Что бы ни случилось, она говорила себе: всё к лучшему, плохое проходит.

И это помогает.
Он долго готовился, набирался смелости и вот, наконец, сегодня сообщил ей о своем решении расстаться. Он заберёт вещи через месяц - на днях уезжает в Грецию на отдых, а прямо сегодня начинает новую жизнь. Без неё. И да, он влюблён в другую женщину, так бывает, малыш. И что тут поделаешь? Не грусти, жизнь продолжается.
Он думал, что она заплачет, а она спокойно варила кофе, аккуратно нарезала сыр и французский луковый хлеб. Наполняла горячим кофе чашку, любовалась завитками ароматного пара, добавляла сливки. Сделав первый глоток, улыбнулась: превосходно!
Он ждал скандала, криков, истерики, а она с аппетитом съела два бутерброда, помыла посуду, полюбовалась на себя в зеркало и ушла на работу. Перед тем, как захлопнуть дверь, послала ему воздушный поцелуй. В прихожей остался запах каких-то цветов, чуть слышный и нежный.
В тот же вечер он вспомнил о ней: как она там без него, наверное скучает, слёзы льёт.
А она гуляла в мебельном салоне, разглядывала столики и шкафчики, ловила себя на мысли, как же здорово, когда не нужно ни с кем советоваться, уступать чужому мнению. Увидела уютную кухню цвета итальянский орех, влюбилась и купила.
Он ждал: будет звонить и умолять вернуться, но телефон молчал.
А она пригласила к себе бездомного дворового кота, назвала Саймоном, отмыла, обработала, варила на бульоне кашу. Кот оказался замечательным собеседником, ел, что дают, спал на широком подоконнике, а просыпаясь, смотрел в окно на мир с двенадцатого этажа большими зелёными глазами. И ещё он был рыжим.
Наверное, она чувствует себя брошенной, несчастной и одинокой, он был в этом уверен. А она купила холст, кисти и пошла в студию живописи. Всегда любила рисовать, а теперь появилось свободное время и наслаждение тем, что нет необходимости всё бросать, бежать домой, готовить горячий ужин, ждать его возвращения, можно расслабиться и спокойно работать с красками.
Однажды он позвонил ей, но она не ответила. В духовке уже зазолотился, зарумянился малиновый пирог со сметанной заливкой, нужно было проследить, чтобы не подгорел. Аромат ванильно-воздушного теста и томящихся в нежной заливке, истекающих соком ягод, заполнил кухню. Саймон дегустировал оставшуюся сметану и жмурился от удовольствия. С минуты на минуту приедут близкие друзья, чтобы посмотреть её дебютную, правда ещё незаконченную картину.
Через месяц, как и обещал, он приехал за вещами. Небось готовится к встрече: свечи, вино, открытое платье, мысленно усмехался он. В квартире было тихо, а в прихожей стояли сумки с его одеждой. Ни свечей, ни вина. Пахло яблоком и чуть-чуть травой: сменила духи, констатировал он. В кухне всё изменилось: новая мебель, уютно и удобно. Во вкусе ей не откажешь. Выходной день, где её носит, удивился он.
А она ехала за город, в гости. На заднем сиденье машины лежали две её первые работы из задуманной серии о жизни рыжего кота: "Кот на окне" и "Кот в деревне". Писала для души, для себя, но друзья (семейная пара) влюбились в эти милые картины и захотели их купить для своего загородного дома. Она решила просто подарить. В планах было "Знакомство с очаровательной вислоухой шотландской", "Романтическое свидание на крыше", "Пикник с русской голубой" и многое другое.
Рядом с ней, на переднем сиденье расположился Саймон, большой и красивый, как две капли воды похожий на плюшевого персонажа с картин.
Рыжая шелковистая шерсть блестела на солнце. Он с интересом смотрел в окно на пробегающие мимо деревья и домики, но иногда оборачивался и спрашивал взглядом: всё хорошо?
Всё просто замечательно, отвечала она.
И оба счастливо улыбались...
Утром бабушка Мотря поспешила на первый автобус. Из их Сотничихи он отправлялся в шесть часов. До города рукой подать, да и какой там город, так, городишко. Но селяне привыкли, что решение всех их проблем там, «в городу». Поэтому, утром автобус шёл полный «туда», вечером - «обратно». Поездки были делом привычным. Но, тут такое дело… Бабушка Мотря собралась к врачу!
Хотите, верьте, хотите, нет, но в свои семьдесят шесть к врачу она ехала впервые. Правда! Никогда она ничем не болела, ни на что не жаловалась, врачам не доверяла, бегала живчиком и всё тут. Радовалась всему, что Бог давал, была улыбчивой и незлобивой. Дед её, Иван, был совсем другое дело. Был дед человеком строгим, дотошным, обстоятельным. Врачей любил, в больницу ездил часто, всё время пил таблетки, читал разные газетки с народными рецептами и в вопросах медицины был очень подкован.
На днях Матрёну как-то тряхнуло, закружилась голова, в глазах потемнело… Хорошо, стул рядом был. Присесть успела. Глаза зажмурила, открыла, а вокруг мушки летают, прямо мелькание в глазах. А ноги, ноги-то слабые совсем!
Дед Иван расспросил жену о симптомах, не сходя со своего диванчика в уголке, рассмотрел её поверх своих очков и назидательно изрёк:
-Тёмная ты баба, Мотря. За что меня тобой Господь наградил? Всё как девочка бегаешь, носишься, а ведь ты меня старше. Осознанней быть-то надо. Это, судя по всему, у тебя гипертония немалой степени и дела твои плохи. Ты бы, пока не поздно, в город, в больницу-то съездила. Гонор бы свой попридержала, и хорохориться прекратила. Медицина - это наука и пренебрегать ею опасно.
-Забубнил. Наградили его! Видать было за что награждать, раз наградили. И впрямь, за что ж тебя так угораздило? - баба Мотря хихикнула. - А старше тебя я всего на год, а как посчитать сколько раз ты в больнице лежал, так я вообще тебя моложе.
Баба Матрёна, раззадорив деда насмешками, поднялась со стула да занялась кашу варить; сама себе улыбалась, зная, какой улей она расшевелила, и слушать теперь деда с полдня, пока не наговорится. « Пусть поговорит, всё веселее».
Но, в душе сомнение поселилось, задумалась: «Может правда, помирать пора пришла? Так вроде не болит ничего. А вон как шарахнуло, аж с ног свалило. Да и мушки, мушки в глазах! Не к добру!»
Сбегала вечером к соседке, расспросила, как да куда ехать, что с собой брать. Не стала деда тревожить, чтобы не зудел, не смеялся. Утром вот, собралась.
В поликлинике долго не могли поверить, что бабуля такого почтенного возраста никогда ничем не болела. Молодая докторша её строго отчитывала:
- Как же так, Матрёна Николаевна, что же Вы так своим здоровьем пренебрегаете? В Вашем возрасте каждый год нужно профилактическое обследование делать.
-Да у меня не болит ничего, доченька. Мушки вот только, - робко начала старушка.
Молодая женщина резко её перебила:
-Что значит, не болит? В организме могут идти скрытые процессы, развиваться хронические формы заболеваний, не ощутимые до некоторых пор.
Бабушка Матрёна сникла: «Видать, правда, пора!» Она погрузилась в свои думы-рассуждения и кивала механически, соглашаясь заранее со всем, что говорит молодая врачица.
Доктор бегло писала, писала, писала. Потом кивнула медсестре и, обернувшись к пациентке, сухо сказала:
- Всё. Вы свободны. Идите, лечитесь.
Баба Матрёна растерялась. Она ничего не поняла из того, что ей только что говорили, держала в руках какую-то книжицу и кучу листочков и совсем не знала, куда ей теперь. Молоденькая сестричка подхватила её под руку и повела, повела по коридорам и ступенькам. Отвела её в соседнее, кирпичное здание из четырёх этажей и сдала другой медсестре.
- Куда ж меня, милые? - прошептала бабка Мотрёна.
- В больницу Вас, бабушка, в больницу. На обследование.
Бабушка Матрёна совсем скисла. «В больницу положили, анализы какие-то. Для чего? Видать дела совсем никудышние».
Бабуля пристроилась на кровати, к которой её привели, отвернулась к стеночке, укуталась в одеяло и стала потихоньку беззвучно плакать. «Дети далеко, видать и не повидаться уже. А деда как жалко! Как он без меня? Кто ж его выслушивать будет, кто обихаживать начнёт? Мы же с ним уже больше сорока лет вместе. Думала, догляжу его, а тогда уж и в путь. А оно видишь как!»
Старушка успокоилась, закопавшись в свои мысли, угрелась под жёстким колючим одеялом и уснула.
Приснилась ей во сне варёная курица и лапша домашняя. Видела она, как дед разламывал горячую курицу на большие куски и угощал её сочным мясом, а она с ложки кормила его густой домашней лапшой. Матрёна Николаевна открыла глаза, увидела стенку, крашеную под цвет гороховой ботвы, вспомнила о своей беде. Опять сникла. «Видать не к добру лапша приснилась, поминки это. Помру!»
Вдруг её кто-то за плечо потянул:
-Баба Мотя, ты как, живая?
Баба Матрёна подскочила пружинкой, обернулась, засветилась улыбкой во всю ширь небогатого на зубы рта:
- Ленка, ты? Да что же ты здесь, ты что, тоже болеешь?
Соседка, с другого конца улицы, молодая ещё баба, шестидесяти нет, а тоже в больнице! Может и не помрут, коли вместе.
Землячки пошли в коридор, на мягкую скамейку под огромным цветком в кадушке, и давай делиться новостями да бедами. Баба Лена успокоила Матрёну, объяснила кое-чего. Всё рассказала: и об анализах, и о болезнях, и о порядках местных. И что каждый день кто-нибудь из села приезжает и можно, что хочешь передать. Хоть деду, хоть от него.
Вот на этом всё и началось. Узнав, что к Ленке скоро сын приедет, баба Мотря решила попросить у деда куриной лапши. Такой, как видала во сне, с куском разваренной курицы, с варёной луковичкой и лавровым листом. Так в записке деду всё описала и наказ через Ленку передала.
****
Ночь прошла почти без сна. Палата большая, шесть коек. Кто храпит, кто ворочается, кому в туалет, кому на уколы. Кровать неудобная, одеяло чужое, подушка комком. Утром баба Мотря поняла, что и правда болеет. Спина, как колотушками кто лупил, шея не поворачивается, колени не гнутся, бока болят, нос заложило. «Вот, дела! Это же за хлопотами я не замечала своих болячек. Правильно дохторша-то сказала, «скрытые формы».
Бабушка Матрёна закрутилась, завертелась в больничных заботах. Сдала выписанные анализы, но когда к ней пришла сестричка со шприцами, старушку от страха затрясло: «Что-то они скрывают, не договаривают». Опять поскучнела, загорюнилась. Позвали всех на обед. И тут вспомнила Матрёна о лапше.
-Нет, девчата, не пойду я обедать, мне сейчас лапши привезут.
Пошла, села на вчерашнюю мягкую скамейку диванчиком и стала ждать.
Ленкин Сеня приехал:
- Дед Ваня сказал, что в среду скоромное не едят. Передал яблоки.
Баба Матрёна подхватилась, запричитала:
- Это как же, я тут может, помираю, а он мне отказывает? Сень, ты ему скажи, что я осерчала, скажи. И чтобы завтра же лапша была. Слышишь, Сень?
На другой день Матрёна Николаевна с утра стала думать о лапше, даже аромат курицы чудился и слюнки текли. «Точно к смерти, и бока совсем сводит, ноги как затёкшие. Помру скоро, а Ванька лапши пожалел».
Матрёна ходила на процедуры, отвечала на вопросы врачей, которые удивлялись сельскому феномену. А она понимала, что видать болезни тяжёлые, раз врачи уже табунами засуетились. Вздыхала и переживала: « Успеть бы лапши хлебнуть…»
В обед приехал Сеня, мать проведать, да покормить. Увидел старушку и глаза отвёл:
- Баб Моть, не привёз я лапши. Дед Иван сказал, что кур прощупал всех, они все с яйцом. Сказал, как опростаются, так и рубить будете.
Баба Матрёна подскочила:
- Вот чёрт старый, я помираю, а ему курицу жалко!
Матрёна Николаевна юркнула в свою палату, вмиг собрала свои вещи, вихрем вылетела в коридор и скомандовала:
- Ну-ка, Сенька, вези меня домой! И не спорь. «Скрытая форма, анализы!» Уморить меня решили, сговорились! Это дед меня нарочно на смерть послал. Меня уморить, а на молодой жениться! Вези меня, Сенька!
Баба Мотря ворвалась в хату. Осмотрелась, нет деда! Она рванула, не переодеваясь, на птичий двор, схватила первую, попавшую под руку рыжуху и с маху рубанула топором, лежащим тут же, на плашке. Положила окровавленную курицу в таз, а сама скорее на кухню. Поставила на газовую плиту большой чайник, сменила одежду, надела фартук в крупный подсолнух и побежала за тазом с безголовой хохлаткой. Подоспел кипяток и баба Мотря, ошпарив курицу, вмиг её ощипала, потом осмолила на открытом огне горелки, распотрошила, вымыла и поставила варить. Вся её злость ушла, но успела оживить бабу Матрёну, вернуть ей всегдашний задор и улыбчивость.
Она уже простила деда, уже представляла, как и что ему скажет, когда он вернётся, и как потом будет слушать его бухтение. Матрёна прислушалась к себе: ничего не болит, ноги шевелятся, шею отпустило. Потянула носом – дышит! «Уморить хотели! Так я и далась, кукиш!»
Закипела курица. Баба Мотря сняла пенку, присолила, огонь уменьшила, крышку прикрыла немного и потянула носом. «Вкусно!»
Через пару часов повылавливала Матрёна куски разварившейся курицы, сложила в чашку, кинула в бульон мелких луковичек, лавровый лист, перец горошком, засыпала припасённую лапшу и затушила огонь. Ох и вкусная лапша, ох и запашиста!
Тут и дед Иван появился. К столу!
- Мотря, ты чего это дома? Ты что же, курицу зарубила? Вот баба-дура, в них же яйца.
Матрёна выскочила из-за стола, хлопнула себя по бокам, выгнула голову на бок, прищурила хитро глаза:
- Ах ты пенёк старый. Курицу значит, пожалел, а меня не жалко? Яйца ему нужны! Да вот у тебя хоть и два, а захотела бы с тебя суп, зарубила бы. Понял?
И пошла павушкой к столу, к своей дымящейся тарелке.
Дед обомлел, вот это бабку подлечили, эка развоевалась! Он долго топтался в прихожей, снимал с себя пиджак, ботинки, шапку прилаживал на вешалку, кашлял, подкряхтывал. Потом насмелился, вошёл в комнату и пробрался за стол. Бабка молча ела, глядя, куда-то поверх, куда-то в потолок. В глазах у бабы Мотри плясали озорные бесенята, в душе – сплошное ликование и гордость за себя: «Утёрла нос Ваньке!»
Дед посидел, кашлянул пару раз, подождал и потом попросил с опаской:
-Мотрюшка, голуба моя, может, нальёшь лапшички?
Автор: Тамара Розинская
- Катюш, а ты бы сходила в магазин за хлебушком? – поплывший взгляд сорокапятилетней дамы, уже не мог сфокусироваться на худеньком силуэте семилетней девчушки, которая жадно сглотнула при упоминании хлеба.
- Конечно, мамочка…
Девочка послушно ждала денег, за которые продавщица местного круглосуточного магазинчика, тетя Люда, охая и ахая, продавала Кате буханку хлеба, а иногда совала в голодный кулачок молочную шоколадку или горсть конфет.
- Вот же горе – то дитенку. Такая лапуля у этих пьянчуг растет, - причитала вслед Людмила, прихлебывая растворимый кофе.
Катя, стараясь не вдыхать умопомрачительный запах свежей хрустящей корочки, со всех ног неслась домой. Если она себя хорошо вела, то мама всегда отрывала ей корочку, а поверх хлеба укладывались две-три жирные шпротины, с которых капало сладкое масло, пропитывая мякиш. Девочка ела не спеша, понемногу откусывая и тщательно прожевывая свое нехитрое лакомство. Судя по количеству бутылок, родители ждали сегодня гостей, поэтому другого ужина уже не предвиделось. Самое главное теперь, незаметно улизнуть из дома, и не попадаться никому на глаза, иначе могло и влететь. В прошлый раз отец так сильно влепил ей затрещину, что потом два дня болела голова, а из носа периодически кровило.
Катя вышла из подъезда. У неё еще была четверть кусочка и целая рыбка. На улице было тихо, не смотря на тёплую весеннюю погоду. Людей было мало, где-то играла веселая музыка, а в кармане у девочки ждали своего часа две шоколадные конфеты. Было так хорошо. Сегодня не холодно бродить по улицам, а если что, можно и к тёте Люде заглянуть, она непременно угостит кофе со сливками и сахаром. И Катя шла, не спеша разглядывая вечерние окна, мечтая о том, чтобы у неё появилась подруга. Уж тогда-то Катя совсем будет счастлива. Ей будет с кем поделиться своими мечтами, мыслями, а иногда и просто молча побродить, когда домой нельзя. Но жалобный писк, раздававшийся из кустов, что росли у мусорных баков, остановил девочку. Она осторожно заглянула в ворох старого вонючего тряпья. В рваной коробке из-под обуви сидел маленький полосатый котенок, и тихо мяукал. Катюша протянула руку, и он понюхал её. Вкусный запах шпрот раззадорил малыша, и он стал жадно облизывать пальцы. От щекотливого язычка девочка захихикала.
- Ты что, голодный наверно? А смотри, что у меня есть! – Катя торжественно положила целую рыбку перед носом котенка, затолкав остатки хлеба себе в рот.
- Вот, держи. Кушай.
Будущий хищник с аппетитом набросился на угощение. Он забавно урчал, глотая целыми кусками, и шипел, когда Катя пыталась гладить его.
- Тише, не торопись. Надо понемножку, а то живот разболится, уж я то уже такое проходила, - она улыбнулась новому другу.
- А хочешь, я возьму тебя к себе жить? Буду звать тебя Полосатиком и всегда-всегда делиться едой, - Катюша подняла легкого, как пух, малыша, и бережно положила за пазуху.
Желтые, как майский мед , фонари освещали тротуар, по которому шла маленькая девочка и оживленно щебетала с мурчащей мордочкой, выглядывающей из-за ворота куртки.
***
Дома было спокойно. На кухне остались только пустые бутылки, грязные тарелки и полная пепельница. Важно гудел котел, беспечно тикали часы. Катя опустилась на стул, а котенка посадила на стол. Животное боязливо обнюхало пустой стакан.
- Фу! Полосатик, не надо! Это очень нехорошая гадость. Вдруг ты тоже захочешь каждый день пить её, тогда мы не сможем уже быть друзьями! – она схватила малыша и прижала к лицу, не желая отпускать. Котик в ответ лишь приятно заурчал, упершись мягкими лапками ей в нос, будто успокаивал: « Не волнуйся, мы вместе!»
В эту ночь Катя спала очень сладко. Ей снилось что-то очень хорошее, со вкусом бананового мороженного и пирожков с вишней. Полосатик уютно устроился под боком, напевая девочке свои кошачьи колыбельные.
Но наутро, отец, увидел котенка, и стал дико орать, чтобы этой « твари» больше здесь не было. Мать курила очередную сигарету, прикладывая мокрое полотенце к голове. Хриплым больным голосом она попросила дочь унести кота « от греха подальше».
Девочка, глотая горькие слезы обиды, сидела у подъезда с Полосатиком в руках. Она не знала, куда его можно отнести, а оставлять на мусорке такого чудесного друга ей совершенно не хотелось. Рыдая, она побрела в магазин, к тёте Люде. Там, сбивчиво рассказав, что и как, Катюша умоляла приютить Полосатика, обещая навещать его ежедневно, кормить и воспитывать. Не смогли сердобольные женщины отказать ребенку, оставили котенка жить в подсобке магазина. Полосатику выделили старую линялую кофту и обрезанное пластиковое ведерко из-под майонеза.
Всю весну и лето Катя бегала к своему Полосатику, отламывая от купленной буханки «кусочек», за что дома была не один раз бита. Но разве это важно, когда у тебя есть настоящий друг? Девочка часами беседовала с котом, рассказывая обо всем, что с ней происходило. Полосатик устраивался на худых коленках и сладко мурчал, щуря свои лиловые глаза. Тётя Люда, выгребая остатки обеда ему в миску, однажды присмотрелась и всплеснула руками:
- Батюшки, таких котов я ещё не видала! Глаза-то у него как ненастоящие. А ну глянь, Оль, - и обе продавщицы с восхищением рассматривали бездонные глаза, в которых было море тепла и понимания, а он только хитро мурлыкал - сытый и довольный.
К осени Полосатик превратился в настоящего красавца. Большой пушистый котяра со сказочными глазами. Не раз его пытались увезти покупатели, но он даже близко ни к кому не подходил, дожидаясь свою маленькую хозяйку.
Однажды Кати не было несколько дней. Она не приходила за хлебом и не навещала Полосатика. Тётя Люда начала беспокоиться – уж не заболела ли. Но Катюша пришла. На её бледных скулах, уже желтели синяки. На нижней губе была некрасивая коричневая корка. На удивленные взгляды продавщиц, она коротко бросила:
- Упала.
Но за магазином, уткнувшись опухшим от слез личиком в мягкий пушистый бок, девочка что-то долго рассказывала своему другу. Она так и уснула, обнимая большого внимательного кота. Тетя Люда аккуратно подняла малышку и переложила на старенький диван в подсобке, укрыв Катю потрепанным одеялом. Потом, она позвонила Николаичу – местному участковому, но тот лишь повздыхал, говоря, что доказать побои будет сложно. Да и связываться с этими алкашами он не хотел. Женщина расплакалась. Ей было до боли жалко эту маленькую девчушку, которой она не могла ничем помочь. Своих детей у неё не было и Люда не раз думала о том, что хотела бы себе такую доченьку.
Полосатик нервно наматывал круги вокруг дивана, заботливо обнюхивая Катино лицо, а потом и вовсе пропал. Всю ночь девочка проспала в магазине, за ней даже никто не пришел. Утром, когда она проснулась, тётя Люда накормила её бутербродами со сладким чаем и велела с тётей Олей присмотреть за магазином, пока она сходит « по важным делам». Катя с радостью согласилась, а женщина, полная решимости, отправилась к её родителям. Но уже у подъезда дорогу ей загородил Николаич.
- Цыц, куда тебя несет? У нас тут убийство, так что лучше туда не соваться. Ты лучше скажи, малявку Анохиных ночью не видала?
- Катю? А кого убили? – Людмила взволнованно пробежалась глазами по окнам многоэтажного дома.
- Да вот ее предков и кокнули. Вот ищем её, мож забрали девку – то.
- Н..нет, она у меня в подсобке спала, с ней все в порядке. А кто убил?
- Да хрен знает, собутыльники наверно глотки порезали друг другу, а нам теперь ищи. Слушай, Люд, может, оставишь малявку на пару дней у себя? Пока родных поищем, ну чтоб в приют не оформлять. А то только бумажки доделаем, так обязательно бабка какая-нибудь нарисуется.
- Да, конечно, без проблем, - сердце тёти Люды учащенно забилось от радости. Ей было абсолютно не жалко Катиных родителей. Она счастливая понеслась обратно в магазин.
Пошушукавшись со своей напарницей, они решили пока девочке ничего не говорить о смерти, просто сказали, что Катина мама разрешила ей погостить у тёти Люды немножко. Катюша очень обрадовалась, спрашивая, научат ли её пользоваться кассой.
С того дня Полосатик больше не появлялся. Его долго и настойчиво звала девочка, обходя ближайшие мусорки, но кот не приходил. Еда в его миске так и оставалась не тронутой.
Тётя Люда заботилась о Кате, страшась момента, когда её отнимут. Однажды, она решилась идти в местную опеку и подать документы на удочерение. Но ей отказывали, говоря, что она не подходит по многим пунктам – одинокая, незамужняя, работающая ночами. Женщина сжималась от своей социальной неполноценности и отступала, чтобы через время попробовать ещё. Так прошло два месяца. Катя привыкла к Людмиле, научилась готовить яичницу, читать по слогам и наводить порядок, чтобы порадовать уставшую с работы женщину.
Когда выпал первый снег, а было это 3 ноября, Кате исполнилось 8 лет. Она задула яркие парафиновые свечи на магазинном медовике и громко сказала, повернувшись к Люде:
- Хочу, чтобы мы с тобой всегда - всегда жили вместе, и чтобы ты стала моей мамой! – она обняла растрогавшуюся женщину.
- Я тоже только об этом и мечтаю, Катюшенька, - прошептала Людмила.
В дверь постучали. Сегодня гостей не ждали, поэтому, когда на пороге возник представительный молодой человек, Людмила была очень удивлена.
- Здравствуйте, я представитель отдела опеки и попечительства города Москвы. Ко мне попали ваши прошения и документы, вот я и приехал, чтобы, так сказать, познакомиться лично, - он протянул руку.
- Проходите, мы просто никого не ждали, - женщина пригласила гостя в кухню.
- А хотите чаю? Тётя Люда, знаете какой вкусный купила? Со вкусом тропических фруктов. Вы такого точно никогда не пробовали, - Катя поставила перед мужчиной кружку.
- Угощай. А это твой торт? – он улыбнулся.
- Угу! Мне уже 8 лет. В следующем году я в школу пойду, - она важно закивала.
- В школу – это хорошее дело. Ну а как тебе тут живется? Рассказывай! – он отхлебнул из кружки.
- Хорошо, - девочка оживилась…
Они еще долго беседовали, сидя на небольшой кухне, ели торт, запивая его липтоном со вкусом тропических фруктов. Маленькая девочка и вежливый молодой человек в дорогом костюме. Людмила слушала их, подперев щёку кулаком, ей было так уютно и спокойно.
- Что ж, к сожалению, мне пора, - мужчина встал. Он выудил из своего портфеля плотную папку.
- Вот, Людмила Алексеевна, с этими документами пройдете завтра в районный суд, обратитесь к секретарю и напишите заявление. Не волнуйтесь, вам все расскажут. Рассмотрение дела в суде –простая формальность. И вы сможете забрать Катюшу.
- Забрать? – Людмила растерялась. Она не могла найти ни одного подходящего слова для этого доброго человека. А девочка радостно обняла его, зажмурилась и повторяла:
- Спасибо! Спасибо! Спасибо!
- Спасибо, - сдавленно, стараясь удержать горячие слезы радости, прошептала Людмила.
- Берегите её, - обернулся к Людмиле мужчина. Она от удивления застыла – на неё смотрели бездонные лиловые глаза, в которых было море тепла и понимания...
Автор: Алина Сысоева
ОДИНОКАЯ ЖЕНЩИНА
Деревня Сосновка небольшая. С сотню дворов. Одной из самых зaжиточных хозяев была Клава. Уже немолодая, давно за сорок, полная, неуклюжая, на лицо некрасивая и… одинокая. Лет десять назад родители её один за другим умeрли. Больше родственников не было. Так и жила одна в огромном доме. Полон двор cкотины. Постоянно в город ездила мясом, маслом, молоком тoрговать. Ездила на «Ниве». Сначала на стaрой отцовской, а недавно новую кyпила. Деревенские постоянно её обсуждали: мол, зачем ей всё? А Клава всё ещё в дyше надеялась, что кто-то из сильной пoловины чeловечества обратит на неё внимания. Но что-то не обращали. Мало того, что некрacивая, так ещё руки грубые и сильные, как у мужика. Но самое главное дeтей у неё быть не мoгло. Трудно было одной с таким хозяйством. Желающие помочь лишь изредка находились. Разве только по весне огород мотоплугом вспахать. Приходилось самой, и дрова колоть, и cкoтину зaбивaть. Так бы и прошла её жизнь, но появился в деревне бoмж. Для деревни это явление очень уж удивительно. Однако, появился. Первый день просто осматривался. Но «гoлод не тётка», стал во дворы заглядывать, предлагал помочь. Гнaли его, конечно, иногда ceрдобольные кормили. И вот однажды в субботу поутру, Клава загрузила свою «Ниву» мяcными и мoлочными продуктами для прoдажи. А машина не заводится. Много чего могла Клава по хозяйству делать. А вот разобраться, что там внутри машины – это не её. И тут бoмж появился смотрел, смотрел, как она мучается, и так вежливо предложил: — Давайте я вам помогу! — Что ты поможешь? – грубo спросила Клава. — Машину завести. — Ну, попробуй! Тот минут двадцать покопался, и машина завелась. Хозяйка, тут же сунула бoмжу сотенную купюру, подумав, дала ещё одну, и быстрее к машине – товар-то скоропoртящийся. А бoмж вдогонку спрашивает: — Может, ещё что помочь? Та только рукой махнула: — После обед приходи! Села в машину и уехала. *** Вернулась хозяйка далеко за полдень. Настроение хорошее – почти всё мясо и молоко продала. Глядь! Около ворот тот самый бoмж стоит. — Хозяйка, я пришёл. Вы мне работу обещали. — Сейчас, машину загоню. Загнала машину, собаку на цепь посадила и ему рукой махнула. Зашёл тот, а двор огромный. Кивнула Клава на лежащие возле бани чурбaны: — Дрова колоть умеешь? — Умею, — а чурбaнов-то этих много. Хозяйка зашла в сарай, вышла с тoпором. Бoмж взял его в руки: — А что он тyпой такой? — Я ножеточку кyпила, ножи сама точу, — смущённо проговорила Клава. – А топор не получается. В сарае есть наждак, но он с тех пор, как отец yмeр, не работает. — Можно посмотреть? — Зайди, посмотри! Зашёл тот в сарай, удивлённо покачал головой от обилья всякого инструмента, от покрытых пылью деревообрабатывающего станка и наждака, стоящего в углу. На удивление хозяйки, наждак заработал. Бoмж заточил кoлун и небольшой тoпорик. Вышел мужик во двор, снял свою грязную куртку и стал дрова колоть. Да так споро у него получалось, Клава даже засмотрелась. Покачала головой и пошла домой. Вскоре вышла. — Тебя, как зовут? – спросила у работника. — Зиновий. — А меня – Клава, — представилась женщина. – Пошли, Зиновий, пообедаем! — Неудобно как-то, — смутился тот. — Пошли, пошли! Зашёл работник, помыл руки и за стол сел. А на столе картошка горячая, колбаса домашняя, сало, огурцы солёные. — Ешь, ешь! Не стесняйся! – кивнула на эту снедь хозяйка. Наелся Зиновий, чаю напился и пошёл работать. До сумерек работал, но дров-то много, лишь половину переколол. Тут вновь хозяйка вышла: — Зиновий, со всеми тебе до ночи управится не успеешь. Сегодня суббота, ты лучше баню затопи и сам помоешься. А дрова завтра переколешь. — Как скажешь! – мужчина загнал топор в чурбан, на котором колол дрова и направился к бане. Натопил баню. Сначала хозяйка пoмылась. А прежде, чем рaботника в баню отправить, подвела к шифоньеру: — Выбери одежду! От отца ещё осталось. Всё новое, выбросить рука не поднимается. — Спасибо! – кивнул тот, выбрал одежду и направился мыться. После бани сели ужинать. Клава и спросила: — Ты хоть расскажи о себе! — Сорок пять мне уже. Был женат. Что-то у нас с женой не зaлaдилось. Рaзвелись. Сын у неё остался. Зaпил гoрькую. Жил у бабушки. Работал кем придётся. Везде хвалили… до первой получки. Иногда до второй задерживался. Когда бабушка жива была, маленько меня cтыдила, — он всё ниже и ниже опускал глаза. – Как умeрла, я сразу под гору покатился. Прoпил квaртиру. Жил, где придётся. Не заметил, как сорок стукнуло. Решил за ум взяться. Вдруг по его лицу проскользнул ухмылка. — Встретил жeнщину. Стали жить, не рacписанными. Дочь родилась. Не знал я тогда, что моя супруга сама раньше aлкoгoличкой была, но лeчилась. Короче, стали мы с ней помaленьку выпивaть. Пoдрaлся как-то под этим делом с соседом. Дaли мнe два года. Лицо мужчины стало cумрачным. — Перед возвращением твёрдо решил, что гoрькую бoльше пить не буду. Вернулся. А у моей второй cупругe уже другой. Даже с дочерью повидаться не дали. Дрaться не стал. Не захотелось обрaтно на зoну. Но и в городе оставаться тоже не мог, чувствовал не выдержу и все пойдёт по-стaрому. Пошёл, куда глаза глядят. Вот здесь и очутился. — Да. Нелегкая у тебя судьба, — покачала головой Клава. – Что дальше делать думаешь? — Пока не знаю. — Знаешь, что, Зиновий, оставайся у меня! Дом у меня большой. Ты человек рукастый. На лице мужчины мелькнуло удивление, которое сменилось радостным выражением: — Клава, мне деваться некуда. Спасибо тебе большое! Пocтелила хозяйка eму в одной из комнат. Зиновий больше двух лет не спал на кровати с чистыми простынями. Да и усталость давала о себе знать. Заснул, едва коснувшись подушки. А Клава всю ночь не могла уснуть. Чувствовала, что с появлением этого мужчины изменится её судьба. Но она даже предположить не могла, насколько круто изменится жизнь их обоих. Проснулся Зиновий от шума на кухне. Втянул носом, пахло какой-то сдобой. Зашёл в ванную комнату. Осмотрелся, покачал головой. Хорошо, конечно, что в доме есть и ванна и туалет. Но как-то всё не совсем правильно смонтировано. Тут и хозяйка в ванную комнату заглянула: — Ты, что рассматриваешь? — Что-то у тебя, хозяйка, всё здесь не совсем правильно работает. — Ты и в этом разбираешься? — Разбираюсь. Несколько лет сантехником работал, — улыбнулся Клаве. – С дровами разделаюсь. Разберусь с мастерской. Затем уж с сантехникой. — Какой ты рукастый! – улыбнулась хозяйка и добавила. – Я в город уезжаю. Один остаёшься. — Не расстраивайся! Все будет в порядке. До обеда переколол дрова. Во дворе подмёл и даже cвинaрник вычистил. Тут и хозяйка приехала. Увидела всё это, покачала головой и улыбнулась. Пообедали. Она делами огородными занялась, он до вечера мастерскую в рабочее состояние привёл. Радостно на дyше у хозяйки, как – ни как, а мужик в доме появился. А вечером он подошёл и спросил: — Клава, баню сегодня истопить? — Тoпи! Пошёл Зиновий баню тoпить, а она дома стала убираться и ужин готовить. Истопил он баню. Зашёл в дом: — Клава, иди мoйся! — Иди ты первым, у меня мясо ещё не сварилось. Помылcя он, и хoзяйка мытьcя пошла. Возвращается, вся такая свежая. Накрыла на стол, зашла в его комнату: — Зиновий, пошли ужинать! – а сама в дверях cтоит. Встал тот направился к двери и в такой близи от жeнщины oчутилcя. Руки нeвoльнo coмкнулиcь на eё бeдрaх… губы пoтянулиcь к eё губaм… Oйкнулa жeнщина… глаза её бeзвoльно зaкрылиcь… *** Расцвела Клава на глазах у всей деревни. Ведь теперь у неё был любимый человек. Да и Зиновий стал на успешного мужчину походить. Магазинчик свой с супругой на рынке открыли. К осени права получил. Клава теперь за руль и не садится. Никогда женщина не чувствовала себя такой счастливой, ей хотелось, чтобы так было всегда. Но судьба приготовила для неё еще один сюрприз. *** Зиновий в тот день вернулся из города, задумчивый и мрачный. — Что случилось? – испуганно спросила Клава. — Сегодня ко нам в магазин зашла женщина, она была раньше моей соседкой. Сказала, что вчера моя бывшая супруга умeрла. Coжитель куда-то исчез. Её даже пoхoронить некому, — посмотрел своей жене в глаза. – Клава, дай денег! Пoхoроню уж её по-человечески. — Сколько, надо? – спросила Клава, немного подумав. — Тыcяч пятьдесят. Она достала нужную сумму: — Правильно ты, Зиновий, делаешь. Она ведь тоже человеком была и на тот свeт должна уйти по-людcки. — Спасибо, Клава! Взял он деньги и уехал. *** Три дня уже не было мужчины, которого он полюбила всей дyшой. Трeвожно стало на ceрдце, чувствовала, что-то должно случиться. И вот их «Нива» подъехала ко двору. Выбежала она навстречу. Из машины вышел Зиновий, а вместе с ним девочка, такая маленькая и худенькая. Она прижалась к нему и испуганно смотрела на незнакомую тётеньку. — Клава, это моя дочь Ирина. Ей три года. У неё, кроме меня никого нет. Застыла женщина, глаз, не отрывая от крохи. Ведь у ней самой никогда не будет детей. Может, сам Бог решил наградить её эти чудом? — Проходите! – заворожённо прошептала Клава. Зашли в дом. Заметалась хозяйка по кухне. Налила девочке куриного супа. Та стала есть, стaралаясь это делать аккуратно, но видно, была гoлодна и аккуратно у неё не получалось. А Клава уже поставила на стол стакан с молоком, рядом положила булочку, поставила чашку с клубникой. Зиновий вышел во двор, загнал машину. Занёс вещи девочки, которые поместились всего в один пакет. Вновь вышел во двор, по каким-то делам. Женщина этого не видела, она, не отрываясь смотрела на ребёнка. Девочка поела встала из-за стола. И вдруг схватила ладошку Клавы своими маленькими ручонками посмотрела снизу вверх и тихо произнесла: — Спасибо! Рухнула женщина на колени, обняла девочку, прошептала: — Я тебя никому не отдам! – и заплакала. Тут зашёл Зиновий, остановился на пороге, поражённый увиденным. Подошёл: — Клава, что случилось? — Она будет нашей дочкой! – произнесла женщина сквозь слёзы. Опустился и Зиновий рядом с ними на колени: — Клава, выходи за меня замуж! Автор: «Созвездие Стрельца«
За одиннадцать лет жизни Ваньку предавали три раза. Первый – когда было ему всего десять-двенадцать недель. Даже не от роду. От зачатия.
Помнить он этого, конечно, не мог. Но когда видел беременных женщин, до боли сжималось детское его сердечко.
Они ласково клали руки на свои животы, а Ванька смотрел и чувствовал, что не знал этой материнской ласки. Когда там, внутри, ты сначала просто точка. Потом червячок, потом – головастик, потом – пупсик. Но всегда человек, целый мир которого – мама. И как же важна и нужна тебе эта ласковая рука на животе. И нежное: «Сыночек». И песни на ночь. И папино ухо у пупка: как ты там, шевелишься? Ты пнешь его в ответ, а они с мамой смеются. И тебя уже любят и ждут.
Ванька ничего этого и правда не знал. Той любви и ласки. Нет, сначала мама, конечно, обрадовалась – две полоски. И папа обрадовался. Наверное, сказал что-то про наследника. Ну и точка-Ванька там, внутри, тоже, наверное, обрадовался. Он такой маленький, а уже «сын». И всем нужен.
Потом, наверное, приехали бабашка с дедушкой. Заохали радостно, закудахтали. Размечтались о том, что Ванька будет проводить всё лето у них на даче. Они вообще давно Ваньку ждали. Но «молодые» всё жили для себя. Бабушка заставляла маму есть гранаты и творог. А дедушка – мёд. Чтобы он, Ванька, рос в животе здоровым и сильным.
А потом они с мамой пошли на разные обследования. Он, Ванька-головастик, там, внутри, наверное, волновался. Понятное дело, она впервые его увидит. Старался лечь «повыгоднее», показаться во всей красе. «Мамочка, любимая, вот он я. Смотри!…»
– У вашего плода синдром Дауна, – сказала врач. – Прерывать беременность будем?
– Ну да, синдром, – думал, наверное, внутри Ванька.– Ну и что? Как же прерывать? Меня же все так любят и ждут! Сейчас мама ей всё скажет.
– Подумайте, вы молодая, родите ещё. Зачем вам этот крест? – продолжала врач.
– Мамочка, что она такое говорит? – кричал изнутри Ванька. – Ну, ответь ей. Не молчи!
Мама молчала…
– Ты испугалась, я понимаю. Но дома папа тебя успокоит. Я же хороший, умный. У меня есть ножки, которыми я побегу к тебе. Ручки, которыми я так хочу тебя обнять. Я так люблю тебя!
– Конечно, аборт! – сказал дома отец. – Зачем нам инвалид! Да не плачь ты… Там ещё ничего нет.
– Как нет? Как нет?! – кричал Ванька. – Вот же я. Ты же говорил, что я наследник.
Гранат бабушка в тот день съела сама. А Ванька так его хотел.
– Конечно, аборт! – согласилась она с зятем. – Зачем ему мучиться?
– Я не буду мучиться! – кричал Ванька. – Бабушка! А как же дача? Речка? Пирожки? Как же клубника? Ты же обещала, что мы будем есть ее вместе следующим летом?
– Не расстраивайся, дочь, – сказала бабушка маме. – Это ж только эмбрион.
– Я не эмбрион, я – Ваня! Вы же сами меня так назвали!
– Я буду делать аборт, – сказала мама врачу.
– Мамочка… Мамочка…
Как же холодно, страшно, наверное, было тогда ему, Ваньке.
***
Но аборт мама не сделала. Нельзя было. У неё был отрицательный резус и что-то ещё.
Ванька очень старался хорошо расти там, в животе. Вопреки всему.
– Мамочка, ты не пожалеешь! – шептал он. – Никто не будет тебя любить так, как я.
Бабушка больше не возила гранаты, мама не ела творог. Она его терпеть не могла. Папа не читал ему на ночь Бродского, как в первые дни. И только дед, как и раньше, приносил мёд и говорил:
– Дочь, поешь. Витамины. Ребёнка ведь носишь.
Но скоро дед умер. Сердце. И остался Ванька без мёда.
Но он рос. Вечерами ждал, что мама положит руку на живот и скажет «сыночек». Она не говорила.
– Устала, наверное, – думал Ванька.
И старался не пинаться в животе. Пусть выспится.
Ванька верил, что всё, что было, – это какая-то ошибка. Просто мама испугалась. Она же ничего о нем не знает.
Но он родится, его возьмут на руки и полюбят. Потому что иначе нельзя. Иначе не бывает. Он же их сын. Кровиночка. Как его можно не полюбить? У него же глаза голубые – как у папы. И уши-локаторы – тоже как у него. А волосы рыжие – в маму. Увидит она эти рыжие волосы, расплачется: «Солнышко ты мое». Прижмёт к груди. И они всегда, всегда будут вместе. И будет тепло и хорошо…
– Посмотрите, кто родился! – сказала акушерка.
– Не показывайте мне его, – ответила мама.
– Мы будем отказываться, – бросил папа.
– Но ведь так не бывает, – не верил Ванька.
На руки его взяла какая-то незнакомая тетя в белом халате. Потом он долго лежал в кювезе.
– Мама, мама! – кричал он. – Я здесь. Забери меня! Мне страшно!
– Что ж ты так надрываешься, горемычный, – вздохнула старенькая уборщица. – Чувствует, детина, что мать бросила. Никто к тебе не подойдёт. Привыкай.
Так Ваньку предали во второй раз.
***
Он ещё долго, наверное, думал, что это ошибка и мама обязательно придет. Малыши ведь тоже думают. Сердцем.
Он старался не кричать, чтобы никому не мешать. Даже когда болел живот. Он будет у мамы самым воспитанным мальчиком. Она будет им гордиться.
Ванька даже начал улыбаться. Сначала слабо, криво, невыразительно. А потом «во все дёсны». Когда его брали кормить. Так он улыбнётся маме, когда она придет. Наверное, она просто занята.
Он хорошо держал голову, переворачивался, агукал. А потом перестал. Зачем? Ведь тебе все равно никто не отвечает. Ванька понял, что это была не ошибка. И никто к нему не придет. Он не сынок. Он – даун. Инвалид. Бедолага. Горемыка. И никому не нужен. И стараться ему не нужно. Не для кого. Ему не к кому тянуть руки, чтобы обнять. И не к кому бежать.
Ванька лежал и смотрел в потолок. И в его раскосых, голубых, как у отца, глазах была тоска. Страшная, холодная, липкая…
***
Когда ему было четыре года, его забрали в семью.
Приехали в детский дом муж с женой.
– Я буду твоей мамой, – сказала женщина. – Скажи «мама».
Но он не мог. Он не говорил.
– Ничего, мы тебя научим,– улыбнулась она.
В новом доме он тоже старался вести себя хорошо.
– Вы не пожалеете, – думал он…
Нового папу он видел нечасто. Тот всё время работал.
Новая мама спрашивала «Как дела?» и «Всё хорошо?» и тоже уезжала на весь день на работу и по каким-то ещё своим делам. А вечером перед сном целовала его лоб. И он был счастлив. Его никто никогда не целовал. Он пытался обнять ее, хватал за волосы – такие красивые и такие ароматные. Не хотел, чтобы она оставляла его одного. А она разжимала его руки, говорила: «Ну-ну!» и уходила. А он сам себя укачивал в кроватке и мечтал, что когда-нибудь новая мама возьмёт его на руки и убаюкает.
На весь день Ванька оставался со строгой няней, которая занималась с ним по каким-то книжкам и картинкам и возила с шофёром по разным занятиям.
Шофёр Ваньке нравился. От него пахло сигаретами – как от поварихи тети Веры в их доме малютки, которая иногда играла с ним. И при встрече он часто гладил его по голове.
Няню Ванька не любил. И картинки ее ему не нравились. Он хотел играть в машинки, а она показывала ему какие-то буквы. Он прятался от неё под кровать, она вытаскивала его и опять показывала. Однажды он взял все эти картинки и кинул в неё. За это няня ударила его по лицу и назвала уродом и неблагодарной свиньей.
– И зачем тебя, дебила, взяли только? – говорила она.
А потом долго объясняла новой маме, что обучить его, Ваньку, чему-то нет никакой возможности.
Если бы он мог говорить, он рассказал бы новой маме, что няня злая. И что она его бьет. А он не дебил, он всё понимает и всему научится. Но сначала он просто хочет, чтобы его обнимали, целовали, любили…
– Ну как же так, надо учиться, – рассеянно сказала мама, глядя в какие-то бумажки.
А потом позвонила папе.
– Дорогой! Ты даже не представляешь! Я беременна!
– Ура! У нас будет малыш! – подумал Ванька. – Я буду его любить, буду с ним играть и научу всему-всему.
– Дорогая! И что нам теперь делать? – спросил вечером папа маму… – Ты же сама видишь. Он так и будет всю жизнь идиотом…
– О ком это они? – думал Ванька.
– Мы столько лет ждали нашего ребёнка, – продолжал папа. – А теперь он родится, будет повторять всё за этим и тоже станет дураком. Я же тебя отговаривал. Ты помнишь?
– Агриппина Ивановна сказала же, что многие берут сирот, а потом беременеют, – ответила мама. – Особенно если больных. Ну и вот…
– Ну вот ты и забеременела, – начал злиться папа. – Но это просто совпадение. Всё. Поиграли в благотворительность, и хватит. Тоже мне, завела себе экзотического питомца. Надо его вернуть обратно. Таким в детдоме лучше.
– Я не питомец, я ребёнок! Я же так стараюсь! И я так хочу братика или сестричку! Не отдавайте меня, пожалуйста, – мычал Ванька.
Он падал на пол, рвал себя за волосы, плакал. Как щенок подползал то к папе, то к маме, скулил и хватал их за ноги.
– Пожалуй, ты прав, – сказала новая мама. – Он ещё и неблагодарный. Мне говорили, что такие дети «солнечные», а это какой-то зверёныш. Он мне все волосы выдрал.
И брезгливо дернула ногой, за которую держался Ванька.
– Я просто не хотел, чтобы ты уходила, – мычал он…
Так его предали в третий раз…
***
Прошло полгода.
Ванька умирал. Нет, он не болел. Просто ему незачем было жить. Он отбывал в этом мире какую-то странную, ошибочную повинность. Он лежал, ходил, сидел, что-то ел и все время ждал, когда же всё это закончится. А потом и есть перестал. Что-то внутри него нажало кнопку «самоуничтожение». Он не плакал, не смеялся, не страдал, не надеялся. Просто зачем-то ещё был. По какому-то нелепому стечению обстоятельств.
А потом у них в детском доме появилась она. Волонтёр Люба. От неё пахло ландышами. Но тогда Ванька ещё не знал, что так пахнут ландыши. Он и не видел их никогда. Просто почувствовал и запомнил этот запах.
– Ты почему не играешь со всеми? – спросила Люба.
Он молчал.
– Пойдём, – позвала она.
Ванька вырвал руку.
– Я больше не хочу ни к кому идти, – екнуло в маленьком его сердечке. – Я боюсь.
А ночью он плакал. Люба ушла.
Она пришла через неделю. Так же поиграть.
– Давай руку, – сказала она.
– Не давай, она тоже предаст, – шептало что-то внутри.
– Попробуй, ведь так не бывает, чтобы ребёнок был один, – робко стукнуло сердце.
Маленькие пальчики медленно коснулись ее тёплой ладони. А потом крепко сжали.
– Солнышко моё, – ласково сказала Люба.
– Так должна была говорить моя мама, – молча подумал Ванька. – Ты моя мама?
– Я твоя мама, – читал он в ласковых Любиных глазах…
***
Я познакомилась с ними недавно. В одном из московских монастырей. Увидела смешного рыжего мальчишку лет десяти-одиннадцати с ушами-локаторами и голубыми раскосыми глазами и подошла. Рядом с ним стояли девочки-погодки. И какой-то мужчина.
Они вместе кормили голубей семечками. Те садились к ним на руки, на плечи, на головы… Они смеялись, громко, весело. А больше всех он – рыжий мальчишка. И столько детства, счастья, жизни было в этом смехе, что даже строгие монахи улыбались, глядя на него.
– Ну ладно, ладно, расшумелись, – с улыбкой сказала молодая женщина. – Солнышки мои.
И я почувствовала нежный запах ландышей.
Я не могла так просто уйти. Я спрашивала, Люба рассказывала. О том, что не смогла тогда пройти мимо. О том, что было непросто. Особенно когда родилась первая дочь. Ванька боялся, что его опять предадут. Он вообще долго никому не верил. А потом поверил. И в него поверили. Это великое дело – когда в тебя верят.
Сейчас Ванька говорит, читает, пишет, прекрасно рисует. Он ходит в бассейн и играет в хоккей. Как все мальчишки, обожает компьютерные игры. Жаль только, мама много не разрешает. Он учится в специальной школе, и у него много друзей. Но больше всего он любит маму, папу, сестрёнок и свою собаку Берку. Огромного водолаза.
Я смотрела на Ваньку и любовалась. В глазах у него целое небо, в рыжих волосах – солнце, в его смехе – море счастья, а в сердце столько тепла, что хочется стоять рядом и греться.
Я смотрела на него и понимала, что синдром Дауна – это неважно. И нестрашно. Страшно, когда тебя не любят. Без любви нет жизни. Ничего вообще нет. А когда любят, ты сможешь всё! И даже если чего-то не сумеешь, ты все равно сможешь главное – дарить свою любовь!
Ванька-Ванька! Хороший! Смешной! Ты пришёл в этот мир, потому что ты здесь нужен. Таким, какой ты есть. У Бога ошибок не бывает. Теперь ты это точно знаешь! Я вижу!
Автор: Елена Кучеренко