думать, что делать с лабрадором.
— Нужно отвести его в приют, — предложила Татьяна.
— Хорошо бы ему с маленьким хозяином повидаться, — вздохнул я.
— Хорошо бы. Да как это сделать. В детдом с собакой не пустят.
— Что же они больше не увидятся?
Мы загрустили и, сами того не замечая, зашагали в направлении единственного в городе детского дома.
Время приближалось к обеду и дети как раз находились на прогулке. Как только мы завернули за угол, Чарли рванул вперед. Мы догнали его возле решетки. Через прутья уже была протянута маленькая ручонка, которая гладила собаку по загривку.
Воспитатели рассказали, что собака каждый день приходит сюда во время прогулки. Как по расписанию. Сторож пытался гонять ее, но это бесполезно. Потом они решили, что мальчику так будет проще привыкнуть к новой жизни и не стали им мешать.
Когда прогулка у детей закончилась, Чарли послушно зашагал рядом с нами в обратном направлении. Так мы снова дошли до супермаркета и наблюдали, как пес уселся на свое прежнее место.
— Нельзя его в приют сдавать, — сказала Татьяна, — Сережа совсем загрустит.
— Нельзя, — согласился я и стал прикидывать собственную жизнь, дополненную собакой. Жизнь получалась не такая уж страшная. Всего лишь с некоторыми корректировками в обычном расписании.
— Возьму его пока к себе, а там видно будет, — твердо сказал я.
Беспокоясь за судьбу Чарли, Татьяна попросила номер моего телефона. И мы стали каждый вечер созваниваться. Вместе или по очереди водили Чарли в детский дом строго во время прогулки детей. Сережка поначалу никак не реагировал на нас. А потом, видимо немного привыкнув, спросил:
— А Чарли где сейчас живет?
— У меня в доме, — тут же ответил я.
— А можно я тоже буду у вас жить? — спросил мальчик.
Я опешил. Даже если не думать о том, что я ни разу не пробовал в одиночку растить маленьких детей, вряд ли мне кто-то доверит воспитание ребенка. Разведенные мужчины со стремительно падающим зрением и угрозой надвигающегося склероза наверняка не входят в список самых надежных опекунов.
— Мы что-нибудь придумаем, Сережа, — неожиданно заявила Татьяна. А я посмотрел на нее, совершенно не понимая, что она имеет в виду.
По дороге назад она сказала:
— Наверно, стоит подумать над усыновлением Сережи.
— Думаете, это возможно? Одиноким немолодым людям наверно сложно оформить опеку над детьми.
— Конечно, семейной паре было бы проще, — вздохнула она.
Мы долго шли молча. Утопая ногами в мягком, пушистом, только что выпавшем снегу. Мне в голову пришла совершенно бредовая идея, и я повернулся к Татьяне, чтобы озвучить ее. Она тоже, как-то воодушевленно смотрела на меня.
— Выходите за меня замуж, — неуверенно растягивая слова, произнес я.
— Договорились, — тут же ответила она.
Я подумал, что хорошо бы нам выпить горячего чая и возможно даже с пирожными из соседней кондитерской. Повод у нас вроде бы имелся.
Вечером мы сидели на моей кухне и наблюдали, как Чарли грызет косточку из зоомагазина, специально купленную нами для него сегодня. У него наверняка тоже есть особый повод. За окном продолжался снегопад. Уже не метель, а спокойный полет белых хлопьев. Как в нашей с ней жизни, подумал я. Я пригляделся к ее лицу, в обрамлении этих танцующих за окном снежинок и осознал, что она очень, очень красива. И молода. И глаза у нее смеются.
За годы семейной жизни я разучился видеть сторонних женщин, они рассматривались под грифом «чужое!». Но сейчас я мог сколько угодно любоваться ею. Вроде бы мне даже полагалось это, раз она вскоре станет моей женой.
Я сам от себя, не ожидая, произнес вслух:
— Таня, ты такая красивая!
Щеки ее немедленно залились румянцем. Видимо из-за напрочь забытых слов, адресованных ей. Опустив ресницы, она еле слышно прошептала:
— Спасибо.
Все наши близкие были против решения усыновить Сережку. Даже моя бывшая жена, отчего-то заинтересовалась моей жизнью, раздавая нотации. Я видел, что Тане сложно пойти наперекор мнению дочерей, но она быстро справилась с этим. «Представляешь, я впервые заявила, что своей жизнью вправе распоряжаться сама!» — удивлялась она подобным в себе переменам. Я же вовсе не переживал из-за козней своей родни. Меня больше всего волновало, сможем ли мы добиться опеки над Сережей.
В итоге мои опасения оказались напрасными. Все воспитатели детского дома, в течение длительного времени наблюдавшие наши радостные физиономии, прижатые к прутьям металлического забора, были на нашей стороне. После того как на наших пальцах заблестели новенькие золотые ободки, а органы опеки тщательно облазили новую просторную квартиру, приобретенную нами в обмен на две наших двушки, мы стали официальными опекунами Сережи.
Первые сутки Сережка не отходил от своего лабрадора. Потом потихоньку начал обследовать новое жилище, а Чарли на правах хозяина помогал ему в освоении новых территорий. Через неделю оказалось, что наш мальчик вполне себе веселый и очень разговорчивый ребенок. Его любознательность не имела границ. Казалось, что он жаждет охватить весь мир целиком.
— Расскажи еще про океаны, — приставал он каждый вечер, тыча пальчиком в огромный глобус на моем столе.
— Эти цветы точно будут розового цвета? — ходил Сережа хвостиком за Таней, — почему тогда они называются фиалки?
Не знаю как, но мне казалось, будто рядом с мальчиком и лабрадором я сделал скачок во времени. В обратном направлении, конечно. Когда мы гуляли с ними во дворе, мне так и хотелось подпрыгивать вместе с Сережей, шагая по дорожке. Или повилять хвостом, как Чарли. Я даже иногда забывал, что у меня нет хвоста, потому что это был самый яркий способ выразить радость моего бытия.
Однажды я увидел из окна, как Таня раскачивается на качели, словно маленькая девочка и при этом заливается таким жизнерадостным смехом! Тогда я понял, что вовсе не один летаю над землей в последнее время. Оказывается Татьяне точно так же нравится весь этот тарарам в нашей жизни.
Как-то раз Татьяна где-то задержалась. Когда она вошла домой, щеки ее пылали.
— Мы тебя уже заждались, — помогая ей раздеться, сообщил я.
— Встретила бывшего мужа, — пояснила она.
Я замер в предчувствии надвигающейся беды, а Татьяна, потрепав меня по редеющему загривку, сказала:
— Как же мне с тобой повезло!
Я так и не понял, то ли ее бывший муж оказался настолько никчемным и совершенно лысым дядькой, то ли она просто соскучилась по нам. Но главное что уходить от нас она точно не собиралась, потому что, разложив продукты, принялась производить на свет самые вкусные оладьи на свете. Мы все втроем дисциплинированно дожидались приглашения к столу, сидя на ковре в гостиной комнате. А когда поступил сигнал о готовности, наперегонки бросились в кухню. И в этот раз я, наконец-то, пришел первым!
Еще во время переезда я заметил среди имущества Татьяны чемодан весь в розовых цветочках и бабочках. Я не стал комментировать подобную вещь, но Татьяна сама однажды рассказала мне историю этого чемодана.
Был в ее прошлой жизни такой период, когда она мучительно грезила поездкой к морю. Даже купила этот чемодан на распродаже. Но денег постоянно не хватало, и поездка ежегодно откладывалась.
— А потом и желание пропало, — улыбнулась Таня, — а чемодан так и остался пылиться в шкафу.
— Знаешь что! — пришла мне в голову идея, — Сережка, похоже, тоже неравнодушен к морям и океанам. Наверняка он захочет увидеть своими глазами, то, что постоянно рассматривает на глобусе. И потом, негоже такому красивому чемодану вечно пылиться в шкафу.
— Что ты предлагаешь?
— Предлагаю начать изучать все водные стихии, обозначенные на моем глобусе! И пусть это будет нашей новой семейной традицией.
— Остается решить какой вид транспорта предпочитает наш капитан Чарли, — рассмеялась Татьяна.
— Ага, а выбор места доверим Сережке.
Надо сказать, что к тому времени я не просто выбрался из творческого кризиса, а превзошел самого себя. Писать истории про Сережку и Чарли я мог бесконечно. И вот после поступления очередного гонорара мы предложили Сергею сделать свой выбор. Он уверенно ткнул пальчиком в Атлантический океан и, в конце концов, Сережкина удача привела нас к берегам Ирландии.
Чарли летел самолетом. А потом с лихвой компенсировал свое короткое пребывание в клетке, длительными забегами по пляжу. Честно, такого дикого восторга на его черной морде я не видел ни разу.
Нечего водку греть (рассказ)
Волны ковыля на ветру шли далеко по степи, разнося сладкий пряный запах цветущей акации и дикой оливы. Жужжали неугомонные пчелы, за которыми носились яркие птички-пчелоеды. Стрекот кузнечиков переливался трелями среди травы. Июнь подходил к концу.
Прохор, надвинув замусоленную кепку на глаза, дремал в тени кустиков терновника, и ему было не до любования красотами. Его морил сон и похмелье. Но совсем засыпать было нельзя. Коровы разбредутся или еще чего учудят.
Стадо рассеялось по склону и мирно выполняло то, что предписала им матушка-природа. А Прохор, расположившись наверху холма, сонно посматривал за животными сквозь полуприкрытые веки.
***
По вечерам, когда стадо разбредалось вслед за хозяйками по домам, пастух по привычке шел в деревенский магазинчик за нехитрой закуской и пропускал за ужином рюмочку-другую беленькой. Но чаще больше. Делать все равно было нечего, а так время шло быстрее и веселее.
Три месяца назад Прохора выгнали из совхоза за то, что он спьяну утопил казенный трактор в местной речке.
— Я тебя, Каменцев, предупреждал, что тебе за пьянство будет?! — громыхал директор Матвей Алексеевич. —Теперь убирайся отсюда подобру-поздорову! За трудовой придешь через неделю и на глаза мне не попадайся больше!
Оставшись без работы и зарплаты, Прохор поплелся домой. Но там его тоже ждал неприятный сюрприз. Жена Авдотья, узнав новость через товарок вперед мужа, дала ему от ворот поворот.
— Вот где у меня оно, твое пьянство! — показывала она на горло ладонью. — Алкаш проклятый! Забирай свои пожитки и катись куда подальше!
Прохор пытался связать слова, но зеленый туман в его голове еще не рассеялся со вчера. Авдотья захлопнула двери перед носом благоверного и даже слушать ничего не стала.
Прохора приютила в летней кухне добрая тетка Шура.
— Дал же бог племянника, — вздыхала она, когда Прохор, едва ли не хрюкая от удовольствия, уплетал за обе щеки её наваристый борщ. — Ну ничего, переживем и это.
Спозаранку тетка потащила наконец-то протрезвевшего Прохора к пастуху Кузьмичу. Тот уже едва ковылял за стадом, так что был рад помощнику, пусть и такому непутевому.
— Коров пасти — это не трактора в реке топить, разберется, — усмехался он в седые усы.
И Прохор правда разобрался. Но… нет-нет, да проносил тайком бутылку с собой на пастбище, когда старик Кузьмич уже уверился в нем и стал пускать одного с коровами в степь.
***
Дрему Прохора нарушило мычание.
— Ишь ты, окаянная! Чего расшумелась?! — мужчина осоловело потянулся, прикрикнул на буренку и сел.
Голова гудела и требовала опохмелиться. К счастью, было чем. Пастух вытащил из сумки газету, чекушку, несколько огурцов, помидоров, краюшку черного хлеба и банку шпрот. Банку Прохор даже трепетно погладил по крышке со вздохом, будто прощаясь. Он случайно нашел ее возле магазинчика несколько дней назад и приберегал для особого случая.
Мужчина уже собрался было начать незатейливую трапезу, но тут коровы опять замычали.
— Да чтоб тебя! — выругался Прохор, выбираясь из-под куста.
Он схватил длинный прут и направился охаживать молодого бычка, который задирал соседок.
Когда Прохор вернулся в тень терновника, он даже глаза потер от удивления. Газета была аккуратно расстелена на примятой траве. На ней возлежали нарезанный хлеб, огурцы кружочками, помидоры дольками, а в центре стояла банка шпрот, поблескивавших золотистыми бочками в масле.
— Садись Прохор! Негоже водку-то греть, — панибратским жестом пригласил его «к столу» худой мужичонка с козлиной бородой, рассевшийся посреди кустов.
Прохор, подумав «и то верно», опустился на землю.
— Будем! — гость поднял граненую рюмку и одним быстрым движением опрокинул ее в горло. Потом он ловко подцепил шпроту за хвостик, положил на длинный ломоть хлеба и закусил.
Пастуху ничего не оставалось, как опустошить рюмку вслед за ним. Прохор не мог припомнить лица незнакомца. Хотя в тайне был даже рад его компании. С коровами ни поговорить, ни выпить было, увы, нельзя.
Завязалась немудреная беседа. Прохор, после первой рюмки ощутивший значительное облегчение, радостно поддакивал.
— Вот ты, Проша, что, человек плохой? — вопрошал незнакомец. — Работал, все в семью. Ну и что, что пил иногда, никому же не мешало? А они тебя чуть-что, то уволят, то из дома взашей. И кто плохой то?
— Всегда Алексеича не любил, — закивал Прохор. — Неправильный какой-то мужик. В баню не ходит, водку не пьет, в домино не играет по выходным.
Гость наполнил рюмки, и Прохор, зажмурившись от удовольствия, выпил. Едва он открыл глаза, ему сделалось нехорошо. Напротив пастуха на траве в серых заерзанных брюках, желтоватой рубашке и запотевших очках восседал бывший начальник. Прохор вытаращился на него как полоумный.
— Я же тебе сказал, на глаза мне не попадаться, — сердито потряс кулаком Матвей Алексеевич. — А ты что творишь?
— Я... мне... — заблеял Прохор и отчаянно стал тереть глаза с такой силой, будто хотел их выдавить из орбит. Когда он проморгался, то вновь узрел длинную бородку и острый нос неизвестного собутыльника.
— А жена, ну дура же баба, — продолжал тот, как ни в чем не бывало, — что она без мужика сделает сама? Ни скотину накормить, ни огород вскопать… еще плакаться будет потом.
— Ага, — рассеянно кивнул Прохор.
Внезапно ветер принес в кусты тучу мошкары. Она лезла в глаза, отчего пастуху пришлось опять долго моргать и вспоминать нелитературные обороты. Когда насекомые сгинули, и Прохор снова обрел способность видеть, он едва не потерял дар речи.
— Опять пьешь?! Алкаш ты проклятый! Говорила мне мама, что гнать тебя надо ко всем чертям! — кричала Авдотья, сидя по ту сторону импровизированного стола.
Прохор зачем-то оглянулся, встретился взглядом с жующей коровой, сглотнул и снова повернулся к жене. Но никакой жены уже не было. Только худощавый незнакомец протягивал ему очередную рюмку. Прохору на секунду показалось, что рюмку держат не пальцы, а козлиное копыто. Он быстро затряс головой, а потом схватил чекушку:
— Да что за дрянь мне Глаша подсунула в этот раз? — сердито бубнил он. — Небось паленку сбывают...?
— Обычная-с, самая обычная-с, — успокоил его незнакомец, странно причмокивая на концах слов, на манер поручика Ржевского.
Прохор рассеянно принял у него рюмку левой рукой, а правой нашарил на газете закуску.
— А тетка твоя, ну что, не могла тебе получше работу найти? Тоже мне, — продолжал бородатый мужичок. — Вот скажи, Прохор, охота тебе коров пасти на пятом десятке лет? То-то и оно. А у нее, между прочим, хорошая сумма скоплена, такая, что тебе в город хватит поехать и там жить припеваючи.
— И она молчала, — протянул пастух. Внутри у него теплело, а в голове появился знакомый томный дурман.
— Так что Проша, не водка в твоих несчастьях виновата, а жадные глупые людишки, — потирая ладони, как муха лапки над загнивающим арбузом, протянул незнакомец.
Они звонко чокнулись и выпили снова. Опять замычала корова. Прохор сердито обернулся и в сердцах выругался:
— Да что вам надо, окаянные?!
— Небось тоже тебя ругают, — послышалось спереди. — На дойку вовремя не пригоняешь, на реку через день водишь, плохой пастух.
Прохор медленно повернулся и увидел Кузьмича. Тот невозмутимо отправил в рот несколько шпротин, утер губы рукавом старой рубахи и уставился на преемника. А Прохор вдруг увидел у Кузьмича вместо сложенных ног в старых тапках коровьи копыта. Он крепко зажмурился и затряс головой так, что в ушах зазвенело. Через минуту открыл глаза и, кажется, моментально протрезвел.
Напротив него, вальяжно закинув ногу на ногу и подперев рогатую голову пятерней, разлегся в рубахе и старых драных трико, подвернутых до колен, самый настоящий черт. С пятачком, козлиной бородой, копытами и хвостом. Он одну за другой хватал из банки за хвостик шпроты и глотал их, даже не жуя.
— Негоже водку греть, говорю. Пей давай, — напутствовал он Прохора, закусывая черным хлебом и огурцами выпитую рюмку.
Пастух задом, словно рак, попятился из кустов, не помня себя от страха. Потерял с одной ноги обувь, запнулся о корень и покатился по склону вниз к коровам, будто тюк сена.
Очнулся он от того, что буренка лизала ему лицо своим теплым шершавым языком. Уже вечерело. Голова немилосердно гудела. Он поднялся и кое-как доковылял до небольшого прудика, где коровы утоляли жажду. Из воды на него глядело собственное помятое лицо с красным отпечатком копыта во весь лоб.
***
На неделе сплетен у деревенских было хоть отбавляй. Пьянчуга Прохор с утра явился в совхоз и каким-то чудом упросил директора взять его на работу снова. Матвей Алексеевич долго шумел, но в итоге сменил гнев на милость и отправил бывшего тракториста с лопатой помогать на уборке зерновых.
А вечером того же дня весь в соломе и пыли прямо с поля Прохор пришел к Авдотье. У забора собрались все соседи поглазеть, как тот на коленях ползал за женой. Она почем свет поливала муженька отборной бранью, а потом после долгого молчанья неожиданно поцеловала в маковку и отправила отмываться в садовый душ.
После первой получки Прохор принес тете Шуре большую плетеную корзину разной снеди и букет цветов. Затем поймал деревенского лоботряса Митьку, тихо поговорил с ним и отвел к Ивану Кузьмичу в помощники.
Только к бабе Глаше Прохор больше не наведывался. Нечего ему было там делать. Хотя раз, проходя мимо двора старой самогонщицы в сумерках, он заметил того, с кем распивал горилку в степи. Нечистый панибратски манил Прохора рукой, скалился и притопывал копытом.
Но Прохор к нему не подошел, а наоборот, дал стрекача что есть мочи.
---
Вилена М.
Подпишитесь на Книготеку, чтобы не пропустить новые рассказы! https://ok.ru/knigoteka ИДИ РАБОТАЙ, ТЕБЕ ВСЕГО 75 ЛЕТ!
- Голову у меня кружит сильно. Не могу больше дежурить, Аркаша. Ты уж прости. Может, хватит нам? Пенсия вон, да ты иногда халтуришь, - робко улыбнулся сухощавый старичок.
Маленький, сморщенный, с оттопыренными ушами и седыми волосами, аккуратно зачесанными на пробор. Здоровяку зятю Аркаше был по пояс.
- У меня халтура редко бывает. Иди, старый, попроси руководство, чтоб тебя обратно взяли. Или смотри у меня! - зять погрозил кулаком.
Старичок беспомощно оглянулся в сторону дочери Оксаны. Но та, пожав плечами, поспешила поддержать мужа.
- Пап, ты цены видел на все? Я пока не работаю, охота за копейки вкалывать? Аркашку если позовут на разгрузку, будет копейка. А так нет. Ванька с Ленкой подрастают, в садик и в школу надо то одно, то другое. Не хватит нам твоей пенсии! Иди работай, ты ж мужик, добытчик. Детей-то пап, содержать надо! - назидательно произнесла Оксана и, взяв булку, ушла смотреть телевизор.
"Дитю", то есть этой самой Оксане, было 40 лет. Из которых она работала в общей сложности за всю жизнь от силы три года. То зарплата маленькая, то коллектив дурной.
Старичок, которого звали Захар Ильич, и его супруга, Нелли Николаевна, дочку поддерживали, мол, как-нибудь проживем, ищи чего получше. Но Оксана искать не спешила.
Зато нашла себе мужа, лодыря Аркашу. Родили двоих детей. И поскольку жить молодым было негде, переехали в двухкомнатную квартиру родителей. Обзавелись внуками. Бабушка и дедушка старались изо всех сил. Держали сад, продавали овощи и зелень, Нелли Николаевна устроилась в магазин уборщицей. Надо же родных повкуснее накормить, да детки так быстро растут.
Муки совести по поводу того, что старики пластаются, а они на диване лежат да о трудностях жизни рассуждают, ни Оксану, ни ее мужа не трогали. Особенно они оживлялись в день пенсии. Брали ее у отца и матери и шли в магазин. Одеваться, за продуктами. Когда знакомые пробовали вмешаться и сказать пожилым людям, что это не дело - вкалывать на работе и тянуть на себе всю ораву - те только вздыхали. Мол, не бросишь же, а куда сейчас устроишься? С местами трудно. Они-то хоть пенсию заработали.
Люди старой закалки, они привыкли работать и ни на что не жаловаться. А потом тихо, во сне ушла Нелли Николаевна. Сердце. И впервые почувствовал неприязнь к зятю Захар Ильич, когда услышал на кухне:
- Надо же было бабке так не вовремя помереть! Теперь ее пенсии не будет, плюс она ж еще подрабатывала. Деду что ли сказать, чтоб он еще на вторую работу устроился? - говорил Аркадий Оксане.
- Да ладно тебе. Проживем пока, его пенсия да зарплата, - вступилась за старика дочь.
Но Захара Ильича хватило только на полгода. Потом начались обмороки, головокружение. Хозяин того места, где он работал сторожем, сам отвез деда в больницу. И по дороге все недоумевал, зачем он вообще работает.
- Так семья у меня. Дочка, зять, внуки, их же кормить надо, - пробовал объяснить старичок.
- Слушай, Ильич, я тебя, конечно, уважаю. Я раньше на заводе под твоим началом на ноги встал. И в люди выбился благодаря тебе. Но дочка-то твоя и зять паразиты самые настоящие, уж извини. Почему они сами не работают? Только не говори, что мест нет, что платят мало и прочее, как ты обычно начинаешь. Надо крутиться, никто не рад лбов здоровых кормить! - возмущался мужчина.
А дальше выяснилось, что в голове у Захара Ильича опухоль. Но оперировать нельзя - много противопоказаний. Посоветовали покой и лечение. С работой пришлось проститься. Это и пытался объяснить дедушка семье, но его и слышать не хотели.
- Короче, дед. Иди работай, тебе всего 75 лет! Или можешь прямо сейчас проваливать отсюда. Квартиру ты давно на Оксанку и детей переписал, так что они тут теперь хозяева. Никто тебя, нахлебника, терпеть не будет! Ты все обмозгуй и нам скажешь, что решил. Или дверь вон, - Аркадий, потирая объемный живот, пошел к жене смотреть телевизор.
Захар Ильич постоял в прихожей и поковылял на кухню. Его душили слезы. На кухне он и спал, на раскладушке. Потому что в одной комнате жили внуки, в другой - дочь с зятем. Старичок выпил стакан воды. Постоял. Потом взял из серванта фото жены и долго смотрел на нее. После чего пошел в кладовку, там лежали его вещи. Хотя, какие вещи? Три рубашки да брюки. И тулуп. Стояло лето, поэтому дедушка Захар только накинул фланелевую рубашку, положил в карман паспорт выскользнул из квартиры.
- Дверь хлопнула. Отец куда-то пошел, что ли? - проворчала Оксана.
- Да куда? В обиженку играет. Сейчас постоит у крыльца и обратно приползет. Куда ему идти? Кому он нужен? Надо, кстати, с пенсии его лодку новую купить, старая-то уже не очень, и еще ты там что-то хотела, - начал строить планы Аркаша.
Захар Ильич шел на вокзал. Там пошарил в кошельке, нашел немного денег. На билет хватило. Он сел в электричку. Ехать предстояло почти пять часов. В родную деревню. Он не знал, зачем едет туда. Тот дом, где он жил со своей Нелечкой, давно сгнил. И не был он там уже 30 лет. А сейчас что-то тянуло. Вот и поехал.
И только там, впервые за все то время, как не стало жены, вдруг почувствовал себя хорошо. Паслись коровы. Кукарекали петухи. Пахло травой и дымком. Он с любовь посмотрел на рожь, одуванчики. Деревня жила, не вымерла, как другие.
И зачем только он отсюда в город подался? Дома все хорошие, добротные. Только его сияет пустыми глазницами, да весь иссох. А в других жизнь кипит. Захар Ильич тоскливо постоял у родного гнезда и пошел дальше. Особенно впечатлил его домик у самого леса. Резной, красиво украшенный, он походил на теремок. Старичок уселся неподалеку под дерево. Прошел час, набежали тучки и стал накрапывать дождик.
- Петя! Дети где? Давайте ужинать, я картошки с маслицем отварила, молока налила, пирожки постряпала, - вышла во двор белокурая женщина с косами вокруг головы.
Светловолосый мужчина, пригладив волосы рукой, крикнул детей и они вошли внутрь.
- Накладывай, давай. Вот дождик разошелся! Даша! А там сидит что ли кто? У березы? Человек же! - и хозяин дома выбежал на улицу.
Дождик Захару Ильичу не мешал. Он был теплым и летним. Неожиданно он услышал чей-то голос и поднял глаза. И сразу почувствовал, как радостно забилось сердце. Он узнал его, хотя прошло много лет. Но детские лица не меняются, они просто превращаются во взрослых людей.
- Петенька... Жуков, - кряхтя, старик стал подниматься.
Две сильные руки подняли его вверх. Брови сдвинулись на переносице, привычным жестом мужчина пригладил волосы.
- Дядя... Захар? Дядя Захар! - и принялся обнимать старика. - Как ты здесь? Мокрый весь. В гости? Давай, давай к нам, в дом! Ужинать, я сейчас баню затоплю, ты ж промок весь, ну, как так-то, дядя Захар! Ты бы зашел! - Петя тащил упирающегося старика к себе.
- Так дом-то другой, не ваш. Вот я и подумал, что не знаю, кто тут живет! - оправдывался он.
На самом деле ему очень хотелось есть. Он устал и немного замерз. Только вот стеснять людей не привык, оттого и не хотел идти.
- Наш дом тоже сгнил. Я новые хоромы отгрохал! А женился на Дашке, помнишь, за косички все ее дергал. У нас трое детей, девочка да два парнишки. Корова, лошадь, козы, куры, поросята. Хозяйство держим. Зато все свое, детям тут раздолье. Я в городе на ветеринара выучился и сюда вернулся, дядя Захар, - рассказывал Петя.
В доме Даша, ахнув, тоже узнала бывшего соседа. Принялись обнимать его ребятишки. Поужинав, пошел старичок с Петей в баню.
- Я вам в пологе постелила, давайте спать укладываться, - сказала Даша.
Давно так не спал хорошо Захар Ильич. А утром, едва рассвело, собрался идти. Он не знал, куда. Домой возвращаться не хотелось. Да и не было у него теперь дома.
- Дядя Захар, а ты куда? - догнал его Петя.
- Я это... пойду я, сынок. Прощевай. Спасибо за все, - старичок поковылял по тропинке.
- Нет, постой. Что-то случилось? Дядя Захар, я же вижу! Чем помочь, может? - Петя обнял старика.
И тот не выдержал, расплакался. И все ему рассказал. Он не видел, как потрясенно качал головой Петя, как сжимал кулаки.
- Так, разворачивайся. К нам пойдешь. С нами жить будешь. И даже не возражай. Не позволю я тебе идти туда. У меня, как мамки с папкой не стало, свет померк. Только жена да дети спасают. За отца у нас будешь, за старшего. Дом большой, всем места хватит. Еды завались. Воздух свежий, все, не возражай, - и Петя, взяв Захара Ильича за локоток, повел к дому.
Он не забыл, как много лет назад дядя Захар учил его рыбачить и брал с собой на речку. Как он прибегал к нему на голубятню и смотрел на парящих в небе голубей. Как дядя Захар, единственный из деревни, вступился за него перед пьяным отчимом, заслонил собой. Мудрый, добрый, справедливый.
- Даша... Дети... Дядя Захар с нами жить будет! - просто произнес Петя, заведя старика с собой.
Тот, покраснев, мял кепочку.
- Добро пожаловать! Завтракать давайте! А комнатку можно, где сегодня ночевал, там еще шкафчик поставим. Присаживайся, дядя Захар, я блинчиков напекла! Сметанка своя, давайте за стол, - засуетилась Даша.
- Дедушка, а дедушка? А можно, ты теперь тогда и будешь наш дедушка? А то у всех есть бабушки да дедушки, а у нас нету, - окружили Захара Ильича трое детишек.
Он только и смог, что сквозь слезы кивнуть головой.
- Ура! А у нас дедушка есть! К нам дедушка приехал насовсем, наш! Слышите! - выбежали с криком во двор ребята.
- Интересно, куда проклятый старикашка запропастился? И ведь паспорт с собой унес, гад, - скрипел зубами от злости Аркадий, зять Захара Ильича, когда тот не пришел домой и через неделю.
Семья его не искала. Правда, работать им все-таки пришлось пойти. А потом получили телеграмму, что старичок жив-здоров и никогда к ним больше не приедет.
Захар Ильич живет теперь в деревне. С людьми, которые ему не родные, но стали родными.
Его самочувствие улучшилось. Он любит повозиться со скотиной, сходить с детьми на речку, посидеть на лавочке и полюбоваться солнцем, которое падает на поле, словно огромный шар, когда заходит. И знает главное - он наконец-то дома. И счастлив.
Татьяна Пахоменко
Начну с самого начала. Ничто не предвещало беды. А даже, как мне тогда казалось, все наладилось. Счастью моему не было предела. Ну, вот, наконец, мы помирились и я счастлива. И это ощущение легкости кричало внутри о том, что с этого момента будет все просто замечательно. Проводила мужа, который вернулся, чтобы меня поцеловать. Так приятно. Сказал: − Ляль, я ж забыл тебя поцеловать перед уходом, − вот оно счастье. Мой любимый, родной... самый-самый. Его мама вышла из комнаты. − А меня поцеловать? − Мам, да ладно, опаздываю... потом. Да... помню, как вчера. В тот день работала с 13-ти часов. Легла еще немного поспать. Приехала на работу, все хорошо. В районе трех часов чувствую, что то не так… Звоню мужу, абонент не отвечает. Другу его звоню, не берет трубку. Жду. Он всегда перезванивает. В 15 часов звонит его друг (другой). Странно ... мне никогда он не звонил. − Ало. Привет. − Привет. Ты на работе? − Да. А что такое? − Ты сейчас сидишь или стоишь? − Стою. Что случилось? − Сядь, пожалуйста. − Ну, хорошо. Да что случилось то? − Серега разбился. − В смысле? Где он? − Тань… он совсем разбился... Я не верю. Недавно они надо мной пошутили, что его бандиты украли. Реакцию посмотреть мою хотели… посмотрели. − Руслан это уже не смешно. Такими вещами не шутят. Вы нормальные вообще?! − Я не шучу. Это правда. − Где он? − в надежде спрашиваю я. − В морге. Врачи ехали 2,5 часа, сделали укол, он закрыл глаза в тот момент, когда я подошел. − Почему не позвонили сразу? − Меня не было с ним. Был Женька. Он побоялся тебе звонить. ....... Отпросилась с работы, еду домой, плачу. Не могу. Позвонила Леше (его лучший друг). Не доступен. Звоню его жене. Сказала.. Жду вечера,. приезда Лешки с женой. Параллельно ищу телефон морга в надежде на чудо. Едем в морг. Долго. Окна инеем покрываются. В марте. Дороги не видно. Добрались. Истерика. Как? Как?! Может, все-таки жив… Страшно. Ребята пошли, а я в надежде жду, не могу поверить. Все возвращаются в машину по одному. Говорят «НЕТ». А я не верю. Жду, когда вернется последний, Лешка. Как долго. Вот он идет. Сел в машину. Молчит. -Леш… ну что? - Нет, Тань. Все... Все... Жизнь закончена. Все, что было, весь смысл жизни был только в нем... как? Как мне вернуть его? За что?.. День похорон. Я не ела ничего три дня. 7-е марта. Напичкали успокоительными, все как во сне. Все шло как во сне. Прощание у дома, отпевание в Храме, прощание на кладбище... И вот, бросаю земельку. От звука очнулась, − нет больше, никогда не увижу! Нет ничего в жизни страшнее и больнее потери любимого человека, который был для тебя всем. Мужем, другом, всем. Прошла неделя. На кладбище хожу каждый день. Плачу. Везде. Вышла на работу. День за днем. С работы попросили уволиться. Пропала улыбка. В ресторане нельзя. Уволилась. Бабки и мамки пытаются накормить хоть чем-то. А кусок не лезет… Вот как то еду в город на автобусе. Глаза на мокром месте. Вспоминаю, как мы тут ехали, как жили… Хоть бы раз еще тебя мне увидеть. Он боялся всегда моих слез. До истерики, до трясучки. Выхожу из автобуса и направляюсь к метро. По привычке ищу его в толпе. Маршрутки, автобусы, люди. И тут проезжает маршрутка и водитель маршрутки... он. Улыбается мне. Смотрит прямо в глаза и улыбается, я вижу это явно, поверьте. Я рада до офигения, как безумная бегу за этой маршруткой (это на центральной остановке у метро). Она останавливается, дверь открывается, люди выходят, я подбегаю, открываю переднюю, дверь и... на меня смотрит недоумевающий водитель, ни на минуточку не похожий на моего Сережку. Мало того, волосатый, еще и с бородой, и в теле... (муж у меня всегда носил короткую стрижку и без бороды, и обычного телосложения). Я замерла. Смотрю на него, молчу, а он спрашивает меня: − Вы что-то хотели? Я, молча, закрываю дверь и ухожу. Его улыбка заставила меня улыбнуться, он так любил, когда я улыбаюсь. Что бы с нами не происходило, я улыбалась всегда. И ему во мне это очень нравилось. Я улыбнулась, Сереж. Сейчас я это делаю не часто. Я знаю, ты приезжал попрощаться, но я все равно не верю, что тебя больше нет. Для меня, ты как обычно уехал утром на работу. …вот только день как-то затянулся. Лет на 10. Ты мой свет. Я знаю, ты всегда рядом, мой Ангел. (из интернета)
Дом у дороги (рассказ)
Дорога на Дюрягино была со странностями. То, бывало, от райцентра до деревни за полчаса домчать можно, а то и за три часа — и это при езде с одинаковой скоростью. То попутчики на трассе голосуют подозрительные. Однажды Пашка сам лично видел, как у дороги сидел солдат в каске времен великой отечественной и с удивлением взирал на пролетающие мимо автомобили. Позже он решил, что это просто случайность и товарищ шел с реконструкции военных событий. Но последнее происшествие взбудоражило Пашку настолько, что теперь он в Дюрягино ездит только по окружной дороге. Пусть там на пятьдесят километров длиннее путь, но зато без фокусов.
***
В тот день Пашка, как обычно, спешил к себе на дачу. Дом в деревне достался ему от двоюродной тетки, у которой не осталось совершенно никаких родственников. Уж почему она выбрала в наследники именно Пашку, который и видел-то старуху за всю жизнь раза три — это осталось неизвестным. Родители тоже немало удивились свалившемуся с неба дому и сразу же присоветовали парню его продать. Но Пашка решил сделать по-своему: сначала отремонтировать постройки, перебрать печь и вообще привести все в порядок, а затем уж продавать. Мол, больше можно выручить.
И вот уже почти год Пашка проводил все выходные именно в Дюрягино. Это еще хорошо, что у тридцатилетнего парня пока не было ни жены, ни детей — с семьей ведь особо не наездишься.
Вот и в тот злополучный вечер, едва закончился рабочий день, парень прыгнул за руль и отправился за город. Расчет был прост: на часах девять — три часа в пути, и ближе к полуночи он будет на месте.
Пашка вообще любил проводить время за рулем: можно побыть наедине с собой, в своих мыслях. От размышлений о том, как лучше ему перекрыть крышу, его отвлекло хрипение из приемника. Парень задумчиво покрутил рукоятку, но в эфире не было ни одной станции. Ничего не оставалось, кроме как выключить радио. Странно, что перестало ловить, ведь обычно музыка играла до самого Дюрягино. На часах была половина одиннадцатого, а значит, еще как минимум полчаса придется ехать в тишине.
— Что за черт! — внезапно воскликнул Пашка, потерев глаза рукой.
На пригорке у самой дороги стоял дом. Пашка был уверен на все сто, что дома тут никогда не было. На этом месте вообще всю жизнь был пустырь.
Самое удивительно, что избушка была, похоже, жилая — ведь в окнах горел свет. Машинально парень нажал на тормоз, чтобы получше рассмотреть дом, насколько это было возможно. Останавливаться в Пашкины планы не входило. Но, вместо того, чтобы замедлить ход, машина чихнула и неожиданно заглохла.
— Не раньше, не позже, — выругался Пашка и попытался снова завести свою ласточку. Взгляд упал на стрелку бензобака: она была на нуле. — Не понял… Я ж полный бак заправлял.
Делать было нечего, и Пашка вышел из машины. Вариант был только один — попросить немного бензина у жильцов дома. Тем более, что машина заглохла аккурат перед резными воротами.
Парень немного помялся перед тем, как войти в незнакомый двор. Он никак не мог привыкнуть, что у деревенских не бывает звонка на двери и внутрь может войти любой прохожий.
— Хозяева? Есть кто? — стараясь сделать голос более уверенным, крикнул в сторону дома Пашка. Но ответом ему была тишина. Тогда парень подошел к окну и два раза стукнул в стекло. Все-таки, решил он, если в доме горит свет, значит, люди не спят.
Но никто снова не ответил. Пашка уже хотел было идти обратно к машине, но тут на него напала такая злость, что он решительно отправился к дверям дома.
«Будь это место хоть трижды странным, не ночевать же мне в поле. Как говорится, пять минут позора и дело в шляпе. Если бензином не выручат, может хоть добрым советом помогут», — поднимаясь по ступенькам к входной двери, размышлял Пашка.
В доме было душно и жарко — топилась печь, несмотря на летний вечер. Но никого не было видно. Пашка почувствовал себя неуютно. Как же так, куда подевались хозяева? Несмело он заглянул в горницу — здесь тоже было пусто.
— Возьми кувшин… — раздался шёпот где-то совсем рядом.
Пашка оглянулся — позади никого не было. По спине поползли мурашки, а ладони вдруг вспотели.
— Кувшин… На столе… — настаивал шёпот. Пашка поспешно подошел к круглому, застеленному кружевной скатертью столу, и действительно увидел старинный кувшин. Судя по всему, серебряный, с едва видимым выбитым рисунком. Интересной была ручка кувшина, собранная из небольших колечек размером в палец. Пашка послушно схватил кувшин и от неожиданности охнул: тот был таким тяжелым, что его насилу можно было поднять одной рукой.
— Крыша у меня, что ли, едет, — едва слышно сказал Пашка сам себе, кося глазами то в одну, то в другую сторону. Внезапно за окном что-то пошевелилось: едва различимая темная фигура припала к стеклу с уличной стороны.
«Может в бане были или в нужнике. А я уж распереживался», — улыбнулся сам себе парень и кинулся наружу. На улице сгустилась тьма и после яркого электрического света во дворе было сложно хоть что-то различить. Пашка прищурился.
— Вот кувшин, просили. А я, это… Бензина бы мне, — пробормотал он, оглядываясь по сторонам.
В воздухе запахло костром. Пашка был готов поклясться, что даже слышит потрескивания поленьев. Но никакого костра видно не было, видимо, запах долетал со стороны бани.
Сзади что-то зашуршало, и на плечо Пашке легло что-то тяжелое.
— Ну наконец-то, — улыбнулся парень. — А то дом открыт, хозяев нет…
Он обернулся и… обомлел.
Перед ним стоял абсолютно черный, как головешка, человек. Обуглившиеся руки и ноги, остатки лохмотьев вместо одежды. Но самое страшное, что посреди сгоревшего лица блестели глаза.
— Возьми кувшин… Отдай Егорке… — раздался голос. Пашка стоял, остолбенев от ужаса, и не мог даже сделать шага. Он, словно загипнотизированный, смотрел в глаза этому обгоревшему до невозможности человеку, сжимая в руках ручку кувшина.
Силы вернулись неожиданно. Выругавшись матом, Пашка сбросил с плеча руку и кинулся в машине. Сейчас она казалась ему убежищем. В несколько шагов он достиг припаркованной «Нексии» и в одно движение запрыгнул внутрь. Трясущимися руками закрыл кнопку блокировки двери и облизал пересохшие губы. Взгляд упал на кувшин — он до сих пор крепко прижимал его к себе.
— Тьфу ты! — Пашка хотел выбросить посудину в окно, но не тут-то было. Палец левой руки застрял в одном из колец на ручке кувшина и распух. — Что за черт…
Кувшин сидел как приклеенный и даже не думал поддаваться. Раздался звон — прямо под ноги Пашке посыпалось содержимое кувшина. Вот почему он был таким тяжелым: он был набит монетами! Пашка стиснул зубы и взвыл от беспомощности: черная фигура незнакомца стояла в воротах ограды и не шевелилась. Он сразу догадался, что тот идет за своим кувшином.
«Может, попробовать завести машину? Хоть бы хватило на горочку залезть… А там по покатой сама съедет», — пронеслось в голове, а свободная правая рука уже поворачивала ключ зажигания. К его удивлению, машина завелась с пол-оборота, а датчик бензобака теперь показывал чуть меньше половины.
Размышлять было некогда, и Пашка, вдавив педаль до упора, рванул с места. Ехать с кувшином в руке было ужасно неудобно, но делать было нечего. Только когда дом с горящими окнами скрылся за ближайшим лесом, Пашка смог перевести дух. С удивлением парень обнаружил, что часы на приборной панели показывают все так же половину одиннадцатого вечера. Словно не было получасовой остановки около дома у обочины.
***
До Дюрягино Пашка добрался без происшествий. Припарковав машину у своего дома, он еще раз попробовал снять кувшин с пальца. Если не получится, решил пилить. Все-таки свой родной палец, хоть и слегка опухший, всяко жальче, чем чужой серебряный кувшин.
Но пилить не пришлось — кувшин легко соскользнул в руки.
Пашка только покачал головой. Удивляться сил не было. Только сейчас ему в голову пришла мысль, что обугленный незнакомец специально не стал догонять его и позволил уйти с кувшином.
— Так. Все завтра, сейчас только спать, — сам себе сказал Пашка, выходя из машины.
Но сна не было. Всю ночь до самого утра парень ворочался на скрипучем диване и размышлял, почему раньше этого дома на обочине не было… и почему машина сначала заглохла, а потом снова завелась, как ни в чем не бывало…
Утром, едва дождавшись, когда откроется сельский магазин, Пашка отправился на разведку. Тетя Маша, полнотелая продавщица, знала все про всех. Вот у нее-то, будто невзначай, Пашка поинтересовался про дом на обочине. Разумеется, он не стал рассказывать про свои приключения, лишь упомянул, что видел огни, когда проезжал мимо.
— Так это Петровых там дом стоял, под пригорком. Богатая семья, хорошо жили. Торговали — то мясом, то молоком. А потом, говорят, нелады у них какие-то с «крышей» вышли, дом-то и сгорел. Лет тридцать, почитай, прошло. Там вся семья и сгинула, остался только мальчишка. Он то ли у тетки ночевал, то ли у друга. Утром домой пришел, а нет дома. Одни угли остались, — подбоченясь, рассказывала словоохотливая продавщица. — А то что огни, так там место аномальное. Иногда дом появляется будто бы, люди видели. Но тут я сказать не могу, не знаю.
— А где тот мальчишка теперь? — стараясь унять дрожь в коленях, уточнил Пашка.
— Так он и не мальчишка уже! Егор Петров, на краю деревни живет. Баба от него сбежала с любовником, он один с двумя детьми и остался. Крутится мужик как может, а из нищеты вылезти не получается, — вздохнула тетя Маша, доставая из-под прилавка пачку индийского чай со слоном. — Пятьдесят два рубля с тебя.
«Егорка! Отдать Егорке...», — осенило Пашку.
Теперь он точно знал, что ему следует сделать.
Выйдя из магазина, он тут же отправился искать дом того самого Петрова. Этот серебряный кувшин с ценными монетами нужно было отдать именно ему. Теперь все сходилось. И запах горящих дров, и человек, выглядевший, словно сгоревшее полено, и заглохшая машина.
А то, что в этом аномальном месте на трассе прошлое с будущим встречается, это Пашка позже понял. Теперь в Дюрягино путешествует только в объезд, а то вдруг предок Петрова еще что-то захочет передать через Пашку.
---
Татьяна Ш.
Подпишитесь на Книготеку, чтобы не пропустить новые рассказы! https://ok.ru/knigoteka