Прятать еврейских детей теперь стало особенно трудно: всюду шныряли тайные сотрудники гестапо и полиции, а людей с детьми сразу останавливали для проверки…
20 октября 1943 года праздновали именины Ирэны. К ней пришли её пожилая тетя и связная Янина Грабовская… А утром нагрянули одиннадцать гестаповцев. Бумажки с адресами детей Ирэна хотела выбросить в окно; но увидела стоявших возле него двух немецких автоматчиков. Грабовская выхватила у неё список и засунула его себе в лифчик. Она и тётя Ирэны были вне подозрений, поэтому их обыскивать не стали. Только Сендлер. Перевернув в квартире всё вверх дном, они увели Ирэну в здание гестапо на улице Шуха, допросили, а затем отправили в тюрьму «Павиак». Как выяснилось позже, её выдала владелица прачечной, где встречались активисты «Жеготы»...
Не следует думать, что она приняла судьбу, как иногда пишут в пропагандистских произведениях, «с гордо поднятой головой». После войны она сама признавалась, что в нацистских застенках ей было страшно. Следователь (гордившийся своей фамилией, как у известного немецкого композитора, – Бах) требовал от неё адреса нахождения выведенных из гетто детей, а также фамилии подпольщиков. И предупредил, что церемониться с Сендлер не будет. Та отвечала, что она посещала гетто как медработник и ни о какой тайной организации не слышала. Тогда её начали методично избивать кулаками; а затем, привязав к стулу, кожаной плетью по животу и бёдрам. Позднее плеть стали чередовать с дубинкой. Причём, каждый следующий день старались бить по прежним набухшим рубцам и ранам. Порой боль и страх были невыносимы (она тогда жалела, что отказалась от капсулы с цианидом, которую многие подпольщики носили с собой на случай ареста). И тогда Ирэна начала представлять перед глазами лица детей, которых вывела из гетто. И которых могли найти и отправить в газовую камеру, если она начнёт давать показания… Это стало помогать. Позже она вспоминала, что при этом даже свои стоны и крики слышала будто со стороны…
Три месяца нацисты держали Ирэну в тюрьме «Павиак». На ежедневные допросы её забирали прямо из прачечной, где узницы по 12 часов в сутки драили проволочной щеткой нижнее белье немецких солдат.
Заключённые страшно голодали (иногда грызли очистки сырого картофеля из мусорных бачков); их редко водили мыться. Дважды в день женщин строили в колонну и вели в «туалет» - комнату с четырьмя отверстиями в цементном полу, где они должны были быстро справить нужду. Все это время за ними наблюдали немки-надзирательницы, и это унижение для Ирэны было гораздо неприятнее страшной вони.
К середине второго месяца работы в прачечной боль в ногах стала невыносимой. Ирэна была так слаба, что стоять без посторонней помощи она могла только опираясь на раковину или гладильную доску. Из носа каждый день текла кровь. Один раз пришлось улыбнуться: трусы немцев оказались перемазаны фекалиями; и женщины шутили, что оккупанты живут в таком страхе, что гадят себе в штаны. И это было объяснимо: Красная Армия тогда была уже на подступах к Польше…
А утром 20 января 1944 года во время очередного зачитывания списка приговорённых к расстрелу назвали и её имя. «Отмучилась…», - облегчённо вздохнула Ирэна. Немецкие охранники вывели её из строя и с руганью повели вместе с двумя десятками обреченных к тюремному фургону. Затем отвезли к месту казни на улицу Шуха, 25.
Позднее Сендлер вспоминала:
«По приезде на место нас затолкали в комнату с двумя дверьми: одна справа, другая слева. Немцы начали называть имена и фамилии… Отозвавшуюся женщину уводили в левую дверь. Затем раздавался пистолетный выстрел… Кто-то из оставшихся плакал. Одна женщина рухнула на пол, потеряв сознание… Я услышала свое имя; и как в полусне шагнула вперед. Но унтерштурмфюрер СС повел меня к правой двери, открыл ее и втолкнул меня в комнату. Я упала на колени, потому что ноги у меня распухли так, что мне казалось, на них вот-вот начнет лопаться кожа… Сердце у меня ушло в пятки. «О Боже! - подумала я. - Не надо больше пыток!». Но офицер отпустил часового. Затем поднял меня с пола и повел через комнату. Затем открыл ключом другую дверь, которая вела в переулок. Я помню, как почувствовала холод январского утра. Солнца я не видела уже три месяца; и когда оно вышло из-за тучи, я на миг ослепла и споткнулась. Офицер подхватил меня под руку и повел через Уяздовскую аллею; потом мимо парка, где мы с мамой однажды устроили пикник около пруда. Он подталкивал меня вперед, а ноги у меня еле двигались… Затем мы повернули за угол на тихую Вейскую улицу, где он ослабил свою хватку; и я чуть не упала, когда он отпустил мою руку. А потом сказал по-польски:
- Проваливай...
Я подумала, что либо сплю, либо меня уже убили. Он потряс меня за плечи:
– Ты не поняла? Вали отсюда!
Он тяжело дышал и был напуган… Я молчала и не двигалась с места. Тогда он отвернулся и зашагал прочь.
– Мне нужна моя Kennkarte (удостоверение личности – нем.), – зачем-то крикнула я.
Он изумленно обернулся… Потом подошел ко мне вплотную и с размаху ударил меня по лицу рукой в черной перчатке. Я упала, чувствуя во рту привкус крови… А когда он ушел, с трудом поднялась, окинула взглядом пустынную улицу и еле доковыляла до ближайшей аптеки. К счастью, в ней не было покупателей. Которые могли на меня донести, ведь я была одета в полосатую тюремную робу. Из-за прилавка на меня ошеломленно посмотрела молодая женщина. Не задав ни одного вопроса, она отвела меня в подсобку, дала мне стакан воды и успокоительных капель. После чего одеколоном продезинфицировала раны на лице, шее, руках и животе. Ноги обрабатывать было слишком больно. Она нашла для меня какую-то старую одежду, дала палку и денег на трамвай. Где-то с час я отдохнула у нее, а потом села на «пятерку» и поехала домой…»
Позднее Сендлер узнала, что «Жегота» вышла на того офицера и заплатила ему крупную сумму за то, чтобы тот устроил Ирэне побег…
Когда немцы поняли, что пленнице удалось бежать, её начали искать. Они допрашивали её больную мать, перерыли квартиру и рабочий стол Сендлер в отделе социальной защиты, допрашивали коллег.
В «Жеготе» Ирэне сделали новую Kennkarte , свидетельство о рождении и продуктовые карточки на имя Клары Дамбровской.
Чтобы не быть узнанной немцами и полицаями, знавшими её, и избежать слежки, она меняла адреса… А вскоре подпольщики принесли ей записку от её умирающей матери:
«Ирэна, обещай, что не придешь на мои похороны. Они будут там тебя ждать…»…
Во время Варшавского восстания в августе 1944-го она пришла в ближайший госпиталь помогать ухаживать за ранеными…
После войны всю картотеку еврейских детей Ирэна передала Адольфу Берману, секретарю «Жеготы», который позже стал руководителем Центрального комитета евреев в Польше. Эта организация разыскивала спасенных еврейских детей и их родителей.
Сама Ирэна продолжила работу в Социальном патронаже, создавала приюты для детей и старых людей. Ею был создан «Центр опеки матери и ребенка».
В 1947 году она вышла замуж за Штефана Згжембского (в реальности еврея Адама Цельникиера), с которым познакомилась ещё в студенческие годы и роман с которым у неё начался как раз перед нападением Германии. Родила дочь Янину и сына Адама. Ещё один мальчик, Анджей, умер через одиннадцать дней после преждевременных родов. Которые случились у неё в 1949 году во время жёсткого допроса органами госбезопасности коммунистической Польши. Дело в том, что «Жегота» финансировалась при участии «буржуазного» польского правительства в изгнании и сотрудничала с его вооружёнными силами (Армия Крайова). И следователи пытались выяснить роль Сендлер в их деятельности. И хотя со временем польские власти оставили Ирэну в покое, она чувствовала их неприязненное отношение к себе вплоть до падения коммунистического режима.
В 50 – 60-х годах Ирэна Сендлер работала поочерёдно инструктором в варшавском департаменте здоровья и социального обеспечения, заместителем генерального директора Государственной школы труда, а затем директором Департамента средних медицинских школ в Министерстве здравоохранения и социального обеспечения.
В 1965 году израильский Национальный мемориал Катастрофы и Героизма «Яд ва-Шем», что в переводе значит «Память и Имя», внес её в списки Праведников мира, и пригласил посадить на Аллее Праведников новое дерево…
А в 2003 году президент уже демократической Польши Александр Квасьневски наградил Ирэну Сендлер орденом Белого Орла – высшей польской наградой…
Наконец, в 2007-ом она была удостоена Ордена Улыбки. Международной награды, присуждаемой людям, которые приносят детям радость.
Но более важным для Ирэны Сендлер, по словам её дочери Янины, были письма, открытки и звонки тех, кого она спасла. Теперь это были врачи, педагоги, священники и даже профессора. Она гордилась ими. Всегда интересовалась, как у них дела. А когда выдавались случаи кому-то из этих людей приехать к ней в гости, она плакала от счастья. Долго держала в своих ладонях их руки, будто пытаясь вспомнить, заново ощутить в этих людях тех детишек, которых она когда-то прятала в мешки, ящики для мусора и даже детские гробики… После говорила, что каждый из этих людей – это «оправдание её существования на Земле…»
Комментарии 2